ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ньюгейт зиял в сердце Лондона подобно главному аванпосту ада на земле.

В ту пору, в самые последние годы своего существования, перед тем как ее снесли и заменили чем-то не столь откровенно потусторонним, тюрьма эта предназначалась лишь для приговоренных к смерти и ждущих казни преступников. Здесь томились грешники, взывать к душе которых было поздно, люди, утратившие всякую надежду, чьим единственным упованием оставался только высший суд. Любовь и милосердие обходили сие место стороной. Раковая опухоль на теле города пульсировала и трепетала всеми фибрами, исполненными смерти.

Мун, Сомнамбулист и инспектор прибыли туда вскоре после полуночи. Небо почернело от грозовых туч, и на них вновь посыпался серый, тоскливый дождь.

— И почему здесь всегда льет? — горестно пробурчал инспектор, выбираясь из экипажа.

— Я не заметил,— отрезал мистер Мун.

Он зашагал к черным воротам тюрьмы. Оба его спутника неохотно побрели следом. Великан, окинув взглядом громадину нависшего над ними строения, вздрогнул. Двое охранников со свирепыми лицами взирали на приближающихся гостей. Детектив подался вперед.

— Я инспектор Мерривезер. Это мистер Мун и Сомнамбулист. Нас ждут.

Один из охранников мрачно кивнул. Его лицо весьма удачно сочеталось с цветом мундира. После долгого громыхания ключами, скрежета щеколд и засовов вся троица получила дозволение пройти через маленькую внутреннюю дверцу в нижней части главных ворот, прорезанную наподобие кошачьего лаза. За воротами лежал пустой двор, освещенный только луной. В каждом углу и закоулке таились тени. На краю двора их поджидал человек. Вид его казался совершенно неуместным на фоне тюремных декораций. Франтоватый, хорошо одетый, он успел изрядно облысеть, и те волосы, которые сохранились, заплетал в косичку неимоверной длины. Сальная и неприглядная, словно побитый молью хвост какого-нибудь животного, непонятным образом пришпиленный к человеческой макушке, она опускалась почти до пояса. Встречавший приветственно помахал визитерам.

— Мистер Мун. — Он пожал руку иллюзионисту с такой липкой теплотой и энергией, что тот невольно поморщился.— Как приятно снова увидеть вас.— Он повернулся к остальным.— Меня зовут Мейрик Оусли. Счастлив познакомиться. Варавва ждет вас.

Он быстро зашагал через тюремный двор. Мистер Мун, поравнявшись с Оусли, принялся тихо и настойчиво что-то ему объяснять. Мерривезер с Сомнамбулистом тактично тащились сзади.

Мейрик провел их через открытое пространство и нырнул в недра лабиринтов Ньюгейта. Ему приходилось отпирать каждую дверь, каждую перегородку. И у каждой из них дежурил вооруженный до зубов охранник с каменным лицом человека, ежедневно имеющего дело с распоследними отбросами общества. Оусли вел их по коридорам и переходам, чьи грязные стены поросли слоем плесени, исходившей мокрой слизью. Путь их пролегал мимо камер, где размещали лишь по одному узнику. Плач и стенания сотрясали промозглый и спертый воздух подземелья, удушливостью и зловонием не уступавший дымовой завесе. Некоторые из заключенных смотрели на гостей сквозь прутья решеток, некоторые выли или шипели оскорбления, однако по большей части люди просто сидели в собственных испражнениях. Опустившиеся дальше некуда, они были слишком измучены, чтобы обращать внимание на кого-либо. А если их и занимали какие-то мысли, то все они вращались вокруг неизбежной петли. И повсюду, пока четверо держали путь через кишки Ньюгейта, у них из-под ног разбегались маленькие, зубастые, покрытые мехом твари.

Наверняка вы решили, будто я преувеличиваю. Что для пущего эффекта решил добавить картине мрачных цветов. Мол, даже в прошлые времена условия в наших тюрьмах не могли быть такими средневековыми. Увы. Как это ни печально, но все изложенное выше совершенно точно описывает состояние Ньюгейта в последние годы его существования. Если честно, я даже несколько сгладил некоторые детали, имея целью пощадить тонкие чувства дам, которые могут по недоразумению читать эти строки, а также тех, кто обладает нравом нервным и истерическим.

Сомнамбулист, многозначительно ткнув Мерривезера в ребра, кивнул на провожатого. Тот по-прежнему шагал впереди, и его косичка смешно подпрыгивала на ходу.

— Мейрик Оусли,— вполголоса произнес детектив,— бывший адвокат, причем неплохой. Лучший на Чансери до того, как встретился с Вараввой. Теперь он, можно сказать, стал его слугой.

Оусли наверняка услышал комментарий инспектора, поскольку тут же обернулся, одарив полицейского глумливой усмешкой.

— Более того, инспектор,— произнес он с широко раскрытыми от горячности и веры глазами,— я его ученик.

Мерривезер сконфуженно кашлянул.

— Признаю свою ошибку.

В самом конце коридора они остановились возле последней камеры, маленькой, с виду пустой, едва освещенной огарком свечи. После некоторых усилий им удалось различить аморфную фигуру, черной грудой расплывшуюся в углу зарешеченной кельи. Затем они услышали не то слабый хрип, не то удушливый шепот.

— Мейрик?

Оусли коротко поклонился.

— Сэр. Я принес вам сигарету.— Он протянул что-то сквозь прутья решетки. Грязные пальцы, вынырнув из мрака, схватили подношение. Затем камеру резко осветила вспышка чиркнувшей спички.

«В зверинце день открытых дверей»,— мрачно подумал Мерривезер, глядя на тусклый огонек сигареты.

Ему припомнилось, как неделю назад вместе с женой и пятью детьми он стоял перед вольерой с бенгальским тигром, а могучий зверь беспокойно расхаживал взад-вперед по ту сторону решетки.

Вновь послышался скрежещущий, хриплый голос. Теперь он звучал немного по-другому. Без всякого сомнения, некогда его обладатель принадлежал к числу людей цивилизованных и здравомыслящих.

— Он с тобой?

— Да, сэр,— прошептал Мейрик Оусли.

«Он говорит с заключенным, как мать с ребенком,— подумал инспектор. — Или как женщина с любовником. В этом есть что-то трепетное».

Узник опять подал голос, однако слишком тихо, чтобы кто-нибудь разобрал его слова, кроме разве что Оусли.

— Варавва станет говорить только с вами, мистер Мун. Остальные джентльмены пусть подождут у ворот.

— Отлично,— произнес иллюзионист. Мерривезер счел необходимым хотя бы выразить протест.

— Я офицер полиции, и я должен присутствовать!

— Поймите, инспектор. Это важно,— пустился в уговоры Эдвард.

— Просто из ряда вон!..

— Иначе он вообще ничего не скажет.

— Я понял. — Мерривезер смирился с поражением. Сомнамбулист коснулся руки мистера Муна. Лицо его выражало тревогу.

— Все будет в порядке. Жди меня снаружи,— успокоил его иллюзионист.

Оусли, вынув из кармана связку ключей, отпер камеру.

— У вас пятнадцать минут. Не больше.

Мун смело шагнул внутрь, и дверь за ним захлопнулась.

Оусли повернулся к остальным.

— Джентльмены, за мной.

Мерривезер не стал ждать повторного приглашения и двинулся за ним. Совершив обратное плавание по тюремным лабиринтам, они наконец бросили якорь в тихой гавани тюремного двора. Сомнамбулист с несчастным видом притащился следом.

Варавва лежал в дальнем углу камеры, грузный, голый до пояса, с мясистым лицом, обрамленным кудряшками в стиле Нерона. Его живот некогда покрывала замысловатая татуировка, но хитрый рисунок успел размыться и сделался почти неразличим из-за чудовищных складок бледного жира. Пребывая в заключении, он отрастил бороду, и весь его вид неприятно напомнил иллюзионисту бородатую красотку Мину. Варавва жадно сосал сигарету.

— Эдвард...— прохрипел он.— Вы простите меня, если я не буду вставать? Я бы предложил вам сесть, но сами видите...— Он вяло обвел рукой камеру.— Я даже немного растерян.— Узник оттянул указательным и большим пальцами складку жира на животе и отпустил, рассеянно глядя, как она занимает место среди аналогичных складок, окутавших все тело.

— Вижу, вам оставили волосы,— мягко произнес мистер Мун.

— Это Оусли для меня устроил. Небольшая поблажка. Одна из многих. Он приносит мне эти осколочки красоты и кладет передо мной как приношения. Как жертвы какому-то варварскому богу.

— Кажется, он прямо-таки управляет этим местом.

— Он настойчив. И тошнотворно богат. В таком месте, как это, подобные вещи имеют влияние.— Варавва болезненно раскашлялся, затянувшись остатками сигареты.— Кстати, я случайно слышал про Клэпхем.

Эдвард поморщился.

— Так зачем вы пришли? — Судя по всему, реакция мистера Муна доставила узнику удовольствие.

— Мне нужен ваш совет.

— Расследование?

— Конечно.

— Вы никогда прежде не приходили ко мне. Иллюзионист отвел глаза.

— Оно... это дело тревожит меня. Варавва затушил окурок и бросил его на пол.

— Дайте мне еще,— попросил он,— потом можете рассказать все.

Мистер Мун достал из кармана жилета портсигар и протянул смертнику.

— Вот,— сказал он, держите. Варавва жадно схватил подарок.

— Еще один осколочек красоты. Безделушка в моей коллекции.— Он полюбовался на него, затем вздохнул.— Вы ведь заберете его сразу же, как я умру?

— Несомненно.

Узник неуклюже вытащил сигарету.

— Огоньку,— шепотом попросил он.

Мистер Мун чиркнул спичкой, и еще одна вспышка, осветив на миг камеру, выхватила чудовищную тушу Вараввы, рельефно прорисовывающуюся на фоне темноты. Заключенный, довольно хихикнув, сделал глубокую затяжку.

— Теперь выкладывайте,— произнес он,— мой дорогой друг.

— Начнем мы с Сирила Хонимена,— сказал мистер Мун.— Это был хамоватый жирненький человек. Он все время потел, а его обвислые щеки вздрагивали при ходьбе...

Иллюзионист рассказал ему об убийствах и о собственном расследовании, начав с момента обращения к нему инспектора Мерривезера и закончив изувеченным телом Человека-Мухи. Когда он остановился, Варавва вздохнул. По его губам скользнула улыбка и угасла почти так же быстро, как и появилась.

— Ну?

— Вы говорите, он вас знал?

— По имени.

Варавва сдержал отрыжку, впрочем, без особого успеха. Он ухмыльнулся, продемонстрировав сквозь клочковатую бороду и спутанные усы ряд желтых зубов, корявых, как покосившиеся надгробия.

— Это может стать вашей навязчивой идеей, поберегитесь. Я никогда не видел вас таким возбужденным.

Вам надо успокоиться. Расслабьтесь как-нибудь.— Мокрый кашель. Ухмылка.— Кстати, как поживает миссис Мопсли?

— Вы еще будете мне мораль читать?

— Помните, что я вам сказал? — доверительно промолвил Варавва, плавно меняя модуляции медоточивого голоса от взлета к падению, как и подобает опытному лжецу.— Я сейчас вне морали, за пределами добра и зла.

— Расследование,— напомнил мистер Мун.

— Я не думаю, что эти жалкие убийства представляют из себя какую-то загадку.

— То есть?

— Мне кажется, они только симптом. Мне кажется, тут присутствует некое губительное влияние извне. Некий заговор против города, равно как и убийства,— только верхушка айсберга.

— Что вам известно?

В ответ Варавва молча подался вперед. Его гротескная туша поползла по полу, словно какой-то бробдингнегский слизняк.

— Выпустите меня, Эдвард. Помогите мне бежать, и вместе мы найдем ответ.

Мистер Мун торопливо попятился, пока не уперся спиной в железные прутья камеры. Позади него из мрака вынырнул Оусли.

— Время истекло,— объявил он официально-напыщенным тоном, доставая из кармана связку ключей.

Варавва застонал и умоляюще простер руки к иллюзионисту.

— Эдвард! Эдвард!

Дверь отворилась. Мистер Мун поспешно выскочил в коридор.

— Ваши друзья вас ждут,— произнес Оусли.

Варавва прижался лицом к решетке, уставившись во тьму.

— Эдвард!

Мистер Мун обернулся.

— Вы придете еще?

— Возможно.

— Надеюсь, хоть немного я вам помог?

— Может быть,— осторожно произнес иллюзионист.

— Моя жизнь лишена красок. В следующий раз принесите мне алое. А еще принесите мне лиловое, пунцовое и золотое.

— Я приду еще,— заверил мистер Мун. Варавва торжествующе ухмыльнулся.

— Значит, я еще нужен вам,— просипел он.— Даже сейчас.— Выдохнув, он разразился громким кашлем.— Эдвард.— Приступ прошел, и голос его звучал гораздо мягче.— Эдвард, на вашем месте я бы поспешил домой.

— Ммм?

— Я бы поторопился, Эдвард.

В закоулках сознания мистера Муна шевельнулся непонятный страх.

— Что вы имеете в виду?

— Происходит нечто ужасное,— просто сказал Варавва.— Идите

Лицо узника исчезло за решеткой камеры. Он снова растворился во тьме.

Эдвард ощутил внезапный прилив паники. Иллюзионист повернулся к Оусли.

— Наверх!

И они почти побежали к выходу.

За несколько улиц от Альбион-сквер Эдвард осознал смысл слов Вараввы.

Небо подсвечивали алые сполохи. Клубами валил густой черный дым, словно тучи притянуло к земле.

Узрев впереди опасность, возница отказался везти их дальше, и мистер Мун побежал к площади один. Несмотря на столь поздний час, весь Ист-Энд, казалось, собрался здесь. Чтобы добраться до цели, Эдварду пришлось проталкиваться сквозь толпы зевак. Вынырнув наконец из человеческой массы, иллюзионист в полной мере оценил происходящее. Горел Театр чудес.

Было до обидного ясно, что спасать уже практически нечего. Видимо, пожар начался вскоре после их отбытия в Ньюгейт. В здании выгорело почти все, что могло гореть, и от прежнего облика театра осталось очень немного. Черные окна зияли пустыми глазницами, на месте дверей мерцала груда раскаленного шлака. От надписи, извещавшей:

— остался один фрагмент с частью последнего слова: «...ТЯЩЕ».

Добровольные спасатели передавали друг другу по цепочке ведра с водой, однако их героические усилия уже не имели смысла. Театр погиб, пламя постепенно распространялось на дома по соседству, то и дело норовя лизнуть их жадным языком, и людям пришлось уделить внимание другим объектам.

— Жалко, правда? — Случайный прохожий, оказавшийся в толпе рядом с Муном, осклабился. Его щербатый рот содержал больше щелей, нежели зубов.— Я тут раз представление смотрел. Скучища смертная.

— Когда это случилось?

— А вы чего спрашиваете? Вы местный?

Мистер Мун, оттолкнув его, побежал к театру. Возле здания его окатила волна жара. Из глаз хлынули слезы, дым забил легкие, и он беспомощно попятился.

— Миссис Гроссмит! — закричал Эдвард.— Спейт! Даже сквозь рев пламени иллюзионист различил до жути знакомый звук, столь ему ненавистный. Он все на свете отдал бы, лишь бы не слышать его сейчас — тихий, сухой, деликатный кашель.

— Мистер Мун? Эдвард обернулся.

— Добрый вечер,— произнес Скимпол.

— Что вы сделали! — зарычал хозяин сгоревшего театра.

— Прибегнул к крайним мерам.— Пламя плясало в стеклах его пенсне, придавая взгляду Скимпола нечто дьявольское. Мистер Мун бросился на него, но альбинос легко уклонился.— Ваша горячность добра вам не принесет,— упрекнул Скимпол Эдварда.— Ваши друзья в безопасности. Их вывели из дома прежде, чем театр был подожжен. Но обезьянка, увы, отказалась покинуть здание. Несомненно, к настоящему времени она хорошо прожарилась.

— И вы в этом так легко признаетесь? — Мистер Мун задохнулся от бешенства.— Признаетесь, что это вы сделали?

— Я же говорил вам, мы были в отчаянии. Честно говоря, это должно было бы вам польстить.

Мистер Мун стоял, не в силах произнести ни слова. Его душила ярость.

— Вы слишком далеко зашли,— сумел он наконец выдавить.

Скимпол коротко улыбнулся.

— Я так и думал, что вы скажете именно это. Потому я принес вам вот что.— Альбинос достал из кармана пухлый конверт манильской бумаги.— Взгляните.

Эдвард вырвал конверт из рук Скимпола и бегло просмотрел содержимое. Осознав его в полной мере, он на мгновение лишился дара речи.

— И как давно у вас это?

— Мы собирали ваше досье в течение долгих лет, — холодно сказал Скимпол.— Конечно, я надеялся, что до его использования дело не дойдет, но вы же не станете утверждать, будто мы не просили вас по-хорошему.

— Вы что, всерьез собираетесь им воспользоваться?

— Можем и воспользоваться. И материалы по миссис Мопсли здесь, конечно, тоже прилагаются. Да и некоторые другие документы... Да что там — одна публикация моего донесения о нашем общем друге в Ньюгейте приведет к вашему публичному позору и похоронит вашу репутацию.

Далее мистер Мун громко и долго ругался. Здесь не место для воспроизведения столь цветастой стенограммы.

— Спрашиваю вас в последний раз, — произнес Скимпол.— Вы будете с нами сотрудничать?

Пожар достиг высшей точки, выбрасывая волны жара в последней атаке на остатки горючего материала. Эдвард пошатнулся. Голова его кружилась, он едва мог удержаться на ногах.

— Мистер Мун...— не унимался альбинос.— Вы нам поможете?

Иллюзионист слабо кивнул. Скимпол улыбнулся.

— Очень хорошо,— коротко сказал он.— Мы с вами свяжемся.

И он важной походкой удалился в толпу. Оставшийся в одиночестве, Эдвард мог лишь, хватая воздух ртом, бессильно взирать на гибель Театра чудес. Он попытался броситься в погоню за своим мучителем, но споткнулся и упал. Чьи-то сильные руки подхватили его. Шатаясь, мистер Мун поднялся во весь рост и посмотрел в глаза Сомнамбулисту.

— Мы пропали,— прошептал он.

Великан мрачно посмотрел на руины их дома. Что примечательно, по его щекам скатились две слезинки. Позади них из толпы вынырнул Мерривезер в сопровождении миссис Гроссмит и Спейта.

Эдвард вцепился в руку Сомнамбулиста.

— Варавва был прав! — прошептал он, задыхаясь.— Все кончено. Мы пропали. Это мат.

И тут, первый и последний раз в своей жизни, Эдвард Мун упал в обморок.

Великан снова подхватил его на руки, а миссис Гроссмит, Спейт и инспектор бросились к ним.

— Мистер Мун!

Спейт, как всегда, волок на себе фанерный щит с загадочной надписью, по иронии судьбы ставший теперь единственным уцелевшим атрибутом Театра чудес.

События нынешней ночи привели его в состояние, близкое к трезвости.

— Иисусе,— пробормотал он, пялясь на разрушения.— Что ж нам теперь делать-то?