ГЛАВА 48

Они сидели за круглым обеденным столом дома у Джереми и пытались разобраться в собранных ключах, в воспоминаниях Меер и в той информации, что раскопал Себастьян в книгах из библиотеки Джереми и в Интернете.

— Ты упомянула про лестницу в здании Общества, — спросил Малахай. — Куда она вела?

— Это была потайная лестница, ведущая в подземное хранилище, — ответила Меер. — Я думаю, Каспар рассказал Марго, где она находится, потому что Марго знала, где ее искать; вот только флейты в хранилище не оказалось.

Говорить о своих воспоминаниях теперь — потому что от того момента, когда она с ними столкнулась, ее уже отделяло какое-то расстояние, — оказалось проще, чем предполагала Меер. Она все равно что пересказывала эпизод из фильма или главу из прочитанной книги.

— Интересно, эта лестница сохранилась до настоящего времени? Я ни разу о ней не слышал, — с любопытством спросил Себастьян. — Впрочем, я стал членом Общества совсем недавно. И в какой именно части здания располагалась эта лестница?

Закрыв глаза, Меер сосредоточилась.

— В стенном шкафу в комнате, которая, полагаю, была библиотекой.

— И эта лестница вела в подземное хранилище?

Меер кивнула.

— В маленькую комнату с каменными стенами и чугунной решеткой.

— Пахнет каким-то Средневековьем, — заметил Себастьян.

— Ты больше ничего не можешь вспомнить? — спросил Малахай.

— Нет. Когда Марго обнаружила, что флейты там нет, ее больше ничего не интересовало.

— Мне бы хотелось сосредоточиться на том, на что ты обратила внимание, когда рассматривала шкатулку с играми в художественном салоне, — сказал Малахай. — Ты сказала, что в одной колоде было две червовые девятки, обе немного потрепанные. Ты не помнишь, почему это привлекло твое внимание? Ты искала что-то определенное?

Меер сначала ответила на вторую часть вопроса.

— Наверное, но я помню только свои чувства, когда папа впервые рассказал мне про склеп с сердцами. А в художественном салоне я была так потрясена, когда воочию увидела эту шкатулку…

— Могу себе представить, — произнес Малахай голосом, в котором сквозила зависть. — Не сомневаюсь, что даже если ты этого не помнишь, к колоде карт тебя потянуло не случайно. Помнишь, в детстве ты всегда играла с картами у меня в кабинете… — Он помолчал, затем продолжал: — Другие предметы из шкатулки тебя не интересовали? Ты ничего не испытывала, глядя на них? Ты смогла заметить что-нибудь еще?

— Не помню.

— Есть какие-нибудь мысли относительно того, что в шкатулке были спрятаны и другие ключи?

Меер покачала головой.

— Ничего не могу сказать, но в любом случае шкатулка пропала.

— Да, это верно… Теперь давайте перенесем внимание на копию письма Бетховена, снятую Джереми. Он сказал, что в этом письме упомянут метафорический ключ. Себастьян, будьте добры, найдите это место и зачитайте его вслух… а может быть, будет лучше, если вы прочитаете все письмо, — попросил Малахай. — Возможно, в нем есть что-то такое, на что мы раньше не обратили внимания, но теперь это бросится в глаза.

Отыскав письмо, Себастьян молча пробежал его взглядом. Хотя это была лишь копия, вид слов, написанных рукой великого композитора, тронул его, и от волнения он не смог сразу начать читать.

— «Дорогая моя, любимая…»

Слушая Себастьяна, Малахай достал из внутреннего кармана пиджака потрепанную колоду карт. Их присутствие нисколько не удивило Меер, привыкшую к тому, что Самюэльс в минуты напряженного размышления имеет привычку рассеянно тасовать карты. Тихий шорох твердого картона не отвлекал внимание, а служил своеобразным музыкальным сопровождением к словам, зачитываемым Себастьяном.

— «Восстановив мелодию и исполнив ее, я первым делом увидел, какими последствиями это чревато. Такой инструмент слишком опасен, чтобы отдавать его в руки тех, кто может использовать флейту в своих корыстных целях. В то же время он слишком ценен для человечества, чтобы просто его уничтожить. Поэтому я решил поведать эту тайну вам троим, чтобы она не была утеряна навеки.

Вот ключи; они помогут узнать, где спрятана флейта.

Сердце загадки хранится в шкатулке с играми, и этот ключ предстоит найти вам, Рудольф.

Как только ключ будет обнаружен, ты, Стефан, сможешь открыть сокровище, потому что оно уже в твоих руках.

Что же касается музыки, ты единственная, Антония, сможешь ее понять. Я поступил так, как только мог поступить, и вручил музыку нашему повелителю и спасителю. Тому, кто освятил и благословил нашу любовь.

И еще одно замечание. Антония, если ты случайно найдешь это письмо, пожалуйста, убери его, забудь о том, что прочла его, и ни в коем случае не пытайся его расшифровать и начать охоту за сокровищами».

Себастьян положил листы бумаги на стол.

— Письмо подписано инициалами Бетховена.

Меер взяла письмо, сама не зная зачем, поскольку она не умела читать по-немецки; но неразборчивый корявый почерк почему-то глубоко тронул ее. Она живо представила себе сквозь века человека, писавшего эти строчки, столкнувшегося с чем-то выходящим за рамки его понимания. С тем, что она сама до сих пор не могла осмыслить.

Малахай не терял время на эмоциональную реакцию и уже рассуждал насчет загадочных инструкций.

— Так, определенно, в самом письме Бетховен не раскрыл то место, где спрятал флейту. Не было никаких вопросов относительно того, что маэстро умер при подозрительных обстоятельствах? — обратился он к Себастьяну. — Вы ничего об этом не знаете?

— Нет, ничего определенного не было. Хотя слухи ходили всегда. Недавний анализ волос Бетховена показал, что композитор действительно был серьезно болен, но, что любопытно, лекарство, принимаемое им, скорее всего, только приблизило смерть.

— Так что, вполне вероятно, те бумаги, что Бетховен разослал своим друзьям, так и остались невскрытыми. По крайней мере, тот факт, что это письмо до самого недавнего времени оставалось в потайном ящике шкатулки, позволяет предположить, что его так никто и не обнаружил. Так что можно заключить, что флейту тоже не нашли.

В какой-то момент во время чтения письма Малахай перестал тасовать карты, но сейчас снова вернулся к этому занятию.

— Сегодня утром монах в склепе упомянул про архиепископа Рудольфа, кажется, так? — спросила Меер.

— Да, и документально подтверждено, что он был одним из близких друзей Бетховена, как и Стефан фон Брейнинг, чей сын Герхард играл очень важную роль в последний год жизни композитора и…

— Быть может, что-нибудь есть в бумагах и письмах Бетховена, — перебил его Малахай, возбужденный своей догадкой. — Где они?

— Разве мой отец не говорил, что у него есть к ним доступ через компьютер? — спросила Меер.

— Да, но он мог читать только выдержки, выложенные в Интернете, — напомнил Малахай. — А где хранятся подлинники писем? — спросил он Себастьяна, вставая. — Нам нужно с ними ознакомиться. Как можно скорее. — Он сложил карты в пачку. — Они здесь, в Вене?