Кристиан очнулся, когда Микаэль заносил его в узкие двери «Кабанчика». Мышцы юноши напряглись, он вздрогнул и приоткрыл глаза, с посеревших губ сорвался слабый стон.

– Держись, дружок, мы пришли.

Но тело послушника уже обмякло, сознание его вновь погрузилось в омут беспамятства. Глухо выругавшись, Микаэль поспешил по скверно освещенному коридору постоялого двора. И едва не столкнулся с шагнувшим навстречу человеком.

– Что с ним?

Телохранитель едва сдержал готовое вырваться проклятие – для богохульной брани было нелучшее время.

– Я вас искал, – произнес отец Иоахим, подходя ближе, его пухлая рука вкрадчиво мягким движением легла на лоб Кристиана. Инквизитор вгляделся в бледные черты юноши, и недовольство на его лице быстро сменилось озабоченностью.

– Это был Ворг, мессир. Девенпорт… Положить бы мальчика?

– Да, надо положить. Неси ко мне.

Удивленный приказом, Микаэль чуть было не возразил, но вовремя прикусил язык: святой отец прав – в его покоях паренька не потревожат люди барона, да и говорить там можно без помех.

Кровать инквизитора оказалась столь же аскетически жесткой, как и топчаны в общей комнате. Осторожно уложив свою ношу на хозяйскую постель, Микаэль укрыл юношу одеялом.

– Второе набрось, он холодный, как рыба, – отец Иоахим сумрачно наблюдал за хлопотами нюрнбержца, потом приказал: – Рассказывай.

Он рассказал – все как было… ну почти все. Изумляясь себе, ни слова не обронил про голубоватый блеск, помнившийся ему на кинжале Кристиана.

– Пес фон Ройца… – процедил сквозь зубы священник, деревенея скулами. – А мой писарь, стало быть, подходящая наживка на крючке? Это заблуждение обойдется фрайхерру недешево, клянусь кровью Христовой.

– Может, и не барона нужно винить. Мне показалось, Девенпорт сам охоту затеял, без ведома господина.

– Сам? – Инквизитор прищурился с угрозой, но тут же лицо его сделалось задумчивым. – Этот мог и сам. Мерзавец своеволен. Впрочем, скоро я узнаю… Да, узнаю наверняка.

Повернувшись, он порывисто проковылял к двери и уже на пороге бросил через плечо:

– Оставайся, присмотри за мальчиком. Если придет лекарь – впусти, прочим до моего возвращения здесь делать нечего.

Подпускать к Крису кого бы то ни было, кроме эскулапа, Микаэль и не собирался. Когда инквизитор ушел, он посидел немного возле юноши, прислушиваясь к слабому его дыханию. Что же с парнишкой стряслось? Он готов был поклясться: тварь до Кристиана и когтем не дотянулась. С перепугу чувств лишился? Непохоже… Он коснулся рукою лба лежащего, ощутил под пальцами холодную испарину и нахмурился. Что за порчу навел мерзкий оборотень?

Тут в голову пришла дельная мысль: кликнуть кого-нибудь из слуг, послать на кухню за горячей водой и парой крепких бурдюков. Конечно, чтобы согреть парня, есть способ и понадежнее – попросить ту румяную Хелену… Нет, вряд ли отец Иоахим обрадуется, увидев ее на своей постели рядом с Крисом.

Он уже поднялся и подошел к двери, когда его заставил замереть донесшийся со спины звук. Скрип ставни, слабый шорох… в затылок дохнуло сквозняком. Мгновенно вспомнилось, с какой легкостью скакало по крышам домов неуязвимое чудовище.

– Не зови людей, – сказал кто-то негромко. – Я помогу.

Микаэль развернулся всем телом – стремительно, точно хорошо раскрученный волчок. Правая рука застыла на эфесе меча, левая скользнула к кинжалу.

– Ему нужна помощь, – сказал незваный гость. – Но, если для этого придется драться, я лучше уйду, как пришел.

Пришелец сидел на подоконнике, точно птица на насесте… нет, не птица – большой серый кот, настороженный и будто не уверенный, прыгать ли ему на врага или спасаться бегством. Полы длинного дорожного плаща свисали наружу, над голенищами высоких сапог торчали острые колени. Одежда под плащом плотно облегала худое жилистое тело, оружия под такой не спрячешь… Но Микаэлю слишком памятен был изогнутый клинок, истекающий бледно-голубым пламенем. Клинок, сумевший ранить Ворга.

Чтобы выпустить из пальцев эфес, пришлось сделать над собой усилие. При этом Микаэль отступил от двери и на три шага приблизился к постели, где лежал Кристиан. Незнакомец не шевелился, лишь поблескивал из-под надвинутого капюшона внимательными глазами.

– Я не враг, – голос чужака звучал негромко и спокойно.

– Друзья в окна не ходят, – проворчал телохранитель.

– Иногда есть причины, чтобы не блюсти приличия.

– Назови хоть одну.

– Я хочу помочь. Чтобы сделать это, сейчас нужно убедить тебя одного. Убедить двоих – всегда вдвое труднее.

– Откуда мне знать… – Микаэль осекся: кем бы ни был незваный гость, недавно он спас их обоих. И парень, что греха таить, правду говорит: отец Иоахим не видел тварь, а потому чужака к Кристиану так вот запросто не подпустит.

– Ладно, – проворчал неохотно, – если можешь лечить – лечи.

Раздираемый сомнениями, он смотрел, как незнакомец мягко соскочил на пол, откинул капюшон и подошел к постели. Было в его плавных и уверенных движениях нечто необычное, но что – нюрнбержец понять не успел: гость уже склонился над Кристианом. Миг – и одеяла отброшены прочь, рубаха на груди распахнута, пальцы скользят по шее юноши – длинные, тонкие, как у женщины. Что он ищет? Бьющуюся жилу? Незнакомец внезапно застыл: не иначе нашел искомое. Замер истуканом, даже глаза прикрыл. Истекали томительные мгновения, Микаэль изнывал в нетерпении, но стоило ему переступить с ноги на ногу и раздраженно цыкнуть зубом…

– Не мешай.

Чтобы не выругаться, он до скрипа сжал челюсти. Какого дьявола этот бродяга мнит о себе?! Явился, точно вор, какие-то пассы над пареньком творит. Как бы не сглазил, лекарь самозваный!

В тот миг, когда Микаэль почти уже решил схватить чужака за ворот и отшвырнуть от кровати, Кристиан вдруг глубоко вздохнул, веки его затрепетали. Рука гостя снова задвигалась, спускаясь от шеи на грудь юноши. С изумлением и радостью нюрнбержец увидел, что к лицу послушника снова прилила кровь, бледные щеки окрасил румянец.

– Сейчас проснется, – сказал незнакомец, медленно выпрямляясь.

Будто только и ожидавший этих слов, Кристиан внезапно открыл глаза. Миг юноша глядел неподвижно, затем его черты исказил испуг, он вжался в жесткое ложе.

– К… кто ты? Где…

– Я тут, – Микаэль поспешно шагнул вперед и присел на край постели, постаравшись при этом не выпустить из виду гостя. – Я с тобой, Крис. Мы в комнате отца Иоахима.

– Отца Ио… – Растерянный взгляд прыгнул с чужака на друга. – Но где…

– Ушел говорить с бароном, скоро вернется.

– Времени мало, – резко произнес незнакомец. – Если придет человек, которому вы служите, мне придется уходить. А у меня к вам беседа.

В его словах не звучало угрозы, но Микаэль вновь насторожился.

– Ты враг отца Иоахима?

– Нет, – гость пожал плечами, – для вражды к нему у меня нет причины.

– А у него?

– Тоже нет. И не будет, если он ничего обо мне не узнает. Хотя бы пока.

Микаэль помолчал, не зная, как ему быть. Чужак, кем бы он ни был, помог им уже дважды.

– Если уйдешь прямо сейчас, – сказал он наконец, – я ничего не расскажу о тебе ни отцу Иоахиму, ни фрайхерру фон Ройцу.

– Нужно поговорить, – настойчиво произнес гость. – И вам это нужно не меньше, чем мне.

– Он прав, – неожиданно подал голос Кристиан; юноша уже сел на кровати и с каким-то жадным интересом вглядывался в лицо незнакомца. – Микаэль, я не знаю почему, но… он нужен нам! Поверь!

Пальцы воина сжались в кулаки, и слова зазвучали глухо от сдерживаемой ярости:

– Что ты сделал с ним?

– Постой, Микаэль, я…

– Что?! – Он не смотрел на Кристиана: перехватил взгляд колдуна и пытался прочесть в нем что-нибудь, что подтвердило бы его вину. На дне серых омутов спала безмятежность, и лишь мелькнула на едва уловимый миг тень озабоченности.

– Я не умею делать то, в чем ты меня подозреваешь. С другой стороны, умей я подчинять своей воле чужую, к чему мне было бы просить тебя? И не о великой услуге – всего лишь о том, чтобы ты выслушал.

– И оставил втайне от того, кому поклялся верно служить!

– Своим молчанием ты окажешь ему большую услугу.

– Это ты так говоришь.

– Конечно, – согласился незнакомец с неожиданной легкостью. – Я так говорю. Поскольку ложь лишь все усложняет и мешает делать общее дело.

– Общее? Да неужто?

– Я собираюсь отыскать создание, что напало на вас нынешним вечером. Собираюсь убить его, когда найду. И разве это дело не может стать для нас общим?

Молчание повисло в комнате – густое, как патока.

«Не врет… Я сам видел, как парень дрался с тварью. Он даже сделал то, чего мы с французом не сумели, – ранил чудовище, заставил отступить, сам пустился вдогон, да не поймал, раз сюда явился. Выходит, не так уж хорош?»

«Уж всяко получше тебя, сын Дитмара из Нюрнберга».

– Как называть тебя?

– Зови Перегрином.

При звуке этого имени Кристиан встрепенулся и снова стал вглядываться в чужака, будто пытался признать кого-то знакомого. Похоже, не признал, но растерянность на лице юноши удивила Микаэля. Он тоже присмотрелся к ночному гостю. Ростом чуть выше среднего, телесной мощью не отличается, щупловат. Живо вспомнился бой в переулке – такой быстроты ему видеть еще не доводилось. Чтобы так двигаться, мало быть просто легким, у этого щуплого Перегрина, должно быть, жилы – что корабельные канаты.

Молчание затягивалось пеньковой петлей на шее. Чужак ждал ответа, Микаэль колебался.

«Если ему помощь нужна, отчего он к нам-то пришел? Отчего не хочет с отцом Иоахимом говорить? Отчего не пойдет к барону?»

«Посмотри уже правде в глаза: святой отец приехал сюда не с чудищами воевать! Да и барон тут совсем по другой надобности».

– Микаэль… – снова протянул Кристиан, глядя на старшего товарища почти с мольбой.

– Господь с тобой, говори. Той мрази потроха выпустить – дело богоугодное. Но ты сам цену нашему уговору назвал. Хочешь доверия – будь честен. Почую, что лжешь, – союзу конец.

– Справедливо, – Перегрин кивнул. – Мне жаль, что я не появился раньше там, на улицах. Если бы успел вовремя, не погибли бы ваши люди. Беда в том, что, пока не началась схватка, я не мог… почувствовать. Путь указали ваши боль, ярость и страх.

Он осекся и, похоже, задумался – как видно, собирался с мыслями. Наконец заговорил опять:

– Я – странник. Это не занятие и не прозвище. Это моя судьба.

Когда-то ты сделал выбор. Тот, кто его предложил, не был одним из твоих соплеменников. Для тебя он виделся чужаком, и было удивительно, почему обратился именно к тебе… Тогда – удивительно. Потом стало очевидно: ты оказался уже готов к предложенному выбору. Дорога уже жила в тебе, уже звала, манила и обещала, и все, что оставалось чужаку, – указать мальчишке нужный путь. Так ты стал странником; обрел умение ходить тропами, какими не ходит больше никто; научился видеть, слышать и понимать. Научился приходить в мир и уносить его отпечаток дальше – в другие миры.

Сейчас ты понимал: человек – тот, что постарше, – не верит тебе. Сквозь несомненное внимание к твоим словам струилось тонкими ручьями недоверие к сути этих слов. У юноши восторг боролся с приступами страха. Его сознание сияло, точно аметистовая сфера, вобравшая свет полуденного солнца. Бесценный концентрат из любопытства, целеустремленности и желания идти! Извилистые Тропы, какая сила! И самое поразительное – мальчишка даже не догадывается, чем обладает!

Но было в аметистовой сфере и нечто неправильное: трещина – длинная, глубокая, источающая, точно гной, липкий ужас. Это рана, и оставили ее не когти, не зубы, не сталь. Странник, с которым семнадцать лет назад посчастливилось провести всего лишь два коротких, полных бесед дня, называл это «дыханием стужи». Холод может обжигать так же сильно, как и пламя.

Трещина – след «дыхания стужи». Воля юноши уже заживляет ее, уже наращивает поверх свежего шрама тонкий слой будущей брони, но для полного исцеления нужно время, а его-то может и не хватить…

– Среди странников ходит мало легенд, да и те мы редко поверяем друг другу.

– Почему? – спросил Микаэль.

– Причина проста: Тропы наши почти не пересекаются. Если за всю жизнь удается встретить себе подобного хоть дюжину раз – можешь считаться счастливчиком. И уж когда повезет, в жадных беседах у костра до баек доходит редко. Но одну я слышал на моей памяти трижды, и одно это многого стоит.

Он замолк ненадолго, пытаясь облечь в понятные слова то, что хотел сказать.

– Я хожу между… местами. Можно скакать на лошади десять, двадцать, сто лет и не достичь даже наименее удаленного из них. Но мне доступны пути, связывающие эти места, будто нить – страницы книжного переплета. Мир, что вам известен, – лишь одна из страниц такой книги. А ее переплет… Мы называем его Междумирьем. Там нет дня и нет ночи, нет неба и нет тверди под ногами, нет ничего, за что мог бы уцепиться взгляд. Только туман – серый, неподвижный и будто живой. Чтобы попасть с одной страницы на другую, приходится проходить через Междумирье. Мы пользуемся им, но знаем о нем ничтожно мало. Возможно, оно и впрямь живет – не так, как мы, какой-то своей жизнью, ни на что не похожей.

– Поглядеть на это чудо можно? – спросил Микаэль с плохо скрытым недоверием в голосе.

– Для человека Междумирье – верная гибель, оно как желудок вечно голодного хищника: если туда попал, уже не выберешься, переварит заживо.

– Хм… А по тебе не скажешь.

– Я – странник. Мы выдерживаем в Междумирье дольше других, да и не остаемся там надолго… Впрочем, оно и с нас снимает стружку.

Он стал рассказывать, медленно подбирая слова, и Микаэль сперва подумал, что этот странный бродяга раскрывает им свои тайны против желания. Потом вдруг понял: нет, дело в другом, Перегрин лишь пытается объяснить то, что и сам понимает плохо. И в самом деле, как представить себе хищный туман, жадно вбирающий… что? Неужто же самую душу путника?! Сдирает, точно ветер лохмотья со старого пугала, обрывки воспоминаний, клочья мыслей, лоскуты чувств; точно злой колдун вынимает оставленный след, запоминает промелькнувший образ… сто, тысячу, десять тысяч следов и мимолетных смутных образов! И если странник ходит через Междумирье достаточно долго, однажды оно отражает его. Ничто порождает нечто. Тень странника…

– Как ты исцелил меня? – внезапно спросил Кристиан.

– Влил немного жизненных сил. Это нетрудно, ты тоже такое сможешь: видеть потоки жизни и пользоваться ими по своей надобности.

– Но ведь так делает… Ворг?

Перегрин помедлил с ответом – было похоже, что вопрос юноши чем-то поразил ночного гостя.

– Нет, – ответил тот, наконец. – Тень отнимает жизненную силу у живых созданий. Внутреннюю силу. Я пользуюсь потоками жизни, пронизывающими мир вокруг нас. Они столь обширны, что мое вмешательство в их течение не способно осушить даже самый слабый из них. Мы похожи с Тенью, но это схожесть противоположностей. Я черпаю знания о мире из естественных хранилищ этих знаний, она – поглощает память своих жертв. Я могу создавать иллюзорный облик, она – принимает облик тех, кого убила, и остается неузнанной среди живых. Я вижу чужие чувства, читаю их как книгу, а она…

– Как нам прикончить тварь? – перебил Микаэль, которому все меньше нравилось то, что он слышал.

– Я не знаю наверняка. Потому и пришел к вам. Одному мне не справиться, но общими силами…

– Чушь! – отрубил нюрнбержец. – Ты знаешь о Ворге больше, чем любой из нас. И сумел ранить его – я сам это видел. Так зачем ты здесь?

Он знал почти наверняка: ночной гость не ответит. Вопреки всему сказанному про доверие и правду – либо промолчит, либо попытается увильнуть, либо солжет.

– Из-за него, – Перегрин одним лишь взглядом указал на Кристиана, и юноша задохнулся от этих слов. – Тень неслучайно напала сегодня на вас. И нападет снова, как только решит, что сможет добиться своего.

«Проклятие! – подумал Микаэль. – То же самое и Девенпорт полагал! И ведь оказался прав…»

– Зачем ему Кристиан?

– Ты знаешь.

– Что? Не мели ерунды!

– Знаешь, – серый взгляд, казалось, проникал в душу нюрнбержца. – Ты видел, что случилось, когда закончился бой.

Откуда взялся меч – Микаэль так и не понял: показалось, будто гость вытянул узкий клинок прямо из складок плаща. Тело само напружинилось, готовое ответить на удар, но от замершего перед столом Перегрина не веяло угрозой.

Между тем отточенная сталь описала плавную дугу и застыла в неподвижности – впору было позавидовать крепости руки странника. Миг промедления… и Микаэль мысленно охнул: в полутемной комнате было отчетливо видно, как по всей длине лезвия пробежало бледное голубоватое свечение. Перегрин не ударил – всего лишь повел слабо светящейся сталью сверху вниз. С глухим стуком медный подсвечник развалился на две аккуратные половины, а потом меч, словно не встретив сопротивления, насквозь прошел дубовую доску в два пальца толщиной.

– Пресвятая Богородица! – прошептал потрясенный Кристиан. – Это… как же?!

А странник «погасил» меч и пояснил:

– Представьте, будто деретесь железным прутом с тем, у кого ушибы и переломы заживают мгновенно. Можно избивать врага и умереть от истощения, но так и не причинить ему малейшего вреда. Если же прут раскалить в огне, от горячего железа появятся ожоги. Я могу напитать сталь своей жизненной силой. Тень питается чужой жизнью, но при этом она и уязвима для нее… в какой-то мере.

Микаэль молча поднял обломок подсвечника, пощупал срез – тот оказался гладким и словно отполированным. Свое изумление постарался скрыть.

– Добрая ухватка. Научить можешь?

Перегрин устало вздохнул.

– Не знаю. Никогда такому не учил. И это не самое верное средство против Тени. Сил уходит много, долго так биться не смогу. Сегодня выручила неожиданность: тварь со мной встретиться не ожидала. Возможно, она не так спешила бы удрать, если бы знала, чего мне стоил один-единственный удар.

«Вот тебе и волшебство, – Микаэль почувствовал разочарование. – Чуть помедлишь врага срубить, и собственный меч жизнь из тебя выпьет, как похмельный бражник – пиво из кувшина».

– Так вот что с тобой стряслось…

Под взглядом Микаэля Кристиан нахмурился, в глазах его появилось недоумение.

– Что? О чем ты?

– Этот малый, похоже, не единственный, кому такой трюк по плечу.

– Я не понимаю.

Микаэль объяснил, и удивление послушника сменилось испугом. Юноша вскочил с постели, словно подброшенный неведомой силой.

– Я?! «Зажег» к-кинжал?! Но как бы я сумел?! Меня уж точно никто такому не учил!

– Меня тоже, – негромко произнес Перегрин. – Странник многое постигает через опыт, учится на ошибках, но есть умения, которые приходят к нему сами собой.

– С… странник? Я?!

Кристиан осекся и снова сел на кровать. Лицо у него сделалось совсем растерянным, а на щеки вернулась бледность.

Микаэль взглянул на Перегрина, но тот успокаивающе покачал головой: ночной гость и впрямь с легкостью читал чужие чувства.

– Он потому и нужен твари?

– Ты умен, – Перегрин кивнул. – В легенде о Тени есть еще кое-что. Говорят, самая желанная цель для чудовища – отыскать странника-«родителя» и присвоить его силу. Но, чтобы преследовать «отца» на Тропе, нужно самому обладать даром прокладывать пути через Междумирье. Этот дар Тень может получить от другого странника.

Двигаясь плавно и точно, Перегрин спрятал клинок, подошел к открытому окну. С улицы тянуло зябкой ночной прохладой.

– Умение открывать двери в Междумирье не дается извне, ты живешь с ним всегда. Другой странник лишь подбирает ключ к твоему замку, и то, что ждало своего часа от самого рождения, вырывается и заполняет тебя до краев. Так было и так будет – во всех обитаемых мирах есть свои странники, дремлющие до поры. Большинство проживает недолгую жизнь и умирает с запертой внутри силой. Но иногда «ключик» и «дверца» встречаются в нужное время и в нужном месте.

– А ну-ка, хватит об этом, – проворчал Микаэль, покосившись на потрясенного юношу. – Любо тебе бродяжить – ну и бродяжь на здоровье, а парню голову не морочь. Он тут на своем месте, чужое ему ни к чему.

– Странник – это судьба, – Перегрин качнул головой. – Если Тропа позовет, ни я, ни ты его не остановим.

Внезапным порывистым движением он повернулся спиною к окну и быстро заговорил:

– Сюда идут. Я вернусь позже, и мы условимся, что станем делать. Пока будьте настороже, не оставляйте друг друга надолго, и если нападет Тень…

– Ворг, – сказал Микаэль, – тварь называет себя Воргом.

Он внимательно следил за Перегрином и не ошибся: тот не изменился в лице, но едва заметно вздрогнул. О чем-то недоговаривал их нежданный союзник. О чем же?

– Ворг и означает «тень», – почти прошептал гость. – На языке, который когда-то был для меня родным.

Не дожидаясь ответа ошарашенных людей, Перегрин опрокинулся через подоконник спиной вперед и исчез в разливающемся по улицам Шаттенбурга тумане. Миг спустя дверь в комнату отворилась, и на пороге показался вернувшийся отец Иоахим, за спиною которого маячил слуга барона Хорст.