6

Сегодня утром осведомляться о моем состоянии приходил мистер Колчет. Надо сказать, никаких хороших новостей на этот раз не было.

— Что-то де то с вами, милая Русалочка. Только вот что именно, не могу подять… — изрек он после получасового осмотра и беседы. — Кажется, все функциодирует нормально… Возмождо, проблема в другом. В вашей психике, которая до конца не сумела восстадовиться… Вам дужен покой и приятные впечатления… Как мождо больше приятных впечатлений… — За это время я получила массу приятных впечатлений, но почему-то в голове сейчас крутился только ужин у Иллиана. — Или, даоборот, крайне негативные… Такое тоже бывает. Когда у человека шок, он забывает о том, что чего-то де умеет или де может… Но они должны быть сподтанными, вдезапными… Что ж, посмотрим, время покажет. Постарайтесь поменьше думать о том, что вы не можете говорить. Отвлеките себя чем-дибудь. Не думайте об этом, как о дедостатке… Думайте о своей демоте как о вполне обычном явледии…

Я кивнула. В общем-то, мистер Колчет был прав. Я слишком много думаю о том, что не могу говорить. Думаю, сама того не желая… Думаю, когда хочу ответить кому-то не жестами, а словами. Думаю, когда мне хочется утешить Иво или обратиться к Корби. Думаю, когда ложусь спать, когда просыпаюсь. Меньше всего я думаю об этом, когда пишу дневник…

Я поделилась своими соображениями с мистером Колчетом. Он взял мою дощечку, которую я использовала, общаясь с людьми, и прочитал написанное.

— Вы пишете девдик? Интересно, очедь интересно… Здачит, когда вы делаете привычное действие, то де думаете о своей демоте… Замечательно… У вас есть все шадсы поправиться, если вы будете делать то, что я вам сказал. Главное, чувствовать себя комфортдо, забыть, что это — дедостаток. Я понимаю, это очень сложно, однако возмождо… И еще одно. Не забывайте проговаривать губами то, что хотите сказать. Это тоже стимулирует процесс. И де волнуйтесь по мелочам. Я вижу, вы очедь впечатлительдая натура…

Волноваться по мелочам для меня вредно, а испытать очередное нервное потрясение может оказаться весьма кстати. Интересная логика у моего недуга… Точнее, состояния. Ведь мистер Колчет просил меня не думать о том, что это «дедостаток»… После ухода мистера Колчета я решила обсудить эту мысль с Иво.

— Да, действительно странно, — согласился Иво. — Но Колчет прав. Часто бывает так, что во время сильного стресса человек может поднять вещь вдвое тяжелее, чем он сам. Еще может забыть о своих страхах, тем самым избавляясь от них навсегда… Конечно, экспериментировать с твоим состоянием мы не будем. Кто знает, чем это может закончиться… А вот положительные впечатления — это нужно взять на вооружение. Я тут узнал кое-что о сырных бегах… — как бы невзначай бросил он. — Они будут проходить завтра неподалеку от Дувра. Почему бы нам с тобой не поучаствовать в них? Или хотя бы посмотреть…

Я много слышала об этом увлекательном и забавном зрелище, но никогда не видела его своими глазами. Конечно, принять в нем участие я едва ли смогла бы. Наверное, мне не хватило бы смелости… А посмотреть — с превеликим удовольствием. Я радостно закивала головой, предвкушая новые впечатления.

— Значит, ты не против… — улыбнулся Иво, довольный моим согласием. — А то я до сих пор казню себя за тот ужин у Иллиана. Ты ведь совсем не хотела туда идти… И была совершенно права…

Я успокоила Иво, объяснив ему, что ужин у Иллиана — дело прошлое, а посмотреть на сырные бега я мечтаю уже давно. Кое о чем я, правда, умолчала… При одной мысли, что мы поедем куда-то вместе, у меня лихорадочно заколотилось сердце. Может, это предчувствие перемен… Хотя я не помню, чтобы когда-нибудь жаждала их настолько, что сердце билось как сумасшедшая белка… Сама не знаю почему, но я решила, что с нами непременно должен поехать кто-то третий. Может быть, Мэт, которого я очень хотела увидеть?

Иво согласился с моим предложением, правда, без особого энтузиазма. Возможно, у него сложилось превратное представление о Мэте. Они общались всего один раз, когда Мэтью впервые пришел навестить меня в поместье. Потом же Иво находил всяческие предлоги, чтобы избежать нежеланного общения. И когда Мэт приходил в поместье, хозяина он не заставал.

Надо сказать, такое положение дел мне совершенно не по душе. Теперь я считаю Иво своим другом, и мне хочется, чтобы оба моих друга были в хороших отношениях между собой…

Может быть, я сейчас пытаюсь оправдать свое решение ехать втроем? Не исключено… Где-то внутри я ощущаю щекочущее, щемящее чувство беспокойства, связанное с предстоящей поездкой. И то, что рядом со мной будет Мэт, почему-то добавляет мне уверенности. Это странно, но, позвав его с нами, я как будто пытаюсь отгородиться, защититься от чего-то или от кого-то. Но от кого? Конечно же, не от Иво. Моя боязнь мужчин уже давно не распространяется на этого человека. Тогда от кого же?

И еще одно настораживает меня. Несмотря на мысли о немоте, на беспокойство о будущем, на горькое ощущение того, что скоро моя прекрасная сказка закончится, я чувствую себя почти счастливой. И на душе у меня — май, зеленая весна, пропитанная терпким ароматом свежих листьев и новой травы. А еще какая-то счастливая тревога…

Наша поездка удалась на славу, и я непременно расскажу о ней. Правда, светлые впечатления успели слегка погаснуть, раствориться у меня внутри по вине некоторых обстоятельств. Но я попытаюсь, честное слово, попытаюсь изо всех сил, воспроизвести то, что я чувствовала еще сегодня днем.

Я проснулась в отличном настроении. Вчерашние страхи и сомнения были позабыты, и я ласточкой слетела вниз с неистовым желанием сделать что-нибудь хорошее.

Эта возможность тотчас же подвернулась мне, потому что на кухне я застала мою дорогую Ампаро, у которой, как выяснилось, не было никакого настроения готовить завтрак. Я потерла руки — конечно же, не злорадно, а радостно — и жестами предложила Ампаро переложить эту «нелегкую» обязанность на меня.

Ампаро недоверчиво сверкнула своими блестяще-ежевичными глазами и поинтересовалась, умею ли я готовить. Конечно, конечно, уверила ее я. Пусть я не первоклассный повар, но поджарить кровяную колбасу с яичницей и грибами, сделать несколько сандвичей и намазать булочки джемом — пожалуйста, сколько угодно. Правда, у Иво аллергия на сладкое, но мы с Ампаро съедим эти булочки с огромным удовольствием… Девушка успокоилась и передала в мои руки бразды правления кухонным царством.

Бросив на сковородку аппетитные кусочки бекона, томатов, кровяной колбасы и грибов и залив их омлетом, я рассказала Ампаро о наших с Иво планах на сегодняшний день. Моя оживленная жестикуляция вызвала на ее губах мимолетную улыбку, странную, надо сказать, улыбку, с хитринкой. Но я решила не обращать на это внимания.

Яичница была уже почти готова, и я приступила к сооружению сандвичей. Намазав хлеб тонким слоем паштета из гусиной печени, я сдобрила его колечками вымоченного в соусе лука и приправила листочками сельдерея. Сверху я положила тонкий кружочек помидора, листик салата и сыр, накрыв все это еще одним куском хлеба. Разрезав бутерброд на треугольники и слегка его спрессовав, я выложила свое творение на тарелочку и принялась готовить следующую партию сандвичей с курицей.

Когда я добралась до булочек с джемом, на кухню вошел Иво.

— С ума сойти! — всплеснул он руками. — У меня появилась еще одна горничная. Ампаро, а когда вы ее успели нанять?

— С утра, — улыбнулась Ампаро. — Она, как и во всем остальном, оказалась весьма прилежной ученицей. Хотя на этот раз ее даже учить не пришлось…

Я зарделась от похвалы Ампаро. Уж она-то готовила отменно.

Надо сказать, Иво почти не держал прислуги. Кроме Ампаро у него была еще парочка слуг: приходящая уборщица и садовник. Ампаро была единственной, кто жил в доме. Она присматривала за всем понемножку и готовила для Иво, получая за свою работу щедрое жалованье. А мне-то всегда казалось, что в таком огромном доме должна быть масса слуг, которые только и делают, что бродят туда-сюда и сметают со столов пылинки. Но Иво думал совершенно по-другому.

Он жил один, практически не устраивал приемов и поэтому вполне довольствовался ограниченным количеством приходящих людей. Он как-то объяснил мне, что в детстве его ужасно раздражала суета в доме, которую неусыпно поддерживала его то приезжающая, то возвращающаяся матушка. Она наняла целый штат вышколенной прислуги, которой ради собственного удовольствия регулярно давала взбучки. Ей нравилось подчинять себе других, возможно оттого, что она никогда не знала настоящей любви и получала, унижая других, своего рода компенсацию за собственную ущербность. А Иво? Знал ли Иво, что такое любовь? Во всяком случае, в компенсации он не нуждался…

Мы, как обычно, позавтракали втроем, а потом я поднялась в спальню, чтобы собраться к поездке. Мэт обещал приехать через полчаса, поэтому на сборы у меня оставалось не так уж много времени.

День обещал быть жарким и солнечным — наверное, это было одной из причин моего хорошего настроения, — поэтому я надела легкие брючки из белого льна и белую льняную кофточку, расшитую терракотовыми цветами. Этот костюм я надевала в редких случаях, и сегодня, как мне казалось, случай был именно такой. Распустив волосы и слегка подкрасив губы светло-коричневой помадой, я окинула свое отражение в зеркале удовлетворенным взглядом. Конечно же, не принцесса, но и не Золушка, а очень даже привлекательная девушка с бархатными глазами.

Спустившись вниз, я увидела Иво и Мэта, попивающих чай и мирно беседующих друг с другом. У меня отлегло от сердца. Кажется, эти двое нашли наконец общий язык. Я поздоровалась с Мэтом и краем глаза поймала взгляд, брошенный на меня Иво. В нем было такое неподдельное восхищение, что я смутилась и густо покраснела.

— Ты прекрасно выглядишь, Русалочка… Этот костюм идет тебе даже больше, чем роскошное платье, которое ты надевала на ужин к Иллиану. В белом ты, как ангел, такая же чистая и легкая.

От его похвалы я зарделась еще сильнее. Спокойствие, с которым я спустилась в гостиную, мгновенно улетучилось. Сердце задрожало, как бабочка в ладонях, мысли сбились в кучу, и как я ни пыталась их разогнать, чтобы ответить Иво что-нибудь достойное, у меня ничего не получилось. Я только смущенно покосилась на Мэта, как будто он мог мне чем-нибудь помочь. Но Мэт только задумчиво улыбнулся, как будто решал про себя какой-то очень серьезный вопрос.

И все-таки от комплиментов Мэта я так не краснела. И не чувствовала себя как школьница на выпускном балу. Правда, он никогда не делал мне таких комплиментов. Как ангел… Неужели я могу быть похожей на ангела?..

Склон, на котором проходили бега, был довольно крутым, поэтому я удивилась, представив, как по нему будут сбегать люди. Но Иво объяснил мне, что в этом и состоит вся суть развлечения: мало кто сможет добежать до основания холма, поэтому победитель уж точно будет один. Если будет вообще…

Бега еще не начались, но подготовка к ним шла полным ходом. Какой-то рыжий паренек вез тележку с круглыми сырными головами, юноши и девушки, принимавшие участие в соревновании, забирались на холм, подбадривая друг друга шутками и смехом. Все томились в ожидании церемониального эскорта, который должен был явиться с минуты на минуту, раздать «присяжным» сыр и подать сигнал к началу сырного действа.

Иво объяснил мне и Мэту, который тоже ни разу не видел этого представления, что три трассы, по которым побегут участники, предназначены для юношей, а четвертая — для девушек. Что за дискриминация? — недовольно прожестикулировала я. Иво улыбнулся моему феминистическому негодованию и сказал:

— Ну… Подозреваю, что дело вовсе не в дискриминации. Думаю, что сами девушки, в отличие от молодых людей, не так жаждут поучаствовать в этом соревновании… Сами подумайте, — посмотрел он на Мэта, словно ища у него поддержки, — хрупкие юные создания, вроде тебя, Русалочка, будут, спотыкаясь и падая, бежать по склону… Большинству девушек такая перспектива не очень-то по вкусу. Да и тебе, наверное, тоже, — лукаво поглядел он на меня.

Я хотела было проглотить досаду, но вдруг передумала. Конечно, я девушка, но мне никогда не хотелось, чтобы меня считали слабым и беспомощным созданием… На дворе — двадцать первый век, и сейчас девушки очень сильно отличаются от воздушно-зефирных «мисс» девятнадцатого века. Мы, беру на себя смелость сказать от лица всех женщин, можем не только прокормить себя и свою семью, но и постоять за себя. Правда, мне это удалось плохо… Но, тем не менее, сейчас женщины частенько выполняют мужскую работу, однако мужчины с прежним пренебрежением называют их «слабым полом»… И, преисполнившись пыла воинствующей феминистки, я заявила Иво, что вполне спокойно могу принять участие в этом состязании. И не побоюсь замарать грязью свое «кисейное платьице».

— Значит, — засмеялся Иво, все еще не веря, что я способна сделать это, — ты готова участвовать в бегах?

Я кивнула. Мэт смотрел на нас с немым удивлением. Во-первых, он не ожидал, что я окажусь такой упрямой, а во-вторых, он не мог понять, как какая-то беговая дорожка может быть причиной для спора.

Иво, который начал понимать, что я не намерена бросать слова на ветер, одумался и попытался свести наш разговор к шутке.

— Дона, поверь, я не хотел тебя задеть. Это обыкновенная традиция, одна из тысяч английских традиций… Одна дорожка для девушек, остальные — для юношей. Неужели ты хочешь валяться в грязи только из-за того, что кто-то не выделил девушкам две дорожки вместо одной?

Он улыбнулся одной из своих чарующих, безмятежных улыбок, которые мне так нравились. Но на этот раз я разгадала его хитрость. Ничего не выйдет, Иво Видхэм. Если уж я решила, то отступать не буду. Никто и никогда не назовет меня беспомощным существом!

Наверное, я выглядела преисполненной решимости, потому что даже Мэт не стал отговаривать меня от этой затеи и только пожал плечами: мол, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало… Обескураженный Иво, очевидно тысячу раз пожалевший о своем замечании, побрел к холму, чтобы уговорить «присяжных» внести меня в список участников.

Мэт пристально, сощурившись, посмотрел на мое раскрасневшееся от спора лицо.

— Не пойму, что на тебя нашло? По-моему, Иво не сказал ничего такого, что могло бы задеть тебя. Или я ошибаюсь? Конечно, ты скрытная девушка, и я никогда не знал, что бродит у тебя в голове, но сейчас у меня есть кое-какие мысли на этот счет…

Я вопросительно округлила глаза и приподняла брови, ожидая от Мэта более пространных объяснений, но к нам уже возвращался Иво, поэтому Мэт только буркнул что-то вроде «поговорим потом». Мне было очень интересно, что же все-таки имел в виду мой лучший друг, но в тот момент меня гораздо больше волновал исход переговоров Иво с теми, кто проводил бега.

— Порядок, я договорился, — не очень-то весело сказал он. Меня обрадовала его честность: Иво явно не хотелось, чтобы я участвовала в бегах, и ему ничего не стоило сказать мне, что его попытка не удалась. Однако, несмотря на свое нежелание, он договорился и предоставил мне свободу выбора. Не всякий поступил бы так на его месте… — Может, мы переоденем тебя во что-нибудь более… гм… гм… подходящее случаю? — спросил он у меня.

В ответ я ехидно поинтересовалась, не стесняется ли он ехать со мной после бегов. Будь кожа Иво менее смуглой, он наверняка бы покраснел. Но поскольку природа обделила его этим способом выражения чувств, он только нахмурил брови и дулся на меня до самого начала соревнований, напоминая своим видом нахохлившегося воробья. Я усмехнулась про себя, в очередной раз заметив, что иногда Иво ведет себя совсем как ребенок.

И все же, несмотря на мое видимое рвение участвовать в бегах, я серьезно трусила. Конечно же, дело было не в том, что я боялась перепачкать свежей землей свой выходной костюмчик. Разумеется, это было бы неприятно, однако с грязным костюмом смириться куда проще, чем с переломанными ногами или руками… Такие вещи случались на бегах крайне редко, однако о паре таких случаев я читала в газетах. Один процент из ста, утешала я себя, что это произойдет именно со мной. Но все-таки было страшновато. Хотя, что мне сломанная рука после того, что я пережила на «Дуврском голубе»…

И вот наконец долгожданный момент наступил: к холму торжественно подъехал церемониальный кортеж. Иво и Мэт пожелали мне удачи, и я побежала на холм, чтобы не опоздать к началу соревнований. У Иво при этом было такое лицо, что, если бы не волнение, я бы покатилась со смеху. Нахохлившийся воробей превратился в заботливую няньку, которая с ума сходила от страха за дитя, взобравшееся на дерево.

Я поднялась на холм и пристроилась к девушкам, с волнением, наверное, не меньшим, чем мое, дожидавшимся начала бегов. Яркие блондинки, жгучие брюнетки, пламенные рыженькие — все они с выражением смущения и страха на лицах обменивались друг с другом фразами, демонстрирующими видимое спокойствие. Они выглядели глуповато, но я жалела, что не могу быть такой же: с наигранной веселостью болтать о какой-нибудь ерунде. Мне же пришлось стоять в сторонке и ждать, когда наконец объявят о начале бегов.

И вот глава кортежа раздал сидящим внизу холма сырные головы, которые участник, добежавший до склона холма, должен взять в руки и продемонстрировать окружающим. На сырную голову в руках я даже не рассчитывала, уповая лишь на то, чтобы добраться до склона живой.

От созерцания раздачи сырных голов меня отвлекла светловолосая девчушка, которая подошла ко мне и с любопытством поинтересовалась:

— Волнуешься?

Я кивнула. В ее глазах светился задор, желание прийти первой. В отличие от остальных она почти не волновалась или отлично сдерживала свои эмоции. Мне стало неловко за собственное волнение и за немоту, из-за которой я не могла ей ответить. Мое хорошее настроение, маленьким дьяволенком плясавшее внутри, грозило растаять, оставив после себя лишь облачко воспоминаний.

— Я тоже, — честно признался светловолосый бесенок. — И даже очень… Но я думаю, что с нами все будет в порядке… А как тебя зовут?

В этот момент я пожалела, что не захватила с собой дощечку. Но во время бега она наверняка вывалилась бы из рук и была втоптана в грязь. Я жестами показала девушке, что не умею говорить, и ждала замешательства, неловкости, жалости и чего угодно… Но вместо этого увидела ничуть не удивленное лицо и услышала тот же задорный голос:

— Мой брат тоже не может говорить. А меня зовут Лиззи. Желаю тебе удачно добраться до сыра. Ну вот и все — сейчас объявят начало…

Светлые кудри взметнулись, и, едва я успела осознать, что сейчас нам придется бежать сломя голову, все устремились вниз. Я немного замешкалась, поэтому отстала, но очень быстро наверстала упущенное. Моя обычная утренняя пробежка, о которой я благополучно позабыла, «перебравшись» к Иво, напомнила о себе. Благодаря ей я могу регулировать дыхание, чтобы не слишком быстро выбиться из сил. Но как справиться с землей, в которой увязают ноги, и с камнями, о которые я постоянно спотыкаюсь?

Однако я была не одинока. Рядом со мной то и дело спотыкались, падали и вновь вставали другие участницы конкурса. Слава богу, у меня не было сил и времени представлять себе, как смешно и нелепо все это выглядит со стороны. Будучи человеком не азартным, но упрямым, я жаждала добежать до финиша, хотя мне было совсем не важно, окажется ли у меня в руках сырная головка. Через несколько минут я умудрилась опередить большинство своих, если так можно выразиться, спутниц. До склона оставалось совсем немного, и мне казалось, что я уже не бегу, а качусь по нему. Оставалось только возблагодарить Господа за то, что я не надела туфли на каблуке…

И вот — я уже почти у финиша. Грязная, задыхающаяся от постоянных падений, но с удивительным ощущением подъема внутри. Почти все мои конкурентки уже позади, и я совершенно не понимаю, как это получилось… Я продолжаю бежать, на лице почему-то играет улыбка — наверное, ужасно глупая, — но вот, прямо перед скамьей, на которой сидят «присяжные» с головками сыра, я падаю и подворачиваю ногу. Дикая боль! Но вместо того, чтобы закричать или заплакать, я встаю и протягиваю руку к сыру, как безмерно голодный человек, ради еды готовый на все. Мне отдают сыр, я трясу им перед аплодирующей публикой и снова падаю, согнутая дикой болью в щиколотке… Но я смеюсь, сквозь слезы, наворачивающиеся мне на глаза…

Наверное, я никогда не забуду это ощущение праздника, победы, глупого, но ни с чем не сравнимого счастья быть первой. И не просто первой, а первой в глазах Иво… В тот момент я думала почему-то только о нем и только ему хотела доказать, что я могу, умею, что я сильная и крепкая, а не слабое существо, которым он меня, как мне казалось, считает.

Я победила на бегах, но здорово вывихнула щиколотку. Слава богу, доктор на таких соревнованиях — обычный гость. Перепуганный Иво, с лицом белым как полотно, тут же забил тревогу, но доктор, осмотревший меня, заверил его, что ничего страшного с ногой не случится. В худшем случае, я похромаю пару недель. Ногу смазали какой-то шипучей мазью и намотали на нее эластичную повязку. Я не только почувствовала себя лучше, но и потребовала продолжения праздника, заставив Иво позабыть о мысли отвезти меня домой и уложить в постель.

— Как же ты меня напугала… — пробормотал он, когда все было позади. — Мы с Мэтом подумали, что ты сломала себе ногу…

Я не стала сообщать Иво, что подумала то же самое, когда почувствовала зверскую боль в ноге, и ограничилась торжествующим взглядом, который он отлично понял.

— Да, да, — улыбнулся Иво. — Я понимаю, ты доказала мне все, что хотела, Сырная Королева.

Объяснив ему, что прозвище Русалочка нравится мне гораздо больше, я попросила его принести мне какой-нибудь напиток. День выдался жарким во всех отношениях, и мне так хотелось, чтобы он никогда не кончался… Я заказала себе малиновый «эг-ног» — яично-молочный коктейль с фруктовым ликером, Мэт попросил кружку «Гиннеса», и Иво отправился за напитками, строго наказав нам никуда без него не уходить.

Воспользовавшись отсутствием Иво, я поинтересовалась у Мэта — благо, моя дощечка была со мной, — что он имел в виду, говоря о своих соображениях по поводу моего участия в бегах.

— Можно подумать, ты сама ничего не понимаешь! — искренне возмутился Мэт. — Вообще-то я всегда думал, что друзья делятся своими секретами друг с другом…

Мне оставалось только недоуменно развести руками, потому что я действительно не понимала, о каких секретах идет речь. Мэт удивился еще больше. Его синие глаза широко распахнулись, и он посмотрел на меня так, как будто увидел впервые.

— Что-то я не пойму, Дона… Ты пытаешься морочить голову мне, старому прожженному знатоку женского пола? — Я замотала головой, давая понять, что я никому не собираюсь морочить голову. — Тогда что, черт возьми, происходит? Что означают все эти «Русалочки», «Сырные Королевы», твоя взбалмошность, попытки доказать что-то Иво? Не припомню, чтобы тебе когда-то понадобилось доказывать что-то мне. И эти ваши взгляды… Что все это значит, ты можешь объяснить мне?

О, если бы я могла… Я бы, конечно, объяснила «все это» Мэту. Но я и сама ничего не понимала… Я только грустно покачала головой и пожала плечами.

— Зато я могу. — Мне было очень интересно узнать, как же объяснит это Мэт, но его объяснение не просто удивило меня, а шокировало. — Ты влюблена в него, Дона. Ты влю-би-лась, — произнес он по слогам.

В первую секунду мне захотелось послать Мэта ко всем чертям, и останавливало только то, что написанное «иди к черту, Мэт» будет существенно отличаться от сказанного «Мэт, иди к черту!». Но его предположение показалось мне до того бредовым и абсурдным, что даже обидеться на Мэта было бы странно. Поэтому я ограничилась тем, что покрутила пальцем у виска и выразительно посмотрела на Мэта.

— Ты можешь считать меня кем угодно, — обиделся Мэт, — но я больше чем уверен: ты влюбилась в Иво. И, кажется, ты ему тоже не безразлична. Может быть, — задумчиво произнес он, — ты и сама этого не сознаешь. Но, поверь мне, девочка, я много всего повидал. И отлично знаю, как выглядят и ведут себя влюбленные.

Я хотела поинтересоваться у Мэта, как же ведут себя эти самые влюбленные, но к нам уже направлялся Иво, в очередной раз прерывая нельзя сказать чтобы очень приятную беседу. Мэт тут же замолчал. Слава богу, он хотя бы при Иво воздерживался от своих предположений. Не думаю, что человеку почти женатому и видящему во мне всего лишь друга это было бы приятно… Если бы Иво послушал рассуждения Мэта, они шокировали бы его не меньше, а то и больше, чем меня.

Я понимала, что в моих отношениях с этим мужчиной было что-то большее, чем дружба. Но это «большее» никак не могло быть влюбленностью. Что угодно: привязанность, благодарность, нежность, — но только не влюбленность… Я могу дружить с мужчиной, могу поверять ему свои секреты, могу слушать и понимать его. Но любить… Нет, на это чувство я не способна.

Любовь — это ведь не только единение духовное, но и физическое. А при одной мысли о том, что я могу… что я захочу… что я вообще буду с мужчиной именно в этом смысле слова, меня бросает в дрожь. После того, что произошло со мной в Америке, я даже не хочу думать об этом. Одна только мысль о том, что мужчина обнимет меня или… будет ласкать мое тело, вызывает во мне приступ отвращения, омерзения, которое сложно… нет, невозможно подавить… О какой любви или влюбленности может идти речь, когда я чувствую внутри себя каменную глыбу, в которую закатаны все желания, все радости, которые я могла бы испытать? Но, увы, не испытаю никогда…

Я не рассказывала об этом Мэту. И никому другому. Может быть, мне стало бы легче, поделись я с кем-нибудь своей болью, расскажи о своей незаживающей ране. Но я не могу. Не могу… И, боюсь, не сделаю этого никогда. И, хотя я понимаю, что не являюсь исключением из правил, легче мне не становится. Боль у всех разная, даже если источник этой боли один и тот же. И все переживают эту боль по-своему…

Но, кажется, я отвлеклась. Попытаюсь вернуться к прелести ушедшего дня. Дня, наполнившего мою душу светом и радостью…

Меня торжественно объявили Сырной Королевой, и Иво предложил сдвинуть бокалы, чтобы произнести тост:

— Дона, Русалочка, Сырная Королева, не знаю, какие еще имена, прозвища и титулы будут у тебя… — Иво на секунду замолчал, а потом посмотрел на меня внимательно и серьезно. — Я буду рад любому твоему успеху, любому достижению. И как бы не разошлись наши пути, я надеюсь… что мы не потеряем друг друга из виду…

Я улыбнулась и подняла бокал с «эг-ногом», хотя душу шершавым языком лизнула тоска. Он, так же как и я, прекрасно понимает, что рано или поздно наши пути разойдутся… Впрочем, это ясно как день. Ведь не буду же я до старости жить в доме Иво. Тем более что вскоре они с Алисией поженятся…

Однако мои мрачные мысли быстро развеялись, и я вновь отдалась прелести этого дня. Иво и Мэт прекрасно ладили друг с другом. Слава богу, догадки Мэта не испортили его отношения к Иво, и мы втроем болтали о сырных бегах, о праздниках вообще, о жизни и обо всем том, о чем обычно болтают люди, отдыхающие вместе. Мне все больше и больше нравилась непосредственность Иво в общении с простыми людьми, такими, как я и Мэт. Ведь, как ни крути, мы — люди не его круга. Наше образование не сравнится с его, у нас совершенно разный образ жизни, но, несмотря ни на что, нам есть о чем поговорить. И не просто поговорить, а быть друг другу интересными собеседниками.

Иво рассказал нам о своих планах на будущее. Я сильно ошибалась, считая его праздным лентяем только потому, что он вставал позже, чем я. Совсем недавно — как раз перед экскурсией на «Дуврском голубе» — он оставил свою работу. Иво был распорядителем в известной картинной галерее Дувра. Как выразился Иво, работа была не пыльной, но ужасно скучной, и он вообще не понимал, за что именно ему платили деньги. Впрочем, деньги волновали его в меньшей степени. Он спокойно мог бы вести образ жизни, характерный для людей его положения: развлекаться, устраивать приемы, растрачивая баснословные деньги, оставленные Элизой Видхэм. Но потратить деньги может кто угодно, а вот заработать их, занимаясь интересным и полезным делом, способен далеко не каждый. А Иво добивался именно этого.

И вот наконец его давняя мечта — попробовать себя в архитектурном деле — сбылась. Один из приятелей по университету предложил Иво поработать вместе над одним интересным проектом. Естественно, Иво сразу же уцепился за эту возможность проявить себя. И теперь с нетерпением дожидался возвращения приятеля из Ирландии, откуда и поступил заказ на проект.

Поскольку мы затронули тему работы, я выразила свои сомнения по поводу того, куда я устроюсь с полным отсутствием голоса. Мэт шутливо пообещал взять меня юнгой на новую яхту «Белая волна», а Иво вполне серьезно предложил мне заниматься его садом.

— Одному садовнику слишком много работы, а ты пойдешь к нему в подмастерья. Ты ведь умеешь ухаживать за цветами… Так что, я уверен, у тебя получится. И потом, — посерьезнел Иво, — насколько я помню, мистер Колчет просил тебя не думать о своей немоте. Я понимаю, что это сложно, но ты постарайся. К тому же ты не одна, и мы с Мэтью тебя не бросим…

Губы Мэтью тронула тень улыбки. Он с уважением посмотрел на Иво, а потом, с легкой ехидцей — на меня. Его взгляд в мою сторону означал примерно следующее: мол, я же тебе говорил, а его фраза только подтверждает мои слова… Я отвела взгляд от Мэтью и надулась. Нечего смотреть на меня глазами всезнающего гуру… Тоже мне, нашелся знаток сердец…

Мэтью почувствовал, что я затаила обиду, и перестал играть глазами. Поэтому я сменила гнев на милость и предложила мужчинам прокатиться на «цепочке» — карусели в виде длинной жерди, к которой на цепях привешены кресла. Правда, уговорить Иво оказалось непростым занятием. Он заявил, что не пустит меня туда, потому что с него хватит моих растянутых связок. Но пять минут уговоров и обещаний, что я буду сидеть, не шелохнувшись и изо всех сил вцепившись в поручни, сделали свое. Иво Видхэм уступил моим мольбам, вот уж правда, что немым…

Мы возвращались домой… То есть к Иво… (Господи боже мой, как же я успела привыкнуть к этому дому!). В общем, мы возвращались веселыми и, прошу прощения за каламбур, слегка навеселе. Весь этот день я чувствовала внутри себя необычайную легкость, словно кто-то распутал клубок невидимых нитей, давным-давно свернувшийся в моей душе. Я была взбалмошной девочкой, резвой, веселой и открытой, какой никогда не была, но всегда хотела быть. А может, это просто счастье и раньше я его не замечала? Но как можно быть счастливым в одиночестве, когда единственным твоим собеседником является Тишина? Еще совсем недавно я тосковала по разговорам с Тишиной. А сейчас… Сейчас я чувствую, что выросла из них, как дети вырастают из одежды. Мне будет душно в одиночестве, и я понимаю это…

— Скажи, Русалочка, — обратился ко мне Иво, когда за нами захлопнулась дверца машины, — тебе было хорошо?

Что за вопрос? Мне было не просто хорошо, мне было восхитительно, чудесно, волшебно! Я буквально плескалась в этом неожиданном счастье… Я объяснила Иво, что все было просто замечательно, и поблагодарила его за этот сказочный день. Но сказка закончилась, Принцесса должна была превратиться в Золушку, и это превращение не замедлило свершиться.

Как только я, поддерживаемая Иво, перешагнула высокий порог дома, навстречу нам выбежала растрепанная Ампаро.

— Иво, мистер Видхэм, — сбиваясь, тараторила она, — вам весь день звонит мисс Отис из Аспина… Вас не было дома, она спрашивала, где вы. Я не знала, что сказать… Так и сказала, что не знаю, где вы… — Ампаро закончила свою сбивчивую тираду и с выражением глубокой печали в глазах посмотрела на Иво.

Честно говоря, я не совсем поняла причину волнения Ампаро. По-моему, вполне обычное дело, что кто-то уезжает развлечься. И не из-за чего здесь делать трагедию. Вряд ли Алисия Отис поехала в Аспин для того, чтобы не вылезать из номера… По всей видимости, Иво был со мной согласен.

— Ампаро, мисс Остин — не землетрясение и не цунами. Нет ничего страшного в том, что она не дозвонилась. И уж тем более в этом нет твоей вины, — спокойно произнес он.

— Завтра она возвращается в Дувр, — упавшим голосом сообщила Ампаро.

— Неужели? — холодно поинтересовался Иво, но, кажется, не у Ампаро, а у самого себя.

Знаете, в тот момент я почувствовала, как вместе с голосом Ампаро упало и мое сердце. Я не знаю, что происходит со мной. Я не знаю, в чем причина моей заведомой неприязни к Алисии. Я не знаю, почему весь этот радужный день тут же вылетел у меня из головы. Знаю только одно — я запуталась, как маленькая мошка в липких нитях паутины, и теперь не уверена, так ли уж безосновательны подозрения Мэта…