Я думал, что она не придет проводить нас.

Но когда на следующий день мы выезжали из городских ворот, я кинул взгляд на крепостную стену и увидел, что среди остальных дам стоит Элеонора. Я приветствовал ее, коснувшись перчаткой края шлема, и был вознагражден взмахом сиреневых и салатных лент.

Шарль, ехавший рядом со мной, тоже заметил это движение.

Когда мы выехали из города и направились на юг, к реке, он сказал:

— Сиреневые и салатные ленты… Так это цвета Элеоноры д'Альчиато?

Я побагровел.

— Будь осторожен, Маттео.

— С чего бы это?

— Я знаю тебя, друг мой. Ты не из тех, кто ищет развлечений и превращает любовь в игру. Тебе нужно либо все, либо ничего. Мне бы не хотелось видеть, как ты страдаешь.

— Зачем ты говоришь мне все это? — спросил я раздраженно. — Она совсем не похожа на тех придворных дам, что играют с чувствами влюбленных.

— Разумеется, она не такая, — успокоил меня Шарль. — Но если женщина и может отдать свое сердце тому, кого она выберет, в выборе супруга она совсем не вольна. Брачный контракт составляет не она.

— Брачный контракт? Но Элеонору не собираются выдавать замуж!

— Пока не собираются, — сказал Шарль. — Но она отказалась от пострига, и ей почти семнадцать. Наверняка у ее опекуна есть свои планы насчет ее будущего.

Значит, Элеонора неспроста сказала мне о том, что у женщины мало свободы. Возможно, она думала, что мне известно о сватовстве, затеянном для нее дядей. Теперь я совсем по-другому понимал ее последние слова, обращенные ко мне. Когда я пообещал ей приехать за ней, она сказала: «Может статься, что меня уже здесь не будет».

Мы добрались до Равенны в самый канун Пасхи.

Шарль сообщил нам, что союзники Священной лиги подошли к городу и заняли позиции на южном берегу реки Ронко.

Вероятно, они полагали, что будут там в большей безопасности. Французские инженеры быстро соорудили понтонный мост. Ранним утром Светлого Воскресенья Гастон де Фуа переправил свои войска через реку и построил их в форме полумесяца, обращенного к испанским окопам. Герцог Альфонсо, в свою очередь, поставил свою пушку напротив одного из их флангов, который он счел слабым местом.

Наша пехота ринулась в атаку. Противник ответил шквальным артиллерийским огнем. Множество наших солдат пали на поле боя.

Но феррарская артиллерия была не слабее испанской. Когда герцог Альфонсо привел ее в действие, проявилась его военная хитрость. Его пушки ударили прямо по вражеским траншеям, и попавшим под этот огонь испанцам оставалось лишь одно — погибнуть.

Было совершенно очевидно, что потери с обеих сторон будут громадными. Шарль выглядел напряженным и мрачным, хотя обычно вид боя возбуждал его.

Мы испытали облегчение, когда настал черед легкой кавалерии, и в ее числе — нашего отряда «Красные ленты», атаковать позиции противника. Мы уже не были теми неопытными юнцами, которые чуть не растерялись под Мирандолой; теперь мы стали закаленными бойцами и ринулись в бой с яростью и жаждой крови. Но и наши враги были опытными воинами. И руководил ими талантливый и опытный командир, испанец Рамон де Кардона. Он поднял против нас свою легкую кавалерию, и начался бой, рукопашный бой, где человек бился с человеком, а конь с конем. Схватка была столь напряженной, что не оставалось времени оглянуться по сторонам, заметить, кто из товарищей пал, прийти на помощь тому, кто в этом нуждался.

Неожиданно раздался крик. Испанская пехота начала отступать. Мы победили!

Но потом случилось непредвиденное. Произошла катастрофа. О, лучше бы мы потерпели в тот день поражение!

Мы преследовали испанскую пехоту, которая, как правильно догадался Гастон де Фуа, состояла из опытных воинов, выведенных с поля боя для того, чтобы сохранить их для следующей битвы. И в ходе этой погони французский командующий, мчавшийся во главе своих войск, был сбит с коня и убит.

В то время как испанскому командующему де Кардоне и его лучшим силам удалось уйти.

Равенна была наша. Мы победили, сокрушив папские войска. Но какой ценой?

Испанский командующий избежал плена и увел с собой лучших бойцов. А Франция и король Людовик навсегда потеряли одного из своих лучших и самых блестящих солдат. И только тогда, когда стали собирать трупы павших и складывать их в огромные кучи, все осознали ужасный масштаб состоявшейся бойни. Пало много тысяч человек с обеих сторон.

Обычно придворные поэты, писцы и историки преувеличивают количество погибших, и тогда во время победных пиров и празднеств победа кажется грандиозней, а поражение врага — сокрушительней. Но для описания боя под Равенной гиперболы были не нужны. Сосчитать число павших почти не представлялось возможным.

Более десяти тысяч человек! И среди них Стефано и его младший брат Сильвио.

И Шарль д'Анвилль.

Пушечное ядро, сразившее Шарля, было не более милосердно, чем алебарда, ранившая его под Аньяделло. Ядро оторвало ему руку и снесло половину лица. Днем спустя после битвы Шарль скончался от полученных ран, и не в моих силах было спасти его.

Наши войска вступили в Равенну.

А неделю спустя разразилась чума.