1

Есть ли кто-то несчастней тебя?

Этот вопрос юные особы задают себе чаще, чем из прохудившегося крана капает вода. Они могут думать об этом часами, но всегда приходят к одному и тому же выводу: им выпала участь быть самыми несчастными людьми на свете.

Еще вчера Эмми, Эмилия Даглборо, категорически оспорила бы это заявление. Но сегодня жизнь внесла в ее мнение свои коррективы, и теперь, сидя на пыльном чердаке вместе со своим верным другом рыжим спаниелем Бобстером, Эмми размышляла о том, что она несчастная жертва человеческой подлости и предательства.

Это случилось на перемене между уроком литературы и химии. Ник, в мыслях о котором Эмми провела историю и астрономию — на последней ее мысли воплотились во вполне реальный низкий балл, — весь вчерашний вечер не удостоил ее даже холодным «привет», которое обыкновенно цедил сквозь зубы, когда они ссорились.

Эмми сходила с ума, она была в двух шагах от нервного срыва. На астрономии Эмми едва сдерживалась, чтобы не расплакаться на глазах у всего класса и строгой учительницы. Эмми проклинала Ника, обещая себе больше никогда не очаровываться магическим взглядом его прекрасных голубых глаз, и тут же решала, что простит ему все, лишь бы он снова прильнул к ее щеке своими красиво изогнутыми губами.

Ужасно было то, что Эмми совершенно не понимала, в чем именно она провинилась. Еще вчера Ник, встретившись с ней перед тренировкой, заверял ее в сердечной привязанности и даже обещал купить билеты на «Не плачь, Лили». Если учесть, что парни, особенно такие, как Ник, терпеть не могут всякие там розовые сопли, этот поступок можно было смело назвать героическим.

Но, увы, вместо сопереживания несчастной Лили, Эмми пришлось оплакивать свою собственную судьбу и реветь в три ручья, сидя на чердаке дома в самый канун Рождества, потому что между уроком литературы и химии она застала своего любимого Ники целующимся со своей лучшей подругой Анной Зельски.

Сюжетный поворот этой мелодрамы оказался столь неожиданным, что Эмми даже не смогла устроить предателям достойной сцены ревности с пощечинами и вырванными из красивой прически Анны рыжими кудряшками.

Эмми не сразу поверила собственным глазам. Если бы она увидела этих предателей на фотографии, то наверняка решила бы, что поцелуй самый настоящий монтаж, сделанный каким-нибудь коварным недоброжелателем. Но, к несчастью, Анна и Ник были вполне реальными отрицательными героями ее печальной мелодрамы.

Первым Эмми заметил Ник. Он оторвался от влажных полных губ Анны — в отличие от предательницы-подруги Эмми никогда не позволяла Нику целовать себя в школе, у всех на виду — и смущенно покосился на бывшую возлюбленную. Однако, мгновенно собравшись, он скрыл свою неловкость под маской раздражения.

— Чего уставилась? — грубо спросил он у Эмми, которая все еще смотрела на сладкую парочку немигающим взглядом.

Если бы в этот момент голос за кадром сказал «стоп, снято», Эмми почувствовала бы себя на вершине блаженства. Но голос не раздался, поэтому ей пришлось сильно постараться, чтобы не разреветься прямо перед Ником и Анной Зельски от той острой боли, что проткнула ее сердце насквозь.

— Я не уставилась, — сквозь зубы процедила Эмми, решившая сдержать предательские слезы во что бы то ни стало. — Так, мимо проходила. Да ты не парься, Ник. Болтать об этом не буду. Зачем, когда Анна сама раззвонит эту новость по школе?

— А я и не парюсь. — Ник, похоже, был несколько ошарашен кажущимся спокойствием Эмми. — Мне шифроваться незачем. Мы ведь уже взрослые люди, детка, — важно добавил он.

— Я тебе не детка, — поморщилась Эмми, которую и в лучшие времена раздражала манера Ника называть детками всех знакомых и незнакомых девчонок. — Целуйтесь хоть до посинения. Только из штанов не выпрыгивайте — здесь все-таки школа.

Анна, чей скользкий взгляд выдавал если не смущение, то как минимум неловкость, тряхнула рыжими кудрями и манерно надула пухлые губки, которыми совсем недавно целовала парня своей лучшей подруги.

— Можешь думать что хочешь, Эмми, — с вызовом заявила она. — И потом, тебе-то чего волноваться? Ты и сама неплохо зажигаешь со своим суперским дружком.

— Каким еще дружком? — недоуменно уставилась Эмми на Анну, которая тут же отвела глаза и уставилась на безупречно чистый воротник Никовой рубашки, словно на нем был написан ответ на все вопросы Эмми.

— Тайлером, — ответил за новообретенную подружку Ник и, выражая полнейшее презрение к этому недостойному объекту, смачно сплюнул на пол. — Анна меня просветила.

— Просветила?! — опешила Эмми и тут же поняла, в какую ловушку угодила с помощью не слишком умной, но зато весьма изобретательной в любовных делах Анны. — Вообще-то Тайлер и в самом деле мой друг, Ник. Хочешь сказать, что не был в курсе?

— Сколько раз я говорил тебе: не туси с этим ботаном, — укоризненно покачал головой Ник, и Эмми разглядела в его глазах что-то похожее на сожаление. — Но ты вечно делаешь по-своему. Думаешь, у меня вата вместо мозгов? Поэтому выставляешь меня полным придурком? Шифруешься с этим Тайлером, таскаешься к нему домой… Я что, по-твоему, лось? Люблю, по-твоему, рога цеплять на башку? Я думал, ты порядочная, Эмми. А ты ничем не отличаешься от обычной зачуханной телки, которая мутит со всеми подряд.

Еще несколько секунд назад Эмми была уверена, что сможет переиграть ситуацию в свою пользу и объяснить Нику, что Анна, мягко говоря, сгустила краски, рассказав о ее, Эмми, встречах с Тайлером. Еще несколько секунд назад Эмми готова была простить этому глупому голубоглазому ревнивцу его фальшивые поцелуйчики с Анной, которые были всего лишь попыткой заставить ее, Эмми, ревновать. Еще несколько секунд назад Эмми была почти уверена, что вернет своего любимого Ники обратно, но после этих слов…

После этих слов Эмми чувствовала себя, как кофе, который ее отец вечно забывал утром на включенной конфорке. Она вот-вот готова была зашипеть, вздуться пузырями праведного гнева и выплеснуться кипятком прямо на идеально чистую Никову рубашку. Зачуханная телка! Вы только подумайте! И этими губами он смел прижиматься к ее щеке!

Ну ладно, Ники, ты сам напросился. Ты так боишься выглядеть неудачником?! Ну так получай!

— Зачуханные телки бывают только у неудачников, Ник Майер. — Эмми сконцентрировала в улыбке все ехидство, на которое была способна. — Так что ты теперь настоящий лузер. А Тайлер мне всегда твердил, что этот диагноз у тебя по жизни.

Тайлер, правда, говорил ей кое-что другое, но зато Эмми попала в самую точку.

Красивое лицо Ника пошло красными пятнами. Эмми не без удовольствия отметила, что он наконец сбросил с себя худенькую ручку Анны, которая вцепилась в него, как птичья лапка в соломенный прутик. Эмми не стала дожидаться, когда из уст Ника вырвутся словосочетания похлеще «зачуханной телки», и, громко хлопнув дверцей кабинки, за которой целовалась сладкая парочка, побежала по коридору.

Возле школьных ворот ее настиг окрик Тайлера, которому не терпелось узнать, куда это Эмилия Даглборо сбегает посреди уроков. Эмми на бегу повернула к Нему зареванное лицо и со злостью, словно Тайлер был виновником всех ее несчастий, крикнула:

— Отстань! И вообще, хватит за мной бегать!

Лицо Тайлера вытянулось, как кусок резины. Он поправил очки, словно надеялся, что они изменят смысл слов, брошенных Эмми. Она слышала, как он что-то крикнул ей вдогонку, но ей было уже совершенно наплевать, что именно.

Она перевела дух лишь в нескольких шагах от дома — мысль о том, что придется общаться с предками и родственниками, которых ее мать, Айрис, и отец, Джордж, пригласили уже к сочельнику, заставила ее задуматься о том, где можно посидеть в одиночестве и как следует пореветь. Дело осложнялось тем, что Эмми убежала из школы раньше обычного, но это было вполне объяснимо с учетом того, что с завтрашнего дня начинаются рождественские каникулы. К тому же Эмми не слишком-то привлекала перспектива помогать взрослым с подготовкой к празднику. Какой уж тут праздник, когда на душе скребутся три тысячи самых когтистых кошек.

Эмми сразу подумала о чердаке. Во-первых, она уже не раз пряталась там от житейских бурь, а во-вторых, на чердак можно было подняться без риска привлечь к себе чье-либо внимание. Достаточно было отогнуть от забора доску, проникнуть в заднюю часть сада, зайти в небольшую пристройку, заваленную хламом, который, по словам бережливой Айрис, обязательно пригодится, подняться по узким и редким деревянным ступенькам и ты уже на чердаке, в своем маленьком царстве без подданных.

Свой план Эмми осуществила почти безукоризненно. Почти — потому что ее почуял Бобстер, вездесущий старина Бобстер, любивший Эмми больше, чем Джорджа, которому был обязан своим появлением в доме. К счастью, Бобстер отличался не только великолепным обонянием и слухом, но и умом, а потому не стал приветствовать юную хозяйку раскатистым лаем, а удовольствовался лишь тем, что легонько ткнулся носом ей в щеку и ласково лизнул шершавым языком.

В обмен на молчание Эмми пришлось взять Бобстера с собой на чердак. В конце концов, он единственный друг, из-за которого у нее нет неприятностей.

Просидев на чердаке около часа, Эмми окончательно пришла к выводу, что она самый несчастный подросток на свете. Во всяком случае, среди тех своих сверстников, которых Эмми знала довольно неплохо, она уж точно получила бы пальму первенства за неудачи.

— Ты только подумай, Бобстер… — устав от внутреннего монолога, Эмми решила хоть с кем-то разделить свою душевную драму, — со мной все время что-то случается. Вспомнить хотя бы детство. В детском саду я дала лучшей подруге Бетси свою любимую игрушку, а та не только ее сломала, но и всю вину свалила на меня. В младшей школе Эрни, мой сосед по парте, которому я дала списать сочинение, соврал учительнице, что я всю дорогу пялилась к нему в тетрадь. А потом Мадлен Джонс, которую я считала лучшей девочкой в классе, разыграла меня со своими подружками и украла одежду, когда мы переодевались после бассейна. Мне тогда пришлось вылезать из раздевалки, закутавшись в простыню. Жуть! Как это было унизительно, — поежилась Эмми. — Но самое паршивое, что этот случай мне припоминали до самой старшей школы. А теперь? Теперь, когда у меня появилась хоть какая-то популярность и со мной стал встречаться самый классный парень в школе, моя лучшая подруга наврала ему с три короба и закрутила с ним сама. И все это перед каникулами. А я так надеялась, что мы проведем их вместе… — На глаза Эмми навернулись слезы.

Бобстер, пожалев свою несчастную хозяйку, подобрался к ней поближе и устроился около ее ног.

— Только ты меня и понимаешь, — вздохнула Эмми. Мысль о том, что она самая-самая несчастная, немного согрела душу: в конце концов, самым-самым, пусть даже и несчастным, быть лучше, чем прозябать в сером мирке, лишенным как радостей, так и невзгод. — И почему я такая наивная дура?! Просто жуть! Вечно кто-то водит меня за нос и выставляет какой-то имбецилкой. А я, как будто у меня и впрямь работает только одна извилина, продолжаю вестись на разводки своих типа друзей. Когда мы подружились с Анной, я во всем ей помогала: решала за нее задачки по математике — ведь бедняжка не могла справиться даже с простецким уравнением, — писала за нее сочинения — ведь она не могла описать даже картинку с цветком и вазой. А когда Анна убегала на свидания с парнями, кто втюхивал ее предкам байку про дополнительные занятия по истории? Ведь было время, когда наша Анна думала, что войну между Севером и Югом развязал Авраам Линкольн… Конечно, имбецилка Эмми делала для Анны все: если дружить, так разбиваться для друзей в лепешку. Нет уж, хватит с меня! — Эмми тряхнула головой и провела рукой по мокрым щекам. — Больше я никому не буду верить. Никому и никогда. И помогать тоже не буду — пошли они все…

Эта мысль настолько придала Эмми сил, что она порывисто вскочила и тут же ударилась головой о полку, которую много лет назад кто-то поставил на старенький сервант.

Эмми тихо заскулила, потирая ушибленный затылок, и тут же услышала скрежет: неаккуратно поставленная полка накренилась. Еще чуть-чуть — и полка свалилась бы на Эмми, но она успела удержать ее рукой, крикнув Бобстеру, чтобы он отбежал подальше. Полка все-таки свалилась, но, благодаря задержке, наделала куда меньше шуму и разрушений, чем могла бы.

С полки, давно лишившейся стекла, свалились несколько тетрадей, два школьных дневника и толстый ежедневник в фиолетовом переплете, сделанном под кожу. На обложку ежедневника обладатель зачем-то прилепил прозрачным скотчем листочек, на котором красовалась надпись, сделанная, как показалось Эмми, детской рукой: «Мой задачник».

Будь Эмми менее наблюдательной и более равнодушной к математике — она хоть и справлялась с этим предметом, но не слишком-то жаловала его, — то, возможно, никогда не залезла бы в ежедневник. Однако ей показалось странным, что кто-то мог превратить такую красивую и большую записную книжку в какой-то дурацкий задачник.

Распахнув толстую книгу, Эмми пролистала несколько страниц, испещренных формулами.

Наверное, папин, вздохнула Эмми. Кто еще с таким фанатизмом мог решать дурацкие примеры в такой красивой книжке?! Эти скучные вычисления и расчеты были Джорджу Даглборо куда интереснее, чем проблемы собственной дочери.

Эмми уже готова была закрыть ежедневник, но Бобстер, решивший положить голову к ней на колени, просунул ее под книгу, да так, что книжка вывалилась у нее из рук.

— Бобстер… — укоризненно покачала головой Эмми, наклонившись над распахнутой книжкой. И тут с удивлением обнаружила, что в ней сделано подобие тайника: страницы были настоящими только в начале и в конце книжки, а остальное пространство занимала коробка, в которой лежала еще одна книга, чуть поменьше.

Боковые стороны коробки были хорошо замаскированы под страницы — для того чтобы обнаружить тайник, нужно было пролистать десяток страниц со скучными формулами.

— Ну ничего себе, Бобстер… — пробормотала потрясенная Эмми. — Вот это я понимаю… Круто придумано, нечего сказать.

Дрожащими от волнения руками Эмми принялась вытаскивать свою находку из коробки, чувствуя себя по меньшей мере кладоискателем, обнаружившим на необитаемом острове бутылку с картой сокровищ. В этот миг все, кроме тайника, отошло на задний план. Эмми забыла обо всех своих несчастьях и даже о Ники, из-за которого, собственно, оказалась на чердаке.

Находка — увы, ею была вовсе не карта клада, зарытого на необитаемом острове, — не вызвала у Эмми бури восторга, но и не разочаровала ее. Записная книжка, спрятанная в задачнике, оказалась дневником и, судя по имени, написанному на первой же странице, принадлежала женщине, которую звали Джорджия Уаскотт.

Эмми не знала, кто такая Джорджия Уаскотт — возможно, замаскированная коробка была оставлена кем-то из прежних владельцев дома и лишь по чистой случайности угодила на эту полку, — и вовсе не была уверена, что поступит правильно, если прочтет чьи-то сокровенные мысли, но любопытство, подогретое столь интригующим началом, конечно же взяло верх над голосом разума, еще не столь развитым у юных особ, какой и была пятнадцатилетняя Эмилия Даглборо.

Да и чем еще могла заняться на пыльном чердаке девчонка, которую в канун Рождества бросил парень и предала лучшая подруга?

Отбросив последние сомнения, Эмми стянула с себя куртку, устроилась на деревянном ящике, в котором Айрис когда-то хранила овощи, и погрузилась в чтение…