Театральная смерть карлика Адальбертуса Момильона произвела эффект камешка, брошенного в лужу. С тем только отличием, что круги на воде не затухали, как это бывает обычно, а, напротив, все расходились. Неужели человеческий разум подобен такой луже?

Сначала Себастьяну написал герцог Карл Гессен-Кассельский: он заявлял, что для него не представляет никаких сомнений, что духовное могущество графа де Сен-Жермена восторжествовало над силой зла. Вслед за ним король Фридрих V Датский в своем письме выразил пожелание как можно скорее услышать рассказ о происшедшем из уст самого победителя. «Один из наших братьев заверяет меня, что заговор по сути своей до странности похож на тот, что был направлен против вас в Копенгагене».

Один из свидетелей, князь Биркенфельдский, судя по всему, особенно усердствовал в том, чтобы история стала достоянием как можно большего числа слушателей. Обычно пищей для сплетен служили выходки такого-то из присутствующих или непристойное поведение другого. Но это было особое происшествие, получившее необычайный резонанс благодаря личности действующих лиц и последствиям, весьма прискорбным, которые не ограничились смертью Момильона. В самом деле, в последующие дни свежая могила карлика оказалась осквернена неизвестными лицами и, к большому возмущению викария, на нее оказались свалены кучи мусора. По слухам, министр курфюрста, обладающий извращенным умом, усмотрел в этом бунт против герцогской власти, поскольку Момильон все-таки входил в окружение герцога и после смерти заслуживал уважения.

Себастьян получил даже письмо от сына маршала Бель-Иля, известий от которого не имел со дня смерти его отца, в 1761 году, и который выказывал ему то же дружеское участие, что и покойный министр Людовика XV:

«Дорогой друг!

Мне стало известно, что вы самым удивительным образом избежали отравления в доме герцога Баденского. Я выражаю свою искреннюю радость и не сомневаюсь, что ваша проницательность еще не раз спасет вашу жизнь. История эта дошла до ушей короля, который увидел в происшествии покровительство вашей счастливой звезды. История эта оказалась приукрашена множеством фантастических подробностей, которые, как я предполагаю, не более чем преувеличения, но я тешу себя надеждой, что в самые ближайшие дни буду иметь удовольствие услышать ее лично от вас.

Однако же этому рассказу будет недоставать слушателей. Маркизы де Помпадур больше нет. В результате таинственной болезни, длившейся более двух месяцев, она, на 43-м году жизни, отдала Богу душу 15 апреля сего года, как раз на Вербное воскресенье. Не знаю, какой знак отыщете вы в этом совпадении.

Венера философов не верила в потусторонний мир, но, возможно, существуют некие эмпиреи, которые примут ее душу. Я полагаю, король огорчен больше, чем хочет это показать. Что же касается королевы, то в молчании двора она нашла новую причину ненавидеть свою соперницу.

Ваш верный друг Эймон де Бель-Иль».

Новость потрясла Себастьяна: перед его внутренним взором возникла хрупкая статуэтка, разбитая грубой рукой. Этой женщине посчастливилось получить доступ к самым высшим сферам власти, но, к сожалению, она не обладала достаточным хладнокровием, чтобы удержаться у ее кормила. Ни ее ум, ни обаяние не смогли его заменить. Казалось, ее преждевременная — явно не случайная — смерть была предрешена заранее. Себастьян вспомнил былые застолья, и ему показалось, что в просторном Часовом салоне ходики на стене отсчитывают время для него самого.

Затем он задумался о злом роке, который в течение какого-то года отнял жизни у двух женщин, ведущих актрис театра власти, госпожи де Помпадур и баронессы Вестерхоф.

Едва справившись с приступом меланхолии, Себастьян подумал о том, что о нем не забыли: письмо де Бель-Иля являлось тому свидетельством. Это одновременно и радовало, и огорчало: Шуазель тоже наверняка о нем помнил, и его ненависть по-прежнему не давала Себастьяну приблизиться к Версалю, особенно после смерти его единственной защитницы при дворе.

Сен-Жермен сам удивился тому, какой отклик всколыхнула эта история в его душе: мир власти, механизм, размалывающий слабых, вызывал у него все большее раздражение. Но последовавшие за этим события не оставили графу возможности предаваться этим размышлениям и дальше.

В самом деле князь Биркенфельдский не ограничился тем, что поведал всем о противостоянии, которое имело место в доме курфюрста, сравнивая его с битвой «света» и «тьмы». В письме, восторженном до такой степени, что это уже переходило всякие границы и становилось смешным, он приглашал Рыцаря Света — как он величал Сен-Жермена — погостить в своем замке в герцогстве Цвейбрюкен.

Рыцарь Света… Это явно масонское наименование заставило Себастьяна задуматься. Выходит, князю было известно о том, к какой организации принадлежал его гость? Но как? Неужели он тоже являлся членом какой-то ложи, а если да, то какой? Затем Себастьян догадался, каким путем могла распространиться информация: княжество Биркенфельдское входило в состав великого герцогства Ольденбургского, которое, в свою очередь, находилось под управлением Дании, — стало быть, некто при дворе Копенгагена предупредил князя.

Продолжая надеяться, что основанием для приглашения не было намерение князя устроить очередной «праздник», подобный тому, который едва не стоил Себастьяну жизни, Сен-Жермен ответил, что весьма гордится оказанной ему честью и приедет в Биркенфельд на следующей неделе. Затем приступил к насущным делам.

Как только русская кормилица была отправлена на родину и Александр с младенцем Петром и молодой немецкой кормилицей, говорившей по крайней мере на одном из германских диалектов, уехал, Себастьян принялся за воплощение в жизнь своей идеи: избавить внука от интриганов, которые, подобно хищным птицам, неизбежно начнут кружить над двоюродным братом царевича, пусть даже этот ребенок и является незаконнорожденным. В эту битву может оказаться втянутым и Александр.

Сен-Жермен отправил Франца в Антверпен, чтобы тот, соблюдая строжайшую тайну, заказал гроб для маленького ребенка и надгробный камень с надписью, которую составил сам Себастьян. Слуга был человеком в достаточной мере сдержанным и преданным, чтобы не задавать лишних вопросов о столь зловещей миссии. Он вернулся пять дней спустя, везя в седле завернутые в одеяло гроб и камень.

Затем Себастьян пригласил приходского викария и скорбным тоном поведал ему историю о том, что на опушке своего леса нашел трупик младенца. На несчастного ребенка, сказал граф, напали хищные звери. Из милосердия к чувствам верующих он уже положил тельце в гроб. И теперь хотел похоронить в своем имении и просит викария прочесть над могилой заупокойную молитву. Викарий попросил Себастьяна поклясться, что тот не знает ни ребенка, ни его матери, и Себастьян как можно убедительнее дал эту клятву. Франц вырыл неглубокую ямку, туда поставили гроб, и священник прочел молитву. За упокоение неведомой души Себастьян щедро заплатил викарию, дав двенадцать флоринов, это была цена целых трех месс, и пригласил отобедать. Викарий охотно принял приглашение. Выпив один-два графина вина, священник заплетающимся языком стал жаловаться на безнравственную эпоху, а затем откланялся. Едва он ушел, Себастьян попросил Франца установить над могилой надгробный камень. На нем было выбито:

Франц бросил на хозяина взгляд, в котором явно читалась ирония:

— В первый раз, сударь, приходится хоронить пустоту.

— Не обманывай себя, Франц. Большинство могил почти пусты. Там лежат лишь кости да изъеденное червями тщеславие.

Замок князя Биркенфельдского был обратно пропорционален размерам его княжества: немногим меньше Версаля. Стражи в ярких мундирах, лакеи и слуги в ливреях, вся эта пышность и роскошь была хорошо продумана и рассчитана. Себастьяну отвели самые красивые покои во дворце, «зеленые комнаты», как их называл князь. Были приглашены человек двенадцать с супругами или подругами; гости окружили Себастьяна. Он узнал среди них участников памятного праздника курфюрста Баден-Вюртембергского.

Искушенный во французских манерах, князь превратил обычное потребление еды и напитков в настоящее священнодействие. В лоджии зала, где собирались приглашенные, играла музыка, она звучала достаточно тихо, чтобы гости могли слышать друг друга. Все здесь заявляло о роскоши, и, когда Себастьян, еще до того, как сесть за стол, попросил воды, соммелье принес графин, наполненный странной светлой жидкостью, вкусной и пузырящейся, это была минеральная вода из соседнего источника.

При этом князь и его супруга демонстрировали влечение к редкостям и диковинам. Так, например, когда в первый же вечер Себастьян переступил порог гостиной, в которой собрались гости, ему показалось, что у него галлюцинации: краем глаза граф заметил, как статуя неизвестного патриарха в углу то поднимает, то опускает руку, приветствуя прибывающих гостей. Сен-Жермен сделал несколько шагов назад: и в самом деле, стоило поставить ногу на одну из плиток пола, чудо повторилось. Он догадался: как только на плитку давил определенный вес, искусно спрятанный рычаг с помощью веревочек приводил в действие механизм. Это хитроумное приспособление было изобретено восемнадцать веков назад механиками александрийской школы. У Рожера Нормандского в садах его Сицилийского королевства стояли статуи, которые кивали головами, когда мимо них проходили гуляющие.

Несколько позже, когда Себастьян заканчивал свой правдивый рассказ о поединке с Момильоном, он вдруг обратил внимание, что лица на гобеленах напротив него поменяли ракурс, словно подавая ему знак. Те из присутствующих, которые не догадывались о наличии механизма, не могли сдержать удивленного восклицания. Князь был на седьмом небе от счастья, его супруга тоже выглядела весьма довольной.

— Эти маленькие хитрости, — заявил князь, — предназначены нам напомнить, что мир, который мы привыкли называть неживым, на самом деле таковым не является.

Он вопросительно взглянул на Себастьяна, явно ожидая одобрения.

— Разумеется, господа, — согласился Себастьян. — Этот мир нельзя назвать неодушевленным или неживым. Ибо будь он таковым, мы бы с вами не появились на свет.

Какая-то дама вскрикнула от изумления.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Если бы Земля не вращалась вокруг Солнца, мадам, одна ее половина заледенела бы, а другая оказалась сожжена.

— Вы хотите сказать, что камни и скалы тоже живые? — изумилась дама.

— Как и небесные тела. Что заставляет их вращаться, если не дух гармонии?

Потрясение было так велико, что гости какое-то время не могли вымолвить ни слова.

— Но материя не может мыслить, — заявил один из них.

— Я не знаю, мыслит ли она, но не могу быть уверен и в обратном, — ответил на это Себастьян. — Ведь две намагниченные субстанции одной полярности отталкиваются, в то время как две другие, разных полярностей, притягиваются, совсем как женское и мужское начало.

— Боже мой, сударь, вы так говорите, что я буду бояться своего стула, — воскликнула какая-то дама.

Раздался смех. Кто-то заметил, что, если бы стул был женского рода, он бы сам отскочил от женской юбки, и все засмеялись еще громче.

— Так вы, стало быть, полагаете, будто материя обладает разумом? — спросил князь.

— Да, ваша светлость. Демокрит полагал, что материя состоит из бесконечно малых атомов, которые движутся, согласуясь с законами гармонии, точно так же думали индусы.

— Но в таком случае разум присутствует во всем вокруг нас? Почему мы об этом не знаем?

— Возможно, ваша светлость, мы этого не осознаем, потому что не можем, иными словами, не хотим этого принять. Возможно, нам не хватает бдительности.

— Вы знакомы с господином Месмером? — спросил один из гостей.

— Да, сударь, мне приходилось встречать его в Вене.

— Правда ли, что мы обладаем животными флюидами?

— Полагаю, да, сударь.

— И вы можете это доказать?

— Прямо сейчас, сударь. Пожмите мне руку.

Гость протянул руку и тут же издал громкий крик.

— Боже мой, граф! Меня ударило молнией!

— Нет, сударь, я просто-напросто застал вас врасплох.

— Откуда вы берете эту силу?

— Из природы, сударь. Мы все обладаем ею, в более или менее выраженном виде. Я отношусь к числу привилегированных.

Дамы бросились к Себастьяну, чтобы пожать ему руку, и первые из них испытали настоящий шок, в то время как сила удара ослабевала с каждым рукопожатием.

— Каково же действие этого животного магнетизма? — спросил князь.

— Он стимулирует в нас жизненные силы, ваша светлость.

— Так вы стимулировали мои жизненные силы?

— Для меня это было честью, ваша светлость.

— Выходит, вы согласны с теориями этого Месмера, согласно которым существует некий животный флюид, подобный минеральному, и этот флюид способен помочь в лечении болезней?

— Я этого не отрицаю, но полагаю, что следует быть выше феноменов, которые могут вызывать эти флюиды. Это всего-навсего эманация универсальной силы, гораздо более сильной. Ньютон обнаружил один из ее аспектов, всемирное притяжение, то, которое и заставляет перемещаться небесные тела в гармонии. В себе необходимо взращивать дух гармонии.

— Но почему же церковь так враждебно относится к этим идеям? Ведь свои преступные планы Момильон пытался осуществить в сообщничестве со священником?

Себастьян с понимающим видом улыбнулся.

— Новые идеи всегда вызывают отторжение. Церковь уже попыталась заставить замолчать великие умы, которые стремились проникнуть в тайны материи и вселенной. Такие как Роджер Бэкон или Галилей. Теология не в состоянии понять законы, открытые подобными гениями, а теологи просто-напросто опасаются потерять авторитет у верующих.

— Стало быть, это и есть причина, по которой Папа Бенедикт Четырнадцатый приравнял членство в организациях, распространяющих эти истины, к преступлению, за которое наказывают отлучением от церкви?

— Вы, разумеется, имеете в виду масонов? — спросил Себастьян.

— Их, и не только. Также тамплиеров «Строгого устава».

Никаких сомнений не оставалось: король Фридрих V сообщил князю о своем вступлении в орден тамплиеров.

— Это слабость со стороны столь могущественного человека, у которого, к сожалению, оказались плохие советчики, — ответил Себастьян. — Все, что возвышает ум, может вести лишь к Создателю. В этих орденах нет ничего пагубного. Его Святейшеству было бы там вполне комфортно.

Эта острота была встречена дружным смехом.

— Но и протестантская церковь не лишена предубеждений своей католической сестры, — добавил Себастьян. — Прогресс всегда вызывает ту же реакцию: религии откровения настойчиво утверждают, что все уже давно сказано, что под солнцем нет ничего нового, а тот, кто уверяет, будто проповедует новые истины, — вероотступник, достойный смертной казни. Подобное можно отыскать даже у магометан. В двенадцатом веке один знаменитый арабский ученый, Аль Тазали, ужаснулся тому, что обнаружил в рукописях греческих философов, ученых и математиков, переведенных на арабский язык. Ему показалось, что под угрозой находятся самые основы магометанской веры. И тогда он написал труд, озаглавленный «Заблуждения философов».

Себастьян даже процитировал название произведения по-арабски: «Тахаффут эль-фаласифах». Присутствующие были очарованы.

— Вы говорите по-арабски, граф? — осведомилась княгиня.

— Да, ваша светлость.

Его признание было встречено восхищенным шепотом.

— Сударь, вы верующий человек? — поинтересовалась другая дама.

— Как не быть верующим, если постоянно осознаешь чудеса природы и божественный гений?

Услышав этот ответ, каждый утвердился в мысли, что граф де Сен-Жермен и в самом деле человек выдающийся и что этот вечер — самый интересный и поучительный из всех, что были ими прожиты. Впрочем, время было уже позднее, и гости начинали расходиться.

— Вчера вы нам поведали, граф, — сказала княгиня, — об универсальной силе, которая правит небесными телами и обитателями Земли. Следует ли это понимать, что она среди нас?

— Да, ваша светлость.

— Но разве наш разум не имеет над ней власти? Неужели мы только зависим от нее?

— Увы, ваша светлость. То, что нам известно об этой силе, позволяет нам разве что управлять ею по мере наших собственных сил. Время жатвы зависит не от нашей воли, а от времени года, зато мы укрощаем ветер и воду, чтобы заставить вертеться мельницы. Мы извлекаем из растений их целебные свойства. Человеческая изобретательность достигнет и других вершин, — ответил Себастьян, думая об иоахимштальской земле.

— А исчезает ли наша душа, когда мы умираем? — спросила одна из дам.

— Не думаю, сударыня, — ответил Себастьян, размышляя о спиритическом сеансе многолетней давности у герцога Вильгельма Гессен-Кассельского.

— Это возможно проверить? — заинтересовалась княгиня.

Себастьян помолчал; он не имел никакого желания повторять опыт, который не мог контролировать.

— Я это проверил, ваша светлость.

— Это возможно сделать снова? — спросил князь.

Себастьян вздохнул.

— Разумеется, но никогда не знаешь, что может случиться. Силы незримого, как и человеческий разум, непредсказуемы.

Но этот аргумент лишь еще сильнее подстегнул любопытство гостей. Вследствие этого было решено организовать в музыкальном салоне спиритический сеанс.