12. УРОК ГЕРОИЗМА В КРУГЛОЙ БЕСЕДКЕ
Гвардейцы бросили внимательный взгляд внутрь великолепной кареты. Они увидели там элегантную даму в дорогих украшениях, которая обмахивалась веером, спасаясь от жары, уже довольно чувствительной даже в такое раннее утро. Роскошное ожерелье с бриллиантами и рубинами переливалось на белой припудренной шее. Из-под серой, расшитой бисером тафты юбки виднелась крошечная ножка в сатиновой туфельке цвета слоновой кости.
— Я графиня Безбородко, — произнесла женщина тонким голоском, — еду на один день навестить свою племянницу, госпожу де Суверби.
Один из гвардейцев достал из кармана истрепанный листок бумаги и сверился — или сделал вид, что сверился, — с чем-то похожим на список; наверняка имена людей, которым был запрещен доступ в Зимний дворец и Петергоф. Затем он махнул кучеру, давая дозволение проезжать.
Карета снова покатилась по дороге и несколько минут спустя остановилась перед лестницей великолепного дворца. Лакей, сидящий рядом с кучером, проворно спрыгнул на землю, открыл дверцу и спустил приставную ступеньку. Пассажирка не спеша вышла из кареты, опираясь на руку своего лакея, восхищенно огляделась вокруг и поднялась на крыльцо. Двое слуг открыли перед ней дверь. Дама назвала себя и, смерив лакеев высокомерным взглядом, приказала, чтобы о ее приезде немедленно доложили госпоже де Суверби. Ее попросили подождать в изысканной гостиной, огромные окна которой выходили в сад.
Несколько минут спустя появилась озадаченная баронесса Вестерхоф. Она внимательно разглядывала посетительницу, не в силах скрыть недоумение.
— Племянница, дорогая, — воскликнула графиня Безбородко, поднимаясь с кресла и бросая пронзительный взгляд на молодую женщину. — Как я рада тебя видеть!
Поначалу госпожа де Суверби застыла от изумления, затем постепенно стала приходить в себя и наконец заключила в объятия свою новоявленную тетушку. Слугам, которые стояли в ожидании приказаний, а на самом деле внимательно наблюдали за происходящим, баронесса велела принести кофе.
— Тетушка, дорогая! Какая приятная неожиданность! — воскликнула госпожа де Суверби на октаву выше, чем следовало бы, чтобы это выглядело естественно. — Ты, как всегда, прекрасна!
И добавила sotto voce:
— Со слугами осторожнее, тут полно шпионов.
— Я тоже нахожу, что морской воздух тебе на пользу.
И тоже sotto voce:
— Спровадьте их куда-нибудь.
Подали кофе, и графиня Безбородко изящным движением взяла чашку.
— Пойдемте прогуляемся в сад, — предложила баронесса.
— Прекрасная мысль, сад в это время просто великолепен.
Им пришлось сделать по тропинке сотню шагов, пока они наконец оказались вне досягаемости шпионов.
— Как вам это удалось? — поинтересовалась баронесса.
— Мне непременно нужно было найти возможность с вами переговорить.
— Просто полнейшая иллюзия. Где вы раздобыли это платье?
— В гардеробной княгини Голицыной в Москве.
— Я и не подозревала, что у вас такие пышные формы, — улыбнулась баронесса.
— Как вы догадываетесь, это подбивка. Ситуация мне представляется даже более серьезной, чем можно было заключить из вашего письма. Мне удалось заручиться рекомендательным письмом Кирилла Разумовского для графа Никиты Панина, но он уехал в свое поместье. Мне необходимо переговорить с императрицей.
— Что вы хотите ей сказать?
— Что зреет заговор против царя и его сторонников, но у приверженцев Екатерины нет никакого плана. Она должна взять инициативу на себя.
— Каким образом?
— Императрица должна последовать примеру Елизаветы и, когда настанет время, выйти перед гвардейским полком, который ее поддерживает, как защитница и заступница святой Руси.
— А когда настанет время?
На случай, если за ними следили из окон дворца, лжеграфиня Безбородко остановилась перед розовым кустом и, закатив от наслаждения глаза, стала вдыхать нежный аромат.
— Нервное возбуждение царя все обостряется. Я слышал, что канцлер Воронцов только усугубляет ситуацию, потому что мечтает увидеть свою дочь императрицей вместо Екатерины. Еще немного времени, и произойдет непоправимое. Это вопрос нескольких дней. Надо опередить царя и его сторонников. Императрица должна его остановить и заставить отречься от престола.
— Боже мой! — воскликнула баронесса.
— Если вы этого не сделаете, вы пропали.
Лже-Безбородко посмотрела на свою собеседницу суровым взглядом:
— Отчего такой вид, будто невероятно удивлены? Разве вы сами не думали об этом уже несколько месяцев?
— Мы не готовы…
— И тем не менее это сделать необходимо. Выбора у вас нет.
— Боже мой, — простонала баронесса. — Вы ведь не знаете… Ставка так велика. Есть столько мятежных группировок…
— И мятежников тоже, я в этом не сомневаюсь.
— Я сейчас узнаю, может ли императрица вас принять.
Обе женщины повернули обратно ко дворцу, и лже-Безбородко стала дожидаться в той же гостиной. Спустя некоторое время баронесса вернулась, чтобы спросить, не согласится ли графиня Безбородко переночевать в Петергофе.
Слуги сновали взад и вперед, убирали со стола, смахивали несуществующую пыль с мрамора — одним словом, подслушивали и подсматривали.
— Боже мой, честь так велика… В столь восхитительном месте…
— Коль скоро вы согласны, — сказала баронесса, — я распоряжусь, чтобы вам приготовили спальню. Мы увидимся за ужином.
Провести ночь в Петергофе, об этом можно было только мечтать! А утром следует позвать цирюльника, ведь есть же здесь цирюльник! Впрочем, это нисколько не облегчило бы необходимые переговоры; все, что говорилось во дворце, вероятно, подслушивалось слугами. Все эти женщины: и баронесса, и принцесса Анхальт-Цербстская, и сама императрица, похоже, не осознавали, насколько серьезно положение; возможно, они полагали, что речь идет о каких-нибудь салонных играх.
— Постарайтесь выполнить мою просьбу, — вполголоса сказала лже-Безбородко неожиданно властным голосом, пользуясь тем, что в данный момент в гостиной не оказалось слуг. — Мне непременно нужно переговорить с императрицей в саду до наступления вечера.
— Я посмотрю, что можно сделать, — пробормотала баронесса, удивленная этим тоном.
Госпожа Суверби удалилась в глубины дворца. Снова ожидание. Еще через какое-то время, которое тянулось еще дольше, чем прежде, в соседней комнате послышался стук каблучков. Вошла императрица в сопровождении своей матери, баронессы и еще какой-то дамы — то ли фрейлины, то ли компаньонки.
— Государыня императрица, — торжественно провозгласила последняя.
Лже-Безбородко поднялась с улыбкой на губах и сделала тройной реверанс по русскому обычаю. Императрица прищурила глаза, принцесса удивленно застыла, придворная же дама ни о чем не догадалась и ничего не сказала. Она оказалась княгиней, ее представили: Екатерина Дашкова. Фальшивая тетушка рассматривала ее с притворным радушием: интриганка, разумеется.
— Садитесь, прошу вас, — по-французски произнесла императрица. — Екатерина, будьте добры, распорядитесь насчет чаю, пожалуйста.
Когда дама вышла, императрица громко рассмеялась.
— Великолепно! — воскликнула она, по-прежнему на французском языке. — Просто восхитительно.
— Благодарю вас, ваше величество. Кто эта женщина?
— Екатерина? Очень близкая подруга, княгиня Дашкова.
— Избавьтесь от нее на часок. Так нужно. Она довольно амбициозная особа, и язык слишком длинный.
Императрица удивленно приподняла брови.
— Хорошо, — наконец произнесла она.
Похоже, принцесса Анхальт-Цербстская так и не пришла в себя, слишком велико оказалось изумление. В сопровождении слуг вернулась княгиня Дашкова.
Когда выпили чаю, императрица попросила княгиню Дашкову пойти проследить за тем, как идут дела в гладильной: к вечеру ей будет нужна рубашка из тонкого батиста, а гладильщица не всегда аккуратно обращается со складочками.
— Вы просили, чтобы мы вышли в сад, — сказала императрица, обращаясь к гостье. — Ну так пойдемте же.
Она первая поднялась и направилась к застекленной двери, за ней последовали мать и дама, представленная присутствующим как графиня Безбородко. Когда они оказались в саду, звонкий птичий щебет заглушил шуршание пышных юбок.
— Ваше величество, — решительно заявила посетительница, как только они все трое оказались в беседке, увитой жасмином, — время поджимает, разговаривать некогда. Мне довелось быть на службе у императрицы Елизаветы, теперь я служу вам, поскольку считаю необходимым в вашем лице служить России. Ситуация крайне обострена. Вскоре вам нужно будет последовать примеру Елизаветы. Надо, чтобы вы к этому оказались готовы.
— Что вы имеете в виду? — спросила императрица.
— Заявление о разводе последует неминуемо. Равно как и объявление войны Дании. Полки императорской гвардии отправятся далеко от Санкт-Петербурга. Вы окажетесь без их защиты. Вы об этом подумали? Петергоф — это золоченая клетка, в любой момент сюда может явиться отряд солдат с приказом арестовать вас. Дороги и подходы ко дворцу тщательно охраняются, и ваши друзья не могут видеться с вами. Вот причина моего маскарада, столь вас удивившего. В лучшем случае вас отправят в ссылку или заточат в монастырь. Иван Шестой Антонович будет провозглашен императором и наследником трона. Исправить зло, причиненное России, и погасить скандал окажется слишком поздно.
Похоже, императрица осознала всю тяжесть положения. И если до этого момента она улыбалась, то сейчас ее лицо казалось серьезным и даже суровым.
— Ваше величество, в заранее оговоренное время вам нужно будет предстать перед гвардейцами, произнести речь и заручиться их поддержкой. Вам предстоит убедить их, что вы и есть та героиня, ради защиты которой они должны будут рисковать собой. В настоящее время во всех гвардейских полках найдется едва ли человек сорок решительных мужчин, готовых защищать вас. Это ничтожно мало. Имея лишь сорок человек, какими бы преданными они ни были, вы не сможете одержать победу над государственной машиной.
Императрица не отводила от собеседницы взгляда, в котором можно было различить и тревогу, и гнев.
— Вы одна сможете раздуть огонь, который едва тлеет в сердцах, и убедить все полки, всех людей, что именно вы, и только вы, призваны избавить их от неизбежного позора.
— И вы, надо полагать, знаете, что именно я должна говорить, — произнесла императрица тоном, в котором явно прочитывалась ирония.
— Да, ваше величество. Россия в опасности. Она может оказаться отданной на растерзание чужестранному королю. В этой стране всем известна ваша привязанность к друзьям, к русским традициям и религии. Вы должны умолять славную и героическую гвардию поспешить на помощь трону.
— И что будет тогда?
— Вы заставите своего супруга остановиться, но никто не будет об этом знать. Вы потребуете от него отречения от престола, а когда трон окажется в ваших руках, вы отправите Петра в изгнание.
Принцесса Анхальт-Цербстская издала стон отчаяния.
Императрица задумалась.
— Все это прекрасно, — наконец вновь заговорила она, — но царь сейчас проживает в Ораниенбауме вместе со всем своим двором и солдатами. А я здесь. Между нами расстояние в два часа верхом, причем галопом. Как и когда смогу я узнать о том, что он все-таки принял это злосчастное решение, о котором вы говорите?
— Я позабочусь об этом, ваше величество. Вы будете извещены так быстро, как только может скакать лошадь.
— А что после?
— А затем вас отвезут, чтобы вы смогли обратиться с речью к гвардейцам.
Наступило недолгое молчание.
— Почему вы ненавидите моего супруга? — спросила императрица.
— Причина стара, как мир, ваше величество: потому что он достоин презрения. Мне довелось увидеть Фридриха…
— Вы его видели? — встрепенулась императрица.
— Мы встречались с ним в Сан-Суси. Это голодный волк. С ним может вступить в союз только другой волк.
Императрица выпрямилась. В ее присутствии оскорбляли царя, ее супруга, и, каковы бы ни были уступки протоколу, слушать это она не могла.
— Почему вы уверены, что развод неминуем? — спросила Екатерина.
— Канцлер Воронцов очень уж торопится. Он заинтересован ковать железо, пока горячо. И, зная, что за человек его будущий зять, герцог Гольштейн-Готторпский, он не сомневается, что вскоре станет гораздо большим, чем просто тестем царя: он станет хозяином этой страны.
— Как вы сами обо всем этом узнали?
— Через тех, кому более не дозволено наносить вам визиты, ваше величество.
Послышались торопливые шаги. Беседа была завершена. Лже-Безбородко снова принялась ломаться и жеманиться.
— Боже мой, как здесь прекрасно, я велю поставить мне кровать прямо в этой беседке, увитой жасмином!
Баронесса сказала «тетушке» в ответ что-то столь же беспечное.
Но никто не стал ставить кровать в беседке. Прошло совсем немного времени, а посетительница уже вновь села в свою карету и направилась в сторону Санкт-Петербурга.
Шел четырнадцатый день июня 1762 года.
На следующее утро Алексей Орлов появился в особняке графа Ротари. Все его братья тоже находились в городе.
— Я виделся с императрицей, — сообщил им Себастьян.
— Вы ее видели? — воскликнул Алексей, не в силах скрыть изумление и растерянность. — Но как вам это удалось?
— Я вам как-нибудь потом расскажу.
— И что же?
— Мне кажется, что императрицу удалось убедить в том, насколько все серьезно. Она готова действовать.
Некоторое время Алексей хранил молчание, затем поднял на своего собеседника глаза, полные признательности.
— Благодарю вас. Мы все вас благодарим. В глубине души я не сомневался, что у вас все получится.
— Прекрасно. Мне не хотелось бы впутывать графа Ротари в наше предприятие. Нам в городе необходимо иметь место для сборов, где я мог бы в любое время суток оставить вам сообщение, на случай если события начнут развиваться стремительно.
— Дворец князя Барятинского. Мы сейчас там остановились. Мы все ему доверяем.
— Окажите мне милость, примите меня во дворце вместе с шевалье де Барбере.
— Ему там все будут рады, добро пожаловать. Шевалье сразу завоевал наше расположение. Вы ведь знаете, он превосходный фехтовальщик.
— Мне весьма приятно это слышать.
