Часть третья
Месть Сандино

Первым моим порывом было пришпорить коня и броситься в крепость.

Но я этого не сделал.

Натянув поводья, я стал осматривать здание. В окнах не виднелось никакого движения. Не слышно было ни звука, который свидетельствовал бы о том, что бой еще продолжается.

Но было ясно, что все произошло совсем недавно. Иначе все бы уже сгорело и перестало дымить.

Неподалеку в поле стоял крытый загон для скота. Там хранился фураж и корма, заготовленные для скота на зиму. Я завел туда свою лошадь, задал ей корму и, вернувшись к крепости, осторожно вошел внутрь.

Гвардейцы капитана дель Орте были мертвы. Заколотые, зарубленные, они лежали там, где приняли бой и пали. По их лицам можно было понять, что их застигли врасплох и их сопротивление было одолено в считаные минуты, причем противником, не знавшим пощады. Ни внутри, ни снаружи зданий ничто не двигалось. Полнейшая тишина вселяла ужас.

Ни женского плача, ни мужских стонов. Только столбы дыма, безмолвно уходящие ввысь.

А потом я увидел капитана дель Орте. Он был обезглавлен.

Голову его насадили на пику рядом с конюшней, а рядом в странной позе лежало обезглавленное тело. Перед ним на земле распростерлись еще два тела. Россана и Элизабетта! Одна рядом с другой.

Нетвердым шагом я приблизился к ним.

И сразу увидел, что обе живы. Но платья на них были разорваны, и обе девочки были в крови. Я не сразу понял, чья это кровь — их отца или их собственная.

От ужаса у меня перехватило дыхание, и я не мог вымолвить ни слова. Я навидался уже разных смертей. Дважды на моих глазах произошло убийство, дважды я смотрел, как убивают беззащитных людей, и не мог вмешаться. Одним из них был лейтенант, задушенный за обеденным столом в нескольких шагах от меня. А еще раньше я присутствовал при том, как Сандино размозжил голову священнику. Но увиденное теперь было еще страшнее, потому что свидетельствовало о жестоком надругательстве.

На мое лицо упала снежинка.

— Россана! — прошептал я. — Элизабетта!

Это неправедно, неправедно! Неправедно, когда девушку берут насилием. Мужчина, который делает это, ниже зверя, хуже зверя. Насилие над женщиной — это преступление, исправить которое нельзя.

Я упал перед ними на колени. Протянул руку и коснулся их лиц. Я не отводил глаз от лица Россаны, но она глядела мимо меня, даже не повернула лица в мою сторону. И тогда я тоже опустил глаза — от стыда. Но это был стыд не за нее, а за себя, за то, что я — мужчина, ибо именно мужчина сотворил с нею весь этот ужас.

Но Элизабетта, которая так долго жила в тени своей сестры, не отводила своих глаз от меня. Она встретила мой взгляд храбро, хотя и с упреком, словно говорила: «Вот я и увидела, что может мужчина сделать с женщиной, и если в этом заключается ваша сила, то я выдержала ее натиск. Я презираю вас за это и никогда больше не буду бояться ни ее, ни чего-либо другого».

Увидев это в ее глазах, я совершенно пал духом.

Тогда Элизабетта мудро заметила:

— Мне совсем не стыдно смотреть на тебя из-за того, что со мной случилось, Маттео.

Всего несколько недель назад я покинул этих девочек, и какими же невинными играми были тогда заняты их дни!

И вот я вернулся — лишь для того, чтобы увидеть, как разрушено их детство.

Что я натворил?

Когда я принес им воды, Элизабетта рассказала, что произошло.

— К нам постучался какой-то человек. Назвался путником, сказал, что идет в Болонью, страдает коликами, а кто-то из крестьян рассказал ему, что, мол, у моей матери есть целебные травы. Родители, будучи добрыми людьми, впустили его. Предложили полежать на тюфяке в сторожке. Пока мы обедали, он зарезал сторожа и открыл ворота. Снаружи этого ждали. Их было много. Из наших людей только двое были вооружены. Они храбро сражались, пытаясь защитить нас, но были убиты. Услышав во дворе шум, отец выглянул в окно и спросил, что происходит. Потом передал маленького Дарио матери и приказал нам бежать в нашу маленькую часовню. Паоло остался сражаться вместе с ним. Мы же побежали в часовню и заперлись там. Звуки боя доносились до нас, но мы не видели, что происходит, потому что окно часовни выходит не во двор, а в ущелье. Спустя какое-то время стало тихо. Потом злодеи пришли и потребовали, чтобы мы открыли дверь. Мама отказалась. Они сказали, что если мы отдадим им Паоло, то они нас не тронут. Но Паоло с нами не было! Тогда они начали угрожать, что сделают это с нами, если не найдут Паоло. Мама — очень храбрая женщина. Она громко крикнула им, что они не посмеют нарушить святость этого места. Но они начали ломать дверь. Мама отвела нас к окну и тихо сказала, что отец наверняка уже убит, иначе он не допустил бы этого. И что сейчас она выбросится в окно вместе с малюткой Дарио. Она сделает это, потому что знает, что они ворвутся и убьют Дарио. Ведь он мальчик, а мальчиков не оставляют в живых, чтобы они не могли отомстить за свою семью, когда вырастут. А она не вынесет смерти малыша. И еще она сказала, что сделает это, чтобы избежать того, чего ей не миновать, если они взломают дверь. Она сказала, чтобы мы тоже прыгнули. Но что мы сами должны на это решиться, это должен быть наш выбор. Потом мама прижала к себе Дарио, взобралась на подоконники… и… — у Элизабетты дрогнул голос, — и выбросилась в окно. А мы… остались. Потом дверь распахнулась, и… и…

— Тсс! Тсс! — Я взял ее за руку. — Хватит! Не говори больше об этом. — Я огляделся по сторонам. — Кто-нибудь из бандитов еще остался?

Элизабетта покачала головой.

— Они ушли после того, как не нашли то, что искали.

То, что искали…

Я невольно положил руку на пояс.

Элизабетта неправильно поняла мой жест.

— Маттео, кинжал против них бесполезен!

Но то, к чему инстинктивно потянулась моя рука, было вовсе не кинжалом, который дал мне Грациано. Это был совсем другой предмет, тот, что я прятал в мешочке, пришитом к пояску, который носил под рубашкой. Тот самый предмет, который хотел заполучить Сандино и за которым он и послал сюда своих людей. И теперь из-за того, что я не отдал эту вещь ему, здесь произошла катастрофа.

Снегопад усиливался, ветер дул все пронзительней, и я должен был перевести девочек в укрытие.

— Можешь встать? — спросил я. — Давай помогу.

— С тех пор как это случилось, Россана не произнесла ни слова.

Элизабетта погладила сестру по щеке. Россана посмотрела на нее бессмысленным взором.

— Мне кажется, она не узнает меня, — сказала Элизабетта. — Не понимает, кто я. Не понимает даже, кто она сама.

Элизабетта поднялась, и, вдвоем поддерживая Россану, мы вошли в дом.

Я нашел немного хлеба. Размочил его в вине и дал девочкам. Элизабетта взяла кусочек, но Россана к еде не притронулась.

— Но где же Паоло? — спросил я.

— Мы не смогли найти его, — сказала Элизабетта. — Когда на нас напали, он был вместе с отцом. Они о чем-то спорили.

— О чем?

— Не знаю.

Оставив девочек одних, я отправился на поиски их старшего брата. Среди мертвых его не было. И я знал, что он бы не сбежал. Кто угодно, только не Паоло дель Орте. Но где же он тогда?

Я вернулся к девочкам и спросил Элизабетту:

— Можешь вспомнить хоть что-нибудь из того, о чем говорили твой отец и Паоло, перед тем как расстаться с вами?

Она покачала головой, а потом сказала:

— Да, кое-что я услышала, но это какая-то ерунда.

— Что же именно?

— Отец велел Паоло что-то сделать. Тогда-то и начался спор. Паоло закричал: «Нет!» Он не хотел делать то, что велел отец. Но отец сказал: «В этом ты должен мне повиноваться!» А потом добавил еще кое-что. Он сказал: «Мессер Леонардо спасет тебя». — Элизабетта покачала головой. — Вот этого я совсем не поняла.