Воодушевленный, я с удвоенной силой налег на работу. Вскоре после Рождества я осознал необходимость выстроить четкую формальную структуру и композицию романа в противовес хаотичности и растянутости повествования. Во-первых, не найди я способа ограничить роман жесткими рамками, он бы у меня разрастался до бесконечности. Но главным образом я хотел вызвать у читателя ощущение, что некая тщательно продуманная схема постепенно проступает из видимой беспорядочности событий по мере того, как заговор против Джона принимает все более определенные очертания. И я принялся искать решение. Мне пришло в голову, что некая математическая модель ответила бы всем требованиям — некая схема, одновременно произвольная и фиксированная, которая могла бы повторяться на разных уровнях конструкции романа. Загоревшись этой идеей, я пару недель пытался подогнать композицию под некую структуру, выстроенную на основе разных чисел. Но числа, с которыми я экспериментировал — два, четыре и шесть — не работали. Роман (частично уже написанный, частично существующий в виде синопсиса) не делился на кратные этих чисел.

Затем — вероятно, просто действуя методом исключения — я подумал о числе пять. В тот же момент слово «квинканкс» и яркий зрительный образ самого квинканкса всплыли в моей памяти. (Думаю, слово я узнал из «Эпистолы к Берлингтону» Поупа, а изображение квинканкса видел в издании сочинений сэра Томаса Брауна — жившего в начале XVII века антиквара и мистика, который был зачарован этой фигурой.) В следующую секунду я с восторгом понял, что нашел не только композиционную структуру книги, но и идеальное название романа.

Я быстро утвердился в своем предположении, что неким загадочным образом я заранее предвидел свое решение положить в основу романа число пять. В борьбе за хафемское поместье у меня участвовало пять семейств, что давало возможность разделить книгу на пять основных частей. Обнаружив, что первая часть, уже написанная, легко делится на двадцать пять глав, я понял, что промежуточным элементом может стать книга, состоящая из пяти глав. К великому моему облегчению, синопсис допускал деление романа на пять частей — причем первые четыре заканчивались напряженной сценой, а каждое следующее семейство появлялось в начале очередной части в некий критический момент развития действия. То есть основная схема уже в значительной степени присутствовала во всем написанном. Позже у меня зародилась мысль ввести в роман визуальный элемент — дабы каждая из ста двадцати пяти глав входила в книгу таким образом, чтобы трем типам повествования (ведущемуся от лица Джона, от третьего лица и от лица разных персонажей, рассказывающих свои истории по ходу действия) соответствовали белый, черный и красный цвета, присутствующие в изображении квинканкса из квинканксов. Эта задача оказалась чрезвычайно сложной и потребовала много времени. По иронии судьбы, данный аспект романа остался практически незамеченным читателями и критиками, но он исподволь подготавливает к моменту, когда Джон сталкивается с означенной фигурой (в которой, правда, отсутствуют цвета, служащие «ключом») в виде старинного замка с секретом, охраняющего документ, призванный восстановить его в правах. И для того, чтобы найти «ключ», Джону приходится вспомнить все, что он узнал в ходе своих приключений.

Тот факт, что пять число нечетное, означал наличие в структуре некоего математического центра. Именно поэтому довольно скоро мне пришла в голову мысль поместить в самый центр книги пустоту — отсутствующие страницы из дневника Мэри — и сделать из него поворотный пункт романа, как в смысле формы, так и в смысле содержания.

Хотя на этой стадии работы сюжет был уже практически полностью выстроен и значительная часть текста написана, я оставил некоторые ключевые вопросы нерешенными, дабы не терять интереса к конечному результату и знать наверняка, что концовка сама собой, естественным образом вытечет из эмоциональной и моральной логики романа. Поэтому мне пришлось решать, завладеет ли Джон поместьем и женится ли на Генриетте или нет на довольно поздней стадии. Согласно моему первоначальному замыслу, он должен был достичь и первого и второго. Но в ходе многолетней работы над «Квинканксом» общая тональность романа настолько изменилась, что безоблачный хэппи-энд стал казаться мне неприемлемым. После многих сомнений и мучений я пришел к иронической версии «счастливой» развязки «Больших надежд», которой Диккенс, поддавшись на уговоры, заменил первоначальную, более мрачную концовку.