День первый

– Попробуйте еще вот этот паштет, отец Иоахим, – предложил барон Ойген фон Ройц. – Гусятина с базиликом и прочими травами.

– Благодарю, благодарю, – цыкнул зубом инквизитор, пододвигая широкую тарелку поближе. – Ваш повар не перестает удивлять меня, право слово. Большой искусник! Пожалуй, он не ударил бы в грязь лицом даже на пирах Лукулла. И как только умудряется сохранять паштет свежим целыми неделями?

– Это его личный секрет, – усмехнулся барон. – Даже я толком не знаю, в чем там суть. Хотя и не очень-то интересовался, признаться. Слышал только, что, прежде чем набить паштет в горшок, повар долго греет посудину в печи, а набив, заливает сверху салом.

– Надо же… Путешествуем в глуши, а стол таков, будто мы приглашены на обед к королевскому министру! И да простятся мне эти слова, но я рад, что сегодня не постный день!

– Благодарю, святой отец. Я передам повару ваши восторги.

Возок переваливался на ухабах, поскрипывали оси, снаружи доносилось всхрапывание лошадей, негромко переговаривалась о чем-то охрана. Узкие оконца пропускали мало света, так что, прежде чем подать обед, оруженосец занавесил их шторками и зажег висевшую над столом лампу под стеклянным колпаком. Заправлена она была самым чистым маслом, поэтому запах не перебивал ароматов трав и пряностей. Сотрапезник должен это оценить. Впрочем, фон Ройц старался не столько для него, сколько для себя. Лампа раскачивалась; по стенам, набранным из широких дубовых досок и обтянутым тканью, метались тени.

– Умм! – Инквизитор с видимым удовольствием облизал деревянную ложку. – Паштет и впрямь удался на славу! Какое достойное завершение прекрасной трапезы!

– Ну почему же завершение? Есть еще очень славный травяной настой: рецептов мой повар знает великое множество, – фон Ройц поставил на стол круглобокий глиняный кувшин, над которым поднимался парок. – Его готовят из листьев ежевики, малины, крапивы, земляники и яблочной кожуры. Он не только вкусен, но и снимает тяжесть от обильной еды.

Священник только восхищенно потряс головой.

– А кроме того, есть груши, финики и… сахар.

– Сахар, говорите, – подозрительно скривился отец Иоахим. – Сарацинская сладость.

– Увы, – фон Ройц развел руками, и поддетая под дублет тонкая кольчуга чуть слышно звякнула, – язык не поворачивается, но нельзя не признать, что магометане кое в чем преуспели лучше честных христиан.

– И вы не гнушаетесь пользоваться их достижениями.

– Что ж, у нас, детей Адамовых, не столь много радостей в юдоли нашей, чтобы отказывать себе в возможности попользоваться хотя бы одной из них.

– Мнится мне, что вы желаете подначить меня, барон, а то и спровоцировать на диспут, – отец Иоахим лишь расслабленно махнул рукой и откинулся на набитую тонкой шерстью кожаную подушку; массивный нательный крест медленно, в такт дыханию, вздымался и опускался на его животе. – Но сегодня я не в настроении, ибо иные мысли меня одолевают. И меньше всего мне хочется сейчас вести споры. Тем более споры с вами.

– Как это понимать, святой отец? Как признание того, что мои скромные познания в теологии и трудах отцов церкви снискали мне толику вашего уважения за те две седмицы, что мы в пути? – улыбнулся в усы Ойген. – Или…

– Вот именно, – инквизитор вдруг подобрался, мгновенно сбросив личину расслабленного сибарита, – или.

«Ну наконец-то, – подумал барон. – Сколько он ждал этого момента? Проверял, задавал вопросы, но повода начать щекотливый разговор так от меня и не получил и вот сейчас, когда мы почти уже прибыли на место, – не выдержал, решил сам взять быка за рога. Что ж, самое время!»

Отца Иоахима и его сопровождающих барон фон Ройц встретил на дороге в двадцати милях от Штутгарта. У одного из людей инквизитора – паренька-писаря – захромал мул, и часть поклажи плюхнулась в грязь: лужи на раскисшей дороге были поистине гигантские. Шел дождь, и барон великодушно предложил путникам помощь. Чуть позже, за кружкой глинтвейна в его возке, выяснилось, что он и инквизитор направляются в одно и то же место. Их целью был Шаттенбург – городок, затерянный среди отрогов Рудных гор, неподалеку от границы с чешскими землями. Совместное путешествие продлилось почти две недели, и о причинах столь дальней поездки обе стороны все это время особо не распространялись. Лишь теперь, когда баронский возок сматывал под колеса последние мили пути, настало, похоже, время для откровенного разговора.

– Скажу честно, барон, пикировка с вами доставляет мне изрядное удовольствие, – заявил меж тем инквизитор, – ибо мне всегда приятно говорить с человеком, полагающимся не на одну лишь остроту своего меча, но и на остроту разума. Вот только…

– Только что, святой отец? – Ойген не изменил ни позы, ни интонации, но глаза его чуть прищурились.

– Что вы планируете делать в Шаттенбурге, фрайхерр фон Ройц?

– Вам это прекрасно известно, святой отец. Шаттенбург не относится к вольным городам, а находится под юрисдикцией короны, и я послан туда с проверкой, дабы на месте определить, какова ситуация в городе. Ибо ситуацией этой мой сюзерен в некотором роде… обеспокоен. И уверен, вы понимаете причину его беспокойства.

Отец Иоахим кивнул.

– Скажу более, барон, это беспокойство не чуждо и мне, и Святому престолу. Император боится…

– Император не боится. Император выказывает опасения, – ледяным голосом поправил фон Ройц.

– В самом деле, – кивнул инквизитор. – Так вот, он выказывает опасения, что неурядицы в восточных областях империи могут перекинуться на сердцевинные ее земли, и его добрые подданные будут страдать, я прав?

– К сожалению, обстановка в восточных землях и впрямь оставляет желать лучшего, – барон сунул в рот финик, сплюнул косточку, отпил подслащенного медом настоя.

– Уверяю вас, опасения помазанника понятны и вызывают сочувствие и в Риме, – всплеснул руками инквизитор. – Однако отношения между владыкой светским и владыкой духовным далеки от сердечных. Да, они зиждутся на взаимном уважении, но сейчас скорее прохладны, чем теплы. Нет-нет, это никоим образом не осуждение: я искренне желаю, чтобы отношения эти стали тесными и поистине дружескими. Чтобы император и папа не только на словах, но и на деле владычествовали вместе над этими благодатными землями, владычествовали равно и в умах, и в сердцах, оберегая паству от греха телесного и духовного. А меж тем возмущения в восточных землях, средь славян и мадьяр, беспокоят и Святой престол. Император Фридрих опасается, что из Чехии перекинутся искры волнений, папа Николай опасается…

– Распространения гуситской ереси, – барон снова наполнил чашку, отхлебнул. – Что ж, более чем разумно. Пусть она почти и раздавлена, но загнанный в угол зверь на многое способен. Однако, раз уж мы стали… хмм… столь откровенны друг с другом, скажите, святой отец, почему сюда послали именно вас?

– Вы имеете в виду – инквизицию?

Ойген кивнул.

– Конечно, угроза ереси есть угроза ереси, но… Гуситы тревожат Чехию уже немало лет, однако допрежь Святой престол никого сюда не посылал: давненько доминиканцы не посещали эти края. Я уж, грешным делом, полагал, что про инквизицию здесь и думать забыли, как инквизиция забыла думать об этих землях. Но вот вас направляют в Саксонию – причем не в крупный город, не в Дрезден или Хемниц, а в самый что ни есть медвежий угол. Зачем, святой отец? Шаттенбург должен стать форпостом для восстановления влияния Рима в здешних краях?

Отец Иоахим помолчал, осушил чашку еще теплого настоя, медленно отрезал изящным ножичком половинку груши, вдумчиво ее прожевал.

– А вы опасный человек, барон, – наконец сказал он. – Лишний раз убеждаюсь в том, что ваш сюзерен неслучайно отправил в Шаттенбург именно вас. Но я откроюсь вам, ибо думаю, что мы можем помочь друг другу. Вы направлены сюда императором, я – Святым престолом. Казалось бы, уже одной тени стоящих за нами сил достаточно, дабы обеспечить и вам, и мне полное содействие местных властей и духовенства. Но нам обоим ясно, что на деле все будет гораздо сложнее. Вы говорите, будто посланы оценить ситуацию в городе. Но с вами больше десятка вооруженных бойцов. И, как говорит мой телохранитель, бойцов отменных. Да, Шаттенбург – имперский город, но его жители уже не раз задумывались о том, чтобы воздвигнуть статую Роланда. И мнится мне, что при необходимости вы готовы применить силу. Например, если городские власти ввязались в какую-то игру со сторонниками Постума или, того хуже, Йиржи. Конечно, это лишь предположение…

«А ты тоже не так-то прост, папаша-доминиканец, – подумал фон Ройц. – Сразу видно, что не только труды отцов церкви изучаешь. Да, такого проныру стоит держать на коротком поводке».

– Прошу, не отвечайте, барон, – с трудом скрыв довольную улыбку, сказал отец Иоахим. – Думаю, мы с вами встретились отнюдь не случайно. Хотим мы того или нет, но нам лучше держаться вместе и быть заодно. Конечно, сейчас трудно сказать, чья задача окажется сложнее – ваша или моя.

В моей душе есть место и тревоге, и неуверенности. И я вовсе не желаю повторить судьбу Конрада Марбургского.

– Да, святой отец, – скупо улыбнулся Ойген, – терновый венец прельщает очень немногих.

Лоб инквизитора – высокий, с залысинами – прорезала вертикальная морщинка.

– Остроумие есть большое подспорье в беседе, барон, однако не в каждой. Так вот… Гуситская ересь – это, конечно, важная причина для визита инквизиции, однако епископат имел и более насущный повод, чтобы отправить меня в Шаттенбург. Мы получили весть о том, что близ города случилось событие поистине жуткое: будто бы на игравших в лесу детей напала неведомая тварь. Говорят, кто-то из детей спасся – несомненно, на то была воля Провидения, и его же воля в том, что разрешить это дело должна инквизиция.

Конечно, Иоахим не стал упоминать, что решение о поездке поддержали далеко не все кардиналы, и, если его миссия провалится, всякую память о ней просто сотрут из документов Святого престола. Хорошо бы барон поверил в слова о нападении чудовища. Было оно, это нападение, или нет – значения не имеет, важен лишь успех миссии. А чтобы добиться успеха, надо смотреть дальше всех – и дальше врагов, и дальше союзников. Особенно дальше союзников. Священник сдержал улыбку. Пусть барон считает, что инквизицию привело в город стремление помочь людям. Тогда отцу Иоахиму придется гораздо легче.

– Тварь? – вскинул брови фон Ройц.

– Так сказано в донесении. Но мы избавим горожан от угрозы. И хоть со мной лишь юный послушник да телохранитель, но даже этих малых сил достанет для победы, и люди убедятся в том, что мы им – лучшие защитники. Разве не удивительно, если потомки тех, кто изгонял из этих земель наших скромных служителей два столетия тому назад, теперь сами призовут нас в защитники?

– Поистине удивительно, – ответ прозвучал двусмысленно, и, чтобы убедить инквизитора в своей искренности, Ойген перекрестился. Он уже ждал: сейчас священник попросит поддержки, ведь силы его и впрямь скромны. И не ошибся.

– Сегодня мне важно знать, фрайхерр фон Ройц, окажете ли вы помощь посланникам Святого престола? – истово произнес отец Иоахим, глаза его блестели. – Или в схватке со злом нам придется рассчитывать только на себя?

В борт возка постучали, и барон откинул занавесь с забранного ажурной решеткой узкого оконца:

– Что случилось, Николас?

– Экселенц, вы просили предупредить, когда мы поравняемся с границей городских владений, – сообщил министериал.

– О, благодарю. Скажи вознице, чтобы остановил.

Когда экипаж замер, барон распахнул дверцу и легко выпрыгнул наружу. Он потянулся, разминая затекшие мышцы, щурясь, поглядел на солнце, хлопнул ладонью по верхушке поросшего мхом милевого камня.

– Святой отец, не желаете выйти?

Инквизитор нехотя высунулся из возка, спустился по лесенке.

– Смотрите, – вытянул руку Ойген.

В ложбине между отрогов гор, одетых в золото и багрянец осеннего леса, лежал небольшой городок. Вокруг простирались опустевшие поля – урожай уже сняли, и только местами на стерне высились копенки соломы. За серым поясом крепостной стены сгрудились дома, среди которых виднелись кубик ратуши и острый шпиль церкви. В ворота вползала цепочка подвод – наверное, купцы прибыли на ярмарку. К прозрачному небу поднимались чуть заметные дымки.

Фон Ройц втянул носом воздух.

– Хлебом пахнет… – сказал он, хотя даже самый чуткий нос вряд ли уловил бы на таком расстоянии запах свежего печева.

– Ну так что вы скажете насчет нашего сотрудничества, барон? – вполголоса спросил инквизитор.

– Отец Иоахим, вы ведь считаете, что наша встреча неслучайна, – Ойген скупо улыбнулся. – Кто я такой, чтобы противиться Провидению?