5

Мне с первого взгляда не понравился менеджер, к которому нас отправили в «Гиене». Надо сказать, его внешность весьма соответствовала названию этого «агентства розыгрышей». Маленькие глазки, чуть вздернутый носик, трусоватая улыбочка, не блуждающая, а скорее бегающая по лицу, — этот молодой человек с первого же взгляда напомнил мне настоящую гиену, которую я однажды видела в городском зоопарке.

Впрочем, он был очень услужив и внимателен к нам, особенно к Энн, и очень скоро перед нами на маленьком столике со стеклянной поверхностью уже стояли два бокала мятной содовой со льдом и стаканчики с шербетом.

Энн флиртовала напропалую — она всегда привлекала внимание мужчин, хотя предпочитала женщин, — и мне оставалось лишь надеяться, что ее усилия не окажутся напрасными. Выслушав историю, которую Энн так раскрасила, что даже я позавидовала ее способностям к сочинительству, молодой человек немного помрачнел.

— Если я правильно понимаю, вы хотите, чтобы я назвал вам заказчика? — поинтересовался он у нас.

Энн кивнула.

— Мы не выдадим вас, — заверила она. — Моей подруге нужно всего лишь спокойствие. Если она будет уверена в том, что ее решила припугнуть любовница бывшего мужа, у нее не будет причин для паники. Ей нужно знать, что это розыгрыш, и не больше.

Молодой человек явно колебался. С одной стороны, этика, если это слово, конечно, можно применить к агентству с такой сомнительной репутацией, не позволяла ему разглашать имя клиента. С другой — робкая надежда хотя бы вызвать улыбку у красивой девушки подталкивала его к тому, чтобы нарушить правила. Перед ее чарами трудно было устоять.

— Видите ли, мисс Уордейк, я бы рад вам помочь, — виновато посмотрел он на Энн, — но, боюсь, после этого я ненадолго задержусь в «Гиене». Здесь отлично платят, а сейчас так трудно найти хорошую работу.

— Но ведь и мы вам заплатим, — не унималась Энн. — К тому же об этом никто не узнает.

Выбор был не из легких. Парню явно требовалось время для раздумий.

Энн допила остатки мятной содовой и бросила на него выразительный взгляд.

— Ужасно жарко, — почти простонала она, томно закатив глаза. — Если бы можно было полностью обложить себя льдом… Вы не принесете мне еще один стаканчик?

— Конечно, — с готовностью согласился молодой человек, на которого ее томный взгляд произвел весьма сильное впечатление. — Одну минуточку.

Когда мы остались одни, Энн поднялась со стула и направилась к его столу.

— Что ты делаешь? — в ужасе покосилась я на подругу.

— Успокойся, — бросила она мне, открыв блокнот, по обложке которого менеджер все время барабанил подушечками пальцев. — Я все предусмотрела. Поэтому Яки торчит сейчас в коридоре.

— Яки проспит и пожар в собственном доме. — Я умоляюще посмотрела на Энн. — Ради бога, прекрати это занятие. Что, если этот менеджер вызовет полицию?

— Не знала, что ты такая трусиха, — фыркнула Энн, выдвинув верхний ящик стола. — Столкнуться нос к носу с Сахарным человеком ей было не страшно, а полиции она боится как огня. Не думала, что твой Ломбарг так тебя запугает.

— Его зовут Лонберг, — поправила я Энн и покосилась на дверь. — Ну что, ты нашла хоть что-нибудь? Он ведь сейчас вернется.

— Я ничего не найду, если ты будешь доставать меня своим нытьем, — раздраженно ответила Энн и открыла еще один ящик.

Если честно, я не очень-то рассчитывала на Яки, поэтому сама встала у двери. Услышав шаги, раздавшиеся в коридоре, я шикнула на Энн. Подруга закрыла ящики и через мгновение как ни в чем не бывало сидела на стуле.

Мне повезло меньше — прижавшись к двери, я совсем позабыла, что она открывается внутрь кабинета. Поэтому, когда Яки, вопреки моим сомнениям бдящий на боевом посту, заглянул, чтобы предупредить нас о грозящей опасности, моему лбу пришлось выдержать натиск достойного противника, то есть двери.

— Черт! — ухватившись за лоб, простонала я. — Яки Вудсток, этого я тебе никогда не забуду.

Яки изобразил на лице виноватое выражение и исчез за дверью. Я вернулась на свое место, все еще держась за ушибленный лоб. Энн тихо захихикала, но смолкла, когда в кабинет вернулся менеджер. Утешало только то, что он не застал Энн за исследованием содержимого своего стола и, казалось, ничего не заподозрил.

— Спасибо. — Энн приняла из рук молодого человека бокал с холодной содовой и подарила ему одну из своих обольстительнейших улыбок.

Я попыталась отнять руку ото лба, подумав, что кроме прочих недостатков теперь меня будет «украшать» еще и шишка.

— Если вы подозревали особу по имени Лилиан Стакер, то напрасно, — тихо произнес парень, вернувшись на свое место. — Она никогда не заходила в наше агентство. Это все, чем я вам могу помочь.

Мы с Энн переглянулись.

— Может быть, ответите еще на один вопрос? — подала голос я. — «Гиена» — единственное агентство в Брэмвилле, которое занимается подобными розыгрышами?

Молодой человек кивнул.

— Единственное, в этом вы можете не сомневаться. Так что если вам самой захочется разыграть ту женщину, о которой вы спрашивали, обращайтесь. Мы обязательно вам поможем.

— Спасибо, — пробормотала я. — Если такое и придет мне в голову, я справлюсь своими силами.

Менеджер окинул меня снисходительным взглядом, из которого я должна была понять, что моей скудной фантазии хватит лишь на то, чтобы заказать на имя Лилиан Стакер пятьдесят пицц, но мне, честно говоря, было совершенно наплевать, что этот человек думает о моем воображении.

— Ну? — уставилась я на друзей, когда мы вышли из «Гиены». — По-моему, мы зря потратили время и поставили шишку на моем лбу.

— По крайней мере теперь мы знаем, что Лил Стакер не обращалась в «Гиену», — заявила Энн.

— Ну почему ты так уверена, что это именно она? — вскинулась я на подругу.

— Верно, Ют, — произнес Яки, вперив взгляд в проплывавшие над нами крошки облаков. — Причина кроется вовсе не в Лил Стакер.

— А в ком же тогда? — раздраженно покосилась на него Энн.

— Не в ком, а в чем. Причина — во вселенском разуме, — изрек Яки, не глядя на нас. — Дело в том, что в книгах сокрыто множество мыслей. А мысли, как нам известно, могут материализоваться. Если предположить, что мысли Ют материализовались, то нет ничего удивительного в том, что она встретилась с героями своих книг.

— Это говоришь нам ты или изрекают твои грибочки? — хмыкнула Энн.

— Да при чем тут грибочки?! — обиделся Яки и, перестав созерцать облака, посмотрел на нас с Энн. — Вы обе закоренелые материалистки и не видите ничего дальше своих носов. Ладно, Энн это простительно. Но ты, Ют, ты ведь писатель. Как же ты можешь быть таким законченным рационалистом, когда твоя душа должна быть наполнена неизъяснимым?..

— Как загнул, — снова хмыкнула Энн, — «неизъяснимым». Это тебе тоже грибы подсказали?

— Отстань от него, а то он, чего доброго, нажалуется на нас своим грибам или плесени, — вяло улыбнулась я. — Пожалуй, мне как материалистке и рационалистке лучше всего сейчас думать, что все случившееся — чья-то дурацкая шутка. Надеюсь только, что мой шутник успокоится, поняв, что мне уже не до смеха.

Ди весь день косилась на меня с каким-то подозрением. Наверное, это было из-за шишки, которая красовалась на моем лбу. Я, конечно, сказала ей, что заработала шишку из-за собственной неуклюжести, но она не поверила и поджала губы, дав мне понять, как ей не нравится моя чрезмерная скрытность.

Честное слово, родители — загадочные люди. Когда им говоришь правду, они не готовы ее принять. Когда лжешь и скрытничаешь, обижаются так, словно ты обязан делиться с ними самым сокровенным. Иногда мне хотелось, чтобы моя мать была психологом, как мать Энн. Тогда по крайней мере она не считала бы, что «интроверт» — название недавно открытой болезни.

Я уже почти мечтала о возвращении на Птичий, но уехать и оставить свою мать в гордом одиночестве означало поссориться с ней до конца своей или ее жизни. Поэтому мне пришлось терпеть косые взгляды и завтракать пончиками с джемом, приправленными упреками в недоверии.

Сидя под вентилятором, я мужественно пыталась работать над новой книгой, но жара превращала мысли в расплавленное олово, а ощущение тревоги мешало сосредоточиться.

Яки Вудсток сказал, что мысль материальна, и в чем-то он действительно прав. Если человек пишет книгу, значит он несет за нее ответственность. Несу ли я? Откровенно говоря, этот вопрос встал передо мной лишь тогда, когда на горизонте замаячило ощущение надвигающейся беды.

Мне вспомнились слова Лонберга о том, что дети не могут уснуть, прочитав мои книги. Мне вспомнился тот мальчишка, которому я подписала листок из своего блокнота. Несу ли я ответственность? Не знаю. К счастью, на презентации мне ни разу не задавали подобных вопросов ни дети, ни их родители, которым так понравились мои «Городские легенды».

Ди постучала ко мне и вырвала меня из раздумий.

— Да, — нехотя отозвалась я.

На лице матери, заглянувшей в комнату, было написано откровенное беспокойство.

— К тебе гости, — потусторонним голосом сообщила она, и в ее тоне прозвучало что-то вроде «допрыгалась».

— Кто именно? — поинтересовалась я.

— Полиция.

Я, конечно, была удивлена не меньше, чем Ди, однако моя совесть была чиста, а потому эта неприятная новость ничуть меня не испугала.

— Ты, кажется, не очень-то удивлена? — по-своему истолковала мое спокойствие Ди.

— Не удивлена, — кивнула я и захлопнула крышку ноутбука. — Но тебе волноваться не о чем. Я никого не убила и ничего не украла.

— Ох уж мне твои шуточки, — с некоторым облегчением отреагировала мать. — Может, спустишься в гостиную?

— С чего бы? — полюбопытствовала я. — Пусть гости поднимаются сами. В конце концов, они сидят в своих кабинетах, когда принимают нас, простых смертных.

Ди укоризненно покачала головой, но все-таки спустилась вниз. Голос моего «гостя», донесшийся с лестницы, показался мне знакомым.

Не могу сказать, что я была очень удивлена, увидев своего знакомца детектива Лонберга. Конечно, я не знала, чего ради он не поленился прийти ко мне домой. Едва ли для того, чтобы извиниться за свой теплый прием в нашу последнюю встречу. Все же я попыталась сделать вид, что очень удивлена.

— Детектив Лонберг? Надо же, какая приятная неожиданность!

Ему явно пришлось не по нутру ехидство, прозвучавшее в моей фразе, однако он сдержался и не ответил мне колкостью.

— Добрый вечер, мисс Олдридж. Прошу прощения за неожиданный визит, но, поверьте, я не просто так заглянул к вам в гости.

— Ни капли не сомневаюсь, — улыбнулась я детективу. — Вы уже познакомились с моей мамой?

— Да, — кивнул Лонберг. — Миссис Олдридж любезно предложила мне лимонад и тосты, но я отказался.

— А зря. Мама делает прекрасный лимонад и очень вкусные тосты.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — сквозь зубы процедила мать, которой мой новый знакомый, судя по выражению на ее лице, понравился еще меньше, чем мне. И, как я подозревала, вовсе не потому, что отказался от ее лимонада и тостов.

— Спасибо, мам. Проходите, — небрежно кивнула я Лонбергу.

Мне было приятно сознавать, что я сижу в собственном кресле и в собственной комнате, а не на протертом стуле в полицейском участке. Проще говоря, на этот раз Лонберг был у меня в гостях и это позволяло мне чувствовать себя куда свободнее.

— Присаживайтесь, — я взглядом указала ему на небольшой диванчик, стоящий рядом с книжным шкафом.

— Хорошая у вас библиотека, — сообщил Лонберг, окинув взглядом шкаф. — Сразу видно, что вы писатель.

— Пожалуй, это первая похвала, которую я от вас слышу, — улыбнулась я. — До этого в мой огород сыпались только здоровенные булыжники.

— Это не похвала, а утверждение, — пробурчал Лонберг.

— Ох, простите. Я забыла, что вы суровый мужчина и не делаете женщинам комплиментов.

— Когда я шел к вам, — Лонберг посмотрел мне прямо в глаза и, надо сказать, его твердый взгляд произвел на меня впечатление, — то знал, что вы обольете меня ледяным презрением. Учитывая жару, это было бы здорово, но вы решили быть колючей и насмешливой. Что ж, ваше право. И я, каюсь, это заслужил. Но речь пойдет не о наших с вами трениях, а о чем-то гораздо более важном — о чужой жизни.

Его слова вернули меня на грешную землю. Ощущение близкой беды, не оставлявшее меня несколько дней, повисло надо мной густым тяжелым облаком. Я тяжело сглотнула.

— Жизни?

— Да, мисс Олдридж, жизни, — мрачно кивнул Лонберг. — В Брэмвилле произошло два убийства. Даты этих убийств отличаются от дат на тех конвертах, что вы забыли в участке. Однако отличие совсем незначительное. Мало того, кое-кто из старожилов утверждает, что эти убийства очень сильно смахивают на истории, о которых вы, насколько я понял, написали целую книгу.

— Городские легенды?

— Именно. Я пробежал глазами те отрывки, что вам прислали, и нашел некоторые совпадения. Надеюсь, вы будете благоразумны, забудете свой праведный гнев и поможете мне кое в чем разобраться. Конечно, я мог бы не впутывать вас в это дело, прочесть вашу книгу или расспросить брэмвилльских старичков и старушек, но, вы сами понимаете, на это уйдет время, которого у полиции нет. Впрочем, плевать на полицию, — добавил он, все так же пристально глядя на меня. — Вы и сами говорили, что беспокоитесь за свою жизнь.

— Я предпочла убедить себя в том, что это глупый розыгрыш, — выцедила я улыбку. — Правда перед этим все же предприняла попытку узнать, кто меня разыграл. Мы с Энн Уордейк — это моя подруга — заглянули в одно агентство. — Лонберг покосился на меня с любопытством. — Однако угроза, как выяснилось, шла не от него.

— Что за агентство? — поинтересовался Лонберг.

Я коротко рассказала ему о нашем визите в «Гиену».

— Вроде бы они не занимаются ничем противозаконным, — закончила я свой рассказ, — однако многие их розыгрыши далеко не безобидны.

— Любопытная информация, — кивнул Лонберг. — Надо бы ими заняться. Я обязательно пошлю кого-нибудь из своих ребят в «Гиену» — пусть разузнают, что там у них творится. Но сейчас речь не о них… Да, еще одно… Вы, кажется, что-то говорили о любовнице бывшего мужа, которая могла бы вам навредить?

— Лилиан Стакер? О, даже не думайте ее подозревать. Она могла бы припугнуть меня, это возможно, но уж точно не стала бы устраивать в городе кровавую резню.

— Ну хорошо, оставим пока эту даму, — кивнул Лонберг. — Едва ли это женщина. Я подозреваю, дело попахивает серийным убийцей.

— Паршиво, если так, — немного помолчав, ответила я. — Не знаю, имеют ли преступления отношение к моей книге, но я описала восемь брэмвилльских легенд.

— А сколько их всего?

— Трудно сказать. Я выбирала самые яркие.

Мы с Лонбергом посмотрели друг на друга. На этот раз наши мысли текли в одном направлении. Восемь легенд — и уже два убийства. Мысль о том, что этот кошмар будет иметь продолжение, испугала меня куда сильнее, чем анонимные послания и странные встречи с героями «Городских легенд».

— Сможете коротко пересказать мне вашу книгу? — спросил меня Лонберг.

Я кивнула.

— Правда я не мастер рассказывать, но попробую. Начнем с тех историй, которые я вам принесла.

— Постойте-ка, — перебил меня Лонберг. — Это они открывали вашу книгу?

— Нет, — покачала я головой. — Они были вырваны из разных частей. Поначалу я думала, что смогу рассказать эти истории в хронологическом порядке, но потом поняла, что мне едва ли это удастся: никто конечно же не помнит, в каком веке, я не говорю уже о годе, в Брэмвилле объявились Сахарный человек или Женщина с полотна. Так что мне пришлось выстроить свою композицию по другому принципу. Я разделила легенды на «уличные», «домашние» и «семейные». Поэтому история о Сахарном человеке вошла в первую часть книги, то есть в «уличные легенды». Что же касается «Девочки-енота» — это «домашняя» легенда, она из второй части.

— Да тут черт ногу сломит, — пробормотал Лонберг. — Если бы убийца хотел воспроизводить вашу книгу, то он, наверное, придерживался бы вашей композиции?

— Не знаю, — честно призналась я. — Вы не хуже меня понимаете, что психически нездоровый человек, способный на такое, может руководствоваться своей особой логикой.

— Согласен, вы правы, — кивнул Лонберг, и мне было приятно услышать от этого скупого на похвалы мужчины, что я хотя бы в чем-то права.

Впрочем, обстоятельства, которые нас сблизили, не очень-то располагали к приятной беседе, поэтому я не стала отвлекать детектива Лонберга всякими глупостями и начала вкратце рассказывать ему о легендах.

Городские легенды Брэмвилля не очень-то отличались от легенд других небольших городов. В них присутствовало все, что полагалось жанру: люди, сошедшие с ума из-за того, что в детстве их кто-то обидел; призраки умерших, мстящие живым за то, что те нарушили их волю; спятившие гениальные ученые, которых лишали жизни их же творения… Если задуматься, то полет человеческой фантазии не так уж и велик, а потому набор сюжетов для страшных историй или для историй романтических крайне ограничен.

История с Сахарным человеком, который «прославился» тем, что пел свою жуткую считалочку в темных подворотнях Брэмвилля, а потом ловил тех, кто, по его мнению, мог причинить вред его сахарному домику, тоже не отличалась особой оригинальностью.

Сахарного человека, естественно, звали так не всегда. Когда-то он был обыкновенным мальчишкой по имени Билл. Правда у мальчишки Билла была очень необычная мечта, эдакий заскок, вроде розового «кадиллака» у мамы Элвиса Пресли: он мечтал построить сахарный домик. Эту свою идею Билл действительно воплотил в жизнь, когда стал юношей. Домик, конечно, получился небольшой, а над странным юношей все смеялись.

Какие-то шутники решили облить домик сиропом, но, увы, такое количество сиропа обошлось бы им в кругленькую сумму, а потому весельчаки ограничились обыкновенной подкрашенной водой. Вода была теплой, и домик растаял. Думаю, все и так догадались, что от глубочайшего разочарования в людях Билл окончательно спятил и возненавидел тех, кто растопил его сахарную мечту.

С тех самых пор Билл, которого прозвали Сахарным человеком, бродит по Брэмвиллю со своей считалочкой на устах и тех, в ком подозревает шутников, поит до потери сознания сахарным сиропом.

У кого-то эта легенда может вызвать лишь насмешку, но наш Брэмвилль из тех городков, которым трудно чем-то похвастаться, поэтому фантазия брэмвилльцев и населила его сахарными людьми и девочками-енотами.

Кстати, о Девочке-еноте. Эта легенда не так известна в наших краях, как история о Сахарном человеке. Ее мне поведала женщина, несколько лет прослужившая в доме, откуда, по ее же словам, когда-то вышла на свет божий Девочка-енот.

Некто Уилл Спайлер, «безумный профессор», решил провести эксперимент над собственной дочерью. Женщина, пересказавшая мне эту легенду, не очень хорошо разбиралась в науке о генах, а потому не смогла рассказать в подробностях, как именно Уилл Спайлер «вживил» своей дочери «енотовый ген».

Так или иначе, его ожидания не оправдались, потому что девочка выросла вполне обычным подростком, не имевшим с енотом ничего общего. В том, что эксперимент не удался, Уилл обвинил свою жену.

И, надо сказать, оказался не так уж и неправ в своих подозрениях: жена, прознав о тех ужасах, которые муж собирается сотворить с ее чадом, подменила своего ребенка ребенком кормилицы — воистину гуманный поступок! — и тем самым спасла свою дочь.

Замечу, что дочка кормилицы тоже в енота не превратилась — бедняжка вскоре захворала и умерла.

Уилл Спайлер так разгневался на жену, что запер ее в одну из клеток, стоявших у него в лаборатории. И когда дочь, пребывавшая в полной уверенности, что мать на время переехала к больной бабушке, спустилась в лабораторию, то услышала страшную правду о своем отце. Бедная девочка сошла с ума и не только лишила жизни своего отца, но решила убивать всех мужчин, имевших хоть какое-то отношение к науке.

Когда я услышала эту легенду, мне пришло в голову, что нет ничего удивительного в том, что ни к одному из научных открытий наш Брэмвилль не имеет отношения. И надо сказать, у города есть хорошее оправдание: откуда тут взяться гениям, когда их всех истребила Девочка-енот?..

Я не сомневалась в том, что Лонберг поднимет на смех все эти истории вместе и каждую в отдельности. Так и вышло, хотя больше всего досталось мне.

— Объясните-ка мне, мисс Олдридж, — с трудом сдерживая смех, поинтересовался он, — почему вы так бежали от этой Девочки-енота? Вам-то уж точно не грозит слава гениального профессора. Человеку, который не только выслушал, но и пересказал весь этот бред, надо поставить памятник только за терпение.

— Вы смеетесь, а, между прочим, находятся люди, которые это читают, — ответила я. — И даже, скромно замечу, с удовольствием.

Обычно я воспринимаю подобные насмешки спокойно, но ехидство Лонберга меня почему-то задело. Он так часто повторял, что мои книги — полная чушь и бессмыслица, что я даже начала этому верить. Может быть, конечно, дело было не в Лонберге, но мне почему-то хотелось доказать этому мужчине, что я все же что-то из себя представляю. Я понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать и, несмотря на свои тридцать с хвостиком, чувствовала себя ранимым подростком.

— Читают, — уже без насмешки отозвался Лонберг. — И, главное, кто? Серийные убийцы…

— «Над пропастью во ржи» читал Марк Чапмен, — сквозь зубы процедила я, уже не на шутку рассерженная, — после того как убил Джона Леннона. Эту же книгу уважал Джон Хинкли — тот, что покушался на жизнь Рональда Рейгана. Если следовать вашей логике, детектив Лонберг, Сэлинджер был наставником маньяков и убийц Я, правда, не уверена, что вы читали Сэлинджера…

— Представьте себе, читал, — огрызнулся Лонберг. — Вы-то, конечно, думали, что идиот-полицейский последний раз видел книгу в младшей школе? Ладно, оставим наши прения на потом. Кое-что из ваших бредовых историй мне все-таки удалось извлечь. Первым человеком, которого убили в глухом переулке, оказался мужчина, на губах которого наш эксперт обнаружил не что иное, как сахарный сироп. Умер он, правда, от другого — ему вкололи какой-то сильнодействующий препарат, но я не медик и конечно же сразу забыл название. Мало того, местный бродяга, облюбовавший переулок, в котором нашли тело этого мужчины, как ночлежку, болтал мне что-то про человека в огромной обуви и белой рубахе, чем-то похожей на смирительную. Бродяга утверждал, что видел Сахарного человека из своей коробки и, разумеется, страшно испугался. Я не поленился и нашел картинку в вашей книжке — надо сказать, был удивлен ее сходством с тем, что описывал бродяга. Вторым человеком, которого убили, тоже был мужчина. Смерть, как и в первом случае, наступила из-за того, что кто-то ввел ему все тот же препарат. В руке этого мужчины обнаружили клок шерсти. Думаю, вы уже догадались, какому животному она принадлежала.

— Еноту, — мрачно кивнула я. — Странные совпадения.

Лонберг кивнул.

— Очень уж много совпадений. Поэтому я и рискнул взять это дело себе.

— Говорят, в полиции ценятся раскрытые дела о серийных убийцах, — вырвалось у меня.

Мне, конечно, хотелось его задеть, но я не думала, что Лонберг взовьется, как флаг на ветру, — до этого он принимал мои выпады с относительным спокойствием.

— Знаете, мисс Олдридж, — его глаза цвета абрикосовых косточек засверкали от гнева, — в полиции действительно ценят тех, кто раскрывает серийные преступления. Но мы по крайней мере занимаемся тем, что раскрываем их, а не тем, что плодим маньяков.

Он поднялся со стула, и мы обменялись взглядами, еще менее дружелюбными, чем тогда, когда Лонберг только зашел в мою комнату. Меня буквально трясло от злости, да и детектив уже не казался воплощением сдержанности. Мы оба понимали, что можем наговорить друг другу еще много всего, о чем потом пожалеем, поэтому расстались молча. Лонберг молча спустился вниз, а я молча плюхнулась в кресло, воображая, во что я превращу этого детектива в своей очередной книге. Я обязательно сделаю из него дурацкого комического персонажа — ведь он так не любит, когда над ним смеются. Пожалуй, это будет лучшая месть.

Закрыв глаза, я подумала, что над моим незадачливым детективом, назовем его Ломбером, постоянно будут потешаться дети. Они будут придумывать всяческие проказы, а Ломбер — раскрывать якобы преступления. А потом, когда закончу книгу, я обязательно пришлю ее детективу Коулу Лонбергу и его широкие брови стянутся в одну большую бровь, а неровно очерченные губы…

Что там должно было произойти с его губами, я так и не придумала. Последним, что промелькнуло в моем воспаленном от жары сознании, была мысль о том, что я не пишу детективов и мне придется запихнуть в свою книгу полицейского.