Тревога поднялась в поместье перед самым рассветом. Нет, никто не кричал, не гремел железом или бронзой, даже не посылал по комнатам слуг – будить гостей. Люди просыпались будто бы сами, от беззвучного толчка в голове. Вскочив с постели, Николас быстро натянул одежду и лишь на пороге комнаты заколебался. Что это на него нашло? Подхватился, заспешил куда-то… Сон дурной привиделся? Тут из коридора донесся отчетливый скрип дверных петель, и молодой министериал отбросил сомнения. Что-то происходило в Йегерсдорфе, и похоже, не он один почувствовал это.

Так и оказалось: распахнув дверь, Николас чуть не нос к носу столкнулся с Девенпортом – тоже одетым. Левая рука наемника сжимала ножны с сарацинской саблей, правая держала зажженную лампу, а во взгляде читалось напряжение.

– Ты тоже… – Оливье замялся, подбирая подходящее слово.

– Да, – пришел ему на выручку Николас. – Разбудим церковников?

– Брат здоровяк уже поднялся, – Девенпорт хмыкнул. – И немного нас опередил. Но сдается мне, я знаю, куда его ноги понесли.

– Тогда веди.

Вдвоем они быстро прошли тесными коридорами, сворачивая то налево, то направо. Оливье шел уверенно, и Николас поневоле изумлялся прозорливости капитана: похоже, время пребывания в Йегерсдорфе тот потратил с толком, и даже помятые ребра не помешали ему тщательно осмотреть поместье. Министериал похвастаться подобными успехами не мог, большую часть вечера он провел рядом с Ульрикой и теперь стыдился своей слабости. Всегда ведь посмеивался над Карлом, мгновенно забывавшим себя, стоило лишь юному оруженосцу углядеть неподалеку смазливое женское личико. Однако же вчера под взглядом зеленых глаз он сам совершенно потерялся и в себя пришел, лишь оказавшись на постели в гостевой комнате, наедине с собой и своими мыслями. Эта женщина словно околдовала его. Конечно, за последние дни Николас частенько вспоминал баронессу, но даже не подозревал, сколь глубоко она запала в его душу.

– Сюда, – Девенпорт остановился на миг возле узкой деревянной лестницы, затем взбежал наверх по мелодично поскрипывающим ступеням. Последовав за ним, министериал оказался вдруг в полной темноте, оперся рукою об пол и глухо выругался, занозив ладонь о неструганую доску.

– Тише, – произнес кто-то неподалеку, и этот голос принадлежал не Оливье.

Николас замер, вглядываясь во мрак. Почему капитан погасил лампу? Какого дьявола тут творится?! Взгляд его постепенно привыкал к темноте, оказавшейся не такой уж и плотной. Снаружи светало, и слабый серый свет лился в узкие щели окон… нет, скорее бойниц, пробитых в стенах. Теперь-то министериал, наконец, догадался, куда попал. Караульная площадка! А он-то полагал, будто под крышей поместья хранят лари с зерном. Медленно, двигаясь почти на ощупь, Николас подобрался к ближайшему проему в толстой бревенчатой стене.

И впрямь рассвет близится. Серые, напитанные промозглой сыростью сумерки, туман невесомыми клочьями поднимается над землей, плывет среди косматых елочек и облетающих берез. На очищенной от леса широкой вырубке лежит целое облако – будто молочную сыворотку разлили по траве. И ни дуновения ветерка, ни птичьего крика, совсем тихо… Тихо и беспокойно…

Стая кусачих мурашек пробежала по спине – показалось, кто-то смотрит на него оттуда, из белесой мглы – внимательный, недобрый. Чертовщина!

– Он там, – прошептали над самым ухом, и Николас вздрогнул.

– Ульрика?

– Тш-ш-ш…

Впрочем, на караульной площадке, помимо баронессы, собрались и еще люди – привыкшие к темноте глаза различили несколько теней, расположившихся у других бойниц. Двое… нет, трое. Один из них, конечно же, Девенпорт, другой – наверняка Микаэль. А кто третий?

– Скрываться ни к чему, – произнесла тень слева знакомым голосом.

Перегрин! Тот таинственный целитель, что привез в поместье мальчишку, а после до самой ночи возился с Хольтом и Кристианом. Капитан наемников поначалу отнесся к бродяге настороженно, до раненого бойца пускать не хотел, но Микаэль обмолвился, будто невзначай, что если парня кто и оттащит от преисподней, так только этот вот «шарлатан безродный». Оливье решился и едва ли пожалел: к ночи Хольт уже не лежал в горячечном забытьи, а просто спал – крепко и покойно, как обычный выздоравливающий. Лишь после этого усталый чужак занялся ребрами самого капитана.

– Он знает главное, – продолжил Перегрин. – Даже если не видит нас, ему известно, что мы здесь. Известно, что здесь я.

– Ворг, – догадался Николас, и ему сделалось не по себе. – Кто-то его заметил?

– Нет, – баронесса отодвинулась от бойницы и зябким жестом обхватила руками свои плечи. – Но он там, можешь не сомневаться.

Отчего-то в ее слова верилось безоговорочно. Разве сам Николас не ощутил тот пристальный взгляд из тумана? Разве сам не подумал о том, что кто-то скрывается на границе леса и рассматривает поместье, словно примеряется для броска?

– Хорошего же вы мне гостя привели, – голос Ульрики отдавал холодом. – Мало было проклятых монахов и их цепных тварей, так теперь еще и… это.

– А ведь вы говорили, будто не верите в чудовищ, прекрасная фрау фон Йегер, – пробормотал Николас, до рези в глазах вглядываясь в молочную пелену. Вон там, у дальних сосен, и впрямь нечто черное промелькнуло? Нет, привиделось…

Из квадратного люка, ведущего на нижний этаж, показался свет. Кто-то взбирался по слабо поскрипывающей лестнице. Еще чей-то сон нарушила беззвучная тревога. Миг – и над досками пола показалась голова. Кристиан. Юноша поднял вверх лампу, осматриваясь. Дрожащее пламя светильника выхватило из мрака фигуры людей: Ульрика, Девенпорт, Перегрин…

– Лампу погаси, – бросил наемник сердито, но ему, как это случалось часто, ответил не юный послушник, а Микаэль.

– Толку-то впотьмах сидеть, – проворчал тот. – От кого мы прячемся, если тварь нас и сквозь стены чует? А хотел бы Ворг напасть, так разве узнали бы мы об этом заранее?

– Осторожность не повредит.

– Осторожность – нет. Вот от глупости проку мало.

– Послушай-ка, умник…

– Не спорьте, – сказал вдруг Кристиан – устало, но так твердо, что даже закипающий капитан осекся. – И, чем тут сидеть, давайте уж спустимся вниз. Раз все на ногах, так, может, пришла уже пора поговорить?

Не сговариваясь, все посмотрели на Перегрина, и тот, помедлив, кивнул:

– Пора.

Книга миров. Коварное, хищное Междумирье и пронизывающие его извилистые Тропы – целая паутина Троп, проложенных странниками. А еще – Тень: беспощадное, смертельно быстрое, нечеловечески сильное, почти неуязвимое чудовище… Ворг!

Не охватить разумом открывшийся простор, не объять сердцем ужас. И потому никак не поверить по-настоящему. Лжет ли рассказчик? Может, и нет, но рассказ его слушаешь будто сказку и в глубине души лишь как сказку принимаешь. Красивую, складную, но…

– Когда мы проходим сквозь ткань мира, то оставляем след. Для мира наши «двери» все равно, что уколы иголкой – остаются крошечные, едва заметные ранки. Тем не менее даже ничтожной ранке нужно время, чтобы затянуться. Междумирье – опасное место, и зарастающий проход грозит смертью любому, кто к нему приблизится. Поэтому мы уходим на Тропу лишь там, где человек давно не появлялся и едва ли появится вскоре.

– Пещера, – пробормотал Николас. – Подходящее местечко, чтобы спрятать… след.

– Верно, – согласился Перегрин. – И я не сомневаюсь, именно так рассудил странник, приходивший сюда до меня.

– До тебя? Как давно это было?

– Точно не скажу. Паутина Троп устроена так, что приводит странников в мир не чаще, чем один раз за пятьдесят- семьдесят лет. Мы приходим, набираемся сил для нового перехода и идем дальше.

– Мудрено, – Девенпорт недоверчиво хмыкнул. – И ты прямо сейчас можешь эту свою «дверь» открыть?

– Могу.

– Так открой.

– Сожалею, но это плохая затея, – качнул головой Перегрин. – И дело даже не в том, что Кодекс запрещает проделывать такое на виду у людей. Я не правлю Тропой, как лошадью, и если уйду, то уже не смогу вернуться.

– Хорошая отговорка, mon ami.

– Оливье, – предостерегающий тон министериала заставил наемника замолчать; тот лишь еще раз хмыкнул, выражая свое отношение к байкам чужака.

– Вы вправе не верить мне, – в голосе странника послышалось сожаление. – С другой стороны, зачем бы мне морочить вам головы, сочиняя столь странные сказки? Вы и без них готовы идти к Провалу.

Сказки… Николас вздрогнул, услышав это слово из уст чужака. Ведь тот не умеет видеть его мысли, не так ли? Сам же признает, что такому фокусу не обучен и лишь чувства собеседников для него – открытая книга. А если лжет? Обладая подобным даром, станешь ли болтать о нем с первыми встречными?

– Единственный резон моего рассказа – подготовить вас к тому, с чем вы столкнетесь.

– И с чем же? – спросил Микаэль.

– С бездонной дырой в жадную, вечно голодную пропасть. Пожирающую все, до чего может дотянуться.

Всегда спокойный, мягкий в обращении, чужак ответил с неожиданной резкостью. Страшноватые сказки у этого Перегрина, и искренность его слов пугает сильнее всего.

– Если ту «дверь» оставил твой собрат, – осторожно произнес министериал, – значит, он открыл ее пятьдесят лет назад? Или даже семьдесят?

– Семьдесят семь, – внезапно проговорил Кристиан – до сего момента юноша сидел молча и казался погруженным в собственные раздумья.

– О чем ты? – удивился, по всему видать, не только Николас – нюрнбержец тоже выглядел озадаченным.

– Первые записи о странных происшествиях в окрестностях города. Помните архив Шустера? Если Источник и есть та самая «дверь»…

– Но отчего же она не закрылась? – Николас требовательно посмотрел на чужака. – Почему не затянулась твоя дыра?

– Кто-то ей этого не позволил. Странник ошибся, неудачно выбрал место для перехода, и Провал – или, если вам привычнее, пусть будет Источник – нашел человек. Случайный человек, едва ли понявший, на что наткнулся. Но свое дело он сделал – потревожил «дверь», не дал ей закрыться до конца. А позже пришли другие – те, кто увидел перед собой не всепожирающую дыру, а источник могущества.

– Он и вправду дает силу? – протянул с показной небрежностью Девенпорт.

Закономерный вопрос, который не мог не прозвучать, ибо наверняка вертелся в головах у всех людей, слушавших сейчас Перегрина. Николас вспомнил старого аббата, играючи прихлопнувшего троих всадников, словно беспомощных мух, при этом даже пальцем их не коснувшись. Затем вспомнил чудовищную тварь, дравшуюся с Микаэлем и Оливье… Воистину овладеть подобной мощью – великое искушение!

– Силу дает и дубина, – тихо сказал Перегрин. – И чем дубина больше, тем более сильным кажется себе тот, кто ее поднял. Вот только плата велика.

– Какая плата? – наемник ухмыльнулся. – Если дубиной машешь, значит, ты уже силен как бык.

– Чтобы орудовать куском дерева, нужны всего лишь крепкие руки. Человек поднимает камни, укрепляет тело, платит болью в жилах и усталостью. Но то, что дает Междумирье, много тяжелее дубины, даже самой большой. Чтобы удержать мощь Провала, приходится измениться. Те, кто черпают из него, уже не люди.

– Рогов у святоши из Ротшлосса я не видел, – скривился Девенпорт. Он явно не верил чужаку.

– И все же рога у него были, – пробормотал Николас рассеянно. – Монахов, убивающих детей, людьми можно уже не считать. Как они управляются с Источником, Перегрин? И почему тот не иссяк за столько лет?

– Чтобы выйти на Тропу, нужно много… – Чужак замялся, пытаясь, похоже, найти правильные слова: – … Эфира жизни. Им обладают звери, растения, солнечный свет. Странники умеют забирать этот эфир из самой земли, из трав и деревьев, из… дыхания мира.

Ульрика, сидевшая по левую руку от Николаса, тихо вздохнула, и он обеспокоенно покосился на женщину. Щеки бледные, губы сжаты. Остро захотелось обнять ее и прижать к груди, но он заставил себя сосредоточиться на речи Перегрина. Для мыслей об Ульрике сейчас не время.

– Каждый человек от рождения владеет запасом эфира жизни, некоторые из вас даже умеют собирать и накапливать его, пусть и не так быстро, как мы. Для выхода в Междумирье этого запаса мало, но чтобы удержать от зарастания уже пробитый Провал – достаточно. Другое дело, что едва ли аббат и другие смогли научиться тонкому управлению. Боюсь, они поступают проще.

– Как? – спросил Кристиан, и по выражению лица юноши Николас понял: тот уже о чем-то догадался, и эта догадка послушника вовсе не обрадовала. Вспомнилось вдруг: «Агнец прибудет в срок». Агнец… Бог ты мой!

– Они кормят Источник людьми, – пробормотал он, опередив чужака, и увидел, как тот кивает, подтверждая страшную догадку.

– Когда Междумирье их убивает, эфир высвобождается из тел…

– … и разрывает затягивающуюся рану, – закончил министериал; его не потрясла жестокость сектантов, ничем не выразил своих чувств и капитан наемников, а вот Микаэль выругался – сквозь зубы, но длинно и витиевато. А затем одним словом пояснил причину, по которой ему изменило привычное хладнокровие:

– Альма.

– Господь милосердный! – прошептал Кристиан. – Они убьют девочку!