Стобашенный город спокойно заснул,
Заснул исполином угрюмым,
И только в чертоге владыка — Саул —
Не дремлет, отдавшися думам.
Печальные думы, полночи темней,
Ненастнее тучи, язвительней змей
Волнуют, дух скорбный тревожа.
Встает царь с помятого ложа…
Откинул пурпурную ткань от окна,
Глядит — перед ним, убегая
Далеко-далеко, пестра и длинна
Сияет столица родная.
И мыслит тревожно разгневанный царь:
«Не мне ли то люди воздвигли алтарь?
Не мне ли там слышны моленья?
Зачем же нет сердцу забвенья?
Зачем не смыкает чарующий сон
Усталые вежды владыки?
Зачем ежечасно мне слышатся стон,
Проклятья и злобные крики,
Когда безмятежно уснули рабы…
Иль это — насмешка жестокой судьбы
Иль мщенье святого Еговы!..
Прекрасней короны оковы!
О, как мне болезненно сердце щемит
Гонителя рока обида!»
И грустно царю, и позвать он велит
В чертог псалмопевца Давида.
И входит певец молодой, на устах
Улыбка играет, и гусли в руках.
«Коснись, их коснись, отрок юный,
Ударь в их могучие струны!»
Волшебные звуки слетели со струн,
И дрогнуло эхо чертога…
Казалось, рыдал побежденный колдун,
Казалось, присутствие Бога
Для грешного сердца доступно в тот миг,
Казалося, ум вдохновенье постиг, —
Но царь омрачался все боле,
Как узник, забытый в неволе.
И вспомнил властитель былые года,
Неправду, грехи, заблужденья…
В нем совесть проснулась, и краской стыда
Зарделось лицо от смущенья.
«О, гордый певец! Ты мне враг, а не друг,
Сильней растревожил душевный недуг,
И в звуках твоих не случайно
Открылася страшная тайна!
Ты дерзко позоришь мое бытие,
В чертог мой ты вносишь измену!»
И быстро бросает властитель копье
В певца молодого… Но в стену
Вонзилось оно. Псалмопевец спасен;
Властитель взволнован, властитель смущен
И гонит, как совести муки,
С певцом вдохновенные звуки…
Напрасно, властитель! Повсюду всегда
Преступному сердцу мученья…
И бойся всечасно святого суда,
И нет тебе в мире забвенья.
На небо ли взглянешь — укоры прочтешь;
На землю посмотришь — всю ночь не уснешь;
Знай — совести чистое око
Следит за пятами порока.