6

— Ди, боже мой, не знала, что вы такая соня! — раздался голос над самым моим ухом.

Я немедленно открыла глаза и увидела склонившуюся над моей постелью Мажетту Спаулер, как обычно бодрую и полную сил, что трудно было сказать обо мне. Я чувствовала себя чертовски разбитой. Мне было не понятно, как пожилая дама оказалась в моей комнате, но, окончательно проснувшись, я вспомнила, что после посиделок на кухне позабыла закрыть дверь на щеколду.

— Вставайте, милая моя, а то проспите завтрак, — сообщила Мажетта. По всей видимости, добрая старушка считала, что без еды человек не может ни мыслить, ни существовать. — Я стучала, стучала, но вы не открывали, — принялась объяснять она. — После того что случилось с Лилландом, я страшно перепугалась за вас и решилась войти в комнату. Надеюсь, вы на меня не обижаетесь, Ди?

— Нет, — покачала я тяжелой головой, которая тут же зазвенела множеством колокольчиков. — Мажетта, у вас случайно нет таблетки от головной боли?

— Я почти не пью таблеток, Ди, — ответила Мажетта. — Надо спросить у доктора. С его стороны не очень осмотрительно было так вас напоить.

— Он не поил. — Я попыталась снова замотать головой, но на этот раз ее содержимое тряхнул такой электрический разряд, что у меня на глаза навернулись слезы. — Мне просто надо было снять стресс, — переборов боль, продолжила я оправдывать доктора. — А раньше я никогда не пила виски.

— Не надо было и начинать, — укоризненно покачала головой Мажетта, отчего еще больше напомнила мне мою бабушку, когда та сердилась.

Фэрроуз говорил вчера прямо противоположные вещи, но я не решилась сказать об этом мисс Спаулер, которая и без того осуждала его поведение.

— Не волнуйтесь, я сейчас встану. Мне еще нужно закончить с ключом.

— С ключом?! — всплеснула руками Мажетта. — Да вы с ума сошли, Ди! Дышать раствором с головной болью! Даже не думайте об этом. Я попрошу Клеманса закончить работу.

— Нет уж, — упрямо и довольно резко заявила я. — Обещала — значит сделаю.

Мажетту удивил мой решительный тон, и возражать она не стала. Через пять минут на моем столе стоял поднос со стаканом воды и — хвала Фэрроузу! — лежала таблетка от головной боли. Выпив таблетку, я набросила халат поверх фланелевой пижамы, взяла полотенце и направилась в душ. В это время Мажетта уже стучала в двери второй «сони» — Лив Такер.

Выбравшись из душа и переодевшись, я направилась в зал, где вовсю обсуждали уже не ночное приключение Лилланда, а проблемы Лив Такер, лицо которой снова отекло и покрылось красными разводами.

— Что вы добавляете в свою стряпню, мисс Спаулер? — допытывался у нашего повара Фэрроуз. — Я же ясно сказал — никаких морепродуктов, никакой рыбы.

— Но я ничего такого и не готовила, — едва не плача, оправдывалась Мажетта. — Свинина, запеченная с черносливом, картофель… — принялась перечислять она, но Грейс Митчелл ее перебила:

— Действительно, никакой рыбы не было, мистер Фэрроуз. Я видела все, что добавляет в свои блюда Мажетта.

Грэм Фэрроуз воздел очи к небу и повернулся к молчавшей Лив, в глазах которой стояли слезы отчаяния.

— Может, вы еще о чем-нибудь забыли мне рассказать, мисс Такер?

Лив молча покачала головой и, закрыв лицо руками, заплакала. Лилланд Тиглер, бледный и понурый после ночных событий, принялся ласково гладить ее по волосам.

— Ну вот что… — тряхнул своей длинной гривой доктор. — Пусть мисс Спаулер и мисс Митчелл меня простят, но мы поступим следующим образом: ужин сегодня приготовит кто-нибудь другой.

Мажетту явно оскорбило это заявление, и только благоговение перед доктором удержало ее от желания возмутиться.

— Вы думаете, кто-нибудь еще в нашей компании лентяев и разгильдяев умеет готовить? — ехидно покосился на доктора Клеманс, который, к моему удивлению, встретил меня довольно холодно и даже не поздоровался.

— Это не мои трудности, — покачал головой Фэрроуз. — Повара назначайте сами. Я пропишу мисс Такер определенную диету, которую ей нужно будет соблюдать, пока она не пойдет на поправку. Комнату мисс Такер нужно как следует вымыть, а постельное белье — сменить. Я бы даже посоветовал ей поселиться в другой комнате: как знать, может быть, аллергию вызывает особая краска, которой покрыты обои в том месте, где она спит.

Мне меньше всего хотелось ночевать в той комнате, которую заняла Лив, но человеколюбие одержало верх над страхом, и я уже готова была предложить ей свою комнату, но меня выручил Лилланд.

— Лив может переехать ко мне, — сообщил собравшимся он, и на влюбленного журналиста тут же устремились удивленные, обескураженные, исполненные любопытства взгляды.

Даже Лив перестала плакать и недоуменно уставилась на своего поклонника.

До Лилланда наконец дошло, что он выразился весьма двусмысленно. Он густо покраснел и поспешил объясниться:

— Я хотел сказать, что Лив может занять мою комнату, а я перееду в ту, что занимает она.

— Вовремя уточнил, — не удержался Клеманс. — А то мы было подумали, что наше мистическое реалити-шоу разбавит элемент эротики.

— Заткнись! — зарычал на него побагровевший Лилланд и сжал кулаки. — Заткнись, Клеманс, иначе я запихну тебе твои слова…

— Вы что, с ума посходили?! — вскричала разгневанная Мажетта. — Только этого нам не хватало! Одумайтесь, молодые люди! Как вы себя ведете?! И это при дамах!

— Оставьте их, мисс Спаулер, — махнул рукой Карл Рэдклиф. — Пусть себе бесятся, пока еще молоды.

— Пусть бесятся, — сурово кивнул Фэрроуз, в чьих глазах я прочитала едва ли не гнев. — Пусть хоть поубивают друг друга, но только тогда, когда мы выберемся с чертового острова и этой парочке идиотов будут вправлять мозги в прямом смысле слова другие доктора.

Вся эта тирада была произнесена спокойно и даже равнодушно, вполне в духе Грэма Фэрроуза. Однако его слова возымели должное действие: пыл Лилланда немного поутих.

Я и раньше замечала, что Грэм, хоть и не являлся участником шоу, в нужный момент умел оказать влияние на членов нашей, увы, далеко не всегда дружелюбно настроенной по отношению друг к другу команды. Доктора трудно — пожалуй, даже невозможно — было назвать харизматиком, но суровость и уверенность в собственной правоте позволяли ему добиться от людей того, чего не смог бы получить от них даже самый талантливый манипулятор.

Конфликт был исчерпан, но, увы, поварами путем уже привычного голосования команда назначила меня и Клеманса Стархейма. Надо сказать, Клеманс не выразил по этому поводу особого восторга. Мне показалось, что он вообще не хочет смотреть в мою сторону. Это странное поведение требовало объяснений, которых я намерена была добиться.

Правда, объяснения с Клемансом пришлось отложить: мне нужно было до конца отчистить ключ, а остальным участникам — продолжить поиски двери с огромным замком.

Шесть часов утомительной работы с лихвой компенсировал конечный результат: ключ был практически чист и блестел как новенький. Под змеем с непроизносимым именем, обвившим кольцо ключа, на стержне красовалось раскидистое литое дерево, которое я поначалу приняла за ржавый нарост.

Надо было показать это дерево Грейс Митчелл, но я решила вначале закончить работу. Мне осталось отчистить немного ржавчины под резьбой, на остром кончике ключа, и я принялась энергично тереть этот кончик раствором.

К моему огромному удивлению, кончик ключа неожиданно начал откручиваться. Поначалу я испугалась, что сломала ключ, но вскоре поняла, что этот удивительный предмет имеет небольшой тайничок. Открутив острый кончик, я обнаружила в полом стержне свернутый в трубочку листок бумаги.

Сгорая от нетерпения, я выбежала из комнаты и крикнула остальным, чтобы они взглянули на ключ. Ответом мне было несколько недовольных возгласов, но через некоторое время в нашей маленькой «мастерской» собрались все участники шоу, включая доктора и фотографа.

— И что же такого вы хотите нам показать, дорогая Ди? — насмешливо воззрился на меня Карл Рэдклиф.

— Наша находка вовсе не обыкновенный ключ, — гордо объявила я.

— Только не говори, что это замаскированный вантуз, — небрежно перебил меня Клеманс.

— Если вам скучно, — раздраженно покосилась я на обоих, — можете не слушать. Только, будьте добры, не мешайте остальным.

— Умолкаю, — бросил Клеманс и принялся разглядывать носки своих пыльных ботинок.

Подавив обиду и недоумение, вызванное поведением Клеманса, я рассказала собравшимся о том, что нашла в ключе тайничок.

Грейс, от взгляда которой не укрылось литое дерево, немедленно изрекла еще одно непроизносимое название. Кажется, оно звучало примерно так: «Иггдрасиль». Как объяснила Грейс, в скандинавской мифологии так называли мировое дерево, объединявшее между собой несколько миров. Этот экскурс в мифологию, безусловно, был безумно интересен, однако всем не терпелось узнать, что за письмо лежит в обнаруженном мною тайнике.

Дрожавшими от волнения руками я взяла заветный ключ и хорошенько его встряхнула. Из тайника вывалился скрученный листок, который мне со всеобщего согласия позволили развернуть и зачитать.

Листок — если честно, в моей голове мелькало подобное предположение — содержал очередное стихотворное послание, которое я зачитала вслух:

— Весьма содержательно и поэтично, — отозвался Клеманс, когда я замолчала.

— Поэтично это или нет, — заметила Мажетта, — но мы, по всей видимости, упустили что-то очень важное.

— Жизненно важное, надо полагать? — язвительно полюбопытствовал Клеманс, пребывавший с самого утра в дурном настроении.

— Хватит острить, молодой человек! — осадила его Мажетта. — Что скажете, мои дорогие?

«Дорогие» взяли паузу для раздумья, и второе загадочное послание пошло по рукам.

Первой решила высказаться я:

— Если они пишут, что ключ показал нам, куда идти, то можно предположить, что он указывал какое-то направление. Видимо, неподалеку от места, где мы его нашли, было еще что-то, чего мы попросту не заметили.

— Дверь? — спросила, как всегда задумчивая, Грейс.

— Но там не было никакой двери, — проворчал Джад Оснас, вытащив из кармана пачку сигарет.

— Даже не думайте здесь курить, — погрозила ему пальцем Мажетта. — Травите себя — воля ваша. Но пожалейте других.

Этот спор, уже не единожды возникавший между парочкой забавных стариков, снова грозил перерасти в бурю.

— Господа, — вмешалась Грейс, — а может, нам стоит искать вовсе не дверь?

— А зачем тогда дурацкий ключ? — поинтересовалась Лив, лицо которой стараниями Фэрроуза потихоньку приобретало прежний вид и цвет. — Неужели мы его чистили только для того, чтобы прочесть этот бред?

— Мы? — не удержался от насмешки Клеманс. — Ты, Лив, безусловно, больше всех поучаствовала в процессе.

— Ну хватит! — прикрикнула на молодого человека Мажетта. — Если вы не прекратите язвить и острить, мы вас дисквалифицируем, Клеманс.

— Каким же это образом, позвольте вас спросить?

— Голосованием, дорогой мой.

— Прекрасно, голосуйте, — невозмутимо ответил Клеманс. — Скоро вы начнете голосовать перед тем, как садиться за стол. Кто первым сядет ужинать? Давайте проголосуем!

— Лучше послушаем Грейс, — мягко перебила я разошедшегося Клеманса. — Она ведь так и не успела ничего сказать.

— Я сделала предположение, только и всего, — пожала плечами Грейс. — Ключ вполне может оказаться всего одним из предметов, которые мы найдем, выполняя задания. А потом нам придется решать какую-нибудь затейливую головоломку. Одно я могу сказать точно, господа: наша головоломка как-то связана со скандинавскими мифами.

— Вечно вы со своими мифами, — фыркнул Джад Оснас и склонился над ключом, чтобы его сфотографировать. — Если бы дело было в мифах, вас одну бы отправили на этот остров. Что тогда разгадывать остальным?

— Неправда, — заступился Карл за Грейс. — Каждый вносит в поиски свою лепту.

— Хотелось бы знать, какую лепту внесли вы? — снова встрял в разговор Клеманс Стархейм.

— Клеманс, вы невыносимы, — осуждающе покосилась на него Грейс. — Вы как бог Локи. Он вечно над всеми подшучивал и строил козни.

— Что ж, Грейс, спасибо за комплимент. Быть Локи, судя по вашим словам, не так уж плохо.

— О, вы не знаете, как он закончил, — скептически усмехнулась Грейс. — Его приковали цепями к скале, а над лицом у него висела ядовитая змея, чей яд, капавший из пасти, причинял ему невыносимые страдания. Его жене, Сигюн, пришлось постоянно сидеть рядом с мужем и держать чашу над его лицом. Но чаша переполнялась…

— Какие ужасы вы рассказываете, Грейс, — покачала головой Мажетта. — Клеманс, конечно, достоин осуждения, но не до такой же степени. Он образумится, а мы не станем приковывать его к скале. Правда, Клеманс?

Клеманс только хмыкнул в ответ. Мне показалось, его забавляет реакция окружающих на его далеко не всегда невинные шутки, и, сказать по правде, меня это начинало злить.

Карл Рэдклиф пожаловался на то, что чувствует себя персонажем в компьютерной игре: не прошел уровень — добро пожаловать на предыдущий. Отчасти я была с ним согласна. Уровень мы не прошли, а потому, как было сказано в стишке, нам пришлось брести туда, где мы уже бывали.

Озеро снова встретило нас соленой прохладой, а холм — зеленью, радовавшей глаз. Разумеется, никто не мог вспомнить, как именно лежал ключ, когда мы его нашли. Карл, который обжег себе пальцы, утверждал, что острый конец ключа указывал в сторону замка и скал. Мажетта уверяла, что верхняя часть ключа «смотрела» на солнце, а нижняя — на водоем. Я, честно говоря, забыла, как именно лежал ключ, но зато мне отчетливо вспоминалась пещера на той стороне озера, что находилась напротив холма. Эту пещеру мы с Клемансом так и не успели осмотреть.

Упрямцы могли спорить целую вечность — тем более в спор вступил Джад Оснас, — поэтому я решила, что от меня все равно будет мало толку, и спустилась к озеру.

Обогнув водоем, я добралась до небольшой пещеры, перед которой остановилась как вкопанная: прямо на входе виднелся отпечаток гигантской человеческой ноги, причем эпитет «гигантская» полностью соответствовал действительным размерам отпечатка.

Кто мог оставить подобный след? — испуганно разглядывая отпечаток, подумала я. Это что, шутка? Или розыгрыш в духе Клеманса Стархейма? Или очередная головоломка, которую подбросили нам организаторы шоу?

— Ди! — позвали меня с холма Мажетта и Грейс Митчелл. — Возвращайтесь, мы вас потеряли!

— Нет, это вы идите сюда! — закричала я в ответ. — Тут кое-что страшно любопытное!

Действительно, след, оставленный огромной ногой, был страшным и любопытным одновременно. Вскоре к пещере подтянулась вся группа. Не хватало только Клеманса, который умудрился снова рассориться со всеми и не пожелал спуститься с холма.

Увидев то, что так сильно меня поразило, наша группа окончательно растерялась. Впечатлительная Лив даже вскрикнула и уткнулась лицом в плечо, которое с готовностью подставил ей Лилланд.

Один только Фэрроуз осмелился зайти в пещеру, чтобы как следует рассмотреть след. За ним нерешительно направился Джад Оснас. Он быстро сделал несколько снимков и вышел.

— Хотела бы я знать, какой размер оно носит, — пробормотала Лив, немного пришедшая в себя. — Трехсотый? Представьте себе только, сколько кожи ушло бы на такую обувь!

Несмотря на свою недалекость, Лив, однако, обладала недюжинным воображением. Размер обуви великана, оставившего свой след в пещере, волновал меня меньше всего.

— Постойте-ка… — меня вдруг осенила неожиданная догадка, — пещера-то совсем маленькая…

— И что? — покосилась на меня Лив.

— А то, — продолжил за меня Фэрроуз, выбравшийся из пещеры, — что существо с такой ногой здесь просто не поместилось бы. Этот след оставлен не человеком, скажу я вам.

— А кем же тогда? — поинтересовалась Мажетта.

— Скорее всего, его умело нарисовали, — ответил ей Грэм, стряхивая с рук мелкие кусочки глины. — Этот след всего лишь мистификация. А вы что скажете, Грейс? — покосился он на вечно задумчивую леди с красивым голосом. — Вы ведь у нас специалист по мифам?

— Могу предположить, что след принадлежит йотуну. — Грейс наконец осмелилась подойти к пещере и оглядеть вблизи отпечаток гигантской ноги. — Точнее, те, кто его нарисовал, дали нам очередную подсказку.

— Кому-кому? — хихикнула Лив, которую страшно забавляли словечки, которыми сыпала мисс Митчелл.

— Йотуны — великаны в скандинавской мифологии, к которой, насколько я помню, кое-кто не хотел относиться серьезно, — не без иронии заметила Грейс. — Зачем здесь этот след — не спрашивайте, я и сама не знаю. Он может быть связан с ключом, но это совершенно не обязательно. След — очередная головоломка, которую мы должны разгадать.

— Ну так разгадывайте, — фыркнул Джад Оснас. — Иначе мы век будем торчать на этом острове! — Он извлек из кармана пачку сигарет и нервно закурил, не обратив внимания на взгляд, которым буквально испепелила его Мажетта.

Что и говорить, задания, выдуманные для нас организаторами шоу, оказались вовсе не такими уж простыми, как мы предполагали. Когда впечатления от увиденного улеглись, Фэрроуз предложил вернуться в замок.

Я посмотрела на холм, где одиноко сидел забытый всеми Локи-Клеманс. Меня, конечно, порядочно раздражали его выходки, но я подозревала, что за ними стоит что-то более серьезное, чем желание кому-то досадить. Возможно, на Клеманса нахлынули неприятные воспоминания; возможно, его что-то угнетало и тревожило. Решив, что будет несправедливо отвернуться от своего нового друга в трудную минуту, я объявила всем, что вернусь за Клемансом и мы вместе догоним остальных участников.

Мое заявление было принято достаточно лояльно, однако я все же почувствовала на себе один едва ли не обвиняющий взгляд. Взгляд, как ни странно, принадлежал Грэму Фэрроузу. Меня это удивило, потому что на моей памяти Клеманс ни разу не задел доктора и не оскорбил его. Фэрроуз был, пожалуй, единственным человеком, которого Клеманс не изводил своими язвительными замечаниями.

С чего бы доктору осуждать меня? — подумала я, но, списав все на свое богатое воображение, решила не мучить себя поисками ответа на этот вопрос.

Когда я поднялась на холм, Клеманс поприветствовал меня грустной улыбкой.

— Ну что, похож я на Локи, прикованного к скале?

— Еще как, — кивнула я. — Не хватает только змеи с ядом, текущим из пасти.

— А ты стала бы держать чашу над моим лицом? — поинтересовался Клеманс, и мне показалось, что он не шутит.

Я смутилась, а потому сама поспешила отшутиться:

— Только из человеколюбия, Клеманс Стархейм. Мне показалось, сегодня вы исправно напрашивались на наказание.

На губах Клеманса снова заиграла грустная и немного ироничная улыбка.

— Знаю, мисс Справедливость. Я заслужил всеобщее порицание. Ты сердишься на меня?

— Подозреваю, у тебя были причины так себя вести, — уклончиво ответила я и внимательно посмотрела на Клеманса. — Что-то случилось?

Клеманс повернул лицо к лучам заходящего солнца.

— Случилось. И не только сегодня. Знаешь сказку о пастухе и волках? — неожиданно спросил он.

— Ты о чем?

— О той самой сказке, где пастух постоянно кричал «Волки, волки!», а никаких волков не было. И когда эти самые волки действительно пришли, его крикам уже никто не поверил.

— Клем, что случилось? — не на шутку встревожилась я и присела на траву рядом с камнем, на котором сидел Клеманс.

— Ди, не думаю, что ты при всей своей чуткости станешь выслушивать бред сумасшедшего, — ответил он, не поворачивая ко мне лица.

— Я не обещаю, что поверю всему, что ты скажешь, — честно ответила я. — Но обещаю, что ни одна живая душа не узнает о нашем разговоре.

— По крайней мере искренне, — усмехнулся Клеманс и наконец-то повернулся ко мне. Я ожидала увидеть в его глазах что угодно, но только не страх, неподдельный, настоящий страх, который затаился в них. — А что бы ты сказала, Ди, если бы услышала, что я видел призрак?

— Что?! — Я уставилась на него во все глаза. — Призрак?

— Так я и знал, — горько усмехнулся Клеманс, истолковав мою реакцию как недоверие к своим словам. — Волки, волки…

— Погоди, Клем, ты не понял, — тяжело сглотнув, перебила его я. — Я ведь тоже видела призрак.

— Брось меня разыгрывать, это не твоя стихия.

— Клянусь тебе, Клем. Честное слово! Господи, — вымучила я улыбку, — ведь клясться должен ты, а не я.

— И правда, — улыбнулся Клеманс. — Мне казалось, я схожу с ума, Ди. Но я не думал, что ты сходишь с ума вместе со мной.

Его лицо, озаренное лучами заходящего солнца, снова напомнило мне лицо Дика Хантона. Я попыталась отделаться от навязчивой мысли, но это оказалось не так-то просто. Она превращалась в наваждение, которое невозможно было прогнать.

Клеманс молча смотрел на меня, и я не имела представления о том, что творится сейчас в его голове. Мне казалось, из его глаз исчезло обычное лукавство: взгляд сделался мягким и ласковым, по-детски наивным. Я почувствовала, как рука Клеманса добралась до моей руки, и ласковые прикосновения его пальцев были мне приятны. Разум подсказывал мне, что лучше прекратить все это прямо сейчас, но почему-то я никак не могла заставить себя оттолкнуть его руку. Ласки становились все более настойчивыми — его рука скользила все выше и выше, вверх, к моему плечу, а через несколько секунд уже ласково поглаживала шею, укутанную широкой горловиной свитера.

Я уже не видела лица Клеманса — в поле зрения остались лишь его глаза, такие знакомые, такие любимые… Эти глаза, с мыслью о которых я просыпалась столько дней и ночей подряд… Ты мой, только мой, хотелось прошептать мне, и мои глаза закрылись сами собой.

Клеманс принял это за сигнал к действию и приблизил свое лицо к моему. Я почувствовала тепло, которого уже так долго не было в моей жизни. Да, мне хотелось, чтобы он поцеловал меня, чтобы его руки запутались в моих волосах, чтобы его горячее дыхание обожгло мои щеки, виски, губы… Мне безумно хотелось вернуть то, что я потеряла, а точнее, получить то, чего у меня на самом деле никогда не было. Я не отдавала отчета в своих действиях, я утратила контроль над чувствами. Мои плотно сомкнутые глаза видели только одного человека, и, увы, Клеманс им не был. Но его близость, его тепло, его нежные прикосновения усыпляли мой рассудок и заставляли меня принимать желаемое за действительное.

И лишь когда руки Клеманса спустились к моей талии и скользнули под свитер, когда его губы впились в мои обжигающим страстным поцелуем, я наконец очнулась…

Господи, что же ты делаешь! — донесся до меня отчаянный голос рассудка. Это не Дик Хантон, это Клеманс! Ты сделаешь больно и себе, и ему!

— Хватит, Клем, — пробормотала я и вырвалась из его объятий.

Он посмотрел на меня с удивлением. В его глазах читалось горячее желание.

— Прости меня, — покачала головой я. — Мне не хотелось… То есть мне хотелось, но это было бы неправильно.

— Неправильно? — недоуменно уставился на меня Клеманс. — Не вижу ничего неправильного в том, что мужчину и женщину влечет друг к другу. И не просто влечет…

— Все не так, Клем, — потупив глаза, перебила его я. — Ты нравишься мне, но не настолько, чтобы я…

— Переспала со мной? — взволнованно поинтересовался Клеманс. — Неужели ты думаешь, что мне пришло в голову… Нет, Ди, честное слово, я не стал бы. Мне просто хотелось обнять тебя, дать тебе немного тепла.

— Спасибо. — Его ответ меня успокоил. — Тебе это удалось. Только… только…

— Хочешь сказать, что повторения не будет?

— Да, — кивнула я, не глядя на Клеманса, — повторения не будет. Это не нужно ни мне, ни тебе.

— Ты можешь говорить за себя, — спокойно ответил он. — Но не стоит решать за меня. И не думай, что я обиделся. Хотя, если честно, приревновал тебя сегодня к Фэрроузу.

— С чего это? — остолбенело уставилась я на Клеманса.

Он лукаво улыбнулся, однако, вопреки сказанным им словам, в его глазах промелькнула тень обиды.

— Услышал о твоем ночном приключении. — Клеманс многозначительно замолчал.

— Приключении? — сердито покосилась я на него. — Ничего себе, приключение. Я такого страху натерпелась, Клем, что ты даже представить себе не можешь.

— Еще как могу, Ди. Я же говорил о своих видениях.

— Ну да, — кивнула я. — Извини. В общем, хочу тебе сказать, что между мной и доктором ничего не было. Он помог разбудить Лилланда, а потом предложил снять стресс и выпить виски. Мы пили виски и болтали о жизни, только и всего.

— Только и всего? — хмыкнул Клем. — Болтать о жизни с Грэмом Фэрроузом — это уже много чего. Ты видела хотя бы одного человека, с которым этот мрачный тип стал бы откровенничать?

— Да он и со мной не слишком-то откровенничал, Клем, — ответила я и поспешила сменить тему: — Мы вообще-то говорили с тобой не о докторе, а о наших привидениях. Кстати, что касается ночного происшествия… Я отчетливо слышала, что бредущего по коридору Лилланда звал какой-то голос. А когда я вышла из своей комнаты, в коридоре, кроме Лилланда, никого не было. Потом, когда Грэм разбудил его, Лилланд сказал, что ему мерещился какой-то голос. Но мне не хватило смелости признаться, что я эти бормотания тоже слышала.

Клеманс посмотрел на меня взглядом затравленного зверька. Таким я не видела его еще ни разу.

— Ты говорила, что тоже видела призрак. Когда? Как он выглядел?

Мне пришлось рассказать Клемансу о том, что я видела в комнате Лив Такер и на побережье. Единственное, в чем я так и не смогла признаться, — это чей именно призрак явил мне свое обличье. Нет, причина моего молчания крылась вовсе не в недоверии. Мне было безумно трудно рассказывать о том, что, хоть и произошло много лет назад, оставило в моей душе гигантский след, подобный следу, обнаруженному нами в пещере на берегу озера.

Клеманс рассказал мне не менее жуткую историю. Его призрак — лица призрака Клеманс не смог разглядеть, поскольку оно было закрыто капюшоном плаща, — встретился ему в первый же вечер нашего прибытия на остров.

Клеманс, как выяснилось, боявшийся призраков с самого детства, с того дня, как умер его дедушка, решил, что повредился рассудком. Вчерашней ночью призрак явился ему снова. Он бродил по комнате, которую Клем забыл запереть, и даже коснулся своей рукой изголовья кровати, на которой лежал скованный страхом молодой человек. Клеманс не мог ни пошевелиться, ни закричать, — о, как мне это было знакомо! — до того был напуган…

Поговорить с кем-то из участников о своем видении он так и не решился. Сказка о волках прочно засела в его голове, и он был уверен, что его слова никто не примет всерьез…

Все, что происходило с нами на острове, сложно было назвать случайностью, и Клеманс был солидарен со мной в этом вопросе. Однако его версия происходящего удивила и даже испугала меня: он считал, что организаторы шоу подослали нам подсадную утку в лице доктора Фэрроуза, который опаивал участников наркотическими препаратами, вызывавшими галлюцинации, или подсыпал в пищу снадобья, провоцировавшие аллергическую реакцию, которую мы наблюдали у Лив Такер.

Я поспешила уверить Клема в том, что его версия не выдерживает критики. Галлюцинации не могут видеть или слышать одновременно два человека, а ведь мы с Лилландом оба слышали зловещий голос, повелевавший спящему идти вперед.

К тому же, принимая наркотические препараты, мы все чувствовали бы физическое недомогание, которого ни у меня — за исключением, конечно, сегодняшнего утра, когда я испытывала вполне объяснимую головную боль, — ни у Лилланда, ни у самого Клеманса не наблюдалось.

Что касается страданий Лив Такер, то зачем их провоцировать организаторам шоу? Напротив, им куда более интересно показывать зрителю ее хорошенькое личико, которое так пленило Лилланда Тиглера.

Кроме всего прочего, я была искренне убеждена в том, что Грэм Фэрроуз, несмотря на свой тяжелый характер и угрюмый вид, не способен на такие ужасные поступки. Конечно, с этим можно было поспорить, чем и занялся Клеманс, но уже начало смеркаться, поэтому мы прекратили спор и поспешили вернуться в замок, где за нас наверняка уже начали беспокоиться…

Несмотря на речь в защиту Грэма Фэрроуза, которую я произнесла перед Клемансом, маленький червячок сомнения все же заполз в мою душу, растревоженную последними событиями.

Я внимательно присмотрелась к поведению доктора. Оно было не более странным, чем всегда. Мне показалось, что Грэм Фэрроуз стал более холоден со мной, но разве хотя бы раз, кроме той ночи, которую мы провели за флягой, наполненной виски, и беседами о жизни, он демонстрировал ко мне какой-то особенный интерес? Едва ли. Во всяком случае, этого интереса я не замечала.

Холодность Фэрроуза, как это ни странно, задела меня куда сильнее, чем я могла предположить. Мысль о том, что я значу для него не больше, чем остальные участники шоу, вызывала во мне обиду и даже горечь. Эти странные чувства, которых я совершенно не ожидала испытать по отношению к мало знакомому человеку, удивили и даже напугали меня. Если бы не то, что случилось на холме, я бы рассказала обо всем Клемансу и, возможно, спросила бы, что он думает о моих странных чувствах. Но мне показалось, что именно его я больше всего обижу своей откровенностью.

Впрочем, дела куда более прозаического характера очень скоро вытеснили из моей головы мысли о докторе. Нам с Клемансом предстояло приготовить ужин, но ни я, ни он ровным счетом ничего не понимали в тонкостях поварского мастерства. Порядочно проголодавшейся команде участников пришлось довольствоваться недоваренными макаронами с мясом, напоминавшим подошву резинового сапога — моим произведением кулинарного искусства, — и салатом из порезанных огромными кусками овощей — кулинарного шедевра Клеманса.

Вполне естественно, что свой дебют в качестве поваров мы с треском провалили. Наша стряпня подверглась жуткой критике, и даже Мажетта Спаулер, которая благородно пыталась за нас заступиться, не спасла меня и Клеманса от шуточек и насмешек. Больше всего рвала и метала Лив Такер. Овсянка, которую порекомендовал ей на ужин доктор, прилипла ко дну кастрюли, и мне с трудом удалось выковырять то, что не успело пригореть.

Выслушав все эти порицания, мы с Клемансом, ко всеобщему ликованию, отказались от почетной должности поваров, на которую после общего голосования немедленно вернули Мажетту Спаулер и Грейс Митчелл. Наш ужин конечно же не стал от этого вкуснее, однако забрезжившая надежда на хороший завтрак немного оживила собравшихся за столом.

Обсуждение сегодняшней находки так ни к чему и не привело. Огромный след, который я обнаружила в пещере, никак не увязывался с ключом, найденным на холме. Оставалось лишь надеяться, что организаторы дадут нам еще одну подсказку или Грейс, пообещавшая хорошенько подумать над этой головоломкой, отыщет какое-то разумное объяснение нашим находкам.

На этот раз я почти не принимала участия в общем разговоре — мне было тоскливо и тревожно. То же самое, по всей видимости, испытывал и Клеманс, на которого к тому же дулось большинство участников шоу. Насколько я поняла, Клеманс не привык извиняться — для меня он сделал исключение, — и эта черта, разумеется, не делала его привлекательнее в глазах окружающих.

Грэм Фэрроуз, за которым я исподтишка наблюдала, как всегда молчал и потягивал виски из своего стакана. К еде он почти не притронулся, что, впрочем, было неудивительно: я ни разу не замечала, чтобы доктор ел с аппетитом. Но зато и критики в адрес нашей с Клемом стряпни я не услышала.

Мне снова вспомнился разговор на холме. Мог ли Фэрроуз и впрямь оказаться подсадной уткой, засланной к нам организаторами шоу, обладавшими, если верить предположениям Клеманса, весьма изощренной фантазией? Весы моих размышлений колебались то в одну, то в другую сторону.

Сказать по правде, меня саму порядочно раздражало то, что я никак не могла решить окончательно: считаю ли я Фэрроуза порядочным человеком или все же склоняюсь к мысли, что он способен на подлость. Я всегда старалась оценивать людей согласно собственному мнению, но тогда почему слова Клеманса оказали на меня большое влияние?

Впрочем, уже позже я подумала, что куда больше, чем подозрения Клеманса, на меня повлияло то, что происходило со всеми нами. Слишком уж странным и зловещим был старый замок, слишком уж непонятным было поведение тех, кому пришла в голову мысль снять подобное шоу. Слишком уж подозрительным казалось то, что происходило со мной, Клемансом, Лив и Лилландом.

Все было слишком, и это угнетало нас и заставляло искать угрозу там, где на самом деле ее могло и не быть.

Новая ночь приготовила для нас очередное испытание…

Я проснулась от жуткого, истошного вопля, огласившего стены замка. Сложно было понять, кому именно принадлежал крик, но этот крик разбудил всех, кто в этот час мирно дремал в своих кроватях.

Все выбежали из своих комнат и увидели в коридоре Мажетту Спаулер, лицо которой было перекошено от ужаса. Она пыталась что-то нам сказать, но вместо слов с ее языка срывались лишь непонятные звуки. Ужас, который пришлось пережить несчастной старушке, по всей видимости, оказался настолько сильным, что она не могла вымолвить ни слова.

Я сразу заподозрила, что Мажетта могла столкнуться с тем, с чем уже сталкивались мы с Клемансом, поэтому не замедлила спросить ее, не призрак ли увидела она в своей комнате.

Она отрицательно покачала головой и ткнула пальцем в сторону своей двери. Моему вопросу, к счастью, никто не придал особого значения. Мужчины — все, кроме доктора, — сразу же направились в комнату Мажетты. Остальные, включая меня, принялись успокаивать перепуганную старушку, но Фэрроуз в довольно резкой форме попросил нас помолчать.

Признаюсь, его заявление заставило меня насторожиться.

— Почему, мистер Фэрроуз? — с вызовом спросила я доктора.

— Потому что своими дурацкими вопросами вы только мешаете ей прийти в себя, — ответил он, даже не посмотрев в мою сторону.

— Но мисс Спаулер нужна поддержка.

— Если вся ваша поддержка заключается в том, чтобы помешать ей успокоиться, то она прекрасно обойдется и без нее. Если хотите помочь, принесите воды и сбегайте за моей аптечкой. Она лежит на тумбочке, рядом с кроватью.

Мне ничего не оставалось, как подчиниться. А что я еще могла сказать человеку, который не хотел даже смотреть в мою сторону?

Я зашла в комнату к доктору и поняла, что не ошиблась в своих предположениях относительно того, что ему было совершенно безразлично, в каком месте он окажется. Его до сих пор не разобранные вещи стояли возле двери, а пепельница — кстати, я ни разу не замечала, чтобы Фэрроуз курил, — была полна окурков. В комнате стоял сильный запах табака.

Бегло осмотрев пристанище — мне трудно было подобрать другое слово для названия этой комнаты — нашего мрачного эскулапа, я взяла аптечку и побежала за водой.

К тому моменту, как я выполнила все поручения Фэрроуза, Клеманс, Лилланд, Карл и Джад закончили осмотр комнаты Мажетты. В руках у Клеманса я заметила большую банку и направила на нее фонарик.

— Господи! — вырвалось у меня. Руки мои дрогнули, и стакан с водой едва не упал на пол. — Откуда это взялось?!

В банке, которую держал Клеманс, сидел большой мохнатый паук, один вид которого вызывал непреодолимое отвращение.

— Мы нашли его в постели Мажетты, — с плохо сдерживаемой дрожью в голосе ответил Лилланд. — Он сидел прямо на одеяле. Спасибо Клемансу, — кивнул он в сторону своего недавнего недруга. — Никто, кроме него, не отважился поймать эту тварь.

— Надо его сфотографировать, — пробормотал Джад и ушел к себе за фотоаппаратом.

Я мельком покосилась на Фэрроуза, который извлек из аптечки очередное чудо-снадобье и, забрав у меня стакан с водой, протянул его Мажетте.

— Выпейте, мисс Спаулер. Это немного вас успокоит.

— Что вы ей даете? — довольно резко спросила я и с той же бесцеремонностью, с которой доктор забрал у меня стакан с водой, вырвала из его рук белый флакончик.

На нем было написано название, которое я с трудом прочитала и конечно же не запомнила. Жаль, что, кроме доктора, среди нас никто не разбирался в лекарствах.

— Всего лишь легкое успокоительное, — ответил Грэм, не выразив по поводу моего жеста ни малейшего недовольства. — У мисс Спаулер шок, ей нужно успокоиться. Сейчас она не может говорить, но это пройдет. Не беспокойтесь, я позабочусь о ней и дождусь, пока ей не станет лучше. Думаю, все остальные могут лечь спать.

— Спать?! — истерически хмыкнула Лив, — Вы думаете, после такого можно уснуть? А что, если у каждого из нас в постели сидит по здоровенному тарантулу?

— Не впадайте в панику, мисс Такер, — холодно ответил ей Грэм. — И не заражайте ею остальных. Я не знаю, как этот паук оказался в спальне мисс Спаулер, но, уверен, что это чистая случайность.

— Как же, случайность, — пробормотал Карл. Все это время его рука крепко сжимала руку Грейс. — Слишком много случайностей, вам не кажется, доктор? Вчера — Лилланд, сегодня — Мажетта. Очень странные совпадения.

— А я согласен с Карлом, мистер Фэрроуз, — пристально посмотрел на доктора Клеманс. — Если честно, это шоу начинает мне напоминать один из детективов Агаты Кристи.

— «Десять негритят»! — рассмеялся Карл и хлопнул себя по лбу. — Черт возьми, Клем, это ведь я должен был так пошутить! Правда у нас тут всего лишь девять негритят. Может быть, десятый притаился где-то на острове?

Я лучше остальных понимала, что Клеманс не шутит. Но возражать Карлу не стала. В одном Грэм был абсолютно прав: ни к чему хорошему паника не приведет.

Наконец все разбрелись по комнатам, а доктор повел бледную и до сих пор не проронившую ни слова Мажетту в зал. Я тоже вернулась к себе, но не смогла заставить себя лечь в постель. В отличие от Лив я не боялась обнаружить в кровати тарантула — меня беспокоило то, что происходило в зале.

Не выдержав, я накинула теплый халат и, освещая себе путь фонариком, отправилась в зал. Вопреки моим ожиданиям Грэм не стал возмущаться, что я нарушаю покой его пациентки. Он даже не спросил меня, почему я решила составить компанию ему и Мажетте.

— Будете виски, мисс Притчард? — последовал вопрос, когда я уселась на стул, что стоял напротив дивана, на который доктор устроил Мажетту.

Я кивнула.

— Только совсем немного. Прошлые возлияния закончились адской головной болью.

— Мне ли не знать. Посидите с мисс Спаулер, а я принесу посуду. Только, умоляю, пока никаких расспросов.

Я снова кивнула. Грэм Фэрроуз умоляет? Это что-то новенькое. Говорить с Мажеттой я действительно не стала. Было видно, что старушке не до разговоров. Обычно бодрая, веселая и жизнерадостная, она сидела на диване с потухшим взглядом и лицом, которое казалось обескровленным. Ее голова была откинута на спинку дивана, а глаза устремлены в пустоту. Одно утешало — выражение неподдельного ужаса исчезло с ее лица.

— Не беспокойтесь, это пройдет, — ободрил меня Грэм, который вернулся со стаканчиками и порезанным на крупные ломтики сыром. — Увы, это все, что можно есть. Ваши с Клемансом кулинарные изыски, разумеется, не в счет.

— Спасибо на добром слове, — мрачно хмыкнула я. — Сегодня мы с Клемом многое узнали о своих способностях.

— Ерунда, — небрежно бросил Грэм, протягивая мне стакан. — Умение приготовить вкусную еду не самое главное в жизни.

— А как же то, что женщина должна уметь готовить? — оживилась я.

— Никак, — пожал плечами он. — Если самый главный талант женщины ублажать желудок своей второй половины, то кому она интересна?

— А если это дополнительное приложение к остальным талантам? — не без лукавства полюбопытствовала я.

— Что ж, неплохо, но совсем не обязательно.

Я снова перевела взгляд на Мажетту. Она оставалась совершенно безучастной ко всему, что происходило вокруг. Это меня пугало. Сердце сжималось при виде того, во что страх превратил эту хоть и немолодую, но полную сил и энергии женщину.

— Мисс Притчард, не мучайте себя, — перехватил мой взгляд Грэм. — Лекарство скоро подействует. Сейчас мы, как это ни странно, можем помочь ей только тем, что не будем обращать на нее внимания. Так легче пережить стресс. Главное — она знает, что мы рядом.

Странно, но мне показалось, что его глаза излучают тепло. Тепло и сочувствие, чего я никак не ожидала от этого мужчины, привыкшего куда больше заботиться о человеческих телах, нежели о душах. Грэм Фэрроуз смотрел на меня таким участливым и теплым взглядом, что я готова была провалиться сквозь землю от стыда за свои недавние подозрения.

Как я могла подумать о нем плохо? Ведь этот человек помогал всем, кто нуждался в его помощи. Он пытался разобраться в том, что происходит с Лив, решил проблему Лилланда, а теперь караулит покой Мажетты, хотя вполне мог бы дать ей успокоительное и отправить ее восвояси.

— Что-то не так, мисс Притчард? — поинтересовался Грэм, заметив мой чересчур внимательный взгляд, устремленный на него. — Я снова сказал то, что вам не понравилось?

— Нет, — покачала я головой. — На этот раз дело во мне…

— И конечно же вы снова не станете делиться со мной своими сомнениями, чтобы потом не пожалеть об этом.

— Вам станет легче, если я поделюсь ими с вами?

— Мне станет легче, если вы впредь не будете оскорблять меня подозрениями.

— Так вы догадались? — изумленно спросила я.

— А кто бы не догадался? Вы следили за мной весь вечер, вырвали флакончик с таблетками из рук, а теперь пришли сюда, чтобы убедиться, что я не причиню вреда мисс Спаулер.

— Грэм… мистер Фэрроуз… — взволнованно залепетала я и густо покраснела. — Мне жаль… мне очень стыдно… Я не имела права даже подозревать…

Фэрроуз махнул рукой и сделал основательный глоток виски.

— Обидно лишь то, что вы не сами до этого додумались, — продолжил он, отставив стакан и вытерев рот ладонью. — Мне казалось, что Клеманс Стархейм не имеет на вас такого сильного влияния.

Мне не хотелось выдавать Клема, но обмануть Грэма Фэрроуза было трудно.

— Я уже признала свою неправоту. Клем не виноват. Есть кое-что, из-за чего мне иногда кажется, что я схожу с ума. Вот тогда и начинаются нелепые домыслы и подозрения… — Я замолчала и, не осмеливаясь взглянуть в глаза Грэму, принялась изучать пестрый ковер, устилавший пол в зале.

— Вы спросили мисс Спаулер о каком-то призраке…

Его слова заставили меня вздрогнуть.

— …и мне сразу вспомнилось ваше лицо в той комнате — в комнате Лив Такер. Ваше сумасшествие связано с этим видением?

Я молча кивнула.

— Видение повторялось?

Я снова кивнула, по-прежнему глядя в пол.

— И конечно же мне не стоит предлагать вам успокоительное — вы подумаете, что я хочу причинить вам вред.

— Но я же извинилась! — вырвалось у меня, и я снова встретилась взглядом с глазами цвета грецкого ореха. В них не было обиды или злобы. Они смотрели на меня внимательно, но не изучали. Кажется, эти глаза уже изучили меня достаточно, чтобы понимать, что именно руководит моими словами и поступками. Это и пугало, и восхищало одновременно — я не понимала, какое чувство сильнее.

— Не злитесь, меня иногда заносит, как и вашего друга, мистера Стархейма, — спокойно отреагировал на мой возглас Грэм. — На что похожи ваши видения, мисс Притчард? Что это? Смерть с косой, бледный вампир или женщина со старинного портрета?

— Иронизируете? — зло спросила я.

— Ничуть. Всего лишь перебираю то, с чем сталкивался. Я не психиатр, но слышал кое-какие истории из практики моих коллег. На всякий случай не обижайтесь, мисс Притчард, ведь я не назвал вас сумасшедшей. Просто пытаюсь понять, что с вами происходит. Так на что же похож ваш призрак?

— На моего отца, — тихо ответила я.

— Вашего отца?

— Моего покойного отца. — Я снова уткнулась взглядом в ковер и продолжила: — Меня воспитывали мама и бабушка. Отец, узнав о беременности матери, уехал из города, и много лет о нем никто ничего не знал. Когда мне исполнилось восемнадцать, отец неожиданно вернулся и заявил, что хочет увидеть своего ребенка. Он даже не знал, какого я пола, представьте себе, мистер Фэрроуз. «Ребенок» встретился с ним, но только для того чтобы высказать все, что накопилось в его душе за эти долгие годы. Проще говоря, я смешала своего отца с грязью. Я сказала ему все, что думаю о таких мерзавцах, как он. Я назвала его полным ничтожеством и заявила, что не хочу иметь с ним никаких дел. Отец был настолько потрясен моими словами, что после нашей встречи его отвезли на «скорой» в больницу, где он и скончался. Конечно, я не знала, что у него больное сердце, но это меня не оправдывает. В общем, мистер Фэрроуз, с моего злополучного восемнадцатилетия меня преследует чувство вины. Я никак не могу забыть о том, что случилось. Мне жаль отца, несмотря на то что я говорила в тот момент именно то, что думала. Призрак его никогда раньше мне не являлся. Я увидела его только здесь, на этом проклятом острове. Увидела и поняла, что этот призрак — моя больная совесть, мое второе «я», которое никогда не простит себе смерти отца. Я даже обратилась к психоаналитику, но все было тщетно. На какое-то время мне стало легче, но потом снова нахлынуло чувство вины, к которому примешивалась боль от мысли, что этот человек мог искренне раскаиваться в содеянном.

На мои глаза навернулись слезы, но в этот момент мне было безразлично, что думает обо мне Грэм Фэрроуз. Но, когда я почувствовала, как его ладонь мягко касается моих волос и задевает мою щеку, я поняла, что мне это далеко не безразлично. Я уже не могла сказать, что думала о ком-то другом. Нет, признаюсь, я думала только о Грэме Фэрроузе, который совершенно непостижимым для меня образом превратился из доктора в мужчину. В мужчину, чьи прикосновения пробуждали во мне сумасшедшую нежность. В мужчину, которому я смогла довериться. В мужчину, чей поцелуй я приняла бы как самый дорогой подарок. Подарок судьбы. Или случая. Как знать?

Грэм осторожно коснулся моего подбородка и повернул к себе мое заплаканное лицо. Я жадно вчитывалась в его глаза, пытаясь понять, сделает ли он то, чего в тот миг я так страстно желала. На секунду мне показалось, что его глаза, еще совсем недавно казавшиеся мне лишенными жизни, осветила яркая вспышка. Мне почудилось, что его красивые большие губы оживают в улыбке и тянутся к моим губам. И в это мгновение я не думала ни о ком другом, только о докторе, моем докторе, мрачном и странном, ласковом и нежном, — полной противоположности самому себе.

Лицо Грэма приблизилось к моему. Ну что ты медлишь?! Поцелуй же меня! Конечно, я ни за что бы не осмелилась произнести это вслух. Но он, кажется, не собирался целовать меня. Грэм глядел в мои глаза, и только ему самому было ведомо, что именно он хочет в них увидеть.

— Вам уже лучше, мисс Притчард? — Этот вопрос буквально швырнул меня с небес на землю.

Я почувствовала себя человеком, которого выкинули из самолета, не проверив наличие парашюта. Надо сказать, Грэм Фэрроуз выбрал весьма странный способ излечить меня от страданий. Я слышала, что поцелуи продлевают жизнь, но ведь он даже не поцеловал меня!

— Да, мне уже лучше, — пролепетала я и попыталась собрать по осколкам свое разрозненное сознание.

Что это было? Сиюминутное влечение или настоящее сильное чувство? У меня не было возможности раздумывать об этом тогда. Мне снова пришлось отвести взгляд от Грэма, иначе он неизбежно прочитал бы все мои мысли. Жаль, что я так и не научилась читать по глазам то, что люди действительно думают и чувствуют…

— Мисс Притчард, я… — Грэм Фэрроуз не успел закончить фразу.

Чудо, ради которого мы оба сидели в этом зале, наконец-то свершилось: наша добрая старушка начала подавать признаки жизни. Вначале она выпрямилась, затем внимательно посмотрела на нас с доктором, а потом произнесла:

— По-моему, мне приснился кошмар.

После этой фразы мы с Грэмом услышали подробный пересказ «страшного сна», который видела Мажетта. Оказалось, что наша старушка панически боится пауков. Этот страх — арахнофобия — преследовал мисс Спаулер едва ли не всю жизнь. И даже визиты к психоаналитику не спасли несчастную женщину от ужаса перед пауками.

Маленькая Мажетта приехала на ферму к бабушке, где решила исследовать погреб. В погребе ей на плечо уселся огромный паук — девочка замерла от страха и не могла даже пошевелиться. Паук пополз по ее руке, Мажетта закричала, и на крик прибежали взрослые.

Страшная сказка в общем-то закончилась хорошо, но с тех пор Мажетта Спаулер частенько возвращалась к ней в кошмарных снах, а при виде даже самых маленьких пауков испытывала такой панический ужас, что мало кто из тех, кто хорошо ее знал, рискнул хотя бы произнести при ней слово «паук».

Стоит ли говорить о том, какой шок испытала несчастная женщина, когда увидела на своем одеяле огромного мохнатого паука, которого позже Клеманс Стархейм поймал с помощью обыкновенной банки?

К счастью, успокоительное подействовало, шок прошел, и теперь старушка чувствовала себя гораздо лучше. Правда, она наотрез отказалась возвращаться в свою комнату, поэтому мы с Фэрроузом уложили ее на мою кровать.

Дождавшись, когда Мажетта уснет, я вернулась в зал и, свернувшись калачиком на диване, наконец-то заснула сама. А утром, когда меня разбудило уже ставшее привычным нытье Лив Такер, я не без удивления обнаружила, что укрыта теплым одеялом, пропахшим табачным дымом…