— Гвардейцы! — заговорила императрица таким властным голосом, какого Себастьян от нее не ожидал. — Мы собрались здесь этой ночью, потому что Святая Русь в опасности! Этой ночью немец решился воплотить в жизнь свои зловещие планы. Он хочет превратить нашу страну в прусскую провинцию.

Слова гулко раздавались в ночной тишине, резонируя от холодных желтых стен. Поднялся гул возмущения.

— Мало того, что вами командуют прусские наставники, мало того, что вы подчиняетесь пруссакам. Этот человек вынашивает гнусные планы послать войско за границу. Подобно трусливому зайцу, который пресмыкается перед ястребом, он одним росчерком пера дарует врагу земли, обагренные кровью и потом ваших предков, ваших отцов и ваших друзей! Внимая советам тупых и малодушных министров, он постыдно предает славную и блистательную политику дочери Петра Великого, покойной императрицы Елизаветы!

Новый ропот возмущения, на этот раз еще более сильный.

— Императрица научила меня любить, понимать и защищать нашу страну. Ибо роль престола как раз и состоит в том, чтобы защищать страну. Немец тоже видит во мне защитницу Руси. Стало быть, он видит во мне врага. Сегодня вечером этот человек, велевший отхлестать кнутом попов, до сих пор играющий в куклы, решился пойти на скандал. Он хочет добиться развода, чтобы отправить меня в монастырь и таким образом лишить возможности действовать. Известно, что он даже хочет меня убить! Он полагает, что вы, словно трусливые бабы, смиритесь с тем, что он творит.

На этот раз гул голосов перешел в рев. Осветились окна, в них заметались силуэты: это были солдаты других полков, разбуженные шумом. Грозные возгласы сотрясали стены казармы:

— Матушка-царица, мы твои солдаты! Вперед, на врага!

Эти яростные крики ужаснули Себастьяна. Какие глубинные, животные инстинкты разбудила императрица?

— Петр хочет лишить моего сына титула наследника престола и посадить на трон иноземца. Он ненавидит религию и желает отдать нашу Святую церковь на позор и поругание! Его ведет не Господь, его бог — это Пруссия! Имя предателя — Петр Третий.

Взметнулось вверх оружие. В окнах появились флаги. Полк был в смятении, глаза гвардейцев горели. Екатерина подняла руку, прося тишины:

— Сохраняйте холодные головы и горячую кровь. Я молю вас спасти нашу землю от опасности и арестовать этого человека. Он недостоин быть нашим царем.

Крики сделались еще громче. В воздухе витали угрозы.

— Вперед на врага! Ты — наш царь!

— Я другого от вас и не ожидала, — торжественно провозгласила императрица. — Теперь решение должны принимать ваши командиры.

В сопровождении своих сторонников Екатерина вошла в двери казармы.

— Отправляйтесь в Ораниенбаум и арестуйте Петра, — велела она. — Вас достаточно много, надеюсь, не прольется ни единой капли крови.

— Куда доставить арестованного? — спросил князь Барятинский.

— Я это решу, когда он окажется в ваших руках. Вероятнее всего, в Ропшу.

Солдаты других полков, выбегая из казарм, поспешили к императрице. Только что вскочившие с постели, застегиваясь на ходу, они спешили присоединиться к измайловцам.

Екатерина задумчиво кивнула.

— Хорошенько все обдумайте, — сказала она, — и сообщайте о каждом своем шаге. Я поеду в Зимний дворец.

— Ваше величество, — вмешался Барятинский, — я полагаю, следует проявить предусмотрительность: пусть вас сопровождает полк.

Екатерина снова кивнула и сделала знак Барбере, шевалье поклонился и протянул даме свою фляжку. Когда императрица вернула ее, та была уже почти пустой.

Себастьян обратился к шевалье:

— Мне больше не следует здесь находиться. А вы хотите остаться?

— Позвольте мне посмотреть на продолжение.

— Потом расскажете.

Сен-Жермен попросил у императрицы позволения удалиться. Екатерина протянула ему руку, граф наклонился, чтобы ее поцеловать. Императрица с силой сжала его ладонь, посмотрев на Сен-Жермена долгим взглядом. Себастьян скромно отступил.

Когда он вновь собирался взобраться вместе с Францем на одного коня, к нему подбежал сияющий Григорий Орлов.

— Граф, — произнес он, — когда я приду к власти, я не забуду того, что вы для всех нас сделали.

Себастьян, пораженный этими словами, поклонился и пожал протянутую ему руку.

«Когда я приду к власти». Внезапно, когда Себастьян направлялся к Графскому переулку, ему открылась истина. «Когда я приду к власти…»

В три часа ночи Сен-Жермен рухнул на постель в особняке графа Ротари.

Нужно было сохранить силы на дальнейшее. Себастьян предчувствовал, что приключение не закончилось. До конца было еще далеко.

Граф Ротари, римлянин весьма округлых форм, был архитектором, который поддерживал в Санкт-Петербурге стиль европейского барокко, оставленный в наследство великим Растрелли. Императорские заказы, а также заказы частных лиц обеспечивали ему верную и надежную прибыль. То император или императрица высказывали пожелание сделать то-то или перестроить это, то какому-нибудь аристократу, стремящемуся идти в ногу со временем и следовать моде, приходило в голову обновить фасад, деревенское поместье, анфиладу комнат. Ротари был, ко всему прочему, еще и живописцем и пользовался всяким удобным случаем, чтобы продвигать свои собственные творения, например расписные трюмо или панно. Вынужденный по шесть месяцев в году жить на ледяном севере, теплолюбивый итальянец испытывал невероятную тягу к полуобнаженным богам и нимфам, гирляндам из роз и пурпурным облакам в лазурном небе.

Себастьян увиделся с ним лишь для того, чтобы поблагодарить за гостеприимство и обменяться мнениями по поводу архитектурной моды и стиля. За две недели граф ночевал в доме архитектора всего лишь раза три, поскольку почти все время пребывал в Ораниенбауме. Узнав, что как раз этим утром Себастьян находится здесь, Ротари послал к нему своего дворецкого, дабы просить Сен-Жермена оказать ему честь и отобедать с ним.

— Боже мой, граф, я хочу надеяться, что ваши заботы оставят вам немного свободного времени и я буду иметь счастливую возможность насладиться вашим обществом и вашей беседой.

— Простите мое отсутствие, — ответил Себастьян. — Я и в самом деле был занят со дня моего приезда.

— Я вижу, что ваша деятельность принесла плоды, — с понимающей улыбкой заметил Ротари. — Ибо, насколько я понимаю, сегодня ночью у нас поменялся монарх.

Ротари был достаточно умен, чтобы понимать: к изменению режима его гость приложил руку, причем, похоже, рука эта держала оружие. Архитектору прекрасно было известно, что Себастьян не игрок, не гуляка, и его возвращение под утро исторической ночью говорило о многом.

— Смена уже произошла? — спросил Себастьян.

— В Санкт-Петербурге ходят такие слухи.

— Где царь?

— Кажется, об этом никому не известно, хотя за ним отправились три полка. Но я не стану жаловаться на то, что у меня поменялся хозяин. Художественные вкусы Петра представлялись нам, как бы это помягче выразиться, несколько кричащими.

— Вы хотите сказать — прусскими.

— Фридриховскими, — с лукавой усмешкой поправил архитектор.

Себастьян забеспокоился: хотелось бы получить известия, но каким образом? Барятинский и шевалье де Барбере уехали с войском. А что, если царь под угрозой свержения бежал морем? Не призовет ли он Фридриха Прусского на помощь?

В пять часов пополудни в особняке в Графском переулке появился шевалье де Барбере, усталый и изможденный.

— Я решил, что, прежде чем отправиться домой и отдохнуть, имеет смысл заехать к вам и сообщить новости, — объяснил он свой визит. — Мы прибыли в Ораниенбаум около девяти. Царя не было. Я не знаю, кто предупредил его о перевороте, но он попытался добраться до Кронштадта. Наверняка намеревался сесть там на корабль и отправиться в Пруссию. Барятинский предполагал, что Петр может попытаться сбежать. У князя были солдаты, чтобы преградить Петру дорогу. Барятинскому удалось перехватить царя на обратном пути в Ораниенбаум, тот был со своим адъютантом и двумя офицерами. Барятинский посадил Петра под арест в замок. Воронцова отправили под арест еще раньше. Двух вестовых послали предупредить императрицу.

Тем временем в гостиной появился граф Ротари. Он услышал последние слова. Итальянец более не мог сомневаться в том, какую роль сыграл в этих событиях его гость.

— Голштинский полк не оказал сопротивления? — осведомился Себастьян у Барбере.

— Несколько солдат высыпали из казармы, встревоженные шумом, но когда они увидели, что их окружили около трех тысяч человек, то повели себя благоразумно: пошли на переговоры. Я, во всяком случае, не слышал ни одного выстрела. Впрочем, как сказал мне Григорий Орлов, там была всего половина полка.

Себастьян обдумал услышанное.

— Вы удовлетворены, граф? — спросил Ротари у Сен-Жермена.

— Насколько я могу быть удовлетворен удачной демонстрацией физического опыта, — ответил наконец Себастьян.

— Физического опыта? — не понял итальянец.

— Мы увидели, что слабое химическое тело оказалось разрушено телом более сильным. Петр Третий не смог противиться силе русского духа.

Барбере долгим задумчивым взглядом посмотрел на Себастьяна.

— Вы и в самом деле дьявол в человеческом обличье, — сказал он восхищенно.

После чего распрощался, сообщив, что возвращается во дворец Барятинского.

Несколькими минутами позже на колокольне Петропавловского собора начался неистовый трезвон. Через мгновение ему стали вторить другие колокола. По всему городу, от Смольного монастыря до Никольского собора, звонари ухватились за веревки на колокольнях. Можно было подумать, что сейчас, в июне, наступил праздник Пасхи. Не приходилось сомневаться: новость уже сообщили Священному синоду.

Ротари и Себастьян вышли на улицу, чтобы посмотреть на сгущавшуюся толпу, которая собиралась на набережной Фонтанки, намереваясь идти к императрице, чтобы выразить ей свою поддержку. В толпе было много священнослужителей.

Этим вечером Себастьян заканчивал ужин в обществе Ротари. Он просматривал коллекцию книг по архитектуре Витрувия. Царь арестован, его кабинет низложен, заговорщики торжествуют, а Екатерина собирается взять власть в свои руки. Себастьян больше никак не мог воздействовать на события, оставалось только гадать, что будет дальше.

В дверь постучали. Дворецкий сообщил о приходе князя Полиболоса. Себастьян, весьма удивленный этим визитом, попросил принять его в гостиной наедине, спрашивая себя, какие известия мог принести ему этот неожиданный и поздний посетитель.

Как только сын вошел в соседнюю гостиную, Себастьян отметил, что Александр выглядит взволнованным; граф велел подать кофе.

— Со мной случилось весьма странное происшествие, отец, — усаживаясь в кресло, сообщил молодой человек. — Сегодня днем около трех часов во дворец Барятинского пришла какая-то женщина. Я был со слугами один, князь и братья Орловы ушли по делам. Эта женщина спрашивала вас. Не знаю почему, но она предполагала, что вы остановились у князя Федора Барятинского. Я вышел взглянуть на нее. Высокого роста, стройная, светловолосая, очень красивая. Едва я появился, как она бросилась мне в объятия. Я предположил, что она пришла сообщить что-то конфиденциальное, и проводил ее в гостиную…

Себастьян слушал, весьма заинтригованный. Описание этой нежданной посетительницы свидетельствовало, что это могла быть только баронесса Вестерхоф.

— Едва я успел закрыть двери в гостиную, как она вновь, не говоря ни слова, бросилась ко мне. Стала целовать меня в губы и раздавать весьма откровенные авансы. Я был совершенно сбит с толку и не понимал, кого мне благодарить за такой подарок судьбы… Почему вы смеетесь, отец?

Себастьян действительно смеялся от всей души.

— Я потом вам скажу. Продолжайте.

— Мне пришлось в течение последнего времени соблюдать воздержание, и, должен вам признаться, ее ласки мне отнюдь не были неприятны. Она стала освобождаться от одежды, и я ей в этом помог, хотя по-прежнему ничего не понимал. Ведь мы и в самом деле за все это время не обменялись ни единым словом. Мы стали пылко предаваться страсти, причем приступали к делу отнюдь не единожды. Эта женщина воистину обладает неистовством плоти. Мы остановились только тогда, когда я услышал во дворе шум шагов. Я понял, что это возвращаются князь и братья Орловы. Женщина быстро оделась и ушла, а напоследок успела мне шепнуть: «Вы желали меня, и вот теперь я ваша!» Отец, вы можете все-таки объяснить мне, что вас так насмешило?

— Я был ее воздыхателем, — ответил Себастьян, пытаясь придать себе серьезный вид. — Баронесса Вестерхоф много лет отказывалась проявить ко мне благосклонность, и я уже не знал, что и думать. Именно она призвала меня в Россию. Заговор, в котором баронесса принимала самое активное участие, удался, и она отдалась вам, словно трофей, полагая, что отдается мне. Ведь она не подозревает о вашем существовании и о нашем с вами сходстве.

— Отец, но это ужасно… — смутился Александр. — Право, мне так неловко.

— Вовсе нет, Александр, поверьте мне. Я искренне рад, что вам так повезло.

Но Александр тем не менее выглядел огорченным и расстроенным. Себастьян взял сына за руку:

— Александр, послушайте меня, помните, когда-то в Индии вы сказали, что хотите быть мной?

— Да, но не так.

— Мы не способны предвидеть все. Теперь вы — это я. В некоторых обстоятельствах, во всяком случае. Примите это.

— А вы?

— Я тоже, я — это вы, Александр, — улыбаясь, произнес Себастьян.

— Но, может быть, в глубине души вы раздосадованы? Разве вы не добивались этой женщины?

— Я был пленен. И она знала об этом. Еще не будучи знакома со мной, она поверила, что сможет вовлечь меня в заговор, если я буду ею увлечен. Это говорит о том, что никаких особых чувств ко мне она не испытывала. Разве можно искренне привязаться к женщине, которая рассматривает тебя как инструмент своих политических замыслов?

Александр всматривался в лицо отца, пытаясь проникнуть в его душу и понять, о чем он думает. Себастьян поудобнее устроился в кресле.

— Я уже несколько месяцев так не веселился. И это благодаря вам. Поверьте, я смеялся от всего сердца.

— Выходит, эта женщина просто использовала вас. Может быть, стоит открыть ей истину? Это стало бы вашей местью.

— Нет, — покачал головой Себастьян. — Она все равно не поверит.

— Даже если мы оба предстанем перед нею одновременно?

— Подумайте, Александр, какая дилемма встанет перед этой женщиной. Если она была честна, то сказал а бы себе, что ее объятия предназначались мужчине, которого она желает вознаградить за его миссию, но тело оказалось отдано другому. Какую преданность и верность должна бы она предпочесть? Верность тела? Или верность духа? И в том и в другом случае получается, что она совершит предательство. Я отказываюсь открыть ей правду не оттого, что недостаточно деликатен, я забочусь о ее душевном равновесии.

Себастьян помолчал.

— Впрочем, сомневаюсь, чтобы она была честна. В этом случае прошу вас задуматься о том, какой вред могла бы причинить нам обоим баронесса, узнай она нашу тайну. Она стала бы распространять недоброжелательные слухи, которые обошли бы всю Европу.

Александр по-прежнему казался смущенным и растерянным. Наконец он покачал головой и улыбнулся.

— Признаю, что приключение было необычным. Я, по правде сказать, до сих пор не могу прийти в себя.

— Если мыслить философскими категориями, мы с вами оба так называемые «термины», то есть части силлогизма, — сказал Себастьян, провожая Александра к дверям. — Постарайтесь этой ночью хорошенько выспаться. Я загляну к вам завтра. Вам известно, где сейчас князь Федор Барятинский и братья Орловы?

— Они приглашены в Зимний дворец, ужинают с теми, кто руководил заговором.

— Значит, именно сегодня решается судьба свергнутого царя.

На улице слышно было, как распевает взбудораженная толпа.

Отец и сын обнялись. Два «термина силлогизма» расстались, и Александр ушел в беспокойную петербургскую ночь.