Если какой-либо континент вправе гордиться одной из стран, входящих в его состав, как отец гордится одним из своих детей, то это право, разумеется, принадлежит Северной Америке. Если какая-либо республика вправе гордиться одним из штатов, входящих в ее состав, то речь, конечно, идет о Соединенных Штатах Америки. Если какой-либо из пятидесяти одного штата, украшающих пятьдесят одной звездой угол знамени Федерации, вправе гордиться своей столицей, то речь, конечно, идет о Виргинии и ее столице Ричмонде. И если, наконец, какой-либо город Виргинии вправе гордиться своими сынами, то это Уостон, где только что было сделано столь блестящее открытие, которому суждено занять одно из самых значительных мест в ряду астрономических открытий нашего века!

Таково во всяком случае было твердое убеждение всех уостонцев.

Легко себе представить, что газеты - во всяком случае уостонские - поместили восторженные статьи о мистере Дине Форсайте и докторе Гьюдельсоне. Разве слава этих двух знаменитых граждан не отбрасывала лучи своего сияния на весь город? Кто из жителей города не ощутил на себе отблеска их славы? И само название города Уостона разве не останется неразрывно связанным с этим открытием?

В гуще американского населения, где так падки на сенсацию и где борьба мнений разгорается с такой бешеной страстностью, немедленно же сказался эффект этих восторженных статей. Читатель поэтому не удивится (а если удивится, то ему придется поверить нам на слово), что с этого самого дня население шумными толпами устремлялось к домам на Морисс-стрит и на Элизабет-стрит. Никто не имел представления о соперничестве, разгоравшемся между мистером Форсайтом и мистером Гьюдельсоном. Восторг толпы объединял их воедино, - в этом не могло быть сомнения. Оба их имени были и должны были остаться до скончания веков соединенными вместе настолько прочно, что, быть может, через тысячелетия будущие историки станут утверждать, что оба эти имени принадлежали одному и тому же лицу.

Но, не дожидаясь, пока время выверит обоснованность таких гипотез, мистер Дин Форсайт вынужден был появиться на террасе своей башни, а мистер Гьюдельсон на площадке своей обсерватории, чтобы ответить на приветствия толпы. Раздавалось оглушительное «ура», и оба астронома-любителя кланялись и благодарили.

Внимательный наблюдатель, однако, мог бы заметить, что лица их не выражали настоящей радости. Какая-то тень омрачала их торжество, словно облако, заслоняющее солнце. Они невольно искоса поглядывали - мистер Форсайт на башню мистера Гьюдельсона, а мистер Гьюдельсон на башню мистера Форсайта. Каждый видел своего соперника, отвечающего на аплодисменты уостонской толпы, и приветствия, которыми их встречали, казались не столь сладостными, сколь горько звучали аплодисменты, которыми награждали соперников.

В действительности и там и тут приветствия и крики были одинаково искренни. Толпа не делала различия между обоими астрономами. Сограждане приветствовали Дина Форсайта с неменьшим пылом, чем доктора Гьюдельсона.

Но какими замечаниями обменивались под шум оваций Франсис Гордон и служанка Митс, с одной стороны, и миссис Гьюдельсон, Дженни и Лу - с другой? Не опасались ли они, что заметка, посланная Бостонской обсерваторией в редакции газет, могла оказаться чреватой тяжелыми последствиями? То, что до сих пор составляло тайну, стало явным. Теперь уже мистер Форсайт и мистер Гьюдельсон знали, что являются соперниками. Не приходилось ли ожидать, что оба астронома-любителя будут добиваться если не награды, то признания права на первенство в этом открытии, что могло бы привести к скандалу, крайне неприятному для обоих семейств?

Нетрудно угадать, какие чувства волновали миссис Гьюдельсон и Дженни, в то время как толпа шумела перед их домом. Если доктор и появлялся на террасе своей башни, то жена его и дочь категорически отказывались показаться публике. Обе они, с тяжелым сердцем, укрывшись за плотными занавесями, глядели на это шумное сборище людей, не предвещавшее им ничего доброго. Если мистер Форсайт и мистер Гьюдельсон, поддавшись нелепому чувству зависти, станут оспаривать друг у друга право на метеор, не примет ли публика сторону того или другого из них? У каждого будут свои приверженцы, и в разгаре страстей, овладевших городом, каким тогда окажется положение будущих супругов, этих Ромео и Джульетты, когда простой научный спор превратит обе семьи в неких Монтекки и Капулетти?

Лу - та просто была в ярости. Она хотела распахнуть окно, обругать собравшихся и сокрушалась о том, что под рукой нет пожарной кишки, которой можно было бы окатить толпу и утопить все восторженные крики в потоках холодной воды. Миссис Гьюдельсон и Дженни с трудом удалось умерить пыл разгорячившейся девочки.

В доме на Элизабет-стрит положение было в точности такое же. И Франсис Гордон также охотно отправил бы ко всем чертям этих восторженных почитателей, по вине которых могло обостриться еще больше и без того уже натянутое положение. И он также воздержался от появления на террасе, тогда как мистер Дин Форсайт и Омикрон красовались перед толпой, не скрывая, насколько удовлетворено их тщеславие.

Подобно тому как миссис Гьюдельсон приходилось всеми силами сдерживать вспышки Лу, так же и Франсис Гордон вынужден был успокаивать рассвирепевшую Митс. Митс грозилась ни более ни менее, как «вымести прочь с улицы всех этих крикунов», что в ее устах звучало отнюдь не пустой угрозой. Нет сомнения, что орудие, которым она ежедневно действовала с такой виртуозностью, и здесь оказалось бы вовсе не безобидным. Но... встречать метлой людей, собравшихся приветствовать вас, было бы, пожалуй, слишком запальчиво.

- Ах, сынок ты мой! - восклицала старуха. - Не спятили ли эти крикуны с ума?

- Я готов этому поверить, - ответил Франсис Гордон.

- И все это из-за какого-то большущего камня, который болтается по небу.

- Да, да, Митс!

- Какой-то ми-ти-вор.

- Метеор, Митс, - поправил ее Франсис, с трудом удерживаясь от смеха.

- Да я так и говорю: ми-ти-вор, - с убеждением повторила Митс. - Хоть бы он упал им на голову и задавил добрую дюжину этих дураков!.. Вот ты, человек ученый, объясни мне, пожалуйста: на что он пригоден, такой ми-ти-вор?

- На то, чтобы поссорить добрых друзей, - заявил Франсис Гордон под гром «ура», доносившийся с улицы.

Так почему же в самом деле прежние друзья не соглашались поделить между собой свой болид? Ведь это открытие не сулило никаких материальных выгод. Речь могла идти только о чисто платонических почестях. Но если так, то почему бы не оставить нераздельным открытие, к которому впредь и до скончания веков будут прикованы их оба имени? Почему? Да просто потому, что все сводилось к самолюбию, к тщеславию. А когда на карту поставлено самолюбие да еще примешивается тщеславие, кто окажется способным вразумить человека?

Но в конце-то концов разве так уж лестно было оказаться первым, заметившим метеор? Разве не сводилось асе к простой случайности? Если бы болид услужливо не пересек поле зрения в пределах, досягаемых для приборов мистера Дина Форсайта и мистера Сиднея Гьюдельсона, да еще в тот момент, когда они стояли, припав к окулярам в своих обсерваториях, то оба астронома, теперь так высоко ставившие самих себя, могли бы его и не заметить.

А кроме того, разве днем и ночью не проносятся в небе сотни, даже тысячи, таких болидов, таких астероидов, таких блуждающих звезд? Да возможно ли вообще сосчитать эти огненные шары, которые целыми роями чертят свои причудливые траектории по темному фону неба? Шестьсот миллионов - таково, по мнению ученых, число метеоров, которые пересекают земную атмосферу за одну ночь, то есть тысяча двести миллионов в сутки. Они проносятся, следовательно, целыми мириадами, эти светящиеся тела, из которых от десяти до пятнадцати миллионов можно, по словам Ньютона, увидеть невооруженным глазом.

«В таком случае, - писала газета «Пэнч», единственный печатный орган Уостона, который решился подойти к этому делу юмористически, - найти метеор в небе даже легче, чем найти зерно пшеницы в пшеничном поле, и можно сказать без обиняков, что оба наши астронома несколько злоупотребляют шумихой, созданной открытием, перед которым нет основания стоять с непокрытой головой».

Но если «Пэнч», газета сатирическая, не желала упускать такого случая поострить, то другие газеты с более серьезным уклоном не только не подражали ей, а поспешили воспользоваться таким удобным поводом, чтобы выставить напоказ свою свежеприобретенную осведомленность, способную вызвать зависть даже у признанных специалистов.

«Кеплер, - сообщала газета «Уостон стандарт», - полагал, что болиды происходят от земных испарений. Но более правдоподобным кажется, что эти тела просто аэролиты, так как на них всегда заметны следы бурного сгорания. Уже во времена Плутарха их считали минеральной массой, падающей на поверхность земного шара, когда они достигают сферы земного притяжения. Изучение болидов показывает, что вещество их ничем не отличается от известных нам минералов и что они примерно на одну треть состоят из простых тел. Но какое многообразие в их структуре! Частицы, входящие в состав болидов, - то мелкие, как металлические опилки, то величиной с горошину или орех, и на редкость твердые. На гранях заметны следы кристаллизации. Встречаются и такие, которые состоят из чистого железа, иногда смешанного с никелем, без малейших признаков окисления».

И в самом деле, все, что газета «Уостон стандарт» доводила до сведения своих читателей, было вполне справедливо. В то же время газета «Дейли Уостон» информировала о том, какое внимание ученые всех времен уделяли изучению этих метеоров.

«Разве Диоген Аполлонийский, - писала газета, - уже не упоминал о раскаленном камне величиной с мельничный жернов, падение которого близ Эгос-Потамоса привело в ужас все население Фракии? Если б подобный метеор свалился на колокольню Сент-Эндрью, он разрушил бы церковь до основания. Да позволено нам будет по этому поводу вспомнить о некоторых подобных камнях, которые, летя откуда-то из беспредельного пространства и попав в сферу притяжения земного шара, были найдены на земле еще до начала христианской эры и подчас становились предметом поклонения: «громовой камень», который почитали как символ Кибеллы в Галатии, позже перевезенной в Рим, а также другой, найденный в Сирии и посвященный культу солнца; священный щит, обнаруженный во время царствования Нумы; черный камень, бережно хранящийся в Мекке; «громовой камень», из которого был выделан прославленный меч Антара. А сколько аэролитов было найдено с начала христианской эры! Обстоятельства падения их подробно описаны, - камень весом в двести шестьдесят фунтов упал в Энзисгейме, в Эльзасе; черный с металлическим отливом камень величиной с человеческую голову свалился на гору Везон в Провансе; камень весом в семьдесят два фунта, издававший запах серы и, казалось, состоявший из морской пены, упал в Ларини, в Македонии; камень, который упал в 1763 году в Люсэ близ Шартра, оказался таким раскаленным, что к нему нельзя было прикоснуться. Стоит упомянуть еще о болиде, появившемся в 1203 году над городом Легль в Нормандии. Гумбольдт говорит о нем следующее: «В час после полудня, в очень ясную погоду, был замечен крупный болид, продвигавшийся с юго-востока на северо-запад. Несколькими минутами позже послышался звук взрыва, доносившийся из небольшого, почти неподвижного черного облака и продолжавший доноситься в течение пяти-шести минут. За этим взрывом последовало еще три или четыре других, и грохот, доносившийся в течение четырех или пяти минут, походил на шум ружейной пальбы, к которой как бы примешивалась дробь большого числа барабанов. При каждом взрыве от черного облачка как бы отрывалась часть составлявших его паров. Никаких световых явлений в этом месте замечено не было. На площадь эллиптической формы, большая ось которой, направленная с юго-востока на северо-запад, имела в длину одиннадцать километров, упало свыше тысячи метеорных камней. Камни эти дымились, и они были раскалены, хотя и не горели огнем. Было констатировано, что их легче было расколоть через несколько дней после падения, чем спустя более длительное время».

«Дейли Уостон» продолжала в том же тоне, не скупясь на подробности, которые уж во всяком случае свидетельствовали о добросовестных стараниях авторов статей.

Впрочем, остальные газеты тоже не отставали. Раз уж астрономия очутилась в поле зрения, все стали говорить об астрономии, и если после этого хоть один житель Уостона не был подкован в вопросе о болидах, то он, значит, просто сам не пожелал ничего знать.

К сведениям, приведенным «Дейли Уостон», газета «Уостон ньюс» добавляла еще новые. Она напоминала об огненном шаре диаметром вдвое больше лунного диска в дни полнолуния, который в 1254 году был замечен в Харворте, в Дарлингтоне, в Даргэме и в Данди м пролетел, не разрываясь, с одной стороны неба до другой, оставляя за собой золотой светящийся хвост, широкий, плотный и четко выделявшийся на темносинем фоне неба. Далее говорилось, что если болид, упавший в Харворте, не взорвался, то совсем иное случилось с болидом, замеченным наблюдателем 14 мая 1864 года в Кастельоне, во Франции. Хотя этот метеор и находился в сфере видимости всего пять секунд, скорость его движения была так велика, что за этот короткий промежуток он успел описать дугу в шесть градусов. Окраска его, вначале синевато-зеленая, превратилась затем в белую и необычайно блестящую. Между взрывом и моментом, когда донесся звук взрыва, прошло от трех до четырех минут, что указывает на расстояние от шестидесяти до восьмидесяти километров. Из этого ясно, Что взрыв превзошел по силе все самые мощные взрывы, происходившие на поверхности Земли. Что касается размеров этого болида, расчет которого производился в соответствии с его высотой на небе, то диаметр его определялся примерно в полторы тысячи футов и передвигаться он должен был со скоростью более ста тридцати километров в секунду, - скорость, значительно превышающая скорость движения Земли вокруг Солнца. Затем выступила газета «Уостон морнинг», а вслед за ней «Уостон ивнинг». Последняя сосредоточила свое внимание на встречающихся наиболее часто болидах, состоящих целиком из железа. Газета напоминала своим читателям об одном из таких метеоров, найденном в Сибири, который весил не менее семисот килограммов, и о другом, весом до шести тысяч килограммов, найденном в Бразилии, и о третьем, найденном в Тукумане, весом в четырнадцать тысяч килограммов, и, наконец, о четвертом, упавшем в окрестностях Дуранцо, в Мексике, который достигал огромного веса в девятнадцать тысяч килограммов.

По правде говоря, не будет большим преувеличением, если мы заметим, что часть населения Уостона при чтении этих статей почувствовала даже некоторый страх. Поскольку метеор мистера Форсайта и мистера Гьюдельсона был замечен ими при указанных условиях и на расстоянии безусловно весьма значительном, то не могло быть сомнения, что своими размерами он превосходил метеоры, упавшие в Тукумане и в Дуранцо. Кто знает, не превышал ли он по объему даже Кастельонский аэролит, диаметр которого равнялся полутора тысячам футов? Постарайтесь только представить себе, сколько должен был весить подобный камень! Раз вышеупомянутый метеор уже однажды показался над самым Уостоном, то, очевидно, Уостон расположен как раз под его траекторией. И, следовательно, метеор снова появится над городом, если линия его полета образует замкнутую орбиту. А что, если именно в этот момент что-либо заставит его остановиться в своем полете? Ведь тогда он неизбежно заденет Уостон, да с такой силой, какую и вообразить невозможно. Сейчас или никогда представлялся случай довести до сведения тех жителей города, которым это было неизвестно, и напомнить осведомленным о существовании неумолимого закона живой силы (масса, помноженная на квадрат скорости) и еще более грозного закона падения тел, согласно которым скорость болида, падающего с высоты четырехсот километров, должна равняться приблизительно трем тысячам метров в секунду к моменту его падения на землю!

Уостонские газеты не преминули «выполнить свой долг», и никогда, следует отметить, ни одна ежедневная газета не пестрела еще таким обилием математических формул.

Городом понемногу стала овладевать тревога. Грозный и опасный болид был темой всех разговоров, все равно где - на улице, в клубе или в кругу семьи. Женской половине населения день и ночь мерещились разрушенные церкви, превращенные в развалины дома. Мужчины считали более пристойным пожимать плечами, но вид у них при этом был несколько неуверенный. Днем и ночью как на площади Конституции, так и в районах, расположенных выше, люди собирались небольшими группами и стояли словно на страже. Благоприятствовала погода или нет - это не останавливало наблюдателей. Никогда еще оптикам не удавалось продать столько очков, биноклей, лорнетов и других оптических изделий. Никогда еще в небо над Уостоном не впивалось столько тревожных взглядов. Виден ли был метеор, или нет, но опасность грозила ежечасно, ежесекундно...

Опасность грозила, разумеется, в такой же мере всем краям, всем городам, поселкам и деревням, расположенным под траекторией метеора. Если болид, как предполагали, должен был облететь вокруг земного шара, то все точки земли, приходившиеся под его орбитой, подвергались одинаковой опасности при его падении. Тем не менее рекорд страха оставался за Уостоном, - если дозволено употребить столь современный термин, - и происходило это только потому, что именно уостонские наблюдатели обнаружили его первыми.

Одна из газет все же не поддавалась эпидемии страха и упорно отказывалась принять эту историю всерьез. Но зато эта газета довольно немилостиво отнеслась к мистеру Форсайту и мистеру Гьюдельсону, на которых она шутливо возлагала ответственность за все беды, грозившие городу.

«Чего ради эти любители сунулись в подобное дело? - писала газета «Пэнч». - Зачем понадобилось им щекотать небесное пространство своими трубами и телескопами? Не могли они, что ли, оставить в покое небо и не дразнить его звезд? Разве и без того не предостаточно настоящих ученых, которые путаются не в свое дело и нескромно забираются в межпланетное пространство? Небесные тела весьма стыдливы и не любят, чтобы их разглядывали вблизи. Да, город наш в опасности, и нет выхода из этого положения! Можно застраховаться от пожара, от града, от циклона... Но попробуйте-ка застраховаться от падения болида, который - кто его знает - может оказаться в десять раз больше, чем Уостонская крепость. А если этот метеор, падая, разорвется, что зачастую происходит с такими телами, - то город подвергнется подобию обстрела, а может быть, и сгорит дотла, если осколки окажутся раскаленными. Нам, при всех условиях, не миновать разрушения дорогого нашему сердцу города, нечего закрывать на это глаза... Итак - спасайся, кто может! Беги куда глаза глядят! Так почему же эти почтенные господа Форсайт и Гьюдельсон не сидели спокойно у себя дома в первом этаже, вместо того чтобы подглядывать за метеорами? Это они, эти астрономы-любители, растревожили своими нескромными взглядами метеоры и своими преступными интригами привлекли их сюда... Если Уостон будет разрушен, если он будет раздавлен или сожжен злосчастным болидом, это случится по их вине и с них же за это взыщется... И в самом деле, - спрашиваем мы всех беспристрастных читателей (а к таковым мы, разумеется, причисляем всех постоянных подписчиков «Уостон Пэнча»), - на что нужны все эти астрономы, астрологи, метеорологи и прочие звери с названиями, оканчивающимися на «оги»? Какую пользу приносят их труды?.. Поставить вопрос - значит ответить на него. Что касается лично нас, то мы остаемся при твердом убеждении, так блестяще выраженном в остроумной фразе одного француза - знаменитого Бриллиа-Саварэна: «Открытие нового блюда более способствует счастью человечества, чем открытие новой звезды». Как пренебрежительно отнесся бы тот же Бриллиа-Саварэн к двум злодеям, которые не побоялись навлечь на свою страну самые чудовищные катаклизмы ради удовольствия открыть какой-то пустяковый болид!»