Глава 7: Путевой обходчик

Роббэр закончил подтягивать разболтавшиеся рельсовые клеммы, и выпрямившись критично оглядел свою работу. От постоянных вибраций вызванных прохождением по железнодорожным путям поездов метро, рельсы и межрельсовые стыки нуждались в постоянно внимании. А потому каждую ночь, после закрытия парижского метрополитена, напряжение с путей снималось, и в многочисленные извилистые тоннели парижской подземки, ступали путевые обходчики.

Облаченные в спецовки работники метро, рассекая тьму лучами закрепленных на касках фонарей, совершали обход вверенных им путевых участков, в поисках, возникших за день дефективных рельс, и прочих неисправностей, попутно осуществляя мелкий ремонт, а так же уборку крупного мусора. В случае если неисправность была большой, и требовала к примеру замены дефективного рельса, обходчик сообщал о ней диспетчеру, по специальному телефону, расположенному в тоннеле через каждые двести метров, после чего и к нему на подмогу выезжала мотодрезина, с командой специалистов, которая производила устранение неполадки. Подобные вещи были не редкостью, и от внимательности путевого обходчика зависело очень многое, а потому не смотря на то, что работа была весьма тяжелой и грязной, Роббэр ей очень гордился.

От того, на сколько своевременно обнаружится неисправность, и проведен ремонт, зависел тот факт, не будет ли парализована внезапной аварией подземная артерия, служащая единственный быстрым способом добраться до пунктов назначения, для миллионов парижан.

Осознание, что от его работы так много зависит, наполняло мужчину гордостью, и приносило чувство глубокого морального удовлетворения.

Конечно, стоило признать, что платить за его не малый прямо таки скажем труд, могли бы и побольше, но вообщем-то Роббэру хватало.

В свои пятьдесят два года он жил один, семьей и детьми так и не обзавелся, так что особых расходов у него не было. Шумных развлечений он так же не любил, в свободное от работы время предпочитал проводить в лесу, или на рыбалке, где ни будь подальше от городского шума. Одним словно в спокойствии и уединении.

Нет, отшельником он не был. Просто по возможности предпочитал находиться в дали от суеты. Собственно, и при выборе работы возможность проводить достаточно время на единения со своими мыслями сыграла для него не последнюю роль, ведь за исключением случаев, когда для устранения неполадки требовалась чья-то помощь, остальное время он работал один.

Правда иногда к нему прикрепляли какого ни будь новичка, и старому Робберу приходилось с ним нянчиться, но к счастью происходило это не так часто.

Убедившись что работа выполнена как надо, путевой обходчик вытер выступивший на лбу пот и протянул инструмент молодому стажеру стоявшему рядом и с равнодушным видом жевавшему жвачку.

— Вот! Теперь порядок! — констатировал пожилой мужчина. — Как ты мог не заметить эту неполадку? Я уже не молодой и то увидел! А ты о чем думал?

Стажер которого звали Жан-Пьер принял инструмент, и убрав его в специальный чемоданчик, пожал плечами.

— Не знаю… — произнес он без тени раскаяния за допущенную ошибку. — Мы уже столько отшагали… Наверно глаза замылились.

— Будешь на обходе клювом щелкать, у тебя от начальства шея намылится! — сердито произнес Роббер, досадуя на нерадивого ученика. Парень был определенно не создан для этой работы… Нет, нельзя было сказать, что юноша был глуп, или ленив… На против, тот факт, что он совмещал работу с учебой в юридическом колледже, говорило скорей об обратном. Но… В деле обходчика была важна внимательность, которой молодому человеку категорически не хватало.

Более того, временами Роббэру казалось, что парень его вообще не слушает, а витает где то в своих мыслях, что опытного обходчика не могло не раздражать. Вот и на этот раз, замечание наставника казалось, не произвело на стажера ни какого впечатления. Парень по-прежнему продолжал жевать жвачку, ни чем не показав что сказанные слова его хоть сколько-то взволновали.

Видя это старый обходчик сокрушенно покачал головой, и тяжело вдохнув, двинулся дальше. Подхватив чемодан с инструментами, Жан-Пьер последовал за ним.

Некоторое время они шли молча. Время от времени Роббэр останавливался и осматривал какой ни будь рельс или рельсовый стык, показавшийся ему подозрительным. Жан-Пьер в свою очередь при помощи палки, один из концов которой заканчивался острым штырем, собирал попадающиеся им на пути пластиковые бутылки, жестяные банки и прочий мусор скопившийся в тоннеле за день, насаживая его на штырь и стряхивая в полиэтиленовый пакет, который он так же тащил с собой.

Оба обходчика работали молча достаточно долгое время, пока наконец Роббэр не остановился, и поглядев на стажера спросил:

— Слушай, вот объясни мне дураку… Зачем тебе все это надо? А?

— Что это? — не поняв вопроса после некоторой паузы уточнил Жан-Пьер.

— Ну все это! — обходчик обвел пространство руками. — Эта работа! Зачем она тебе?

— График удобный… Я же студент. — вновь пожал плечами стажер.

— Ага… Студент… И чего? Для студента дугой работы, не нашлось что ли?

— А чем плоха эта работа? — Жан-Пьер по-прежнему был невозмутим.

— Ну почему сразу плоха… — смутился Роббэр. — Скажешь тоже… Просто, обычно, те кто хочет подработать сюда не идут.

— А куда обычно идут те, кто хочет подработать?

— Ну… Я не знаю… В официанты там… Или в бармены… Но не в путевые обходчики же!

— А по мне так не плохая работа. — молодой человек сделал шаг к валявшейся рядом с ним пустой бутылке из под газировки. — Только скучновато тут… — произнес он и вместо-того что бы наколоть бутылку на стальной штырь, пнул ее ногой так что та словно мяч улетела в темноту тоннеля.

— Скучновато? — Роббэр удивленно уставился на стажера. — Ты парень тут и месяца не проработал, и просто не знаешь какие тут ЧП бывают! Чего стоит, к примеру, обнаружить дефект десятиметрового рельса за двадцать минут до начала движения поездов, когда сначала летишь сообщать диспетчеру о неполадке, а потом с ремонтной бригадой к месту её обнаружения, и должен за какие-то несколько минут произвести демонтаж старого и укладу нового рельса! А это знаешь ли не аватарку на фэйсбуке поменять, потяжелей немножко! А не успеешь, так вся линия встанет, сам понимаешь, чем это грозит. Скучновато ему… Да тут порой такое веселье происходит, ни какого цирка не нужно!

— Да я не это имел ввиду… — вздохнул юноша.

— А что же тогда? — удивился Роббэр.

— Ну… Одним словом когда я шел устраиваться на работу, то мне хотелось, как б это сказать… Узнать то, что не доступно большинству обывателей… Прикоснуться к тайнам подземного мира… Увидеть каких ни будь необычных животных… Пощекотать нервы исследуя темные тоннели подземных лабиринтов…

— А вместо этого тебе пришлось собирать мусор и высушивать придирки старого зануды вроде меня. — закончил за него Роббэр.

— Ну… В общем да… Ничего пугающего я так и не встретил… А единственным экзотическим животное с которым я тут столкнулся был наш начальник ремонтного отдела.

При упоминании их бывшего шефа губы парня тронула легкая улыбка. — До встречи с ним, я и не знал, что можно голосом заглушать проходящий мимо поезд… Феноменальные способности! Ему бы в опере выступать… Кстати Роббэр, вы не знаете как он? При нашей с ним последней встрече он выглядел несколько взволнованным.

Последнюю фразу парень произнес с таким серьёзным лицом, что Роббэр не смог удержаться от смеха. Тот памятный разговор который состоялся между стажером и начальником ремонтного отела, которого звали Патрис Лише, свидетелем которого Роббэру довелось стать, до сих пор вызывал у старого обходчика бурю положительных эмоций.

Патрис Лише был человеком тучным, и при этом обладал весьма несдержанным и грубым нравом, обычно толстякам не свойственным. А потому в разговорах с подчиненными, особенно не церемонился, кроя их на чем свет стоит, по поводу и без. Даже за самую незначительную провинность Роббэр или любой другой работник их бригады находившийся в прямом подчинении у Лише, мог быть обруган последними словами, и случалось это довольно часто. Возможно, таким образом, жирдяй, как и все слабые люди, с низкой самооценкой, пытался самоутвердиться. Возможно причины такой агрессивности лежали в иной плоскости… Но суть оставалась одна — подчиненные начальника не любили, и за его спиной всячески над ним подтрунивали.

С чьей-то легкой руки к Лише прилепилось прозвище «стройный», которое применительно к его сто пятидесяти килограммовой туше звучало уморительно.

И вот однажды, стройному Лише вздумалось поучить жизни молодого стажера, опоздавшего на работу. Опоздание было первым и составило всего одну минуту, но для Патриса Лише этого было более чем достаточно, что бы вызвать в кабинет Роббэра за которым был закреплен новичок, и самого Жан-Пьера, и устроить обоим разнос в своем фирменном стиле.

По сценарию распекаемому починенному полагалось стоять, потупив взгляд в пол, пока жирдяй брызгая слюной, высказывал тому все, что он думает о нем, и его родственниках. Однако в случае со студентом юридической академии «коса нашла на камень».

Казалось Жан-Пьер не только не был смущен неистовым ором толстяка, но и находил его весьма забавным, так как стоя перед брызжущим слюной-толстопузом который обрушивал на него одно проклятие за другим, продолжал глядеть на него с таким безмятежным видом, словно тот зачитывал ему официальную благодарность.

— Тут тебе не детский сад щенок!!! Опоздания в нашей работе не допустимы!!! Ты меня понял?!!

— Вы. — безмятежно отозвался стажер и ткнул пальцем себя в грудь.

— Что?! — не понял Лише.

— При обращении к лицу, не состоящему с вами в родственной или дружеской связи в цивилизованном обществе принято обращение на Вы.

— Что ты сказал?!!! А ну ка повтори!!!

— У вас плохо со слухом? — вопросительно приподнял бровь Жан-Пьер. — Не удивительно раз вы так орете. Я нахожусь рядом с вами всего пару минут и уже почти оглох…

Видимо подобное заявление от какого-то стажера, повергло привыкшего к безоговорочному подчинению начальника в шок, и от нахлынувшей на него бури эмоций, Лише на какое-то время словно впал в ступор. Лицо его стало красным как помидор, и некоторое время он не мог ничего произнести, хватая ртом воздух, буд-то выброшенная на берег рыба. Когда же дар речи к нему вернулся, стройный Лише заверещал так, что оконные стекла его кабинета едва не лопнули.

— Ты-ы-ы-ы-ы-ы!!!!!

— Вы, — поправил его Жан-Пьер.

— Наглый молокосос!!!!! Да я тебя…

— Вас, — машинально ставил стажер.

— Да я тебя!!!! Уволю на хрен!!!! Нет!!! ТЫ УВОЛЕН!!!

— Неужели? — искренне удивился Жан-Пьер. — Позвольте поинтересоваться, на основании какого пункта и какой статьи?

— СТАТЬИ?!! ТЫ НАДОМНОЙ ИЗДЕВАЕШЬСЯ?!!!

— Нет, просто интересуюсь… Так все же?

— Ты что? Серьезно думаешь что для того что бы выкинуть отсюда какого то сопливого щенка мне нужна какая-то сраная статья?! — проорал жирдяй и откинувшись на кресле захохотал так что все три его подбородка затряслись.

— Ну, вообще то да… Я действительно так думаю. Но главное что суд, куда я обращусь с иском о неправомерном увольнении будет придерживаться такого же мнения, так же определенно не будет лишним привлечь к этому вопросу внимание профсоюза, думаю там так же заинтересуются, вашим особым подходом к соблюдения норм трудового законодательства Франции. Увольнение человека без веских на то оснований без указания статьи… Думаю после этого в своем кресле вы долго не просидите.

Услышав заявление стажера Лише впал в новый ступор. На лице его отразилась болезненная гримаса, очевидно вызванная попыткой активировать мыслительные процессы.

Процессы, судя по всему активироваться ни как не желали, а потому гримаса на морде жирдяя становилась все более и более мучительной, и могло показаться, что попытка заставить свои мозг работать вызывала у него чуть ли не физические страдания.

— А что-ж без статьи? Статья найдется! Ты что думаешь, щенок я тут столько лет работаю и законов не знаю? — вновь перешел в наступление толстяк. — Ты уволен за это… Самое… За злостное нарушение трудовой дисциплины! Во! Понял меня?!

— Для подобных обвинений у вас нет доказательств. Ни одно из вышеперечисленных якобы мной совершенных деяний, не запротоколировано должным образом. В моем личном деле нет ни выговоров, ни даже замечаний. Так что все ваши обвинения для суда будут лишь пустым сотрясением воздуха. Боюсь, что единственное опоздание, тянет не более чем на предупреждение.

— Боишься?! А ты не бойся! — злорадно усмехнулся Лише! У меня все потянет! Сейчас нарисую тебе кучу выговоров задним числом, и на последок дам такую характеристику, что тебя даже дворником работать не примут! Будешь с бомжами милостыню просить!

— Вы что… Собираетесь подделать документы и лжесвидетельствовать в суде? — удивленно спросил Жан-Пьер. Казалось впервые за весь разговор он был сбит с толку.

— Ради того что бы поставить на место такого зарвавшегося щенка как ты, я сделаю все это с удовольствием! Что бы впредь знал свое место, молокосос! Как думаешь, кому поверят больше? Мне, начальнику отдела работающему тут уже много лет, или какому то сопливому стажеру? — запальчиво прокричал Лише, и видя что Жан-Пьер как то странно молчит, вновь разразился хохотом.

— Ну? И что ты скажешь на это теперь, умник? — проговорил он сквозь смех. — Нечем крыть? А распинался тут! Да я! Да я! А на деле что ты?! Ты тут ни кто! Понял?!

— Так вот значит, как вы тут предпочитаете вести дела… — задумчиво произнес стажер. Что-то в его интонации показалось начальнику подозрительным, однако не смотря на это он продолжал орать:

— Здесь я все решаю! Я! Понятно?! Я тут главный! И все, кто находятся у меня в подчинении, будут относиться ко мне с должны почтением! И не какому-то сопляку менять эти правила! Усек?!

— Ваша позицию мне предельно ясна и больше не вызывает вопросов. — лицо стажера вновь озарила безмятежная улыбка. Ваша речь была такой пламенной, что я решил сохранить ее для истории! Думаю, на судью она произведет не менее сильное впечатление! — произнес Жан-Пьер извлекая из кармана миниатюрный диктофон и демонстрируя его опешившему Лише.

— Ты… Да ты… — начал было тот но словно осекся на полуслове.

— Вы хотите, что-то добавить к уже сказанному? — приподнял бровь стажер. — Прошу вас, не стесняйтесь! Я внимательно слушаю…

— Я… Э-э-э… Я хотел сказать… — Лише судорожно искал выход из сложившейся ситуации. — Думаю, что одно опоздание не повод портить личное дело сотрудника… В конце концов, все мы были молоды… Ты можешь… В смысле Вы можете идти…

— Ваше великодушие не знает границ господин Лише! — патетично воскликнул Жан-Пьер. — Поистине, вы даже не можете себе представить, как я благодарен вам за проявленное в отношении меня понимание! Большое вам человеческое спасибо! — Жан-Пьер поклонился.

— Ну ты это! — видя что над ним откровенно издеваются Лише вновь вспыхнул, но совершив над собой волевое усилие продолжил уже спокойней: — В смысле Вы… Как я уже сказал, я вас больше задерживаю… Идите…

— Я покину вас с радостью, но для начала мне бы хотелось услышать извинения.

— Что? — Лише привстал в кресле.

— Извинения. — пожал плечами Жан-Пьер. — В разговоре со мной вы позволили себе перейти на повышенный тон, и использовали в отношении меня оскорбительные термины. А потому если вы не хотите что бы я обратились в комиссию по этике, вам придется принести мне свои извинения. Все просто.

Стройный Лише побагровел. Казалось еще немного и его разорвет от возмущения. И в тоже время находившийся перед ним подчиненный являлся образцом полного, можно сказать дзен-буддистского спокойствия.

— Ну так что, господин Лише? — после затянувшейся паузы Жан-Пьер вновь обратился к начальнику ДЕПО. — Я услышу ваши извинения здесь или в зале суда?

Стройный Лише буравил наглого стажера таким ненавидящим взглядом, что казалось еще чуть-чуть, и на том задымится одежда. Прошло еще несколько секунд, пока наконец губы толстяка скривились и он сдавленно выдавил:

— Извини… Те…

— Право же господин Лише! Что вы там лопочите? Я ничего не слышу! Куда подевался ваш прекрасно поставленный, громкий голос?

— Извините… — чуть громче произнес начальник депо.

— Знаете господин Лише! Похоже, что от вашего мощного голоса я слегка оглох! Представляете, я опять не расслышал, что вы сказали! Вас не затруднит повторить это еще раз специально для меня и моего многоуважаемого коллеги Роббера? Будьте так любезны!

Патрис Лише сделал глубокий вдох.

— Приношу свои извинения! В своих высказываниях я был не прав! — выпалил он на одном дыхании, и словно обессилев, рухнул в кресло.

— Извинения приняты, — все так же безмятежно отозвался Жан-Пьер. — И с вашего позволения я мы вас покидаем.

Молодой человек улыбнулся обессилевшему начальнику и развернулся к двери.

— Постой… те… — донесся до его слуха слабый голос толстяка.

Стажер обернулся.

— А как же запись…

— Ах запись! — Жан-Пьер задумчиво повертел в руках диктофон. — Пожалуй, я сохраню ее, в качестве залога наших дружеских отношений, а так же мирной рабочей атмосферы в бригаде в целом… И если вы будете вести себя благоразумно по отношению ко меня и другим ваших подчиненных, то я так и быть не стану ее обнародовать. Всех благ месье!

Вдоволь отсмеявшись, старый обходчик посмотрел на стажера.

— Д-а-а-а, парень… Дал же ты ему пинка под зад! Не удивительно, что с тех пор стройный Лише стал вести себя тише воды ниже радаров! Те кто не знает причин таких кардинальных перемен, до сих пор удивляются! Может тебе и не стать первоклассным обходчиком, но пожалуй из тебя выйдет отличный юрист! Это-точно! — Роббэр некоторое время что-то обдумывал, а за тем добавил.

— Однако кое в чем ты все-таки не прав… Я имею в виду, что у нас тут нет ничего такого, как ты выражаешься «необычного»… Очень даже есть! Просто не все про это знают, и не все это видели, а кто видел так и не каждому рассказывает… Так-то парень.

Стажер лишь отмахнулся.

— Байки про гигантских крыс я еще до устройства на работу тысячу раз слышал, и сразу скажу — никогда в них не верил. Так что если ты имеешь ввиду это…

— Да какие к черту крысы! — сердито воскликнул Роббэр. — Скажешь тоже! Нет, парень… Тут речь о другом…

Жан-Пьер посмотрел на наставника и во взгляде его молодых глаз мелькнула искра поддельного интереса.

Старый обходчик усмехнулся. Парень пытался держаться в своей любимой манере снисходительного всезнайки, но по тому каким азартом зажглись его глаза Роббэр понял, что его слова попали в цель.

— Все то тебе расскажи, — проворчал старый обходчик, словно бы желая свернуть тему, а на деле лишь желая еще больше разжечь интерес молодого стажера. — Придет время, сам все узнаешь.

Произнеся это, Роббэр повернулся и зашагал дальше. Его расчет оказался верным — не успел он сделать и десяти шагов как его нагнал Жан-Пьер, на лице которого не осталось и тени той равнодушной отстраненности, которая так раздражала старого обходчика все это время.

— Месье Роббэр! Но почему я должен узнавать, что-то сам, если вы можете мне это рассказать? В конце концов, вы мой наставник, и это входит в вашу работу, меня просвещать! — с почти детским негодованием задал вопрос парень, и старый обходчик с трудом сдержал улыбку.

— Почему, почему… — все так же ворчливо ответил он, словно досадуя на непонятливость Жан-Пьера. — Да потому что ты меня слушаешь в пол уха! Я вообще порой не знаю где ты витаешь, когда я тебе что-то говорю! Отсюда я делаю вывод, что все что я рассказываю тебе не интересно!

— Это не правда! — запальчиво воскликнул Жан-Пьер. — Если у вас есть что-то по интересующей меня тематике, я вас с радостью выслушаю!

— Вообще то, мне нужно что бы ты внимательно слушал меня всегда, а не только тогда, когда дело касается того, что тебе интересно! — произнес Роббэр остановившись и посмотрев на парня.

Тот тоже встал рядом, и почесав затылок, словно нехотя произнес.

— Я вас понимаю Роббэр… Возможно я сейчас я не лучший стажер и до сих пор не оправдал ваших надежд… Но честное слово я обещаю исправиться! Отныне, что бы вы не сказали, я буду внимать каждому вашему слову!

Произнеся это парень поднял ладонь, словно говоря слова клятвы. Этот жест так позабавил старого обходчика, что-тот не смог сдержать улыбки.

— Ладно, ладно… Будет считать, что я тебе поверил… Но сперва докажи свои слова на деле! То место, о котором я хочу тебе рассказать находится не далеко от сюда, как раз по ходу нашего движения. Ступай первым. Если по дороге не пропустишь ни одной неисправности, то я расскажу тебе все, что ты хочешь услышать.

— Без проблем! — отозвался Жан-Пьер, и бодро зашагал вперед.

Вздохнув и покачав головой, старый обходчик последовал за ним.

Примерно через пол часа пути, в течении которого преобразившийся стажер проявлял чудеса бдительности, и лично выявил, и устранил несколько мелких неполадок, они показались возле развилки двух тоннелей. Первый тоннель был широким, по его стенам тянулись линии проводов, и именно череде него проходила железная дорога по которой сейчас шли обходчики. Второй был раза в два уже и шел под уклоном вниз. Ни проводов ни рельс бегущих по его основанию Жан-Пьер не заметил, и это его несколько удивило.

Видя его озадаченный вид Роббэр произнес:

— Перед тобой технический тоннель, точнее его часть, который относится к старому парижскому метро, и который был прорыт еще до первой мировой войны.

Жан-Пьер удивленно присвистнул.

— Это в каком же году? — задали он вопрос с интересно осматривая выложенные потерпевшим кирпичом сводчатые своды старого тоннеля.

— На сколько я помню, то конкретно этот тоннель прорыли в одна тысяча восемьсот девяносто втором. Если ты обратил внимание, то все современное парижское метро проходящие через исторический центр города залегает на достаточно не большой глубине, и как правило проходит четко под улицами расположенными на поверхности.

Так вот этот тоннель, и заброшенная станция, к которой он ведет, живое свидетельство провальной попытки прокладывать линии на большей глубине.

— Заброшенная станция? — Жан-Пьер обернулся, и вперил в обходчика горящий интересом взгляд.

— Да, заброшенная станция, или как сейчас модно стало говорить станция-призрак… Впрочем, ее толком даже и не достроили, — продолжил свою речь Роббэр, так что она никогда не эксплуатировалась, и не имеет связей с поверхностью. Единственным способом на нее попасть, является этот тоннель. В принципе, раньше все тоннели парижского мерно были такими же узкими. Это в последствии произошло их расширение до сегодняшних размеров, но так как этим путем ни кто не пользовался, то он сохранил свой персональный вид почти без изменений.

— И почему не достроили ту станцию?

— Официально проект строительства линии на такой глубине признали не выгодным, из за того что станция оказалась ниже уровня залегания грунтовых вод, из за чего, на определенном этапе строителям пришлось бороться с постоянным подтоплением. Сейчас с этим борются насосы, но тогда сам понимаешь, техники было мало и это являлось серьезной проблемой.

— А не официально?

Роббэр задумался.

— Тут больше слухов, все-таки больше ста лет прошло… Вроде как, там при строительстве наткнулись на фрагменты, каких то совсем древних подземных сооружений… И, вроде как, случился там, какой-то ужасный несчастный случай, приведший к гибели большого числа рабочих…

— Что же произошло?

— Да черт его знает!

Роббэр пожал плечами. — Паника там была… Что-то вроде массового психоза…

— Это как это?

— Ну… Скажем так, те пять человек из пятидесяти, кто смог оттуда выбраться живым все враз поседели… Да и мозгами поехали. Хором, какой-то бред несли, каждого шороха пугались… Короче в дурку их потом упекли на лечение, что дальше с ними стало, не знаю… Я ведь архивы не читал, мне вот так же как тебе все в свое время рассказывали…

— Так что там на самом деле произошло? — с замиранием задал вопрос стажер.

— Ну, если верить официальной версии, в тоннеле скопился какой-то ядовитый газ, и произошло массовое отравление… Тот, кто не успел надышаться им в большом количестве, тронулся мозгами, остальные погибли… — Роббэр замолчал, задумчиво глядя в темноту тоннеля. — Только вот тела погибших так и не были найдены… Правда, это удалось худо-бедно списать на крыс…

— На крыс?

— Ну надо же было как-то объяснить исчезновение такого количества трупов. — пожал плечами Роббэр.

— Ясно… И что было со станцией дальше?

— А дальше работы свернули. Естественно закапывать станцию обратно никто не стал. Тоннель перегородили символической баррикадой и больше с ним ничего примечательного не происходило целых пятьдесят лет пока… — старый обходчик сделал драматическую паузу.

— Пока что? — нетерпеливо спросил Жан-Пьер.

— Пока в 1942 году в нем полным составом не исчез целый взвод СС, который преследовал пятерых бойцов французского сопротивления.

Псы рвались с поводков, оглашая гулкое пространство большой-тоннельной развязки своим яростным лаем.

Колонна солдат разместилась вдоль железнодорожного полотна, ожидая сигнала к движению. Высланный вперед небольшой отряд разведки, который должен был определить в каком именно направлении ушли бойцы сопротивления, все ещё не вернулся, а потому уставшие от многочасовой погони солдаты использовали эту краткую паузу для отдыха.

Командир взвода оберштурмфюрер СС Отто фон Браун был мрачен. Не смотря на то, что он находился в плановом увольнении, час назад его разбудили прямо посреди ночи, тем самым вырвав из объятий красавицы парижанки Моник, и после чего он в спешном порядке был вынужден прибыть к месту несения службы. На улице стояла зима 1942 года, хотя по погоде этого особо заметно не было, климат здесь был значительно мягче, нежели на проклятом восточном фронте, откуда фон Браун прибыл два месяца назад для прохождения реабилитации после полученного осколочного ранения.

Впрочем, мягче был не только климат, но и местный народ. В отличие от проклятых «иванов», французы не горели желанием быть стертыми с лица земли в тщетной попытке противостоять победоносному шествию легионов Рейха, и сдались на милость победителей почти сразу. Разумное решение. Однако, именно из-за того, что лягушатники сдались почти без боя, в глазах бывалого вояки фон Брауна, они на всегда опустились до уровня подножной плесени, и, каждый раз, когда на улицах города он встречал толпы ликующих парижан, радостно приветствующих своих захватчиков, сердце его наполнялось презрением. Однажды, когда какой-то торгаш, возле лотка которого он остановился, чтобы купить подарок для Моник, видимо, чтобы польстить человеку в офицерской форме, после того как покупка была совершена, на прощание отсалютовал фон Брауну традиционным жестом «гитлеровского приветствия». В этот момент оберштурмфюрер не удержался и плюнул в лицо подхалима.

При воспоминании об этом лицо Отто исказила гримаса отвращения. Мерзкие лягушатники делали все, чтобы услужить оккупантам, всем своим видом проявляя лояльность. Они даже самостоятельно переловили всех евреев, так, что немцам осталось только погрузить тех в товарные вагоны и отправить по концлагерям… Но эсэсовец знал, что на самом деле, за их лживыми улыбками прячется скрытая злоба. Лишь только страх за свои теплые дома и размеренную жизнь не дает ей выплеснуться наружу!

Мысли офицера вернулись к Моник. Прекрасная парижанка пленила его сердце две недели назад, и с тех пор делила с ним постель, наполняя уютом стены его служебной квартиры. Он даже ловил себя на мысли, что когда эта война, наконец, закончится, то вполне возможно сделает ей предложение… Конечно она не немка, но и не относится к презренной категории untermensch, так что его репутация не пострадает. Единственный червь сомнения, периодически не дававший покоя душе Отто, был вызван все теми же мыслями о тотальном двуличии французов. Ведь могло быть так, что на самом деле его прекрасная Моник не любит его и находится с ним только ради его положения и блестящих перспектив.

Такие мысли неизменно портили ему настроение, и он старался гнать их прочь. Иногда это поучалось легко, но иногда он часами не мог найти себе место, и ему казалось, что лучшим выходом для него была бы вторичная отправка на восточный фронт… По крайней мере, там ему бы стало не до всяких глупых размышлений…

Россия! Воспоминания, оставшиеся у Отто после возвращения оттуда, до сих пор не давали ему нормально спать по ночам. В отличие от лягушатников русские, даже в самых безнадежных ситуациях, дрались с неистовым, можно сказать, фанатичным остервенением, и многие из друзей Отто, с которыми он благополучно завоевал практически всю Европу, остались лежать на бескрайних полях этой дикой страны… В памяти фон Брауна навсегда остался русский солдат, подаривший ему шрам на левой щеке… Этот момент эсэсовец помнил как сейчас… Его рота только что успешно отбила контратаку русских, пытавшихся вырваться из окружения. Где-то вдали ещё грохотал бой, но на участке Отто воцарилось временное затишье. Недалеко от него догорал подбитый русский танк. Машина была объята пламенем, и, занявшему рядом с ней позицию, Отто в голову не могло прийти, что внутри остался кто-то живой… Однако, неожиданно крышка люка распахнулась, и перед удивленными глазами эсэсовца возник русский солдат. Лицо его частично обгорело, частично было залито кровью… Он двигался медленно, и в своей неспешности напоминал мертвеца выбирающегося из могилы, впрочем, фактически так оно и было… Но не это поразило фон Брауна, который к моменту русской кампании успел повидать немало крови и смертей… Нет. Самым страшным был его взгляд… Глаза израненного танкиста излучали такую дикую ненависть, что успевший многое испытать оберштурмфюрер неожиданного для себя застыл, словно парализованный их холодными огнем… На секунду ему показалось, что время вокруг вдруг замедлило свой бег… Звуки боя отступили, и в образовавшейся вязкой тишине Отто безмолвно смотрел в глаза своего врага. Что произошло с ним в тот самый момент, и почему он не выстрелил сразу, фон Браун объяснить так и не смог…

Однако это промедление чуть было не стоило ему жизни, так как то, что в обожженной руке у танкиста зажат пистолет, оберштурмфюрер заметил слишком поздно. Русский выстрелил, и левую щеку эсэсовца обожгло огнем. Упав на спину, немец вскинул автомат и выпустил в танкиста длинную очередь на весь магазин. Расстояние было небольшим, и большая часть пуль Отто нашла свою цель, заставив тело танкиста безвольно обмякнуть.

Позже, когда бой был окончательно завершен, оберштурмфюрер, которому санитар на скорую руку наложил швы, словно повинуясь какому-то странному наитию приказал вытащить из люка труп убитого им русского, и был поражен увиденным… Перед ним на земле, перепахной разрывами снарядов и гусеницами танков, устремив остекленевшие глаза в затянутое дымом небо, лежал совсем молодой парень на вид не старше восемнадцати лет… Без обеих ног…

Воспоминания Отто были прерваны появлением подчиненного.

— Господин оберштурмфюрер! Собаки взяли след! Они скрылись в старом тоннеле, наш проводник говорит, что из него нет выхода! Крысы сами загнали себя в угол! Они в западне!

Молодой человек носящий погоны гауптшарфюрера выглядел возбужденным, глаза его радостно горели. Видимо в отличие от Фон Брауна, вся эта беготня по грязным тоннелям посреди ночи его только забавляла. Отто было двадцать семь лет, но на фоне этого пышущего кипучей энергией и энтузиазмом юного эсэсовца он вдруг ощутил себя чуть ли не стариком. А ведь еще совсем недавно и он был таким же… Когда все изменилось? Впрочем, фон Браун знал ответ. Восточный фронт разделил его жизнь на ДО и ПОСЛЕ… Вернувшись оттуда, он стал другим, и теперь взглянув в глаза любому солдату по одному ему понятному признаку мог безошибочно определить участвовал ли тот в настоящей войне или нет…

И молодой эсэсовец, стоящий сейчас перед ним, относился к числу последних. Именно потому, беготня за жалкой кучкой партизан, казалась ему настоящей боевой операцией… Фон Браун вдруг представил, как бы сейчас выглядел этот бравый воин, если бы оказался вместе с ним в заснеженном поле России, когда их батальон, совершающий передислокацию, застала в врасплох и безжалостно разутюжила русская артиллерия. Наверно бы не так улыбался, подумал Отто, но в слух произнес:

— Прекрасно, Вольф. Давайте покончим с этим. Наша прогулка слишком затянулась. Прикажите солдатам действовать осторожно. Загнанные в угол крысы бывают весьма опасны. Нам ни к чему лишние потери.

— Ya vol! — отсалютовал подчиненный и топая сапогами умчался в начало колонны на ходу выкрикивая команды. Взвод пришел в движение, и вскоре вся колонна полным составом двигалась по узкому уходящему вниз тоннелю. Продвижение шло не слишком быстро. Не желая напороться на оставленные партизанами взрывоопасные «подарки», Отто выслал вперед небольшую группу саперов, и как оказалось не зря: уже через двадцать метров те обезвредили «растяжку».

И хотя больше никаких оставленных бойцами сопротивления сюрпризов им так и не встретилось, фон Браун предпочел не менять тактики движения на всем участке пути через тоннель. Если проводник не врет, и брошенная станция, к которой они сейчас двигались, не имеет других выходов. Рисковать людьми ради спешки не стоило. Ближе к месту назначения, тоннель перестал углубляться, зато оказался залит холодной водой, доходящей до колен. Вода моментально залила сапоги, впившись ледяными иглами в ноги, что не улучшило и без того скверное настроение фон Брауна.

Вода сбивает запах… Видимо спасающиеся бегством повстанцы почувствовали исходящий из тоннеля дух застоявшейся влаги, и решили таким образом сбить собак со следа…

Кстати о собаках… С ними творилось, что-то странное… Если раньше, они рвались вперед, то оказавшись в залитом водой тоннеле их поведение кардинально поменялось… Едва ступив в воду, животные начали проявлять беспокойство, и чем дальше, тем сильнее. Но если в начале они просто скулили, то теперь, когда до заброшенной станции остался совсем небольшой остаток пути, людям приходилось тащить их вперед фактически силой. Подобное поведение псов оберштурмфюреру совсем не нравилось.

Наконец тоннель закончился, и взвод вышел на территорию заброшенной станции. Лучи фонарей выхватывали из темноты фрагменты стен, с частично отвалившейся плиткой, резные колонны образующие между собой арочные пролеты с покрытой плесенью лепниной, но осветить всю территорию были не в силах.

Солдаты спешно занимали укрытия, ожидая, что загнанные в ловушку партизаны в любую секунду откроют по ним огонь, однако прошло достаточно времени но противник так и не проявил никакой активности. И вообще… На станции царила, какая-то странная, зловещая тишина, которая словно давила на сознание, заставляя стараться производить как можно меньше шума… Даже собаки, которые до этого с ума сходили, теперь лишь тихо скулили и жались к ногам хозяев.

Взобравшись на платформу станции и заняв позицию за одной из колонн Отто напряженно вглядывался в расстилающуюся впереди тьму… И чем дольше он тут находился, тем больше это место ему не нравилось. К тому же поведение собак свидетельствовало о том что, здесь явно что-то не чисто и дело скорей всего не в партизанах…

Но тогда в чем?

На этот вопрос офицер ответить не мог.

— Гауптшарфюрер… — фон Браун подозвал к себе подчиненного, не столько из за того что он сейчас в нем нуждался, сколько из за внезапно возникшего странного желания услышать собственный голос, и когда тот приблизился, с ухмылкой заметил что лицо молодого эсэсовца уже не излучает того оптимизма, которым оно пылало пол часа назад.

— Что вы думаете на счет всего этого? — спросил Отто.

— Я думаю, они затаились, желаю подпустить нас поближе, господин унтерштурмфюрер, — произнес Вольф. Говорил он четко, но при этом как то уж слишком тихо. Видимо гнетущая атмосфера этого места передалась и ему.

— Проводник говорит что не смотря на то, что станция не достроена, там, — эсэсовец указал вперед, — есть еще небольшой тупиковый участок тоннеля. На нем они нас скорей всего и поджидают… Нас сорок человек, их пятеро… На открытом пространстве станции у них нет шансов, а потому им выгодно, что бы мы вошли в узкий тоннель…

Фон Браун задумчиво кивнул. Тот расклад, что обрисовал ему Вольф, он понял и сам. Пока у партизан была возможность двигаться, они предпочитали отступать, теперь же оказавшись в тупике им волей не волей предстоит вступить в бой. В вероятность того что эти люди сдадутся в плен оберштурмфюрер не верил. Участь, которая ждала их в этом случае в застенках гестапо, которое кстати имело в Париже свою штаб-квартиру, была бы на много хуже быстрой смерти в бою. Нет, сейчас повстанцы готовятся к своему последнему сражению, и хотят навязать его «на своем поле». Возможно, им бы это удалось, не знай Отто о том, что-тоннель в котором они прячутся ни куда не ведет. Продолжая преследование его взвод вошел бы в узкое пространство, и оказался бы под плотным огнем, так что потери вполне могли бы быть весьма большими. Но партизаны не учили, что у отряда фон Брауна есть проводник, а значит игра будет вестись по его правилам.

— Думаю нам следует избегать лишних потерь. — задумчиво произнес немец. — Пусть саперы заминируют тоннель. За тем для проформы предложим им сдаться. После того как они откажутся, взорвем выход из тоннеля предварительно закидав его внутреннее пространство гранатами.

— Но господин оберштурмфюрер… Как мы сможем быть уверены, что после взрывов ни кто из них не уцелеет? Мы ведь не увидим тел…

Фон Браун как то странно посмотрел на подчиненного.

— Вам нужны тела в качестве доказательств гауптшарфюрер? Может быть, вы желаете после взрывов заняться раскопками завалов?

— Нет, но…

— Или может быть хотите возглавить самоубийственную лобовую атаку в узком пространстве? Желаете вести людей на смерть, не считаясь с потерями? Вы этого хотите?

— Ни как нет господин оберштурмфюрер…

— Тогда выполняйте приказ.

Молодой эсэсовец хотел было что-то сказать, но внезапно со стороны тоннелей донесся странный звук подобных которому Отто слышать не приходилось. Впрочем этот звук он предпочел бы не слышать никогда…

Словно нестройный рев сотен оркестровых труб слился в единую какофонию хаоса… Было в нем что-то, от чего волосы на голове фон Брауна вдруг встали дыбом. Рассредоточенные по станции солдаты растерянно смотрели на своих командиров, и во взглядах многих из них читался плохо скрываемый страх. Их учили воевать с людьми, но этот звук… В нем было, что-то на столько на столько иррациональное… На столько не человеческое, что даже закаленный в боях разум Отто, сейчас желал одного — бросить все и бежать… Бежать прочь от этого проклятого места, этого жуткого рева и… Того что его издало…

Звук прекратился так же внезапно, и на станции вновь воцарилась тишина…

— Проводника сюда… — коротко отдал приказ фон Браун надеясь что ни кто не заметит того как предательски дрожит его голос. Двое солдат подтащили к нему пожилого француза. Тот был на столько напуган, что не мог самостоятельно идти и двум дюжин эсэсовца приходилось удерживать его под руки. Француз робко прятал взгляд, не решаясь взглянуть в глаза офицера, что вызвало в Отто очередной приступ брезгливости.

— Что ты знаешь про эту станцию, — задал вопрос фон Браун. — Из нее действительно нет других выходов?

— Нет месье офицер! Никаких! Когда ее строили, наткнулись фрагменты каких то старинных катакомб, но они полностью были затоплены водой… Так что по ним ни куда не уйти…

— А этот звук… Что это было?

— Святая Мария! Если бы я сам знал, господин офицер… — старик перекрестился. — Но я не имею не малейшего понятия… Клянусь!

Фон Браун с минуту размышлял. Конечно, он слышал об экспериментах с ультразвуком… И о том, что подвергшийся длительном ультразвуковому воздействию человек способен испытывать различные не контролируемые эмоций, в том числе и страх. Но то что эти исследования стали основой для создания, какого либо оружия… Нет, ни о чем подобном Отто слышать не довелось. Хотя это еще не означало, что таких приборов не существует. Возможно, его создали русские или даже американцы, и забросили французскому подполью для испытаний…

Эта версия выглядела убедительно. Фон Браун спрыгнул с платформы, и взяв проводника за шкирку, решительно поволок его по направился к противоположному концу станции, с шумом разгребая воду ногами. Лучи фонарей всего отряда сейчас свелись на нем и достаточно не плохо освещали путь. Старик постоянно спотыкался, и бормотал что-то не разборчивое, но решительно идущий вперед оберштурмфюрер не позволял ему окончательно упасть.

Оказавшись перед темным зевом тоннеля эсэсовец втолкнул в него проводника, и когда тот, пробежав по инерции пару метров растерянно обернулся, сказал:

— Иди к своим дружкам! Cкажи им, что ни какими новомодными игрушками они нас не напугают! И если через три минуты они не выйдут с поднятыми руками, мы взорвем тоннели и похороним их заживо!

— Но господин офицер… Они же убьют меня как предателя!

Вместо ответа Отто достал из кобуры Luger P.08 и спокойно сказал.

— Значит как говорят у вас французов c'estlavie! Или ты предпочитаешь что бы это сделал я?

На лицо старика легла серая тень обреченности. Ничего не сказав он молча развернулся и побрел в темную глубину тоннеля.

Взобравшись на перрон Отто наблюдал, как тот удаляется, растворяясь во мраке, когда произошло что-то не понятное… Еще секунду назад медленно идущий проводник вдруг остановился, словно силясь разглядеть, что-то впереди себя, и вдруг издав какой-то сдавленный крик резко провалился под воду, словно угодив в яму. Вместе с этим вновь пришел ЗВУК… И на этот раз он был гораздо сильнее… Звук врывался в голову, разрывая сознание и наполняя тело неистовой болью. В какой-то момент фон Браун обнаружил себя стоящим коленях и зажимающим уши руками. Не успел он оправила от шока, когда в той стороне, где остались его солдаты, послышались отчаянные крики и началась хаотичная стрельба.

Лучи фонарей больше не светили в одну точку. Теперь они хаотично метались из стороны в сторону. Шальные пули выбили крошево над головой эсэсовца и фон Брауна поспешил укрыться за одной из колонн. Он пытался разглядеть что происходит, с его отрядом, однако сделать это со своего положения ему ни как не удавалось.

Все что он мог видеть и слышать сейчас, это хаотично мечущиеся лучи фонарей, вспышки выстрелов, грохот которых смешивался с душераздирающими людскими воплями…

И вдруг в один момент все стихло…

Ни стрельбы, ни криков… Тишина… И в этой тишине Отто отчетливо ощутил, как неистово колотится в груди его сердце… А еще почувствовал страшный смрад… Зловоние было таким сильным, словно он оказался посреди огромного скотомогильника.

Фон Браун вытащил из кармана небольшой фонарь, и включив его осторожно выглянул из за укрытия… Луч фонаря устремился во мрак, но его слабых сил хватало только для того что бы развеять тьму лишь на несколько метров вперед. Дальше все продолжало тонуть в непроглядной темноте.

— Гауптшарфюрера Вольф? — позвал Отто, но ответом ему было лишь эхо, отразившееся от стен заброшенной станции.

— Кто ни будь! Эй!

Сжимая в одной руке фонарь а другой пистолет немец встал и сделал пару неуверенных шагов вперед…

Ничего.

Страх… На войне фон Брауну пришлось многое о нем узнать, и научиться его контролировать… Однако то, что он испытывал сейчас ни шло ни в какое сравнение с пережитым им ранее.

— Эй! Кто здесь?! — в очередной раз крикнул фон Браун чувствуя как покрывается холодным потом, когда внезапно раздавшийся звук шагов бегущего человека заставил его содрогнуться. Через несколько секунд в свете фонаря возникла фигура гауптшарфюрера, бледного как мел с перекошенным от ужаса лицом. Рот его то открывался, то закрывался, словно он хотел закричать, но при этом не мог произнести ни единого звука.

Внезапно тьма над головой бегущего человека как будут то обрела плоть и откуда то со стороны невидимого во тьме потолка станции к эсэсовцу быстро потянулось что-то черное… Что именно это было, Отто разглядеть не успел, так как в следующий миг тело младшего офицера оторвалось от пола, и неведомое нечто уволокло его куда то на верх… Не в силах поверить в увиденное оберштурмфюрер Отто фон Браун медленно поднял свои взгляд к потолку…

И закричал…