Воле всевышней покорный, с равнин Моавитских
Поднялся вождь по уступам Нево, направляясь
К дальней, туманной вершине, покрытой столетней,
Девственной чащей угрюмых, морщинистых кедров.
Скоро достиг он и крайнего выступа Фасги,
И восхищенному взору его чародейно
Разом предстал Ханаан весь от края до края.
Солнце к закату склонялось. Алмазным потоком
Било оно по сверкающей глади Иордана.
Розовым бархатом зыблились долы Сарона
В блеске прощальных лучей. Голубою громадой
Высился стройный Кармель над цветущей низиной.
Ширь Галаада раздольного взор утомляла,
Справа теряясь в долинах далекого Дана
Слева — в тумане, встававшем над озером Мертвым.
Далее — горы Ефремовы, степь и озеры,
Край Нефалимов со смежной землей Манассийской,
Красная россыпь песчаной пустыни Ен-Геди,
Снежные гребни Ливана под хмурым навесом
Кедровых боров, зеленые, зыбкие купы
Пальм и маслин иерихонских, живые изгибы
Горных потоков, сребристые гривы фонтанов…
Сколько чарующих красок, причудливых линий,
Отблесков ярких, теней, очертаний, узоров!
С громким рыданьем, подобно ребенку, невольно
Пал на колени великий, божественный старец.
«Господи! — горько воскликнул он. — Господи правый!
Смилуйся!.. Я не хочу умереть, не ступивши
Старой ногою своей за рубеж заповедный —
Цели всей жизни моей, всех надежд и стремлений!..
Дай же омыть мне седые столетние кудри
Струйкой кристальной в заветных стремнинах Иордана,
Дай мне упиться прохладой дремучей дубравы,
Дай подышать на свободе!.. Пусть ветер вечерний
Кротким дыханием ласково, тихо обвеет
Старую грудь, опаленную зноем пустыни…
Смилуйся, Праведный! Смилуйся, Боже великий!
День хоть один за тяжелые, долгие годы!..»
«Смертный, — раздался в ответ ему голос нагорный, —
Смертный, избранник мой, славный и лучший из смертных!
Вспомни источник Меривы… С ударом преступным
Поднял ты руку на камень немой, беззащитный, —
Кроткое слово презрев, ты прибегнул к насилью!..
Нет, ты не вступишь в пределы страны заповедной!..»