ГЛАВА 97

В зрительном зале обезумевшая Аннабель Штраусс забралась на кресло и выпрямилась во весь рост.

— Помогите!.. — пронзительно вскрикнула она, размахивая руками над головой.

Мэр попытался успокоить ее, однако Аннабель вела себя так, словно он не ее муж, а совершенно незнакомый мужчина.

Герта Осборн, пожилая дородная оперная певица, сидевшая по другую сторону от прохода, уставилась на куполообразный свод концертного зала, указывая на того или на то, что могла видеть одна она, и кричала, что это надвигается «слишком быстро… слишком быстро… слишком быстро…».

Стэн Миллер с трудом протискивался мимо сидящих зрителей, спотыкаясь об их ноги, словно он был слепым и не видел, что пробирается мимо людей. Те кричали — отгоняли его, но не могли остановить: Миллер торопился убежать от того, что его преследовало, хотя бы и только в его воображении.

На сцене дирижер катался по полу, протягивая руки вверх, хотя ухватиться там было не за что.

Первая скрипка исступленно колотил себя инструментом по рукам, груди и лицу, словно его пожирали живьем полчища невидимых насекомых.

Арфистка, уронив голову в руки, сотрясалась в душераздирающих рыданиях.

Эрика Алдерман, прикованная к месту, зачарованно наблюдала за странным поведением зрителей. Она понимала, что происходит. Эрика находилась рядом со сценой и хорошо видела своего собрата по Обществу памяти. Себастьян играл на «флейте памяти», и эти звуки ввергали большинство присутствующих в зале в пароксизм болезненных воспоминаний. Она повернулась к Фремонту Брехту, чтобы поделиться с ним этим поразительным известием насчет действия бинауральных ритмов, но его уже не было на своем кресле. Среди всеобщего смятения Эрика не заметила, как он исчез. Куда он подевался? На него тоже подействовала «мелодия памяти»? Эрика понимала, что ей следует отправиться искать Фремонта, но она хотела оставаться в зале и своими глазами наблюдать живые доказательства справедливости своей теории.

Еще один из присутствующих смотрел на столпотворение, бесчувственный к музыке, оставаясь лишь сторонним наблюдателем. В голове у Малахая Самюэльса вихрем носились самые разные мысли. Откуда у Себастьяна флейта? Как ему удалось узнать мелодию? Ее тайну разгадала Меер? И, что гораздо важнее, зачем Себастьян делает все это? Потрясенный происходящим, Малахай наблюдал за зрителями, переходящими из настоящего в прошлое, неготовыми к путешествию во времени и к его конечной цели. Он встал. Что бы ни произошло, он должен быть здесь, когда Отто закончит играть. Психиатр был полон решимости завладеть флейтой. Любой ценой.

Пробираясь к первым рядам, он увидел, что в соседнем проходе Меер пытается сделать то же самое. Обоим приходилось противостоять натиску толпы, устремившейся в противоположном направлении, к выходу. Девушка медленно, но верно продвигалась к сцене. Ее пихали, отталкивали, но она упрямо шла вперед.

Меер даже не замечала у себя на пути людей; это были ее собственные опустошительные воспоминания, не позволявшие ей двигаться быстрее. Отчаянно стараясь держаться за настоящее, она чувствовала, как вокруг нее исчезают его последние следы, растворяясь в звуках флейты Себастьяна.

Уняв дрожь в руке, Марго целилась в Арчера.

Нисколько ее не боясь, абсолютно уверенный в том, что у нее не хватит духа воспользоваться оружием, тот тронул своего коня, подъезжая все ближе и ближе, и, наконец, оказался совсем близко, так, что смог бы дотянуться до ремней, крепко удерживающих шкатулку с играми у седла.

— Нет! — воскликнула Марго, натягивая поводья.

Ее лошадь попятилась назад.

— Ах ты, дура! Неужели ты не понимаешь, какую кашу заварила? И мне сейчас приходится все расхлебывать. Отдай мне шкатулку. Я знаю, что в ней ключ к тому, где спрятана флейта. Отдай шкатулку мне, и я заплачу все, что обещал. А если не отдашь по доброй воле, я без колебаний воспользуюсь вот этим. — Арчер потряс пистолетом. — Как тебе нравится такой убедительный довод?

Малахай чувствовал, как в зрительном зале нарастала всеобщая паника. Страх, истерия и галлюцинации парализовали практически всех присутствующих, лишив возможности принимать простейшие решения. Оставаться на месте? Уходить? Бежать? Куда? Броситься на пол? Даже те немногие, на кого, как и на Самюэльса, музыка не оказала воздействия, не знали, что делать: ужас был слишком заразительным. Но Малахай упорно продвигался вперед сквозь хаос, видя в глазах людей животный страх и слыша истошные крики. Мелодия продолжала звучать. А с ним самим ничего не происходило.

Обезумевшая толпа опять вернула Меер в настоящее. Ее захватил бурлящий поток людей, которые сталкивались друг с другом, пытались бежать, не понимая того, что было известно ей: до тех пор пока они будут слышать музыку, боль воспоминаний продолжит терзать их, и даже в коридорах они не смогут обрести спасение. А мелодия, одна высокая хрупкая нота за другой, снова и снова ввергала людей все глубже и глубже в потусторонние миры, где свет имел возраст в сотни и тысячи лет.