Доминиканский монастырь Санта-Мария-делла-Грацие находился позади дворца, и, проезжая мимо, я ловил на себе подозрительные взгляды французских часовых, которых явно смущала моя кондотьерская униформа.

Я нашел маэстро в трапезной. Он сидел на табурете и смотрел на свою знаменитую картину, на которой была изображена Тайная вечеря Иисуса Христа с его апостолами.

Я вошел в комнату со стороны двора и тихо закрыл за собой дверь. Несколько мгновений я просто глядел на маэстро, испытав такой прилив любви и обожания, что не в силах был тронуться с места.

Почувствовав мое присутствие, он повернул голову.

— Маттео! — Он протянул ко мне руки. — Это ты!

Я быстро пересек комнату и опустился перед ним на колено.

— Ну же, Маттео, встань! — сказал он. — Я же не Господь Бог, чтобы ты передо мной преклонялся!

— Вы, наверное, сердитесь на меня за то, что я не вернулся к занятиям в университете…

— Я огорчен тем, что ты теряешь возможность исследовать дальнейшие пределы своего прекрасного интеллекта. — Взяв за плечи, он заставил меня встать. — Но ты жив, и это самое главное! Я очень рад видеть тебя!

Он немного отстранил меня от себя, чтобы полюбоваться моей кондотьерской туникой и алой перевязью.

— Извините меня за то, что я огорчил вас и не оправдал ваши надежды, — пристыженно сказал я.

— Но жизнь капитана-кондотьера тоже полна разных возможностей. — Маэстро махнул рукой в противоположный конец трапезной, где находилась фреска «Распятие Христа» работы Монторфано. — Если присмотришься к изображению по ту сторону креста, то увидишь написанные мною портреты Лодовико Сфорца — «Иль Моро» — и его семьи. Эти Сфорца тоже были капитанами-кондотьерами, но поднялись до таких высот, что стали править в Миланском герцогстве. И если у Папы Юлия дела и дальше пойдут так же хорошо, как теперь, Сфорца снова будут править здесь — после французов.

— Но я не хотел становиться кондотьером! Я уехал с Паоло дель Орте, потому что…

Я замолк, так как не мог объяснить, почему я это сделал, не рассказав о своем страхе и о своей вине.

— Разумеется, у тебя была причина поступить так, как ты поступил, — задумчиво произнес маэстро. — И так было с самого начала твоей жизни.

Я не вполне понял, что он хотел этим сказать, но почувствовал, что это может завести меня на территорию, которую мне не захочется исследовать. Поэтому я повернул голову в сторону великолепной фрески с изображением Тайной вечери.

— Правду говорят, что фреска осыпается?

— Здесь сыровато. Сырость и является причиной этой беды. По крайней мере, — улыбнулся он, — беды для настоятеля монастыря. Не знаю, стоит ли все это восстанавливать, учитывая, что война приближается к городу и в ходе боев фреска наверняка будет разрушена.

Он подвел меня к своему шедевру. И мне показалось, будто мы с ним на самом деле вошли в комнату, где, собравшись вокруг стола, ужинают тринадцать человек. По реакции апостолов видно, что за миг перед этим раздались громогласные слова Иисуса: «Один из вас предаст меня». Напряженность момента передана разнообразными выражениями лиц, на которых читаются изумление, неверие, огорчение. Открытая ладонь Христа зеркально отражается в повернутой тыльной стороной вверх руке Искариота.

Иуда!

Предатель.

Я вздрогнул, когда маэстро положил руку мне на плечо.

— Вот и твой тезка, Маттео.

Он указал на одного из апостолов слева от Иисуса, человека, изображенного в профиль. На апостоле был ярко-синий плащ, и вид у него был очень серьезный.

— Это святой Матфей, — продолжил маэстро, — чье изображение наш Фелипе носит на плаще, потому что очень почитает этого святого. Ты знал это?

Сердце у меня колотилось. Я покачал головой.

— Святой Матфей был сборщиком налогов, и его считают покровителем всех счетоводов. Вот почему он близок Фелипе.

— Понимаю, — осторожно сказал я.

Маэстро протянул руки и взял в ладони мою голову.

— Ты честный мальчик, Маттео, — сказал он. — Я знаю, что время придет и ты найдешь свой путь к правде.

Он положил ладони на мое лицо и, соединив большой и указательный пальцы, окружил ими мои глаза.

— Маттео, — снова повторил он мое имя.

Мое имя, которое не было моим.