Глава 13. Ангельская песнь геенны
С утра поднялся резкий северо-восточный ветер, и, добираясь до старой мельницы у реки, кузины успели промерзнуть до костей. Изабель со вздохом облегчения закрыла за собой дверь, и помещение моментально погрузилось в полумрак. На небе, кусочек которого просматривался сквозь крошечное окошко, сверкнула молния. Девушка невольно вздрогнула. Гроза всегда страшила ее.
– Ну и день! Лучше бы мы, Мадо, остались дома, в тепле, чем идти сюда, чтобы перекусить на старой мельнице, да еще в дождь! Взбредет же тебе такое в голову!
– Дорогая, тебе надо развеяться! Подумаешь, дождь! Я решила вытащить мою Спящую красавицу из хрустального гроба, и я это сделала!
– Мадо!
– Ну, может, не из гроба… Но ты и вправду бледненькая. Вот увидишь, свежий воздух пойдет тебе на пользу.
Изабель посмотрела на пыльный пол (сюда с осени не заглядывала ни одна живая душа) и поморщилась.
– М-да… Можно подумать, здесь воздух очень свежий!
Мадлен не обратила внимания на язвительные слова кузины. Она что-то искала в корзине.
– Надо же! Забыла стаканы!
– Будем пить из горлышка.
– Ну нет, я за ними схожу. А ты оставайся тут и все приготовь. Я скоро!
– Мадо, не ходи! До дома далеко, а ветер такой сильный! Мы прекрасно обойдемся без стаканов, говорю тебе!
Но Мадлен уже выскочила на улицу. Изабель подошла к двери и какое-то время смотрела, как кузина бежит, вжав голову в плечи, под порывами ветра и первыми каплями дождя.
– Вот несчастье! Подумаешь, нет стаканов! Можно было обойтись и без них, да и без этого пикника тоже, тем более в такую собачью погоду! Если польет как из ведра, она вообще не сможет вернуться и мне придется сидеть тут и дожидаться, пока гроза закончится!
Изабель пнула дверь ногой, и она захлопнулась. От сотрясения над полом поднялось облачко белой пыли. Сердито бормоча себе под нос, девушка схватила стоявшую у двери метлу и принялась подметать. Не расстилать же скатерть в такой грязи, верно?
Когда с уборкой было покончено, Изабель притянула к себе корзинку. И стоило ей запустить руку под салфетку, как внутри что-то звякнуло. Стаканы оказались на месте!
– Ох, Мадо! Не я одна витаю в облаках…
Расстелив скатерть, она выложила еду, присела на колоду и стала ждать. Через пару минут едва слышный шорох привлек ее внимание. Он доносился из дальнего, самого темного угла комнаты. Наверное, какая-нибудь мышка решила, не дожидаясь приглашения, поучаствовать в пиршестве? Изабель прислушалась. Шорох повторился.
– Ах ты, маленькая воровка! Сыра я тебе не дам, даже не мечтай!
Девушка взяла метлу и стала подкрадываться к большому ларю, в котором в сезон хранилась мука. Новая молния на мгновение осветила комнату. Изабель застыла от изумления. Одновременно с раскатом грома из тени вышел человек. Она вскрикнула, и Александер бросился к ней:
– Dinna fear, Isabelle! Это я.
– Александер? Но как?..
Он остановился в метре от нее и смущенно кашлянул. Изабель пребывала в смятении. Она не знала, что и думать. Как здесь очутился Александер? И Мадлен, которая настояла на пикнике именно сегодня, а потом вдруг взяла и убежала… Выходит, они все это нарочно подстроили? И вдруг вся горечь разочарования, копившаяся в девушке на протяжении последних недель, всколыхнулась, едва не задушив ее. Изабель схватила метлу и замахнулась.
– Ах ты, гад! Юбочник, бабник проклятый! Тартюф в юбке! Ромео паршивый! А ну, проваливай отсюда! Видеть тебя не хочу, Александер Макдональд! Мало ты надо мной поиздевался? Я в тебя влюбилась, как дура, а ты надо мной насмехался? Свин похотливый! Получай!
Метла шаркнула об пол, поднимая тучу пыли. Александер увернулся и отпрыгнул в сторону. Изабель выглядела так комично, что он не смог сдержать улыбку. Девушку же это рассердило еще больше: размахивая метлой, она стала наступать так активно, что скоро загнала его в угол. Изабель на мгновение застыла в нерешительности, и шотландец этим воспользовался, чтобы отнять у нее «оружие». Это получилось на удивление легко, но ярость девушки только усилилась.
– Ты мерзкий тип, Александер! – выкрикнула она и подалась вперед в попытке расцарапать ему лицо. – Гнусный, мерзкий, подлый! Я никогда не прощу, как ты со мной поступил!
Осознав наконец тщетность своих атак, она одернула юбку, пнула ларь и, сделав круг по комнате, в облаке мучной пыли ринулась на улицу. Ей хотелось оказаться дома, в своей комнате, в своей постели. И никогда, никогда больше не видеть человека, который так жестоко посмеялся над ее чувствами…
– Изабель!
Струи дождя хлестали ее по лицу, ветер заглушал призывы Александера.
– God damn, Isabelle!
Молодой человек догнал ее и схватил за руку.
– Отпусти! Иди к этой своей… подружке! Она… Ай!
Он заломил ей руку и обхватил за талию, чтобы на этот раз она не смогла убежать. На небе то и дело появлялись росчерки молний, пейзаж в свете дождливого дня казался совсем серым. Изабель перестала отбиваться – просто стояла и кусала губы от злости. Но, как оказалось, это была минутная передышка перед новой бурей: девушка разразилась такой отборной бранью, которая заставила бы покраснеть даже Перрену. Ледяные капли дождя падали ей на лицо, стекали по щекам и по шее.
– Och! Isabelle, ’t is enough! – крикнул Александер и потащил девушку обратно к мельнице.
Закрыв дверь, он прислонился к ней спиной и посмотрел на Изабель, которая, чертыхаясь, отряхивала намокшую одежду.
– Изабель, не злись, нам надо поговорить.
Звонкий насмешливый смех эхом прокатился по пустой комнате. Александер закрыл глаза – ее холодность показалась ему невыносимой. Повернувшись спиной, чтобы не видеть его, Изабель снова принялась его оскорблять. Он понимал, что она должна была чувствовать, и все равно выслушивать все это было ужасно тяжело. Но настал наконец момент, когда запас ругательств у девушки иссяк.
– Поговорить? Но скажи, о чем? Я знаю, я все видела в тот вечер, и, поверь, мне… не нужны подробности!
Изабель говорила высоким истеричным голосом, и Александер почувствовал, что тоже начинает злиться. Он был готов признать, что поступил дурно, но это не только его вина! В конце концов, это же она не захотела с ним встречаться!
– Я хочу, чтобы ты поняла…
– Я уже все поняла, представь себе!
Она смерила его убийственным взглядом. Александер долго сдерживал себя, но тут его гнев все-таки вырвался наружу. Собираясь на эту встречу, он прокрутил в голове тысячу и один сценарий и, казалось, ко всему был готов. Но предусмотрительность канула в водовороте эмоций. Схватив Изабель за руку, он развернул ее и прижал спиной к ларю. Мучная пыль взметнулась и стала оседать на чепец девушки и ее черное траурное платье. Изабель чихнула, подняла голову и… встретила суровый взгляд сапфирово-синих глаз. Внезапно она испугалась.
– Я тебе не кукла, Изабель Лакруа! И не собака, чтобы ее прогонять, а потом звать, когда вздумается. День за днем я ждал, когда ты пришлешь мне весточку. Ты молчала. День за днем я сдерживался, чтобы не пойти тебя разыскивать, потому что помнил, о чем ты меня попросила. Откуда я мог знать, в чем причина твоего молчания? Я решил, что ты просто…
Последние слова утонули в раскатах грома. Справившись с волнением, Изабель наконец выпрямилась. Сердце в груди забилось быстрее: только сейчас она осознала, как сильно по нему соскучилась и как глупо и эгоистично вела себя по отношению к Александеру в последнее время. Он подумал, что она его разлюбила… А что еще ему было думать? Будучи не в силах выдерживать его пронизывающий взгляд, она отвернулась.
– Алекс, мне очень жаль, что так вышло. Конечно, нужно было послать тебе хотя бы записку и все объяснить. Я много раз пыталась ее написать, а потом решила, что уж лучше самой сходить в «Бегущий заяц». А там я увидела тебя с той женщиной… Это было очень больно и гадко. Ты быстро нашел мне замену…
– Эта женщина, она мне… подруга, ничего больше. Я решил, что больше не нужен тебе, Изабель. А Эмили, она…
– Но разве с подругами катаются под столом у всех на виду? Ну, что ты на это скажешь? Хотя нет, я не хочу ничего знать!
И она заткнула уши. Александер отпустил ее и отступил на шаг. Две крупные слезы прочертили дорожки на измазанных мукой щеках девушки.
– Изабель! By God! I am sae sorry!
– Скверная вышла история…
Дневной свет, похоже, устал бороться с непогодой – комнату потихоньку завоевывали сумерки. У них над головой поскрипывали мельничные крылья, отчего атмосфера в комнате становилась еще более мрачной. Изабель поежилась и шагнула к деревянному ящику, на котором оставила корзинку с едой. Она не знала, о чем говорить и что делать дальше.
– Боюсь, в такую грозу Мадо вернется не скоро. А у тебя наверняка есть еще немного времени…
– До тушения огней еще два часа.
Она сняла мокрую накидку и убрала волосы от лица. Только теперь Александер заметил, что под глазами у девушки темные круги, и про себя поблагодарил Мадлен за то, что она все ему рассказала. Жестом пригласив его присесть, девушка попыталась открыть бутылку вина. Он сел напротив и стал смотреть на нее.
Дожидаться прихода девушек пришлось долго, и все это время Александер мучился сомнениями – уйти или остаться. Дело в том, что ему было боязно встречаться с Изабель. Он опасался, что она подтвердит его опасения. Однако он уже пообещал Мадлен, что придет, так что отступать было нельзя. Он и представить себе не мог, что однажды встретит женщину, которая изменит его жизнь. В ней соединились чувственность Конни, нежность Кирсти, душевная сила Летиции, любовь его матери… Ему не хотелось всего этого лишиться. По правде говоря, она вывернула его душу наизнанку, словно перчатку. А ведь перчатку так легко выбросить, когда в ней пропала потребность…
– Изабель, я хочу знать, испытываешь ли ты ко мне что-нибудь или уже нет.
От неожиданности девушка застыла с поднятой рукой. Он взял у нее бутылку, откупорил и поставил на пол.
– Жаль, что ты сомневаешься в моих чувствах к тебе, Алекс.
– А разве ты не дала мне повод?
Избегая смотреть ему в глаза, Изабель стала перебирать предметы в корзине. А ведь если задуматься, он прав… Вынув на свет божий стаканы, она сделала вид, что внимательно их рассматривает.
– Алекс, я могла бы задать тебе тот же вопрос, – сказала она, бросив на него обвиняющий взгляд.
«Это правда», – подумал Александер, и ему вдруг захотелось превратиться в черепаху и спрятать голову в панцирь.
– Что бы ты там ни думала о том, что видела тогда в трактире, но между нами с Эмили ничего такого нет!
Он ждал, что она на это скажет. Но Изабель молча прикусила губу, взяла бутылку и стала наливать вино в стаканы.
– Лучше бы ты сразу у меня спросила и получила ответ. А ведь у тебя и так было большое горе, я знаю. Твоя кузина, спасибо ей, все мне объяснила.
– Значит, это Мадо устроила нашу встречу? – горько усмехнулась Изабель. – Просто мне не хотелось огорчать тебя своей печалью. Когда женщина все время плачет, это быстро надоедает.
– Нет ничего странного в том, чтобы оплакивать смерть родного человека. Неужели ты правда думаешь, что я мог отнестись к этому по-другому?
– Не знаю. Наверное, я так и думала…
На самом деле Изабель не стала писать Александеру и искать с ним встречи совсем по другой причине, о которой она предпочла промолчать. Девушка в несколько глотков выпила свое вино и подала стакан, чтобы он его снова наполнил. От алкоголя по телу разливалось такое приятное тепло… Прошло много минут. Вокруг ветхой мельницы по-прежнему бушевал проливной дождь.
– Очень жаль, что твой отец умер. Изабель, мне правда жаль…
Девушка всхлипнула, сдерживая слезы. Она опустошила второй стакан и потребовала еще.
– До сих пор не верится, что я больше никогда его не увижу… Господи!
Она отпила глоток и разразилась рыданиями.
– Iseabail, a ghràidh… – прошептал Александер, приближаясь и осторожно обнимая ее за плечи.
Девушка прильнула к нему, щекоча его лицо своими волосами, от которых исходил такой знакомый аромат. Испытав огромное облегчение, Александер легонько поцеловал ее в лоб и закрыл глаза. С каким удовольствием он снял бы этот проклятый чепец и погладил ее по золотистым, мягким как шелк волосам! Как ему хотелось почувствовать обращенную к нему любовь этой женщины!
– О, Алекс! Я осталась совсем одна! Теперь, когда отца нет, что со мной станет?
– Ты не одна, Изабель. Я с тобой.
Образы сменяли друг друга перед его мысленным взором. Живые люди, горы трупов… Слова Изабель об отце напомнили, насколько все в этом мире хрупко и переменчиво. Однажды смерть придет и за ними, и это может случиться завтра, а может – через час… Александер решил сосредоточиться на прекрасном моменте, который как раз переживал, чтобы насладиться им сполна. Carpe diem.
Поддавшись своему горю, слегка захмелевшая Изабель рыдала, уткнувшись ему в куртку. Ощущая под подбородком теплую макушку девушки, он тихонько поглаживал ее по спине. Ему хотелось сказать, что он любит ее и хочет увезти далеко-далеко, где они будут счастливы. Но это мечты, реальность же представлялась Александеру совсем по-иному. Поэтому он дал Изабель выплакаться, надеясь, что попутно утихнет и его печаль.
Она успокоилась и теперь только тихо всхлипывала. Александер молчал. Боже, как дороги ему стали эти глаза, которые опускались мгновенно, стоило ему попытаться в них заглянуть, этот нежный розовый румянец, это дыхание, в ритме которого поднималась и опускалась округлая девичья грудь… Догадывается ли она о его мыслях, желаниях? Испытывает ли что-то подобное? Или же настолько наивна, что верит, будто мысли и чувства, которые она в нем пробуждает, исключительно возвышенны и целомудренны? О Изабель, прекрасная, недоступная, невинная!
Но в то же самое время она любит вкусно поесть, любит жизнь со всеми ее удовольствиями. Александер это понял во время тех немногих встреч, которые у них с Изабель были. Он видел, как дрожали от желания ее губы, как они приоткрывались, когда он придвигался поближе. Он чувствовал, как она вздрагивает, когда он прикасается к ней, когда ласки становятся более дерзкими… Потихоньку он приблизил руку к ее лицу. Она не отстранилась. В этот самый миг в душе Изабель происходила ожесточенная борьба. Он готов был в этом поклясться. Эти сжатые пальчики, это учащенное дыхание, эти дрожащие веки… Молния отбросила на кожу Изабель яркий отблеск, и девушка напряглась в ожидании громового раската.
Александер поцеловал ее в щеку. Он так истосковался по ее губам! Они – источник, который утолит все его печали. О Изабель, его танталова мука! Ему хотелось утешить ее, сказать слова, которые ее успокоят. Но помимо добродетельных были ведь и другие резоны… Прекрасно понимая, что пользуется ситуацией, Александер нежно поцеловал девушку в губы.
Изабель почувствовала, что ее куда-то несут, но так и не открыла глаз. Сладковато-горькое дыхание Александера пьянило ее. Большие руки молодого человека обхватили ее за талию, притянули к нему еще ближе. Ария из произведения Баха вдруг зазвучала у нее в голове, заглушая вой ветра, пытавшегося вырвать мельницу из земли и унести в небеса, где они с Александером были бы вольны любить друг друга…
Ласки стали откровеннее, дыхание – еще более прерывистым. Изабель ощущала, как серебряный крестильный крестик буквально обжигает ей кожу, но взгляд, руки и губы мужчины, обращенные к ней, жгли еще сильнее. Она боролась со своей совестью, со своим желанием. Но странное дело – близость грехопадения ее возбуждала. Гореть ей в геенне огненной…
Александер задержался губами возле ее виска, потом прошептал на ухо слова, которых она не поняла. Его ласковый голос придал девушке сил. Когда же он прильнул ртом к ее шее, по телу Изабель пробежала сладостная дрожь. Губы его постепенно опустились ниже, к ложбинке между грудями. Она запрокинула голову. Чепец соскользнул, и волосы блестящим водопадом рассыпались по ее спине и плечам. Александер поднял голову и с минуту смотрел на нее как зачарованный.
– Iseabail, mo nighean a’s bòidhche…
Он провел ладонью по великолепным волосам девушки – длинным, волнистым, отливающим золотом. Никогда прежде он не видел их распущенными. Он много раз представлял их такими, но… Разве можно вообразить себе этот прекрасный поток света, текущий сейчас у него меж пальцев?
Он нашел губы девушки и провел пальцами по атласной коже у самого края декольте.
– Почему ты решила отдалиться от меня?
– Потому что я тебя люблю.
– Любишь и не хочешь видеть?
Это странное противоречие вызвало у Александера улыбку, но он тут же снова стал серьезным, чтобы не дай бог не обидеть ее. Пока его губы исследовали лицо Изабель и ее шею, пальцы прокрались под тонкий батист нательной сорочки и обхватили теплую девичью грудь, которая приоткрылась в вырезе корсета. Изабель ответила глубоким вздохом.
– A ghràidh mo chridhe…
– Алекс, не надо…
Он прижался ртом к ее влажной шее, чтобы помешать вновь обрести связь с реальностью, и потянул за ткань, раскрывая шире корсаж. Она почувствовала, как напрягаются соски от соприкосновения с тканью, которая никак не желала поддаваться. Ей придется заплатить за то, что она делает, и за то, что она позволяет делать ему, потому что… у нее нет ни сил, ни желания противиться. Музыка у нее в голове и сладострастие слились воедино, чтобы возобладать над волей.
– Изабель, может ли быть кара страшнее, чем невозможность любить тебя? В последние дни мне казалось, будто я умер…
Он стал целовать ее веки, щеки, нос. Его ладони легли ей на спину, и он с силой прижал ее к себе. Она вздрогнула от удовольствия, когда его губы нашли приют в глубинах ее декольте. Он прав: нет хуже наказания, чем невозможность любить его душой и телом! Ощущения, которые дарили ей его прикосновения и поцелуи, были воистину колдовскими. Изабель почудилось, что она теряет сознание. Внизу живота трепетали крылышками тысячи бабочек… По телу девушки пробежала сладостная дрожь.
Платье соскользнуло с плеч – Александеру наконец удалось распустить завязки на корсаже. Касание прохладного воздуха заставило Изабель вскрикнуть, и она попыталась прикрыть ладошками свои великолепные полные груди, открывшиеся взгляду молодого человека. Он перехватил ее руки и развел их, нежно прошептав:
– Ты такая… sae beautiful… a ghràidh…
Его сапфировые глаза смотрели с вожделением и обжигали ее тело всюду, куда только устремлялся их взгляд. Несмотря на холод, Изабель было очень тепло. Губы Александера обхватили упругий сосок, и она застонала. По щеке девушки скатилась слеза. Разве это возможно – дрожать от наслаждения и горько плакать при этом? Изабель подумала о Николя. Изменница – вот она кто! Но ведь она любит, любит так отчаянно… Неожиданно Александер подхватил ее на руки. Каменные стены закружились, и через мгновение Изабель поняла, что сидит на деревянном ящике.
– Алекс!
– Tuch! Tuch!
Его руки терзали ее одежду, оголяя ей плечи и ноги. Нетерпеливые и дрожащие, они на своем языке выражали желания Александера. Пока глаза созерцали обнажившееся тело, мужской рот жадно пробовал на вкус все на своем пути – неутомимый, бесстыдный… Изабель не оказывала почти никакого сопротивления. Совесть пыталась до нее достучаться, но ее голос тонул в буйстве ощущений. Словно умудренная опытом куртизанка, она томно изгибалась под прикосновениями рук, которые теперь пытались раздвинуть ей бедра. Снова смежив веки, Изабель отдалась наслаждению, которое доставлял ей этот чарующий танец плоти. Ей вспомнилось, как двигались взад и вперед округлые ягодицы Этьена, как Перрена задыхалась от страсти… и только внезапное осознание, что на самом деле это ее, Изабель, дыхание, заставило девушку открыть глаза.
– Алекс, нет!
Но протест прозвучал так слабо… Их окутывала темнота. Запах их тел заглушил собой все остальные запахи, царившие в старой мельнице. И этот непривычный аромат пьянил не хуже вина. Изабель знала, что собирается совершить непоправимое… и осознание этого доставляло ей удовольствие.
– Изабель, mo ruin, я хочу любить тебя… Let me…
О да! Она тоже испытывала острую потребность в любви, она страстно желала этого всю свою жизнь! Запустив пальцы в шевелюру Александера, девушка притянула его к себе и поцеловала. «Люби меня!» – прошептала она мысленно, в то время как мужские руки уже исследовали самый интимный уголок ее тела. Застонав, Изабель еще крепче зажмурилась, и перед глазами снова замелькали картинки. Она полностью отдалась во власть наслаждения. Этьен с Перреной в кладовой… Они с Александером – в старой мельнице… Она представляла себе столько всего… Как сатана, демоны и другие чудища преисподней пожирают души грешников… Сердце ее внезапно сжалось от страха. Она предприняла последнюю попытку спастись, когда вдруг почувствовала, как что-то теплое и твердое прижимается к внутренней стороне ее бедра – повелевающий скипетр Зла, который обрекает ее на вечные муки…
– Алекс, нет!
– Изабель! Let me love ye…
На каком бы языке он ни нашептывал ей ласковые слова, они действовали на девушку подобно магическому заклинанию – сметали на своем пути все потуги к сопротивлению, сводили на нет попытки высвободиться из его плена. Он полностью подчинил ее себе, она была в его власти… И вот, пока мужской жезл пытался проникнуть меж ее бедер вглубь, в запретную пещерку, Изабель боролась со своими демонами, влекущими ее к геенне огненной, сражалась с собственными противоречивыми желаниями и порывами.
– Алекс!
– Winna hurt long, ma love… winna… O mo Dhia!
Глаза ее расширились от потрясения, с губ сорвался крик. Крепкая рука сжимала ее талию и не давала вырваться. Он был уже в ней. Он двигался внутри нее с силой сдерживаемой и в то же самое время неукротимой, в своем собственном ритме – постанывая, не обращая внимания на ее протесты. Шотландец довершал свое завоевание…
Это случилось быстро и жестоко. Боль разорванного гимена затихала, между тем как другая, более страшная, нарастала и начинала камнем давить на грудь. Из глаз Изабель снова хлынули слезы. Что же она наделала? Что наделала? Она обречена, безвозвратно обречена!
– Sorry, Iseabail, dinna want tae hurt ye. Dinna… – прошептал Александер некоторое время спустя.
Девушка открыла глаза и, тяжело дыша, уставилась в темноту. На окнах громко хлопали ставни – это демоны аплодировали своей победе. Голова Александера лежала у нее на плече, его волосы щекотали ей щеку. Его учащенное дыхание показалось ей почему-то особенно громким. И вдруг Изабель вспомнила о Мадлен. Она ведь могла вернуться в любую минуту! Что, если это произойдет сейчас? Что подумает она об Изабель, эта невольная пособница лукавого?
Чуть высвободившись из мужских объятий, она потянулась к юбке и накрыла ею свой влажный живот. Это движение обеспокоило Александера. Он поднял голову, и взгляды молодых людей на мгновение встретились. Изабель первой отвела глаза. Когда он встал, холод волной окатил ее тело, и она поежилась. Резким движением она вытерла себе лицо.
– Изабель! – ласково прошептал Александер. Вид у него был виноватый.
Будучи не в состоянии выговорить ни слова, она сжалась в комок на ящике. Разум ее пытался вернуть контроль над чувствами и эмоциями и найти для Александера оправдание. Что ж, он получил свое, как это наверняка не раз случалось между ним и той женщиной из трактира! А сколько еще было других дурочек, до нее! Он говорил ей ласковые слова, был с ней нежен, чтобы околдовать, подчинить себе… Она поддалась этим чарам и теперь страшно на него злилась. На себя, впрочем, не меньше.
– Прости меня.
Изабель сидела не шевелясь и плакала. Она ожидала услышать банальные оправдания, что-то вроде «ты даже не попыталась меня оттолкнуть» или «по-моему, тебе даже понравилось». Но ничего такого он не сказал. Эти упреки Изабель обратила против себя самой. В глубине души девушка понимала – она стала жертвой собственного слабоволия, и только.
Добровольная жертва, она сама взошла на костер любви. Ее тело, презрев увещевания разума, ответило на ласки Александера, более того – оно эти ласки поощряло… И все же в последний момент, предшествовавший превращению провинности в смертный грех, ее охватила паника и она попыталась остановить Александера. Но было слишком поздно.
Последним ударом для нее стало выражение лица Александера, с которым он отстранился, вытер ее бедра юбкой, опустил ей подол и отошел. Он будто бы стыдился содеянного… Изабель вскочила на ноги и стала приводить себя в порядок, как будто речь шла не об одежде, а о ее чувствах. Медленно, аккуратно и тщательно она одевалась, расправляла мельчайшие складочки. И все-таки собрать себя воедино у нее не получалось. Некая частичка ее оказалась навсегда утрачена… Изабель медленно повернулась к молодому шотландцу.
– Я… Мне пора возвращаться. Уже поздно.
Он как раз застегивал последнюю пуговицу на куртке и, встревоженно посмотрев на нее, произнес:
– Изабель… I thought… я думал, что…
Вот и пришло время банальных оправданий…
– Пожалуйста, помоги мне собрать посуду!
Сохраняя небольшую дистанцию, они шли к городу в тягостном молчании. В душе обоих бушевала буря, которую нужно было обуздать. Дождь кончился, но ветер не утихал, и на небе время от времени мелькали молнии. Александер набросил свою куртку девушке на плечи, заметив, что она дрожит под своей насквозь мокрой накидкой. Оставшись в рубашке и жилете, он, чтобы согреться, время от времени активно потирал себе плечи.
«Шлюшка! Ты обычная шлюшка, Изабель! Или даже хуже…» – Девушка дрожала от холода. Александер, как и положено хорошо воспитанному мужчине, взялся проводить ее до самого дома. У порога он снова, как воспитанный человек, пожелает ей приятного вечера и отправится рассказывать товарищам, как позабавился с дочкой торговца Лакруа… Мерзавец проклятый! Но ничего другого она и не заслуживает…
Чепец едва держался на голове, а волосы, которые она не стала пытаться под него заправить, раздувал ветер. Но Изабель не было до этого дела. Если придется, она объяснит свою растрепанность плохой погодой. А Мадлен… Вот с кем ей предстоит поговорить по душам! Изабель постепенно склонялась к мнению, что и на кузине лежит часть вины за то, что с ней случилось.
Когда они проходили мимо какого-то забора, совсем рядом залаяла собака. Изабель так испугалась, что едва не вступила в огромную лужу, в которой отражалась показавшаяся из-за туч луна. Александер успел поддержать ее под локоть. Боже, как же ему хотелось обнять Изабель и начать все заново с того самого момента, когда она, изливая свое горе, так доверчиво к нему прильнула!
Отстраненное выражение лица и молчание Изабель огорчали и тревожили его. Он предпочел бы, чтобы она накричала, устроила ему сцену, даже накинулась с кулаками. Он понимал, что потеря девственности для женщины – решающий момент в судьбе, своего рода обряд, открывающий для нее новую жизнь… Так объясняла ему в свое время Кирсти. Девственность – драгоценный дар… И не важно, любила ли девушка того, кому преподнесла его, или нет, этот мужчина навсегда останется у нее в памяти и… в душе. Знать бы, как – хорошо или плохо – станет вспоминать о нем Изабель?
Неужели в порыве страсти он все испортил? Но ведь она отдалась ему по своей воле, она желала его… Конечно, были моменты, когда он ощущал слабый протест, когда она замирала от стыда. Он истолковал это как страх перед неизведанным, потому что чувствовал, что дрожит она и от удовольствия тоже. Поэтому ему хотелось поговорить с ней, успокоить…
Дом на улице Сен-Жан казался темным, даже необитаемым. Над окном второго этажа горел один-единственный фонарь. Изабель это показалось странным. Интересно, куда все подевались? Не помня себя от волнения, девушка толкнула скрипучую калитку в воротах. Александер застыл на месте. Он чувствовал себя идиотом. Ну не расстанутся же они вот так, не обменявшись и словом? Преисполнившись решительности, он шире открыл калитку и вошел во двор, увлекая Изабель за собой.
– Алекс!
Поставив корзину на землю, он взял ее за плечи и заставил посмотреть себе в глаза.
– Listen tae me, Isabelle. Ye must believe me, I dinna wanna tae hurt ye.
– Говори со мной по-французски! – внезапно взорвалась девушка, и глаза ее снова наполнились слезами.
– Aye. – Он виновато опустил голову. – Изабель, поверь, я не хотел сделать тебе ничего плохого!
Она стояла, не говоря ни слова, не двигаясь. Это молчание было для Александера пыткой. Он потряс девушку за плечи, чтобы добиться хоть какого-то отклика.
– Изабель!
Он убрал руки и посмотрел на нее с нежностью, которая взволновала девушку до такой степени, что она зажмурилась и отвернулась. Что теперь ему делать? Он чувствовал себя беспомощным, глупым… Извиниться и поцеловать? Или уйти, не оглядываясь, и постараться ее забыть? Ни одно из этих решений не показалось ему разумным.
Он осторожно взял ее руки в свои. Пальчики у Изабель были холодные и дрожали от холода.
– Изабель, мы не можем вот так расстаться, – тихо произнес он.
Девушка всхлипнула. Александер бережно обхватил ее лицо ладонями и поцеловал в губы. Изабель спросила себя, чего еще он хочет, – теперь, когда она уступила. Чтобы она стала его любовницей? Той, с кем ему будет приятно проводить свободное время?
Неожиданно совсем рядом послышались шаги и голоса. Изабель очнулась от невеселых размышлений, и уже в следующее мгновение Александер потянул ее к густым зарослям сирени.
– Кто-то идет!
Голоса и вправду приближались, причем со стороны яблоневого сада. Изабель узнала их и подтолкнула Александера в сторону кладовой.
– Побудь там и, умоляю, не показывайся, иначе мы оба пропали!
Она закрыла за ним дверь, и та пронзительно скрипнула. Голоса умолкли. Изабель шагнула навстречу трем мужчинам, которые, оглядываясь по сторонам, направлялись к ней.
– Иза, ты? Что ты тут делаешь?
– Луи? Этьен? Это вы? Гийом!
Она бросилась в объятия старшего брата, и он порывисто прижал ее к груди.
– Милые мои! Мы так давно не виделись! Я уже стала бояться, что вы никогда не вернетесь. Сколько всего нам довелось пережить! Кажется, хуже уже некуда, а потом приходит новая беда. Наш бедный папа…
– Иза, о чем ты говоришь? Отец болен? Где он? Мы заходили полчаса назад, дом стоит пустой. Куда все подевались?
– Не знаю. А папа… папа ушел навсегда.
Изабель умолкла. Ей до сих пор было тяжело говорить об этом. Луи молча отвернулся, сразу как-то сгорбился и закрыл лицо руками.
– Как это случилось? – спросил Этьен охрипшим голосом.
– Мы думаем, это из-за больного сердца. Доктор ничем не мог ему помочь. Папа умер три недели назад.
– Проклятье!
– Это дело рук дьявола! – воскликнул Гийом, переминаясь с ноги на ногу. – Так мне сказали! Дьявол хочет заполучить нас всех! Нельзя ему это позволить! Нужно перебить всех этих псов, всю его армию!
Изабель нахмурилась. Что такое несет Гийом? В лунном свете взгляд брата показался ей блуждающим, внушающим беспокойство. Наверное, известие о смерти Шарля-Юбера стало для юноши таким ударом, что он на мгновение утратил способность рассуждать здраво.
– Мы пришли за вами, Иза. Иди и собери свои вещи. Только самое необходимое! – распорядился Этьен, положив тем самым конец странной тираде младшего брата.
– Зачем? Что случилось?
– Леви намеревается нанести англичанам решающий удар. Де Мелуаз не хочет, чтобы ты оставалась в городе, когда французская армия начнет наступление, – объяснил Луи, смахивая слезы с глаз.
– О чем ты говоришь?
– Дьявол! Дьявол! Смотрите, он среди нас! – крикнул Гийом, указывая пальцем на Изабель.
– Наш авангард уже на подступах к городу. Из Монреаля идет подкрепление, – продолжал Луи. – Вчера они высадились в Сен-Огюстене, а сегодня перешли через реку Кап-Руж и теперь направляются к Сент-Фуа. Де Мелуаз, включив меня в отряд разведчиков, поручил проникнуть в город и отправить тебя в безопасное место. Он очень за тебя волнуется. Конец уже скоро, Иза. У нас семь тысяч солдат, у англичан – вдвое меньше. Так что им не выстоять. Но где твоя мать, Ти-Поль и остальные?
– Не знаю. Я…
Изабель лихорадочно соображала. Они намереваются напасть на английский гарнизон? Де Мелуаз отправил Луи за ней в город? Но она не сможет уехать! И уж точно не хочет встречаться с Николя! Только не теперь!
– Я не могу.
– Надо спешить! Нам надо спрятаться! – снова заговорил Гийом, яростно ударив башмаком по земле. – Они всех нас зарежут, эти псы дьявола!
Этьен направился к двери, ведущей в кухню. В небе полыхнула молния, на мгновение залив двор ярким светом. На какую-то долю секунды Гийом вдруг застыл в странной позе. Изабель недоумевала: да что такое с ее братом? Может, выпил лишнего?
– Вам всем надо уехать, Изабель. Ты пойдешь с нами, – заявил Этьен, останавливаясь напротив двери в кладовую, где затаился Александер. – Жюльен должен был зайти за Мадлен и отвести ее к своему кузену Луи Перрону. Кстати, а ты где была? Почему ты не с остальными?
Внезапно взгляд брата остановился на уровне плеч девушки. Только теперь Изабель вспомнила, что на ней до сих пор куртка Александера. Во дворе повисла напряженная тишина. Даже Гийом перестал выкрикивать свои глупости.
В кладовой Александер стиснул рукоять своего кинжала. Ожидая, что в любое мгновение дверь может распахнуться, он затаил дыхание. Громыхнул пушечный выстрел, и кувшины на полке у него над головой жалобно звякнули. «Сигнал к тушению огней! – подумал он, стискивая зубы. – Проклятье! Меня хватятся во время переклички!»
– Откуда у тебя это? – вопрос, адресованный сестре, Этьен произнес почти угрожающим тоном.
Изабель инстинктивно отшатнулась от него и поплотнее закуталась в куртку.
– Иза, где ты взяла эту куртку? У какого-то английского солдата? Только не говори мне, что ты водишь с ними шашни! Или тебе мало, что тебя чуть не изнасиловали?
– Этьен, замолчи! – побледнев от возмущения, крикнула Изабель. – Это не твое дело! И вообще, с чего ты взял, что я знаюсь с англичанами?
– В письме Жюльену Мадлен рассказала, что в тот день ты пошла одна в город, в котором полно английских солдат. Ищешь беды на свою голову или, быть может, ты еще наивнее, чем кажется?
– Тогда я не была одна! Со мной были Марселина и Тупине.
Этьен уставился на нее с изумлением.
– Марселина?
– А о ней Мадлен вам ничего не написала? Марселину тоже…
– Что значит «Марселину тоже»?
Этьен шумно выдохнул, вены на его шее вздулись от ярости. Тишину прорезал крик.
– Этьен, прости… Я догадывалась, что между вами что-то было. Мне очень жаль, что пришлось вот так сказать тебе об этом…
Брат вперил в нее злой взгляд, потом схватил куртку за воротник, сдернул с дрожащих девичьих плеч и потряс перед глазами Изабель.
– Это – одежка дьявола, Изабель Лакруа! Где Марселина? Что эти подонки с ней сделали?
Подбородок Изабель задрожал от волнения и сдерживаемых рыданий. Она не на шутку испугалась. Что Этьен сделает с Александером, если найдет его, когда услышит ответ на свой вопрос?
– Она… умерла.
– Умерла?
Столько боли было в этом слове, что у Изабель сжалось сердце. Этьен замер на месте, по-прежнему сжимая в руке красную форменную куртку. Изабель отчаянно мерзла, но все равно не решилась забрать ее у брата.
– Умерла?
– Этьен… – пробормотал Луи, подходя ближе.
– Умерла? Марселина – умерла? Они убили ее?
– Нет. Она… – попыталась объяснить Изабель, – она повесилась.
Этьен испустил такой страшный крик, словно у него живьем вырвали сердце. И упал на колени, выронив куртку.
– Мне очень жаль. Я не знала, что ты так сильно ее любишь.
Луи взял сестру за руку.
– Есть вещи, которых ты, Иза, не знаешь. Марселина была… его дочка.
Новость поразила Изабель. Всхлипнув, она расширенными от изумления глазами уставилась на Этьена. Тот, стеная, колотил кулаками о землю. Марселина – ребенок Этьена?
– Иди собирай вещи. Пойдешь с нами.
Слова долетали до ее ушей, но не проникали сквозь пелену оцепенения. Еще не осознав полностью услышанное, она уставилась на старшего брата.
– Иза!
Кто-то тряс ее за плечо, очевидно желая привести в чувство. Девушка подняла голову.
– Ты меня слышишь?
– Я с вами не пойду, Луи, – тихо проговорила Изабель, отстраняясь.
Этьен, который успел встать на ноги, швырнул красную куртку ей в лицо. Изабель упрямо нахмурилась.
– Ты не ответила на мой вопрос! Кому принадлежит эта проклятая тряпка? – спросил он, чеканя каждое слово.
– К тому, что случилось с Марселиной, он не причастен.
Изабель охватила паника. Внезапно она ощутила на губах вкус поцелуев своего возлюбленного.
– Тех, кто на нас напал, повесили. Губернатор Мюррей…
– Пусть этот бастард Мюррей катится к дьяволу! Сколько наших у меня на глазах было разорвано снарядами и исполосовано мечами этих дикарей в юбках! У меня нет к нему ни капли симпатии!
– А наши доблестные французские солдаты… они, по-твоему, святые? – взорвалась негодованием Изабель. – Уверяю тебя, окажись они на английской земле, они бы оставили после себя столько же вдов и сирот! Этьен, они, не стесняясь, мародерствовали в наших домах с самого начала войны и насиловали наших женщин!
– Как ты можешь говорить такое после всего, что они с тобой сделали? Или, может, тебе понравилось?
Звук пощечины заставил Луи вздрогнуть. Гийом вдруг запел, а Этьен смерил сестру злым взглядом и сплюнул на землю.
– Ты – жалкая шлюха! Даже хуже, ты – предательница! Где он?
– Он тут ни при чем… Этьен, нет!
Изабель закричала от страха. Брат обнажил кинжал, и она инстинктивно бросилась к двери в кладовую и закрыла ее спиной. Он растерзает Александера, чтобы отомстить за Марселину! Она должна что-то предпринять, должна его предупредить! Луи схватил ее за руку.
– Алекс!
Она отбивалась, как дьяволица. Напрасно… Этьен вбежал в кладовую. До них донесся какой-то странный звук, потом – приглушенный стон, потом – тишина. Изабель заплакала.
– Алекс, не надо…
Гийом во весь голос принялся вещать о приближении Апокалипсиса, подпрыгивая на месте и размахивая руками. Изабель вдруг стало по-настоящему страшно. Луи с трудом удерживал ее. Дверь в кладовую скрипнула, и из темноты выступила белая рубашка Александера. Но кто из них кого схватил? Блеснул приставленный к горлу нож. Странно, но Изабель испытала облегчение. Александер, подталкивая, вел Этьена перед собой. Поймав взгляд Луи, он оттолкнул от себя Этьена и указал ножом на Изабель. Гийом все еще махал руками, моля Всевышнего о милосердии. После недолгого колебания Луи отпустил девушку, и она подбежала к возлюбленному.
– Грязная потаскуха! – с ненавистью прошипел Этьен. – Вся в мать пошла!
– Этьен, заткнись! – приказал брату Луи. – Или думай, что говоришь.
– Луи, ты ослеп? Твоя сестра путается с англичанами, пока мы проливаем кровь, чтобы выгнать их из страны!
– Это и твоя сестра, причем единственная. Утихомирься! Может, все не так, как тебе кажется.
Раскат саркастического смеха заставил Изабель вздрогнуть, и Александер прижал ее к себе. Гийом закружился на месте, а потом, воздев руки к небу, стал испускать душераздирающие крики.
– Луи, ты ослеп или на улице просто слишком темно? – продолжал буйствовать Этьен. – Я готов поклясться, что он уже успел поиметь ее, как хотел!
Луи смущенно покосился на Изабель. Он не решался задать ей прямой вопрос, потому что в глубине души был согласен с братом. Он хорошо знал порывистый, пылкий нрав младшей сестры. Бесстрашная и любопытная, жизнелюбивая и энергичная, Изабель могла пуститься в любую авантюру. Маленький ураган, сметающий все на своем пути… Но это была Изабель, и он любил ее такой, какая она есть… Он с нежностью относился к сестре с самого ее рождения. Но только сегодня вечером, в лунном свете, увидев ее с растрепанными волосами, в запачканном и измятом платье, он вдруг разглядел в ней молодую женщину, которой она стала. Красивая, грациозная, жадная до всех удовольствий, которые ей дарила жизнь. Женщина, созданная для того, чтобы любить и быть страстно любимой. Но даже в том, что касалось любви, она бессознательно стремилась сделать всем вызов. И так было всегда.
Бедная Иза! Своими проказами она постоянно пыталась привлечь внимание матери, нехватку которого воспринимала очень болезненно. Она так и не поняла, что эффект получался противоположный тому, что она ожидала. Де Мелуаза ожидало горькое разочарование. Надо же! Англичанин! Что ж, соперник достойный. О том, что шотландцы – неутомимые воины, он успел узнать на собственной шкуре: в то печальное утро на Полях Авраама один из этих парней гнался за ним до самой речки Сен-Шарль, размахивая мечом, и вопил, как какой-то дикарь. Благо, выяснилось, что плавать шотландец не умеет. Невероятно! Если бы не это, то его, Луи, точно пустили бы на корм собакам!
Гийом продолжал орать, что дьявол спустился на землю. Луи приказал ему умолкнуть и обратился к сестре:
– Изабель!
– Луи, не проси меня уйти с вами, я все равно не пойду.
– Ты больше для меня не существуешь! – с презрением выкрикнул Этьен.
Гийом снова завертелся волчком, крестясь и бормоча молитвы. Луи с тревогой посмотрел на брата. Он не знал, что с ним делать. Потом он перенес свое внимание на шотландца.
– Вы говорите по-французски? Вы все слышали?
Александер подумал, что ответить. Луи ведь тоже был вооружен. Изабель стиснула его запястье.
– Да.
– И, полагаю, вы намереваетесь сообщить эти сведения своему командиру?
– М-м-м…
Александер посмотрел на Изабель, которая, дрожа как осиновый лист, повисла у него на руке.
– Я еще не решил.
Этьен с яростным воплем на устах бросился на Александера. Изабель вскрикнула от страха.
– Этьен, не надо!
Луи, успевший схватить брата, воскликнул:
– Сейчас не время драться! Пусть уходит, иначе по нашему следу пойдет целый гарнизон!
– Что? Ты спятил? Он слишком много знает!
Луи понимал, что было бы разумнее позволить Этьену убить шотландца. Но была ведь еще Изабель… Может, есть какой-нибудь другой способ помешать этому солдату поднять тревогу? Он посмотрел Александеру в глаза.
– Мы его отпустим. Он не захочет для Изабель неприятностей.
Александер промолчал. Он не спускал глаз с трех стоящих перед ним мужчин. Они отпустят его, но пойдут следом и прикончат где-нибудь в темном переулке. Даже если он поклянется, что словом не обмолвится об услышанном, это ничего не изменит. Эти люди – такие же солдаты, как и он сам. И они понимают, что выбора у него нет, что ему придется пойти и доложить обо всем офицеру хотя бы ради того, чтобы оправдать свое отсутствие на перекличке. Но ведь есть еще Изабель, и они – ее братья… Положение представлялось Александеру безвыходным.
Хлопнула дверь, и из дома долетел шелест шагов. Братья Лакруа занервничали.
– Надеюсь, ты не зазвала в гости весь полк! – буркнул Этьен, проходя мимо Изабель.
В дверном проеме появилась мужская фигура. Высоко подняв над головой фонарь, на Этьена с удивлением уставился Батист.
– Ты – тут? Ну и дела! А Луи с тобой?
– Батист! – воскликнул Луи, бросаясь навстречу старому слуге.
Изабель высвободилась из объятий Александера и тоже направилась к старику, чтобы узнать, где мать и Ти-Поль.
– Луи, вот удача! Твоя жена… По-моему, ей совсем скоро рожать. Мамзель Иза, а вас всюду ищут! Идемте скорее, этой ночью вам отдыхать не придется!
* * *
В скупо освещенной комнате крепко пахло табаком. Кончик пера поскрипывал по бумаге. Морщась, Александер в десятый раз поменял положение на стуле. Он не сводил глаз с фаянсовой табакерки, стоявшей на уголке стола: в двух местах рисунок – сцена охоты – стерся, с одного боку имелась довольно-таки заметная щербинка.
– Хотите вина? – спросил у него лейтенант Кэмпбелл, не поднимая головы.
– Спасибо, нет.
По правде говоря, он бы с удовольствием чего-нибудь выпил, но желание поскорее покинуть этот кабинет было сильнее, чем жажда. Перо продолжало царапать бумагу. Сколько Александер помнил, его друг детства обходился с перьями так же безжалостно. Внезапно перед его внутренним взором возник дом в Фортинголе, построенный дедом Джоном Кэмпбеллом по возвращении из изгнания, через шесть лет после восстания 1715 года. В комнате, где они с Арчибальдом занимались, всегда пахло чернилами и книгами, а еще кофе и сладкими булочками, которые обычно в это время выпекали в кухне. Как же ему нравилось это! Беззаботное время!
Александер не особенно ловко управлялся с буквами и цифрами и при случае жульничал: отправлял Арчибальда за стаканом воды или яблоком, а сам в это время списывал у него ответы на заданные учителем вопросы. Разумеется, Арчи понимал, как у Александера получается за пять минут управиться с заданием, на которое сам он потратил полчаса, но он никогда и никому об этом и словом не обмолвился.
В теплое время года через открытое окно в классную комнату проникали армии назойливых мух, и, когда чтение становилось особенно скучным, они с Арчи устраивали охоту, прихлопывая их своими тяжелыми книжками. Целью игры было убить как можно больше насекомых, прежде чем на стук и заливистый смех прибежит нянюшка и прикажет, грозя пальцем, стереть со стен и с мебели некрасивые черно-желтые пятна.
Сколько раз он слушал рассказы Арчи, к которому относился как к старшему брату, об истории Шотландии! Лежа в зарослях вереска, они представляли себя воздевающими широкие шотландские мечи под сенью белой розы дома Стюартов, а уже через минуту смотрели на проплывающие по небу тучи и спорили, на каких животных они похожи. В то время им и в голову не могло прийти, что когда-нибудь они пополнят ряды армии палача их народа и выступят против тех, кто поддерживал якобитов в их попытках вернуть Стюартов на шотландский трон! Что ж, жизнь полна неожиданностей…
Как и отец, в душе Арчи был якобитом. Но, как и во многих хайлендских кланах, в семье Кэмпбеллов тоже не обошлось без разногласий. Старший сын лэрда Гленлайона, Джон, не был приверженцем Стюартов. Он поступил в полк «Черная стража» и верно служил королю Георгу II. Так вышло, что, пока его отец прятался в горах после битвы при Каллодене, закончившейся разгромом армии кланов, он переживал поражение англо-голландского войска при Фонтенуа. Теперь он считался седьмым лэрдом Гленлайона и все называли его An Coirneal Dhu.
Джон-сын так и не женился и всю жизнь посвятил службе в армии. Нелюдимый и склонный к меланхолии, он пребывал в уверенности, что причиной несчастий, которые преследовали его клан, было проклятие Гленко, тяготевшее над семьей с той страшной ночи 1692 года. Арчи рассказал Александеру о том, что случилось однажды на охоте, на которую они со старшим братом отправились вместе (из-за разногласий с отцом Джон-старший редко появлялся в его доме). В тот день Арчи, у которого было мало опыта в обращении с огнестрельным оружием, выстрелил в зайца, но пуля задела брата. Благо, рана оказалась легкой. Старший брат поспешил успокоить его, объяснив, что все дело в проклятии, которое его преследует.
Арчибальд отложил перо, посыпал документ золой, а потом стряхнул ее в корзинку для мусора. Еще раз прочитав написанное, он свернул послание и запечатал его.
– Готово! – сказал он, протягивая письмо сержанту Макалпину, который вошел на звон колокольчика. – Немедленно отошлите это губернатору Мюррею.
– Слушаюсь, сэр!
Хлопнула дверь, и в комнате снова повисло тягостное молчание. Шаги сержанта постепенно затихли. Слышалось только потрескивание огня и надоедливый скрип вывески «Золотого льва» – постоялого двора, в котором лейтенант снимал комнату, – на ветру у них под окном. Арчибальд, чьи короткие рыжие волосы стояли торчком, как мех у испуганного дикого кота, рассеянно поглаживал пальцем золотистый пушок у себя под носом. Александер удивился про себя, почему его дядя до сих пор ни с кем не обручился и у него нет даже подружки. Привлекательный внешне, прекрасно воспитанный молодой мужчина – отличная партия для любой дамы! Это навело его на новую мысль: если ни один из трех сыновей его деда не женится и не обретет наследника, род Кэмпбеллов из Гленлайона умрет. Может, именно этого братья и добиваются? Чтобы проклятие Гленко умерло вместе с ними? Неужели Арчи и правда в это верит?
– Вы точно не хотите бокал вина, Алекс? Я бы с радостью угостил вас виски, но у меня его не осталось.
– Если я вам больше не нужен, я бы предпочел уйти.
– Мне неприятно это говорить, Алекс, но я должен дождаться распоряжений губернатора. Он обязательно захочет поговорить с вами лично.
Александер не смог сдержать вздох разочарования. Скрестив руки на груди, он приготовился ждать.
– Это все, что вы слышали о намерениях шевалье де Леви?
– Да, это все. Я уже сказал, что прятался за стеной и слышал не весь разговор, а лишь его часть.
– И вы не знаете, кто были эти люди? Они не назвали ни одного имени?
– Ни одного. Было уже темно, у меня при себе имелся только нож, поэтому я решил не показываться. Их было несколько.
– Четверо.
– Трое. Я насчитал троих.
Арчи устремил на него взгляд своих внимательных голубых глаз. Умный и от природы наблюдательный, его дядя, естественно, сообразил, что Александер не открыл ему всей правды. Он слишком хорошо его знал. Но то, что представляло интерес для английской армии, Александер сообщил, остальное, как он считал, – дело выбора. Но по тому, как приподнялись в полуулыбке уголки губ дяди, по выражению его лица с резкими чертами Александер понял – Арчибальд догадывается, о чем именно он умолчал.
Александер долго бродил вокруг «Золотого льва», размышляя, как ему поступить. Сведения были слишком важными, чтобы промолчать, но, с другой стороны, ему не хотелось причинять неприятности братьям Изабель, и еще меньше – ей самой. В любом случае – решился бы он рассказать или промолчал бы – его сочли бы предателем. Оставалось только выбрать, кого предавать. И тогда он придумал эту историю, весьма близкую к правде: затаившись в переулке, он случайно подслушал разговор трех мужчин, скорее всего ополченцев или французских солдат.
Как того требует устав, он явился с докладом к командиру своей роты. Разумеется, чтобы объяснить, как он оказался в таком месте и в такое время, Александеру пришлось признаться, что это было свидание с дамой, имени которой шотландец не назвал. В этом месте рассказа Арчи усмехнулся и в его взгляде блеснул лукавый огонек. Но настаивать он не стал.
– Значит, противник наступает… Если французы высадились вчера, семитысячная армия прибудет к стенам города через… дайте-ка подсчитать… примерно через четыре дня. Нужно немедленно известить наши посты в Лоретте и Сент-Фуа. И эта эпидемия цинги! С сентября только в нашем полку потери составили семь сотен человек, а количество больных увеличилось до двух тысяч. Положение бедственное!
Задумчиво постукивая пальцем по столу, Арчи не сводил глаз с Александера.
– У вас, мой друг, насколько я вижу, с деснами порядок.
– Похоже, что так.
Александер засмеялся, что немного разрядило обстановку.
– Значит, вы неплохо питаетесь. Дамы Квебека щедры к нам, хайлендерам…
– Да, временами.
– С дамой, которую вы в тот вечер провожали домой, вы часто встречаетесь?
Александер насторожился. Выпрямившись на стуле, он поспешил расплести руки, но движение вышло довольно-таки нервным. Арчи это заметил.
– Не более чем любопытство с моей стороны, Алекс. Я не имею по отношению к ней дурных намерений. И я не счел нужным упоминать об этой даме в моем рапорте. Полагаю, если бы мы ее допросили, она не сообщила бы нам имена этих троих. Канадка не станет предавать своих даже ради того, с кем гуляет под луной… Мы бы только впустую потратили время. Так что я принимаю на веру ваши слова и заранее готов к последствиям, которые может повлечь мое решение. Но прошу вас, не забывайте, что мы на войне и что жители этого города, какими бы доброжелательными они ни казались, в душе остаются верны Франции. И нам, хайлендерам, нетрудно их понять. Как друг, я хочу вас предостеречь. Сегодня вечером вы не явились на перекличку, и сержант Росс подчеркнул этот факт в своем вечернем рапорте. И поведение ваше в последнее время далеко от образцового – драки, злоупотребление спиртным… А теперь еще и неявка в лагерь после тушения огней. Это серьезное нарушение, однако на сей раз я закрою на это глаза. Но вы же понимаете, что я не смогу это делать постоянно?
– Да, сэр.
Лицо Арчи вдруг погрустнело. Этот небольшой сговор, казалось бы, должен был их сблизить, но оба понимали, что закадычными друзьями, как в детстве, им больше никогда не быть.
* * *
В комнате было жарко. Ставни закрыли, чтобы не дать проникнуть утреннему свету, и только несколько почти сгоревших свечей освещали помещение. Франсуаза задремала в перерыве между схватками. До них доносился приглушенный шум просыпающегося города. Пушечный выстрел, которым будили солдат, давно уже прозвучал. Изабель, сама того не желая, постоянно вспоминала об Александере и спрашивала себя, доложит ли он губернатору о приближении французской армии.
Пока Батист рассказывал ей и братьям о том, что у Франсуазы начались роды, Александер, о котором все забыли, потихоньку улизнул. Изабель не сердилась на него, потому что знала – Этьен ни за что не согласился бы отпустить его живым. Брат поклялся, что, если когда-нибудь их с шотландцем пути снова пересекутся, он, не задумываясь, его прикончит. Потом Этьен ушел, а Луи и Гийом остались в Квебеке с семьей.
Изабель очень огорчилась, что Этьен так болезненно воспринял все, что связано с Александером, но другого она и не ждала. С юных лет Этьен пылко отстаивал свою свободу, и для него присутствие англичан на французской земле было невыносимо. Он не мог смириться с мыслью, что его сестра влюбилась в английского солдата. Он не понимал ее сейчас и не поймет никогда… Он совсем не походил на отца, в отличие от Луи, по натуре мягкого и уступчивого. Вероятно, Этьен удался в мать, первую супругу Шарля-Юбера. Если так, то Жанна Лемлен была женщиной весьма неуживчивой…
Дверь открылась, и вошла Перрена с миской горячей воды, а следом за ней Женевьева с чистыми полотенцами. Протяжный крик заставил повитуху, прикорнувшую в кресле у кровати, поднять голову. Франсуаза бредила. Ребенок никак не мог выйти, он был слишком велик для таза своей матери. Всю ночь Франсуаза стенала от боли и тужилась, но ничего не помогало – дитя оставалось «запертым» у нее в лоне. Кто-то первым высказал свои опасения за жизнь матери и ребенка… Схватки становились все реже – верный признак того, что силы понемногу оставляли роженицу. Надеясь на чудо, в дом даже привели священника…
Осмотрев Франсуазу, повитуха подошла к Женевьеве и что-то прошептала ей на ухо. Женевьева побледнела и кивнула, а потом, шурша юбками, вышла из комнаты. Через пару минут пришел Луи. Отправив в коридор Перрену, повитуха объяснила суть дела отцу, который едва не лишился чувств: дитя не выходит, нужно быстро принять решение. От этого зависела жизнь Франсуазы.
В маленькой гостиной Луи упал на стул и заплакал. Изабель, которая осталась с братом по его просьбе, сидела рядом и смотрела на него. Она ничем не могла ему помочь.
– Ну почему я должен это решать? Кто я такой, чтобы выбирать, кому остаться в живых – женщине или ребенку? И как только Господь может допускать такое?
Не зная, что ответить, Изабель уставилась на носки своих туфель.
– Я не могу потерять Франсуазу! Я ее люблю! И нашим детям нужна мать! Я не могу отнять ее у них взамен на маленького братика или сестричку! О, Иза! Мне нужно убить своего ребенка, чтобы спасти жену! Это несправедливо! Сначала умер отец, теперь – мое дитя!
Изабель встала и взяла Луи за руку. Она понимала, как ему тяжело, но не в ее силах было разрешить ситуацию, ей лишь оставалось разве что поддержать его решение.
– Бог читает в твоем сердце, Луи! Он знает, каких усилий это тебе стоит, и не осудит тебя.
Поскольку обстановка сложилась тяжелейшая, было решено удалить из дома детей, поэтому Мадлен и пожилая кухарка Сидония увели малышню обеих женщин, своей невестки и Женевьевы Гюйон, в доме которой Франсуаза жила с начала бомбардировок, в дом на улице Сен-Жан.
Жюстина почти все время проводила, стоя у окна, выходившего на реку Сен-Шарль и верфи. Она молилась, перебирая четки. В воздухе стоял запах смолы: с приходом весны большое количество кораблей привели на ремонт. Издалека доносились голоса глашатая и французского переводчика, приглушенные толстыми стенами дома, но суть уловить было невозможно.
Гийом сидел за столом, уставившись на картину с библейским сюжетом, и что-то бормотал себе под нос. Взгляд у него был пустой, что тревожило Изабель. С братом, обычно таким жизнерадостным и остроумным, творилось неладное. Казалось, он заперся в своем мире. Однако заговорить об этом с Луи Изабель пока не осмеливалась.
Старший брат ходил взад-вперед, меряя шагами расстояние между лестницей второго этажа и дверью в комнату, и каждый раз вздрагивал, когда сверху доносились душераздирающие крики Франсуазы. Создавалось впечатление, что его терзают противоречивые желания – убежать или броситься спасать жену и ребенка. И все-таки он остался здесь, в кухне, и лицо у него было такое бледное и изможденное, что Изабель подумала: он страдает не меньше своей бедной супруги.
– Выпейте кофе, вам станет легче! Франсуаза у нас крепкая. Вот увидите, все обойдется!
Луи посмотрел на чашку, протянутую Перреной, но на самом деле он ничего не слышал и не видел. На висках у него выступил пот, он нервно постукивал пальцами по ноге. Крики сменились страшным завыванием. От неожиданности служанка уронила чашку, и та разбилась. В панике Луи наступил на нее и бросился к лестнице.
– Господи, да что они с ней делают? Почему она так кричит? Иза, пойди к ней, посмотри!
Изабель окаменела от ужаса. Брат подбежал к ней и потряс за плечи.
– Изабель, пожалуйста! Ты нужна Франсуазе!
Собрав в кулак всю свою волю, девушка поднялась на второй этаж. Дверь в спальню была заперта, но крики проникали сквозь тонкую деревянную перегородку и вонзались ей в душу. Дрожа всем телом, Изабель вошла и… застыла на месте от ужаса. С лицом, искаженным страданием, Франсуаза лежала на кровати, раскинув руки. Запястья ее были привязаны к столбикам кровати, Женевьева держала раздвинутыми ноги. Несчастная выглядела как… умалишенная в момент приступа… На самом же деле это было сделано, чтобы ничто не мешало повитухе в ее трудной работе. Простыни под роженицей были густо пропитаны кровью.
Изабель не могла видеть, чем занята повитуха, стоявшая к ней спиной. Проследив за испуганным взглядом Женевьевы, она подошла к миске, которую сразу не заметила. При виде кровавых кусочков первая мысль ее была о том, что это разрезали матку, чтобы извлечь ребенка. Когда же она поняла, что это на самом деле, ее чуть не стошнило. Нечто, напоминавшее крошечную ручку со сжатыми в кулак пальчиками, фрагмент предплечья… Изабель поднесла руку ко рту, чтобы не дать себе закричать. Повитухе пришлось резать на части плод, чтобы спасти мать…
* * *
Ни писка новорожденного, ни маленькой ручки… На лицах не было радости, которую всегда вызывает чудесное появление нового человечка, а только грусть, потому что пришлось принести это крошечное существо в жертву. И ром разлили по чаркам не затем, чтобы отпраздновать счастливое событие, а для того, чтобы заглушить щемящую тоску. Все семейство собралось в гостиной дома Гюйонов, и все молчали. Гробик из древесины клена стоял на маленьком столе, и на крышке у него горела свеча. Внутри покоился маленький Морис Лакруа.
Перед домом ждала карета. Сидя в кресле с истертой тиковой обивкой, Изабель тихо плакала. Слишком много печалей, слишком много смертей…
Франсуазу помыли и уложили на чистую постель. Она больше не кричала и вскоре вместе со своей болью погрузилась в глубокий сон. Луи, умытый и чисто выбритый, обсуждал со священником последние детали предстоящей церемонии прощания. Никто не счел нужным рассказывать святому отцу, как именно умер младенец. Ему просто сообщили, что он родился мертвым. Луи, сознававший, какому страшному греху он позволил случиться, отдал свою душу в руки Всевышнего, который, несомненно, покарает его, если сочтет виноватым. Еще он решил в ближайшее время сходить на исповедь.
Только оправившись немного после событий жуткой ночи, которую им пришлось пережить, Изабель осознала, что они с Александером сделали и какие последствия могут из этого проистекать. Реальность свершившегося факта довлела над нею, словно непосильное бремя. Угрызения совести и безразличие, радость и грусть – противоречивые чувства смешались, не давая душе покоя, в то время как ее лоно хранило след, оставленный усилиями любовника.
«Потаскушка! Подзаборная девка!» – до бесконечности твердила она про себя. Но в то же время у нее не было ощущения, что она совершила самый страшный из грехов, а еще… ей казалось, что она как будто чего-то недополучила. Изабель испытывала внутреннее неудовлетворение и знала, в чем причина, – она отказалась разделить удовольствие с Александером.
Девушка медленно встала и подошла к зеркалу. Несколько долгих минут она рассматривала свое усталое лицо. Такие тени под глазами не скроет никакая пудра… Нет, она не потаскушка! Лицо, отражавшееся в зеркале, было лицом влюбленной женщины, которая не нашла в себе сил противиться сумасшедшему чувству, но вместе с тем не решилась целиком ему отдаться.
При воспоминании о мужских ласках дрожь волнения пробежала по ее телу. Изабель вздохнула. Толстая шерстяная накидка еще не успела полностью просохнуть и не давала тепла. Согреться и обрести душевный покой ей поможет нечто совсем другое… Александер заступает на пост в полдень и вернется с дежурства только через сутки. Будет ли он думать о ней? Безусловно, но как именно? Он соблазнил ее… Нет, это она отдала ему самое ценное, что у нее было, то, что следовало хранить для своего супруга! И он это понял. И хотя он пытался успокоить ее ласковым словом, давая понять, что его мучит совесть, она оставалась отстраненной и холодной. Что ж, вполне объяснимо, если он немного на нее обиделся…
На улицах города стало заметно больше солдат, но Изабель по пути в церковь этого даже не заметила. После мессы, уже на паперти, она, как и прочие прихожане, обратила внимание на прибитый к двери лист бумаги. Это было предписание губернатора Мюррея: всем горожанам в течение трех суток покинуть пределы города вместе с семьями и пожитками и ожидать дальнейших распоряжений.
Луи посмотрел на сестру. Изабель собралась уже встать на защиту Александера, когда брат сделал ей знак молчать. Заявив, что ему хочется пройтись, он предложил девушке составить ему компанию, в то время как остальные члены семьи отправились в отцовский дом в карете.
– Рано или поздно это все равно случилось бы, – сказал он, поднимая воротник камзола.
Северо-западный ветер принес с собой холод, а солнце словно играло с людьми в прятки, то и дело скрываясь за мрачными черными тучами. Изабель, старавшаяся не отставать, озадаченно посмотрела на брата.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Нам известно, что англичане регулярно посылают разведчиков к нашим аванпостам, поэтому они все равно узнали бы о наших маневрах, пусть и на несколько часов позже. Твой… друг незначительно ускорил ход событий.
– У него не было выбора, Луи!
– Знаю.
Он вздохнул. Изабель не спускала с него глаз. Порядка десяти месяцев ее старший брат служил в ополчении, и от симпатичного булочника с Рыночной площади в нем почти ничего не осталось. Не сказать, чтобы он стал казаться старше своих лет, но повзрослел – бесспорно. Ему пришлось стать солдатом. Пришлось убивать, а может, даже снимать скальпы. В бою так легко потерять голову… Сколько тех, кто опустился до невыразимой жестокости под воздействием страха или ярости! Она слышала много историй на эту тему, и Луи, вероятнее всего, не был исключением из правил…
– Как идут дела в доме после смерти отца? – спросил Луи, рассматривая загноившуюся ранку у себя на пальце.
– Мы просто живем, и все. Без папы никогда уже не будет так хорошо, как раньше.
– Думаю, ты права. А как твоя мать?
– Она часто запирается у себя в спальне. Она почти не разговаривает с нами.
– Смерть мужа огорчила ее больше, чем можно было ожидать.
Изабель нахмурилась и прикусила язык, чтобы не отпустить язвительное замечание. Луи заговорил о другом, но и эта тема оказалась для Изабель весьма неприятной.
– Де Мелуаз взял с меня обещание, что я отправлю тебя в безопасное место.
– Как у него дела?
– Нормально. Его ранили в плечо, и оно до сих пор не зажило, но он парень крепкий. Так что мне ему сказать, а, Иза?
– Наверное, мне надо ему написать.
– Полагаю, что так. Это наименьшее, что ты должна сделать, учитывая сложившиеся обстоятельства.
Изабель надолго замолчала. Луи тронул ее за плечо.
– Ты, случайно, не решила отомстить ему за ту обиду?
Девушка застыла на месте, глядя на него с изумлением.
– То есть я встречаюсь с англичанином, только чтобы отомстить де Мелуазу? Луи, как ты мог такое подумать!
– Я слышал, что говорят сплетники о де Мелуазе. Иза, ты не должна этому верить.
Изабель отвернулась и стала смотреть на собаку, копавшуюся в куче мусора.
– Сейчас это уже не важно, – тихо проговорила она. – Я никогда не смогу вернуться к Николя.
– Ты хорошо подумала? Уверяю тебя, он заслуживает доверия. И ничего страшного ведь не случилось…
– Речь идет не о нем, а обо мне! Луи, даже если бы я захотела, я бы не смогла вернуться к нему как ни в чем не бывало!
Луи внимательно посмотрел на сестру. Она нервно крутила в пальцах прядку волос. Он вспомнил, какой увидел ее вчера на улице Сен-Жан – чуть взбудораженная, с лукавым огоньком в глазах…
– Прошу, Луи, не осуждай меня, – почти шепотом произнесла Изабель, подняв на брата полные слез глаза.
Он медленно покачал головой и заправил выбившийся из прически локон ей за ухо.
– Ты сильно изменилась, Изабель. Ты… Скажи, ты его любишь?
– Да.
– Как его зовут?
– Александер Макдональд.
– И как вы встретились? Как ему удалось заставить тебя забыть о Николя де Мелуазе?
– Простое стечение обстоятельств.
Они продолжили путь. Изабель рассказывала свою историю, брат молча слушал, время от времени поглядывая на нее. Упоминая об Александере, она всякий раз улыбалась, и у нее были глаза влюбленной женщины. Так же блестели глаза у Франсуазы – на следующий день после брачной ночи…
– Искренне надеюсь, что он любит тебя так же сильно, как и ты его, сестренка! Как тебе известно, мужчина может сказать что угодно, чтобы завоевать сердце женщины, а потом и ее… тело.
Щеки Изабель окрасились алым румянцем, и она опустила голову. Девушке не хотелось, чтобы ей в душу заронили сомнения, особенно теперь.
– Иза, я просто не хочу, чтобы ты пострадала по наивности. Ты еще очень молода и… очень хороша собой.
Он улыбнулся ей, но, поскольку они как раз проходили мимо ворот Сен-Жан, которые охраняли часовые, оба умолкли и погрузились в свои мысли. Один солдат с подозрением посмотрел на Луи, однако докучать им не стал.
– Когда тебе возвращаться? – спросила Изабель, удостоверившись, что солдаты их уже не услышат.
– Когда устрою Франсуазу с детьми у нашего кузена Перро в Шарльбуре. Тебе следует поехать с нами, Иза! Вам опасно оставаться в доме одним – тебе, твоей матери и Ти-Полю! Батист слишком стар, он не сможет вас защитить.
«А как же Александер?» – подумала девушка с замиранием сердца.
Луи замедлил шаг. Изабель посмотрела на его истертые, залатанные мокасины. Ему непременно нужна новая пара!
– Обязательно возьми новые папины башмаки!
Молодой мужчина посмотрел на свои ноги и пожал плечами.
– Он сильно мучился?
– Папа не жаловался, только очень много спал. Я думаю, да, он сильно страдал, но больше душой, а не телом.
– Думаю, ты права. Кто может похвалиться тем, что умирает с легким сердцем?
Изабель кивнула и подумала, что у нее на совести уже лежит тяжелое бремя.
– Скажи, а кто такая мадам Дюнонкур? – спросила она, внезапно вспомнив о последней просьбе Шарля-Юбера.
Брат остановился и посмотрел на нее с изумлением.
– Кто рассказал тебе о мадам Дюнонкур?
– Папа. Он попросил, чтобы я отнесла ей шкатулку.
– Шкатулку? И ты это сделала?
– Я забыла. Потом столько всего случилось, что я только теперь о ней вспомнила. Но я обязательно отнесу…
– Я сам это сделаю, – отрезал Луи слегка рассерженным тоном, и это заинтриговало Изабель.
– Луи, ты знаешь, что в этой шкатулке?
– Ничего, что заслуживало бы внимания.
– Ты уверен? А если там что-то, связанное с его коммерцией?
– С папиной?
– Я не такая наивная, как ты думаешь. Луи, я знаю, что папины сделки не всегда были законными…
С минуту Луи молчал, с непроницаемым выражением лица глядя на сестру, потом вздохнул и закрыл глаза.
– Отец не всегда поступал как должно, в этом ты права, Иза. Но теперь ни к чему об этом говорить.
– А что в той шкатулке, Луи? Ты же знаешь, что в ней… Папа попросил меня передать ее мадам Дюнонкур, потому что ты был в отлучке. Он взял с меня слово…
– Там деньги и, может, несколько памятных мелочей. Мадам Дюнонкур была любовницей отца до того, как он познакомился с твоей матерью. Он намеревался жениться на ней по возвращении из Ла-Рошели, но судьба распорядилась так, что он влюбился в Жюстину Лаэ и взял в жены ее. А мадам Дюнонкур в то время ждала от него ребенка.
– Ой!
Изабель закрыла рот ладошкой. Уже успев пожалеть о своей откровенности, Луи обнял сестру за плечи.
– И я его знаю… этого ребенка?
– Это Марсель-Мари Бридо. Помнишь его?
– Юный мсье Бридо, который за мной ухаживал?
– Да. Можешь представить, как мне это не нравилось. Но потом ты повстречала де Мелуаза, и юный Бридо сдался. Извини, мне не следовало тебе все это сегодня рассказывать. Папа умер, так что давай обо всем забудем.
Они почти подошли к дому. Из открытого окна доносился монотонный голос Гийома, читавшего молитвы на латыни. Луи вздохнул, и они с Изабель переглянулись. После капитуляции Квебека младшие братья доставили ему много хлопот. Этьен в армии еще больше ожесточился и уже не раз навлекал на себя гнев их командира, лейтенанта Эртеля. Если бы не крепкая дружба, связывавшая их с Этьеном, тот давно бы оказался за решеткой. Что до Гийома, то он доставлял старшему брату заботы совсем иного рода.
– Иза, ты замечала, что Гийом иногда говорит странные вещи?
– Да. Вчера я подумала, что он слишком много выпил, но сегодня утром… Он словно бы все время витает в облаках.
– Думаю, он теряет рассудок.
– Гийом? Гийом сходит с ума?
– Нет, просто… Временами он говорит глупости, в его словах совсем нет смысла… Рассказывает, что какие-то голоса заставляют его делать ужасные вещи. Однажды я проснулся от странного шума. Вышел из казармы и увидел Гийома, который стоял на улице голый и размахивал руками. Сперва я подумал, что брат с кем-то подрался, но оказалось, что он просто стоит и разговаривает с воображаемым собеседником. Хуже того, когда он начинает говорить сам с собой, то не слышит никого вокруг. А стоит ему увидеть солдата в красном мундире, как он начинает кричать, что это дьявол, и нести откровенную чушь.
– Нет, Гийом не сумасшедший! Он просто видел слишком много ужасов…
– Иза, он может представлять опасность. Однажды он накинулся на своего друга Жасмена из-за того, что тот шептался с каким-то парнем. Гийом решил, что эти двое против него злоумышляют – придумывают план, как прикончить его во сне. В другой раз он стал гоняться за солдатом с топором, потому что на бедняге был красный шарф. Если бы я за ним не присматривал, он бы успел натворить такого…
Расстроенная Изабель прислонилась к стене отчего дома и какое-то время не шевелилась.
– И как долго это продолжается?
– Несколько месяцев. Он начал говорить сам с собой после большого сражения на Полях. Не часто, но другие это тоже заметили. Потом у него начались приступы, связанные с тем, что Гийому кажется, будто кто-то хочет причинить ему вред. Но в сложившихся обстоятельствах я не могу день и ночь следить за ним. Нужно что-то делать.
– И что же?
– Поместить в Центральную больницу. Думаю, его нужно изолировать.
– Мама никогда не согласится!
– Иза, ничего ей не говори. Я сам об этом позабочусь.
Взявшись за ручку двери, Луи грустно посмотрел на сестру. Изабель кивнула.
– Шкатулкой мадам Дюнонкур я займусь завтра же утром.
* * *
Нападение французов на английский гарнизон было неотвратимо. В городе говорили, что это случится не сегодня завтра. В гостиной скопилась целая гора сундуков и узлов с домашней утварью. Изабель металась между ними, словно в лабиринте, из которого никак не могла выйти. На нее то и дело накатывала грусть. Она расплакалась, увидев в углу прихожей отцовскую трость, которую никто не счел нужным убрать. А потом рыдала, глядя, как Франсуаза, устроившись в кресле, пьет крепкий бульон, – бледная, с удручающе опавшим животом… У нее началась истерика, когда старые школьные тетрадки Гийома рассыпались по всей комнате, стоило ей снять несколько книг с полки в книжном шкафу… Новым поводом для слез послужил момент, когда Перрена подала на обед последний кусок ветчины из кладовки…
Девушке стало казаться, что ее жизнь разбилась вдребезги, разлетелась на тысячи осколков, которые, словно листья, подхваченные бурей, улетали от нее все дальше и дальше. Удастся ли ей когда-нибудь собрать их воедино? Ночью она прижималась к Мадлен, стискивала в кулачке свой медальон и забывалась глубоким сном, в котором часто видела огромные сады с яркими цветами, ласковое солнышко, играющих детей и высокого шотландца с отливающими бронзой волосами, который, улыбаясь, протягивал к ней руки.
