На другой день с раннего утра Джонсон и Бэлл стали грузить на шлюпку лагерные принадлежности. К восьми часам все было готово к отплытию. Но тут доктор вспомнил о путешественниках, это обстоятельство не переставало его тревожить.

Уж не собирались ли эти люди подняться к полюсу? Есть ли у них судно, чтобы выйти в полярное море? Не придется ли еще раз встретить их на своем пути?

Уже три дня не попадалось их следов. Во всяком случае, незнакомцам едва ли удалось добраться до порта Альтамонта. Повидимому, на этих берегах еще не ступала нога человека.

Эти мысли не выходили у него из головы, и Клоубонни решил в последний раз осмотреть местность, для чего и поднялся на холм высотой около ста футов. Оттуда он мог оглядеть всю южную часть горизонта.

Достигнув вершины холма, доктор поднес к глазам подзорную трубу. Каково же было его удивление, когда он решительно ничего не увидел не только вдали, на равнине, но даже в нескольких шагах. Это его озадачило: он снова взглянул в трубу и затем осмотрел инструмент... В трубе не оказалось объектива.

- Объектив! - воскликнул доктор.

Легко догадаться, какая мысль осенила Клоубонни. Он громко закричал, чтобы его услыхали товарищи, которые не на шутку встревожились при виде ученого, со всех ног сбегавшего с холма.

- Что там еще стряслось? - спросил Джонсон.

Запыхавшийся доктор долго не мог вымолвить ни слова; наконец, он произнес:

- Следы… там... Отряд!..

- Что такое? - взволнованно спросил Гаттерас. - Вы видели путешественников?

- Нет! нет!.. - отвечал доктор. - Объектив... объектив... мой объектив.

И он показал свой инструмент.

- Так, значит, вы его потеряли! - воскликнул Альтамонт.

- Да.

- В таком случае, эти следы...

- Наши собственные, друзья мои! - воскликнул Клоубонни. - Мы заблудились в тумане. Мы кружились по сторонам и, наконец, набрели на собственные следы.

- Ну, а следы башмака? - спросил Гаттерас.

- Это следы Бэлла, который сломал свои лыжи и весь день шел по снегу в башмаках.

- Совершенно верно, - откликнулся Бэлл.

Ошибка была до того очевидна, что все разразились громким хохотом, за исключением Гаттераса, который, однако, не меньше других был доволен этим открытием.

- Вот так штука! - сказал доктор, когда смолк взрыв веселья. - Каких только предположений мы не строили! Люди на этом берегу. Еще чего не хватало! Надо думать прежде, чем говорить! Но теперь нам нечего опасаться, остается одно - поскорей отплыть.

- В путь! - сказал Гаттерас.

Через четверть часа каждый занял свое место на шлюпке; поставили фок и кливер, и она быстро вышла из порта Альтамонта.

Морское путешествие началось в среду, десятого июля. Мореплаватели находились очень недалеко от полюса, всего в каких-нибудь ста семидесяти пяти милях. Если бы в этой части земного шара был материк, то плавание продолжалось бы очень недолго.

Дул слабый, но попутный ветер. Термометр показывал + 50° (+ 10° Ц). Настала теплая погода.

Шлюпка ничуть не пострадала от перевозки на санях; она была в полной исправности, и управлять ею было нетрудно. Джонсон сел у руля, а доктор, Бэлл и Альтамонт поудобнее устроились между вещами, часть которых находилась на палубе, а другая под палубой.

Стоявший на носу Гаттерас пристально смотрел в одну точку на север, куда его влекло с непреодолимою силой, точно стрелку к магнитному полюсу. В случае открытия какого-нибудь материка Гаттерас хотел увидеть его первым. Эта честь принадлежала ему по праву.

Он заметил, что на поверхности полярного океана ходят короткие волны, как во внутренних морях. По его мнению, это обстоятельство указывало на близость берегов; доктор разделял мнение Гаттераса.

Нетрудно догадаться, почему Гаттерас так страстно хотел найти сушу у Северного полюса. Какое жестокое разочарование испытал бы капитан, если бы там, где он мечтал увидеть хоть клочок земли, расстилался безбрежный простор океана! И в самом деле, разве можно дать какое-то особое название точке среди вечно меняющейся зыби? Разве можно водрузить национальный флаг среди морских волн? И разве можно именем ее величества королевы вступить во владение частью океана?

Неподвижно устремив взгляд вдаль, с компасом в руке, Гаттерас пожирал глазами север.

Безграничный полярный бассейн простирался до самого горизонта, незаметно сливаясь с безоблачным небом. Ледяные горы, плывшие по морю, казалось, уступали дорогу отважным мореплавателям.

Эта часть океана носила весьма своеобразный характер. Но, может быть, такое впечатление она производила на путешественников, до крайности взволнованных и возбужденных? Трудно что-нибудь утверждать. Однако в своих ежедневных записях доктор отметил необычный вид океана, подтверждая то же, что в свое время говорил Пенни, по словам которого эти воды «представляют поразительную картину моря, населенного миллионами живых существ».

Водяная пелена нежных лазоревых оттенков была чрезвычайно прозрачна, позволяя взгляду проникать до самого дна. Создавалось впечатление, что полярный бассейн освещался снизу, подобно колоссальному аквариуму; по всей вероятности, здесь играли роль какие-то электрические процессы, происходившие в глубине моря. Шлюпка, казалось, повисла над бездонной пучиной.

Над поверхностью этих изумительных вод носились бесчисленные стаи птиц, похожие на темные грозовые тучи. Здесь были перелетные береговые и водоплавающие птицы, представители великого семейства водяных птиц, начиная с альбатросов, обитателей южных стран, и кончая пингвинами арктических морей, - но все они были гигантских размеров. Над морем стоял несмолкаемый оглушительный гомон. Глядя на них, доктор должен был признать себя невеждой в орнитологии; он не знал названий многих диковинных птиц, и ему то и дело приходилось наклонять голову, когда они стремительно проносились над ним, со свистом рассекая крыльями воздух.

У некоторых из этих воздушных чудовищ размах крыльев достигал двадцати футов; проносись над шлюпкой, птицы совершенно закрывали ее. Здесь были целые легионы пернатых, названия которых еще не были занесены на страницы лондонского орнитологического указателя.

Ошеломленный, растерявшийся доктор при всей своей учености окончательно стал в тупик.

Когда взгляд его, отрываясь от созерцания чудес воздушного простора, скользил по спокойной поверхности океана, он встречал чудеса морского мира, между прочим медуз чуть не тридцати футов шириной. Они служили основной пищей обитателям воздуха и плавали, как настоящие островки среди гигантских водорослей. Как это было поразительно! Какая разница между этими медузами и теми, микроскопическими, которые наблюдал Скорсби в гренландских морях! По подсчетам этого мореплавателя, на двух квадратных милях морской поверхности число таких медуз достигает двадцати трех триллионов восьмисот восьмидесяти восьми биллионов миллиардов.

Но когда взгляд проникал за пределы водной пелены, перед ним открывалась не менее чудесная картина: вокруг лодки кишели мириады рыб всевозможных пород. Они то быстро погружались в глубину, постепенно уменьшаясь в размерах, и, наконец, совсем исчезали, как волшебные тени, то покидали пучины океана и, мало-помалу увеличиваясь, поднимались на поверхность. Морские чудовища, повидимому, ничуть не пугались шлюпки и не раз мимоходом задевали ее своими огромными плавниками. Профессиональные китобои не без оснований пришли бы в ужас, но наши путешественники даже не подозревали грозившей им опасности, хотя иные из этих обитателей моря достигали грандиозных размеров.

Молодые морские коровы безмятежно резвились, играя в волнах; похожий на сказочного единорога, нарвал, вооруженный длинным, заостренным клыком, которым он разламывает лед, преследовал мелких китообразных; бесчисленное множество китов с характерным свистом выбрасывали фонтаны воды и слизи; гренландский кит, с сильно развитым хвостом и широкими хвостовыми плавниками, на ходу пожирал не менее проворных, чем он, треску и макрель, между тем как ленивая белуха спокойно поглощала таких же медлительных и беспечных моллюсков.

Еще глубже остроносые киты-полосатики, длинные черные гренландские анарнаки, гигантские кашалоты, распространенные во всех морях, плавали среди скопищ серой амбры. В глубине иногда происходили чудовищные бои, от которых океан обагрялся кровью на несколько миль. Цилиндрические «галеры», огромный лабрадорский тегузик, дельфины со спинным плавником в виде сабельного клинка, все семейство моржей и тюленей, морские собаки, морские коньки, морские медведи, львы и слоны, казалось, паслись на влажных пастбищах океана, и изумленный доктор так же легко наблюдал эти несметные стада морских тварей, как если бы смотрел на ракообразных и рыб сквозь зеркальные стекла бассейна в зоологическом саду.

Какая красота, какое разнообразие, какая неистощимая производительность природы! Как удивительно было видеть все это так близко от полюса!

Атмосфера становилась неестественно прозрачной и, казалось, была перенасыщена кислородом. Мореплаватели с наслаждением вдыхали живительный воздух.

В организме их происходило усиленное сгорание, которое трудно даже себе представить. Все процессы, начиная с психических и кончая пищеварением и дыханием, совершались с какой-то нечеловеческой быстротой и интенсивностью. Зародившиеся в мозгу идеи принимали грандиозный масштаб; за один час мореплаватели переживали то, что им бы не пережить за целый день.

Среди всех этих чудес шлюпка спокойно плыла под умеренным ветром, который по временам громадные альбатросы усиливали взмахами своих крыльев.

К вечеру потеряли из виду берега Новой Америки. В умеренном и экваториальном поясах уже настала ночь, но здесь солнце, все расширявшее свои круги, описывало на небосклоне круг, параллельный горизонту океана. Шлюпка, освещаемая косыми лучами, все время оставалась в полосе света, перемещавшейся вместе с ней.

Однако живые существа гиперборейских стран почуяли приближение вечера, как если бы дневное светило уже скрылось за горизонтом. Птицы, рыбы и киты исчезли. Куда же они скрылись? В какие бездны неба и океана? Кто бы мог сказать? Их крики и свист, мелькание морских чудовищ, бороздивших волны, сменилось безмолвием и неподвижностью; волны замерли в едва заметной зыби, ночь вступила в свои права, несмотря на яркие лучи солнца.

С момента отплытия из порта Альтамонта шлюпка на один градус продвинулась к северу. На следующий день попрежнему ничего не появлялось на горизонте, не было заметно ни высоких гор, ни тех характерных признаков, по которым моряки угадывают близость островов или материков.

Ветер держался попутный, хотя и не сильный; море волновалось слабо; снова вернулась вчерашняя бесчисленная свита птиц и рыб. Наклонившись над водой, доктор наблюдал, как киты выплывали из своих глубинных убежищ и мало-помалу поднимались на поверхность моря. Лишь отдельные айсберги и разбросанные там и сям льдины нарушали томительное однообразие океана.

Но в общем льдины попадались здесь редко и не могли задержать движение судна. Необходимо отметить, что хотя шлюпка находилась в это время на десять градусов севернее полюса холода, это было все равно, как если бы она находилась на десять градусов южнее этого полюса - изотермический пояс был тот же самый. Поэтому не удивительно, что в это время года море здесь было так же свободно от льдов, как и на траверсе залива Диско в Баффиновом заливе. Таким образом, здесь в течение лета судно может беспрепятственно совершать свое плавание.

Это обстоятельство имеет важное практическое значение. Действительно, если бы возможно было проникнуть через североазиатские или американские моря в полярный бассейн, то китобои могли бы быстро наполнить свой трюм добычей, так как эта часть океана, как видно, является всемирным рыбным садком, главным питомником китов, тюленей и всевозможных морских животных.

В полдень море на горизонте попрежнему сливалось с небосклоном, и доктор уже начал сомневаться в существовании материка под этой широтой.

Но после некоторого размышления Клоубонни пришел к выводу, что в этих местах непременно должна находиться суша. И в самом деле, на заре мироздания, после охлаждения земной коры, воды, образовавшиеся вследствие сгущения атмосферных паров, повинуясь центробежной силе, должны были отхлынуть в экваториальную область, покинув неподвижные точки земного шара. Отсюда появление материков, прилегающих к полюсу. Доктор находил это соображение весьма убедительным.

Так же думал и Гаттерас.

Капитан старался проникнуть взглядом сквозь пелену туманов, заволакивавших горизонт. Он не отнимал от глаз подзорной трубы. В окраске воды, в форме волн, в направлении ветра искал он признаков близкого материка. Он вытянул шею, и вся его фигура выражала такую энергию, такое непреклонное стремление вперед, что даже человек, не знавший замыслов Гаттераса, невольно бы им залюбовался.

Часы шли за часами, не принося ничего нового. Кругом все та же водяная пустыня. Ничего, кроме моря да неба. На поверхности моря не встречалось прибрежных трав, при виде которых затрепетало сердце Христофора Колумба, плывшего навстречу неведомому материку.

Гаттерас все смотрел вдаль.

Наконец, к шести часам вечера над уровнем моря появились какие-то пары неопределенных очертаний, напоминавшие клубы дыма. Небо было совершенно ясное; следовательно, это не могли быть облака; пары то рассеивались, то снова появлялись и были в непрестанном движении.

Гаттерас первый заметил это странное явление, этот необъяснимый дым, поймав его в окуляр зрительной трубы. Добрый час он внимательно наблюдал.

Вдруг капитан, видимо, что-то обнаружив, протянул руку к горизонту и звонко крикнул:

- Земля! Земля!

При этих «словах все вскочили с мест, словно пронизанные электрическим током.

Над поверхностью океана был явственно виден клубившийся дым.

- Вижу! Вижу! - воскликнул доктор.

- Да, да! Несомненно! - подтвердил Джонсон.

- Это облако, - скептически заметил Альтамонт.

- Земля! Земля! - с непоколебимой уверенностью повторял Гаттерас.

Путешественники стали всматриваться, удвоив внимание. Но, как это часто бывает, когда наблюдаешь какой-нибудь отдаленный, неясно видный предмет, дым неожиданно исчез. Потом он снова появился, и Клоубонни заметил в двадцати или в двадцати пяти милях к северу как бы мимолетный отблеск огня.

- Эго вулкан! -воскликнул он.

- Вулкан? - удивился Альтамонт.

- Без всякого сомнения!

- Под такой высокой широтой?

- Почему бы и нет? - возразил доктор. - Разве Исландия не вулканического происхождения? Она, можно сказать, вся состоит из вулканов.

- Пускай себе Исландия... Но так близко от полюса! - заметил Альтамонт.

- Разве наш знаменитый соотечественник капитан-командор Джемс Росс не открыл на антарктическом материке две огнедышащих горы, под семидесятым градусом западной долготы и семьдесят восьмым градусом северной широты, два действующих вулкана Эребус и Террор? Спрашивается, почему подобные же вулканы не могут существовать и у Северного полюса?

- Что ж, это вполне возможно, - согласился Альтамонт.

- Я совершенно ясно различаю его! - воскликнул Клоубонни. - Это вулкан!

- Так возьмем курс прямо на него! - заявил Гаттерас.

- Какая досада, что ветер затихает! - заметил Джонсон.

- Фока-шкот стянуть! Держи круче к ветру.

Но в результате этого маневра шлюпка стала удаляться от наблюдаемой точки, которая вскоре скрылась из виду.

Однако нельзя было сомневаться в близости материка. Если цель путешествия и не была достигнута, то, во всяком случае, она усмотрена, и не пройдет и двадцати четырех часов, как нога человека будет попирать неведомую почву. Провидение, позволившее отважным мореходам приблизиться к новой земле, не воспрепятствует им высадиться на ее берега.

Однако, как ни странно, никто не высказывал особенной радости при этом замечательном открытии. Все ушли в себя; каждый размышлял о том, какова природа новооткрытой полярной земли. Казалось, все живое избегало ее. Вечером птицы, вместо того чтобы искать убежища на материке, стремглав неслись к югу. Неужели эта страна так негостеприимна, что даже чайка или белая куропатка не может приютиться на ней? Даже рыбы и крупные киты поспешно удалялись от ее берегов. Как объяснить страх, который испытывали все живые существа в этой части земного шара?

Мореплаватели поддались этому всеобщему чувству; но постепенно они успокоились, и у них стали слипаться глаза.

Пришла очередь дежурить Гаттерасу. Он сел у руля. Альтамонт, доктор, Джонсон и Бэлл, лежа на банках, скоро уснули, погрузившись в мир сновидений.

Гаттерас старался преодолеть сон, не желая терять драгоценного времени; но мерное покачивание шлюпки убаюкивало и его, и он неприметно задремал.

Шлюпка еле двигалась. Парус бессильно свисал вдоль мачты. Вдалеке на западе несколько неподвижных льдин отражали солнечные лучи, яркими пятнами выделяясь на поверхности океана.

Сон Гаттераса был тревожен. Перед ним промелькнула вся его жизнь. Как это бывает в сновидениях, его мысль неслась с быстротой, которой не удалось измерить еще ни одному ученому. Все недавно пережитое предстало пред ним с полной реальностью: он видел события во время зимовки, бухту Виктории, Дом доктора, форт Провидения и найденного под снегом Альтамонта.

Затем перед ним всплыло более отдаленное прошлое, и ему стали грезиться его судно, сожженный «Форвард», и вероломно покинувшие его товарищи. Что сталось с ними? Гаттерас вспомнил Шандона, Уолла, грубияна Пэна. Где они? Добрались ли они по льдам до Баффинова залива?

Ему представились и еще более отдаленные события: он увидел свой отъезд из Англии, свои прежние путешествия, неудачные попытки, пережитые бедствия. И он забыл о своем теперешнем положении, о предстоящем близком торжестве и о своих надеждах, которые уже начинали сбываться. Таким образом, от радостей настоящего Гаттерас мысленно перенесся к тревогам прошлого.

Кошмар продолжался два часа; затем мысль Гаттераса понеслась в другом направлении, и он увидел себя на полюсе: он попирал ногами вновь открытую землю и торжественно распускал знамя Соединенного королевства.

Гаттерас дремал, а тем временем огромная темнооливковая туча поднималась на небосклон, омрачая море.

Трудно себе представить, как молниеносно налетают в арктических странах ураганы. Пары, образовавшиеся в экваториальных странах, сгущаясь над громадными ледниками Севера, увлекают за собой воздушные массы, которые устремляются в разреженное пространство со страшной быстротой. Этим и объясняется ярость полярных бурь.

При первом же порыве ветра капитан и его товарищи проснулись и стали готовиться к борьбе со штормом.

Море вздымалось высокими крутыми валами; шлюпка то ныряла в глубокую пропасть, то качалась на остром гребне волны, наклоняясь под углом более сорока пяти градусов.

Гаттерас твердой рукой держал румпель, который приходилось то и дело поворачивать. Джонсон и Бэлл все время откачивали за борт воду, которую шлюпка черпала, ныряя в волнах.

- По правде сказать, я не ожидал такой бури, - сказал Альтамонт, придерживаясь руками за банку.

- Здесь можно всего ожидать, - ответил доктор.

Слова его потонули в свисте ветра и шуме моря, ураган рвал волны на клочки и разметывал водяную пыль. Почти невозможно было расслышать друг друга.

Трудно было держать курс на север; густой туман не давал ничего разглядеть дальше нескольких туазов; не было видно ни одной точки, по которой можно было бы ориентироваться.

Эта буря, внезапно налетевшая в тот момент, когда цель была так близка, казалась роковым предзнаменованием; возбужденному воображению путешественников она представлялась как бы запретом идти дальше. Не сама ли природа возбраняла доступ к полюсу? Неужели эта точка земного шара окружена поясом ураганов и бурь, не позволяющим приблизиться к ней?

Но достаточно было бы взглянуть на энергичные лица мореплавателей, чтобы убедиться, что они не отступят перед ветром и волнами и дойдут до конца своего пути.

Целый день боролись они с бурей, ежеминутно глядя в глаза смерти; они не продвигались к северу, но зато и не отступали назад. Их мочило теплым дождем, обдавало всплесками волн, шторм швырял им в лицо брызги и пену. Свисту ветра порой вторили зловещие крики птиц.

Но в самый разгар бури, к шести часам вечера, внезапно наступило затишье. Ветер улегся как бы чудом. Поверхность моря сделалась спокойной и гладкой, точно она не волновалась целых двенадцать часов. Казалось, шторм обошел эту часть полярного океана.

Что же произошло? Необычайный, поразительный феномен, очевидцем которого был капитан Сабин во время своего плаванья в гренландских морях.

Туман не рассеялся, но стал издавать странное мерцание.

Шлюпка двигалась в полосе электрического света, в ореоле ослепительно ярких холодных огней святого Эльма. Черные силуэты мачты, парусов и снастей резко выделялись на лучезарном фоне неба. Путешественники погрузились в волны ярких лучей, лица их окрасились огненными отсветами.

Внезапное затишье в этой части океана, без сомнения, объяснялось быстрым перемещением воздушных масс: столбы воздуха поднимались кверху, и на смену им устремлялись новые воздушные токи, циклон быстро вращался вокруг неподвижного центра.

Огненная атмосфера навела Гаттераса на мысль.

- Это вулкан! - вскричал он.

- Полно, может ли это быть? - спросил Бэлл.

- Нет, нет! - ответил доктор. -Мы наверняка погибли бы, если бы его пламя достигло до нас.

- Быть может, это отблеск вулкана в тумане, - высказал предположение Альтамонт.

- Опять не то! Если бы мы приблизились к берегу, то, конечно, слышали бы грохот извержения.

- Следовательно?.. - спросил капитан.

- Это - космическое явление, феномен, до сих пор еще мало исследованный, - ответил Клоубонни. - Если мы будем двигаться вперед, то вскоре выйдем из светлой зоны и снова встретим бурю и мрак.

- Что бы там ни было - вперед! - воскликнул Гаттерас.

- Вперед! - подхватили его товарищи, которым даже в голову не пришло отдохнуть в спокойном бассейне.

Парус повис вдоль сверкающей мачта, и складки его отливали огнем. Весла плавно погружались в пламенеющие волны и поднимались, взбивая фонтаны искрящихся брызг.

Гаттерас, взглянув на компас, снова взял курс на север. Мало-помалу туман как бы померк и утратил свою прозрачность. Где-то близко, в нескольких туазах от шлюпки, послышался рев ветра; шлюпка круто накренилась под сильным шквалом и вступила в область бури.

К счастью, ураган несколько отклонился к югу, и попутный ветер помчал шлюпку прямо к полюсу; ежеминутно рискуя опрокинуться, она неслась с ошеломляющей быстротой. Встреться ей подводный камень, скала или льдина, - шлюпка разбилась бы в щепки.

Однако никого не пугал этот бешеный бег, никто даже не думал об опасности. Всеми овладело настоящее безумие, жажда неизвестного. В каком-то ослеплении, они стремились вперед, и нетерпение их было так велико, что им хотелось еще подогнать шлюпку. Гаттерас держал руль неуклонно в одном направлении, и шлюпка отважно рассекала пенившиеся и клокотавшие под ветром волны.

Но близость берегов начинала уже сказываться; повеяло чем-то необычным. Внезапно туман разошелся, как занавес, разорванный ветром, и на краткое мгновение на горизонте показался огромный, поднимавшийся к небу столб пламени.

- Вулкан! Вулкан!..

Слово это одновременно вырвалось из всех уст. Но фантастическое видение исчезло, и ветер, перейдя на юго-восток, снова заставил шлюпку удалиться от негостеприимного берега.

- Проклятие! - вскричал Гаттерас. - Мы находились всего в трех милях от берега!

Не в силах противостоять урагану, Гаттерас лавировал против ветра, который налетал бешеными порывами. По временам шлюпка сильно накренялась, рискуя опрокинуться. Но всякий раз, повинуясь рулю, она неизменно выпрямлялась, подобно загнанному коню, у которого подкашиваются ноги, но которого всадник взбадривает, натянув узду и вонзая шпоры.

Гаттерас стоял на корме, его волосы развевались по ветру, твердой рукой он сжимал румпель; казалось, он был душою этого судна и слился с ним в единое целое, как лошадь и человек во времена кентавров.

Вдруг глазам его предстало ужасное зрелище.

Не более чем в десяти туазах на пенистом гребне волны покачивалась огромная льдина; она опускалась и поднималась вместе со шлюпкой и грозила на нее обрушиться; если бы она задела шлюпку, та сразу пошла бы ко дну.

К этой опасности присоединилась и другая, не менее грозная: на льдине, носившейся по воле волн, приютились белые медведи, которые обезумели от страха и жались друг к другу.

- Медведи, медведи! - сдавленным голосом воскликнул Бэлл.

Тут и остальные заметили зверей.

Льдина угрожающе раскачивалась и по временам резко наклонялась, так что медведи валились друг на друга. Их рев сливался с грохотом бури; от этого адского концерта бросало в дрожь. Стоило ледяному кораблю опрокинуться, и медведи бросились бы к шлюпке, ища на ней спасения.

Целую четверть часа, которая всем показалась вечностью, шлюпка и пловучий зверинец плыли вместе, то удаляясь друг от друга туазов на двадцать, то чуть не сталкиваясь.

Иной раз льдина нависала над шлюпкой, и медведи вполне могли бы на нее прыгнуть. Гренландские собаки дрожали от страха; Дэк замер на месте.

Гаттерас и его товарищи молчали; им даже не приходило в голову взять в сторону, чтобы избегнуть опасного соседства, и они упорно держались того же направления.

Какое-то неизъяснимое чувство, скорее удивление, чем страх, овладело ими. Они испытывали невольный восторг; грозное зрелище как бы дополняло величавую картину борьбы стихий.

Наконец, льдина стала мало-помалу удаляться, гонимая ветром, с которым шлюпка боролась при помощи парусов; вскоре она исчезла среди туманов, лишь по временам ее чудовищный экипаж заявлял о себе отдаленным рычанием.

Но тут ураган налетел с удвоенной яростью. Кругом все слилось в неописуемом ревущем хаосе. Выхваченная из воды шлюпка вдруг завертелась с головокружительной быстротой. Парус сорвало, и он унесся во мглу, точно громадная белая птица. Среди волн образовалась гигантская воронка - своего рода Мальстрим; подхваченная водоворотом, шлюпка неслась с такой скоростью, что водяные слои казались кругом неподвижными, хотя бешено вращались. Мало-помалу она погружалась в пучину. Казалось, бездна всасывала мореплавателей жадной пастью, стремясь проглотить их живьем.

Все пятеро вскочили на ноги и дико озирались по сторонам. Голова кружилась. Бездна смутно притягивала их...

Вдруг шлюпка вздыбилась, как бы выпрыгнув из ужасной воронки. Центробежная сила вырвала ее из бешеного водоворота, и она помчалась по касательной с быстротой снаряда.

Альтамонт, доктор, Джонсон и Бэлл свалились с банок. Поднявшись, они увидели, что Гаттераса нет в шлюпке.

Было два часа ночи.

Когда мореплаватели пришли в себя, из груди у них вырвался вопль.

- Гаттерас! - вскричал доктор.

- Пропал! - в один голос воскликнули Джонсон и Бэлл.

- Погиб!

Они огляделись по сторонам. На поверхности бурного моря ничего не было видно. Дэк отчаянно лаял, он хотел броситься в море, и Бэллу с трудом удалось его удержать.

- Садитесь за руль, Альтамонт, - сказал доктор. - Чего бы ни стоило, будем спасать нашего несчастного капитана.

Джонсон и Бэлл заняли свои места на банках, Альтамонт взялся за румпель, и шлюпка снова стала к ветру.

Джонсон и Бэлл изо всех сил налегали на весла; целый час шлюпка не покидала места катастрофы. Но все поиски оказались напрасными. Несчастный Гаттерас погиб, - он был унесен ураганом.

Погиб! И так близко к цели! Так близко от полюса, на который ему удалось только мельком взглянуть!

Клоубонни звал, кричал, стрелял из ружья; Дэк присоединил свой жалобный лай к зову доктора, но ответа не было. Глубокая скорбь овладела доктором, он уронил голову на руки, и товарищи услыхали, как он рыдает.

До берега было далеко, и, не имея под руками ни весла, ни куска дерева, Гаттерас не мог живым добраться до суши, только его распухший, изуродованный труп достигнет желанного материка.

Убедившись, что поиски напрасны, мореплаватели решили продолжать путь на север, борясь с последними порывами бури.

Одиннадцатого июля в пять часов утра ветер улегся; волнение мало-помалу стихло, небо вновь обрело полярную ясность, и на расстоянии каких-нибудь трех миль берег предстал во всем своем величии.

Это был остров, или, вернее, вулкан, возвышавшийся, подобно маяку, на Северном полюсе мира.

Огнедышащая гора извергала фонтаном камни и накаленные добела обломки скал; казалось, она ритмически сотрясалась, и это напоминало дыхание гиганта. Выброшенные массы шлаков взлетали высоко на воздух в снопе яркого пламени; лава потоками стекала по склонам горы. Огненные змеи извивались среди дымящихся скал; горящие водопады падали в багровом тумане; сотни огненных ручьев сливались в пылающую реку, которая с шипением изливалась в кипящую пучину.

Казалось, вулкан имел только один кратер, откуда вырывался столб огня, прорезанный зигзагами молний. Электричество, повидимому, играло немалую роль в этом величественном явлении.

Над волновавшимся пламенем колыхался гигантский султан дыма, багровый у основания, черный вверху; он величаво вздымался к небу, и клубы далеко расплывались черными завитками.

Небо над вулканом было пепельного оттенка; теперь стало ясно, что мгла, царившая во время бури и казавшаяся доктору необъяснимой, была вызвана клубами пепла, застилавшего солнце непроницаемой завесой. Явление это напомнило Клоубонни аналогичный феномен, имевший место в 1812 году на острове Барбадосе, который среди белого дня погрузился в глубокий мрак, - столько пепла было выброшено вулканом острова святого Викентия.

Огромная огнедышащая гора, вставшая перед путешественниками посреди океана, была высотой в тысячу туазов, то есть не меньше Геклы.

Линия, проведенная от вершины горы к ее основанию, составляла с горизонтом угол около одиннадцати градусов.

По мере приближения к берегу гора как бы выплывала из волн. На ней не было заметно ни малейших признаков растительности. Казалось, даже и побережья не было; крутые склоны обрывались в море.

- Удастся ли нам пристать? - спросил доктор.

- Ветром нас несет прямо к острову, - ответил Альтамонт.

- Но берег такой крутой, что решительно негде высадиться!

- Так только, издали кажется, - заметил Джонсон. - Во всяком случае, место для шлюпки найдется. А это все, что нам нужно.

- Попробуем, - печально промолвил доктор.

Клоубонни даже не хотелось смотреть на необычайный остров, поднимавшийся перед ним. Полюс находился именно здесь, но человека, открывшего эту землю, уже не было в живых.

В пятистах шагах от прибрежных скал море словно кипело под действием подземного огня. Остров, который оно омывало, имел в окружности не больше девяти или десяти миль; если земная ось и не проходила через него, то все же он должен был находиться у самого полюса.

Приближаясь к берегу, мореплаватели заметили крохотную бухточку, где шлюпка вполне могла бы приютиться. Они тотчас же направились туда, хотя и боялись увидеть тело капитана, выброшенное бурей на скалы.

Однако было мало шансов, что труп будет выброшен на берег. Ведь у острова почти не было побережья, и морские волны дробились об отвесные утесы. Толстый слой пепла, на который от века не ступала нога человека, покрывал скалы выше уровня, до которого достигали волны прибоя.

Наконец, шлюпка проскользнула в узкий проход между двумя рифами, чуть выступавшими над водой, и вошла в бухту; там она была вполне защищена от прибоя.

Жалобный вой Дэка усилился; несчастный пес как бы призывал капитана, требовал его у безжалостного моря, у безответных скал. Доктор гладил его, пытаясь успокоить, как вдруг верный пес, как бы желая заменить своего хозяина, сделал огромный прыжок и первым очутился на скале; вокруг него поднялось целое облако пепла.

- Дэк! Дэк! сюда! - кричал Клоубонни.

Но Дэк не слышал зова и быстро скрылся из виду. Мореплаватели стали высаживаться; очутившись на берегу, они надежно закрепили шлюпку.

Альтамонт хотел было подняться на огромную груду камней, как вдруг невдалеке раздался необычайно энергичный лай Дэка, выражавший скорее горе, чем гнев.

- Слушайте! - сказал доктор.

- Наверно, напал на след какого-нибудь животного, - заметил боцман.

- О нет! - содрогнувшись, ответил Клоубонни. - Это жалобный вой, - в нем слышатся слезы. Он нашел тело Гаттераса...

При этих словах все четверо бросились бежать сквозь вихрь ослеплявшего их пепла по следам Дэка; они спустились к небольшой бухте, где на полоске низкого берега шириною футов в десять неприметно замирали волны прибоя.

Дэк лаял, стоя возле трупа, закутанного в английский флаг.

- Гаттерас! Гаттерас! - вскричал доктор, бросаясь к телу своего друга.

Вдруг Клоубонни испустил громкий крик.

Окровавленное, повидимому, безжизненное тело вздрогнуло под его рукой.

- Он жив! жив! - вскричал доктор.

- Да, - отозвался слабый голос. - Я жив и нахожусь у полюса, куда меня выбросила буря! На острове Королевы!

- Ура! Да здравствует Англия! - крикнули все пятеро в один голос.

- Да здравствует Америка! - добавил доктор, протягивая одну руку Гаттерасу, а другую Альтамонту.

Дэк тоже кричал «ура» на свой манер, но ничуть не хуже остальных.

В первые минуты эти славные люди не помнили себя от счастья, найдя живым товарища, которого уже оплакивали; радостные слезы застилали им глаза.

Доктор осмотрел Гаттераса. К счастью, капитан не получил серьезных ушибов. Его отнесло ветром к острову, но достигнуть берега было крайне трудно; несколько раз отважного моряка уносило волнами в море, наконец ему удалось, собрав остаток сил, выбраться на сушу.

Завернувшись в национальный флаг, он потерял сознание и пришел в себя только от ласк и лая Дэка.

Когда ему была оказана первая помощь, Гаттерас смог подняться на ноги; опираясь на руку доктора, он направился к шлюпке.

- Полюс! Северный полюс! - повторял он дорогой.

- Как вы счастливы, Гаттерас! - говорил Клоубонни.

- Да, счастлив! А разве вы сами, друг мой, не счастливы? Разве не радуетесь, что мы находимся здесь? Ведь земля, на которой мы стоим, лежит у полюса! Пройденное нами море примыкает к полюсу! Воздух, которым мы дышим, - атмосфера полюса! О, Северный полюс, Северный полюс!

Гаттерас говорил, задыхаясь от волнения; он был словно в горячке, доктор тщетно старался его успокоить. Глаза капитана горели необычным огнем; мысли так и кипели у него в голове. Доктор приписывал это чрезмерное возбуждение страшным опасностям, перенесенным Гаттерасом.

Капитан явно нуждался в отдыхе; поэтому его товарищи стали подыскивать удобное для привала место.

Альтамонт вскоре нашел среди хаотического нагромождения глыб небольшую впадину, своего рода пещеру. Джонсон и Бэлл принесли туда продукты и спустили на берег гренландских собак.

К одиннадцати часам все было уже готово. Разостланная на земле палатка служила скатертью; завтрак, состоявший из пеммикана, солонины, кофе и чая, был сервирован и требовал только одного, - чтобы его съели.

Но прежде всего Гаттерас захотел определить географическое положение острова.

Доктор и Альтамонт взяли инструменты и, произведя наблюдения, установили, что пещера находится под 89°59'15" северной широты. Под этой широтой долгота уже не имела значения, так как все меридианы пересекались в точке, находившейся на несколько сот футов выше.

Итак, остров действительно лежал у Северного полюса, и девяностый градус северной широты, отстоявший от их пещеры всего на сорок пять секунд, или на три четверти миля, проходил через вершину вулкана.

Узнав результаты наблюдения, Гаттерас потребовал, чтобы они были занесены в протокол; он будет написан в двух экземплярах, один из которых оставят в возведенном на берегу туре.

Доктор вооружился пером и составил следующий документ, один экземпляр которого в настоящее время хранится в архиве Королевского географического общества в Лондоне.

«11 сего июля 1861 года капитан Гаттерас, командир судна «Форвард» из Ливерпуля, открыл остров Королевы у Северного полюса, под 89°59'15" северной широты. Настоящий документ подписан капитаном Гаттерасом и его товарищами.

Нашедшего этот документ просят доставить его в адмиралтейство.

Подписали: Джон Гаттерас - командир судна «Форвард», доктор Клоубонни, Альтамонт - капитан судна «Порпойз», Джонсон - боцман, Бэлл - плотник».

- А теперь, друзья мои, - за стол! - весело провозгласил доктор.

Нечего и говорить, что, для того чтобы сесть за стол, надо было опуститься на землю.

- Кто не отдал бы, - сказал доктор, - все обеды и все столовые в мире за обед под восемьюдесятью девятью градусами, пятьюдесятью девятью минутами и пятнадцатью секундами северной широты!

Путешественники только и думали, что о своем настоящем положении; у них не выходил из головы Северный полюс. Опасности, перенесенные для его достижения, невзгоды, с которыми придется бороться на обратном пути, - все было забыто в упоении неслыханным успехом. Осуществилось то, чего не могли совершить ни древние, ни новейшие народы, ни европейцы, ни американцы, ни азиаты!

Поэтому товарищи доктора внимательно слушали его, когда он стал делиться с ними своими познаниями, сообщая им сведения о Северном полюсе.

Клоубонни с искренним восторгом предложил первый тост в честь капитана.

- За здоровье Джона Гаттераса! - воскликнул он.

- За здоровье Джона Гаттераса! - хором повторили товарищи.

- За Северный полюс! - ответил капитан с необычайным возбуждением, которое так не вязалось с его обычной холодностью и сдержанностью.

Чокнулись кружками, и за тостами последовали горячие рукопожатия.

- Итак, - заявил доктор, - совершилось самое замечательное открытие нашей эпохи! Кто бы мог подумать, что Северный полюс будет исследован раньше некоторых областей Центральной Африки или Австралии? Гаттерас, вы стали выше всех Стенли, Ливингстонов, Бёртонов и Бартов! Честь вам и слава!

- Вы правы, доктор, - сказал Альтамонт. - Принимая во внимание все трудности такого предприятия, можно было думать, что Северный полюс будет открыт в последнюю очередь. Если бы какое-нибудь правительство захотело во что бы то ни стало исследовать Центральную Африку, - это ему несомненно бы удалось при известных жертвах деньгами и людьми. Но когда направляешься к Северному полюсу, разве можно быть уверенным в успехе? Ведь всегда можно ожидать непреодолимых препятствий.

- Какие там непреодолимые препятствия! - горячо воскликнул Гаттерас. - Непреодолимых препятствий не существует. Человеческая воля одолеет все на свете!

- Как бы там ни было, мы находимся у полюса, а это главное, - заявил Джонсон. - Скажете ли вы, наконец, доктор, что особенного представляет Северный полюс?

- Прежде всего то, дорогой Джонсон, что только эта точка земного шара остается неподвижной, между тем как все другие вращаются с большей или меньшей скоростью.

- Однако я не замечаю, - ответил Джонсон, - чтобы мы были здесь более неподвижными, чем в Ливерпуле.

- Как в Ливерпуле, так и здесь вы не замечаете движения Земли, потому что движетесь или остаетесь в покое вместе с ней. Но все же факт не подлежит сомнению. Земля совершает в двадцать четыре часа полный оборот вокруг своей оси, концы которой проходят через Северный и Южный полюсы. Таким образом, мы находимся на одном конце этой неподвижной оси.

- Значит, в то время как наши земляки быстро вращаются, мы спокойно остаемся на месте? - спросил Бэлл.

- Почти на месте, потому что мы не находимся на самом полюсе.

- Вы правы, доктор, - покачав головой, серьезно проговорил Гаттерас. - До полюса остается еще сорок пять секунд!

- Это такая малость, - сказал Альтамонт, - что мы можем считать себя в состоянии неподвижности.

- Да, - сказал Клоубонни, - а между тем обитатели любой точки экватора делают триста девяносто шесть .лье в час.

- И при этом ничуть не устают! - в удивлении воскликнул Бэлл.

- Совершенно верно, - ответил доктор.

- Однако, - продолжал Джонсон, - Земля вращается не только вокруг своей оси, но и вокруг Солнца?

- Да, за год Земля, двигаясь поступательно, совершает оборот вокруг Солнца.

- А что, это движение Земли быстрее, чем вращение вокруг оси? - спросил Бэлл.

- Неизмеримо быстрее! Хотя мы и находимся у полюса, поступательное движение увлекает нас, как и всех остальных обитателей Земли. Таким образом, наша предполагаемая неподвижность не более как химера. Мы неподвижны относительно других точек земного шара, но не относительно Солнца.

- А я-то думал, что нахожусь в полной неподвижности! - с комической досадой воскликнул Бэлл. - Попал пальцем в небо. Положительно, в этом мире нигде не найдешь ни минуты покоя.

- Твоя правда, Бэлл, - сказал Джонсон. - Не скажете ли, доктор, какова скорость этого поступательного движения?

- Она очень велика, - ответил доктор. - Земля движется вокруг Солнца в семьдесят шесть раз быстрее двадцатичетырехфунтового ядра, которое пролетает сто девяносто пять туазов в секунду. Следовательно, она движется со скоростью семи и шести десятых лье в секунду. Как видите, это куда быстрее, чем вращение любой точки экватора.

- Черт возьми! - воскликнул Бэлл. - Прямо не верится, доктор! Больше семи лье в секунду! Неужели господь бог не мог сделать так, чтобы мы оставались неподвижными!

- Будет вам, Бэлл! - сказал Альтамонт. - Вы сами не знаете, что говорите. Ведь в таком случае не было бы ни дня, ни ночи, ни лета, ни весны, ни осени, ни зимы.

- Не говоря уже о других еще более ужасных последствиях, - добавил Клоубонни.

- Каких же именно? - спросил Джонсон.

- Да мы упали бы на Солнце.

- На Солнце? - переспросил в изумлении Бэлл.

- Без сомнения. Если бы Земля вдруг остановилась, она упала бы на Солнце, правда через шестьдесят четыре с половиной дня.

- Вот так падение, которое длится шестьдесят четыре дня! - воскликнул Джонсон.

- Ни больше ни меньше, - ответил доктор. - Земле пришлось бы пройти расстояние в тридцать восемь миллионов лье.

- А каков вес земного шара? - спросил Альтамонт.

- Пять тысяч восемьсот восемьдесят один триллион тонн.

- Ну, такие числа ничего мне не говорят. Их никак не возьмешь в толк, - сказал Джонсон.

- Поэтому, дорогой Джонсон, я предложу вам два примера, которые скорее запечатлеются у вас в памяти. Итак, запомните: для того чтобы уравновесить Землю, пришлось бы взять семьдесят пять лун, а чтобы уравновесить Солнце, потребовалось бы триста пятьдесят тысяч земных шаров.

- Подавляющие цифры! - воскликнул Альтамонт.

- Вот именно подавляющие, - согласился Клоубонни. - Но вернемся к полюсу; мне кажется, лекция на эту тему уместнее всего в этой точке земного шара. Но, может быть, я вам наскучил?

- Продолжайте, доктор, продолжайте, - сказал Альтамонт.

- Я сказал вам, - начал доктор, который с такой же охотой поучал других, с какой они его слушали, - я сказал вам, что полюс неподвижен относительно других точек земного шара. Но это не совсем так.

- Как! - воскликнул Бэлл. - Вы отказываетесь от своих слов?

- Дело в том, Бэлл, что полюс не всегда занимал то место, где он сейчас находится, и некогда Полярная звезда находилась дальше от небесного полюса, чем теперь. Следовательно, наш полюс обладает некоторым движением и описывает круг примерно в течение двадцати шести тысяч лет. Обусловливается это так называемым «предварением равноденствий», о чем я вам сейчас расскажу.

- Но разве не может случиться, - спросил Альтамонт, - что когда-нибудь полюс переместится на очень большое расстояние?

- Дорогой Альтамонт, - отвечал доктор, - вы затронули важный вопрос, который долго обсуждали ученые в связи с одной странной находкой.

- Какой находкой?

- Вот в чем дело. В тысяча семьсот семьдесят первом году на берегу Ледовитого океана был найден труп носорога, а в тысяча семьсот семьдесят девятом году на сибирском побережье - труп слона. Каким образом животные теплых стран попали под такую широту? Это вызвало страшный переполох среди геологов, которые не были так проницательны, как француз Эли де Бомон, впоследствии доказавший, что эти животные некогда обитали под довольно высокими широтами и что трупы их были занесены потоками или реками в те места, где они найдены. Но пока еще не была высказана эта гипотеза, - знаете, что придумали ученые?

- Ученые способны на все, - засмеялся Альтамонт.

- Да, они ни перед чем не остановятся, лишь бы объяснить какой-нибудь факт. Итак, по их предположению, полюс некогда находился у экватора, а экватор - на полюсе.

- Да что вы?

- Я и не думаю шутить, уверяю вас. Но так как Земля сплюснута у полюса, как бы вдавлена больше чем на пять лье, то при перемещении полюса моря, отброшенные центробежной силой к новому экватору, покрыли бы даже высочайшие вершины Гималаев; а все страны, примыкающие к полярному кругу - Швеция, Норвегия, Россия, Сибирь, Гренландия и Новая Британия, - погрузились бы в воду на глубину пяти миль; в то же время экваториальные области, отодвинутые к полюсу, образовали бы плоскогорья высотой в пять лье.

- Вот так перемена! - воскликнул Джонсон.

- О, это нисколько не смутило ученых.

- Но как же они объяснили происшедший переворот? - спросил Альтамонт.

- Столкновением с кометою. Комета - это «Deus ex machine» ученых. Всякий раз, как господа ученые затрудняются ответить на какой-нибудь вопрос космического порядка, они призывают на помощь комету. Насколько мне известно, кометы - самые услужливые из светил, и на первый же зов ученого являются, чтобы все уладить.

- Так вы думаете, доктор, что такой переворот невозможен? - спросил Джонсон.

- Невозможен.

- А если бы он произошел?

- Тогда экваториальные области через двадцать четыре часа покрылись бы льдами.

- Вот, если бы, не дай бог, сейчас произошел такой переворот, - сказал Бэлл, - пожалуй, стали бы уверять, что мы не побывали у полюса.

- Не беспокойтесь, Бэлл. Возвращаясь к факту неподвижности земной оси, мы приходим к следующим выводам: если бы мы находились здесь зимой, то увидели бы, что звезды описывают вокруг нас совершенно правильные круги. Что касается Солнца, то в день весеннего равноденствия, двадцать первого марта (рефракцию я не принимаю в расчет), оно казалось бы нам рассеченным пополам линией горизонта, потом оно стало бы мало-помалу подниматься на небосклон, описывая очень удлиненные дуги. Замечательнее всего, что здесь, появившись на небе, Солнце уже не закатывается и бывает видимо в течение шести месяцев. Затем в день осеннего равноденствия, двадцать третьего сентября, оно снова задевает линию горизонта, после чего заходит и всю зиму уже не показывается на небе.

- Вы только что сказали, что Земля сплюснута у полюсов, - сказал Джонсон. - Будьте так добры, доктор, объясните нам, почему это так.

- Так слушайте же, Джонсон. Некогда Земля находилась в жидком состоянии, и благодаря вращательному движению часть жидкой массы была отброшена к экватору, где центробежная сила интенсивнее всего, - надеюсь, вам это понятно? Будь Земля неподвижна, она имела бы форму правильного шара; но в результате вращения она приняла эллипсоидальную форму, и точки полюса примерно на пять с третью лье ближе к центру Земли, чем точки экватора.

- Таким образом, - сказал Джонсон, - если бы нашему капитану вздумалось отправиться к центру Земли, то наш путь отсюда оказался бы на пять лье короче, чем из других точек земного шара.

- Вот именно, друг мой.

- Что ж, капитан, это несомненный плюс. Нельзя упускать такой удобный случай!

Гаттерас промолчал. Он, видимо, не следил за разговором или слушал машинально, ничего не воспринимая.

- А знаете, - сказал Клоубонни, - по мнению некоторых ученых, такое путешествие возможно.

- Неужто! - воскликнул Джонсон.

- Дайте мне договорить, - продолжал доктор. - Я расскажу вам об этом потом. Сейчас мне хочется вам объяснить, почему приплюснутость земли у полюсов обусловливает предварение равноденствий, то есть почему каждый год весеннее равноденствие наступает раньше, чем оно наступило бы, будь Земля правильным шаром. Происходит это потому, что сила притяжения Солнца действует на экваториальную зону, наиболее выпуклую часть земного шара, иначе, чем на остальные его точки; эта часть приобретает тогда обратное перемещение, вследствие чего полюс несколько меняет место, как я уже вам говорил. Но независимо от этого приплюснутость Земли у полюсов вызывает еще одно любопытное явление, имеющее к нам непосредственное отношение, и мы бы его заметили, если бы обладали способностью с математической точностью ощущать вес.

- Что вы хотите сказать? - спросил Бэлл.

- То, что здесь мы тяжелее, чем в Ливерпуле.

- Как так тяжелее?

- Да. И не только мы, но и наши собаки, инструменты и ружья.

- Возможно ли это?

- Очень даже возможно, и по двум причинам: во-первых, мы находимся ближе к центру Земли, следовательно, и притяжение действует здесь с большей силой; а ведь тяжесть это и есть сила притяжения. Во-вторых, сила вращательного движения, отсутствующая у полюса, очень заметна у экватора, где все предметы стремятся удалиться от Земли и потому становятся легче.

- Как! - воскликнул Джонсон. - Неужели и впрямь в различных местах у нас разный вес?

- Ну да, Джонсон. По закону Ньютона, тела притягиваются с силой, прямо пропорциональной массам и обратно пропорциональной квадратам расстояния. Здесь во мне больше веса, потому что я ближе к центру притяжения; но на другой планете я буду легче или тяжелее в зависимости от массы планеты.

- Вот как! - сказал Бэлл. - Значит, на Луне...

- Мой вес, который в Ливерпуле составляет двести фунтов, на Луне будет равняться всего тридцати двум.

- А на Солнце?

- О, на Солнце я буду весить больше пяти тысяч фунтов!

- Бог ты мой! - воскликнул Бэлл. - В таком случае ваши ноги пришлось бы поднимать домкратом.

- Вероятно, - ответил доктор, улыбаясь при виде изумления Бэлла. - Но на полюсе мы даже не почувствуем разницы, и при одинаковом напряжении мускулов Бэлл будет прыгать здесь так же высоко, как и на набережной Ливерпуля.

- Пусть так. Ну, а на Солнце? - настаивал ошеломленный Бэлл.

- Друг мой, - отвечал доктор, - из всего сказанного можно сделать вывод, что нам и здесь хорошо, - дальше незачем ходить.

- Вы только что сказали, - напомнил Альтамонт, - что нельзя отрицать возможности добраться до центра Земли! Неужели кто-нибудь думал о таком путешествии!

- Сейчас узнаете, - и это будет все, что я хотел рассказать вам на тему о полюсе. Ни одно место Земного шара не вызывало столько гипотез и химер. Древние, имевшие лишь слабое представление об астрономии, помещали близ полюса сады Гесперид. В средние века думали, что Земля вращается вокруг гигантского стержня, концы которого выходят наружу у полюсов. Но когда увидели, что кометы свободно проносятся над полюсами, пришлось отказаться от такого рода поддержки. Позже французский астроном Бельи утверждал, что атланты - культурный народ, исчезнувший с лица Земли, о котором упоминает Платон, обитают у полюса. Наконец, уже в наши дни предполагали, что у полюсов имеется огромное отверстие, из которого излучается северное сияние и через которое можно проникнуть внутрь Земного шара. Далее предполагали, что в полой сфере Земли находятся две планеты, Плутон и Прозерпина, и наполнена она светящимся воздухом, обязанным этим свойством сильному давлению, которое он испытывает под землей.

- И такие вещи говорили всерьез? - спросил Альтамонт.

- Не только говорили, но и писали научные статьи. Наш соотечественник, капитан Синнес, предлагал Хемфри Дэви, Гумбольдту и Араго предпринять путешествие к центру Земли. Однако ученые отказались.

- И хорошо сделали!

- Я тоже так думаю. Теперь, видите, друзья мои, как разыгрывалась человеческая фантазия всякий раз, когда заходила речь о полюсе. Но пора вернуться к действительности, обратиться к фактам.

- Ладно, скоро сами увидим, что там такое, - сказал Джонсон, у которого в голове засела какая-то мысль.

- Давайте отложим экскурсию до завтра, - улыбаясь, сказал доктор, которого забавляла недоверчивость старого моряка, - и если на полюсе обнаружим отверстие, ведущее к центру Земли, то все вместе отправимся в путь.

После этой занимательной беседы все поудобнее улеглись под каменным навесом и вскоре заснули.

Все, за исключением Гаттераса. Но почему же этот необыкновенный человек не спал?

Разве он не достиг цели своей жизни? Не привел в исполнение своих заветных, отважных замыслов? Почему же не успокоилось его пылкое сердце?

Может быть, наступила реакция после пережитого подъема и его ослабевшие нервы нуждались в отдыхе? Было бы не удивительно, если бы Гаттерас испытывал смутное разочарование, какое нередко наступает вслед за удовлетворением страстного желания.

Но нет. Гаттерас казался более возбужденным, чем когда-либо. Однако не мысль о возвращении на родину тревожила его. Быть может, он хотел двинуться еще дальше? Неужели его честолюбие было безгранично? Уж не считал ли он мир слишком тесным, потому что ему, Гаттерасу, удалось обойти вокруг Земного шара?

Как бы то ни было, он не мог уснуть, хотя первая ночь, которую они проводили у полюса, была ясна и спокойна.

Остров был совершенно необитаем. Ни одной птицы в раскаленной атмосфере, ни одного животного на покрытой пеплом почве, ни одной рыбы в кипящих волнах. Только вдали слышался глухой рев вулкана, вершина которого была окружена клубами багрового дыма.

Когда Альтамонт, Бэлл, Джонсон и доктор проснулись, Гаттераса уже не было возле них. Встревоженные, они вышли из пещеры и увидели стоявшего на скале капитана. Его взгляд был устремлен на вершину вулкана. Гаттерас держал в руке инструменты; очевидно, он только что окончил съемку горы.

Доктор направился к нему. Капитан был так поглощен своими мыслями, что пришлось несколько раз его окликнуть, пока он, наконец, отозвался.

- В путь! - сказал Клоубонни, пристально глядя на Гаттераса. - Обойдем вокруг острова. Это будет наша последняя экскурсия.

- Вы правы, последняя, - странным голосом сказал Гаттерас, казалось, он бредил наяву. - Но зато самая замечательная! - горячо прибавил он.

С этими словами он провел рукою по лбу, как бы стараясь успокоить внутреннюю бурю.

В это время к капитану подошли Альтамонт, Бэлл и Джонсон. Гаттерас, казалось, очнулся от бреда.

- Друзья мои, - взволнованно заговорил он, - спасибо вам за ваше мужество, за вашу твердость, за те сверхчеловеческие усилия, благодаря которым нам удалось достигнуть этой земли!

- Капитан, - ответил Джонсон, - мы только повиновались; честь этого подвига всецело принадлежит вам.

- Нет! нет! - пылко возразил Гаттерас, - всем нам: и мне, и Альтамонту, и доктору, словом - всем! О, дайте мне высказаться! Мне кажется, сердце у меня вот-вот разорвется от наплыва чувств - так велика моя радость и благодарность!

Гаттерас с жаром пожимал руки своим доблестным товарищам. Он метался в разные стороны и, видимо, не владел собой.

- Мы только исполнили свой долг, как настоящие англичане, - сказал Бэлл.

- И преданные друзья, - добавил доктор.

- Да, - ответил Гаттерас, - но не все его выполнили. Некоторые не устояли. Но надо простить как изменникам, так и тем, которых подбили на измену. Несчастные! Я прощаю им! Слышите, доктор!

- Да, - ответил Клоубонни, которого начинало серьезно беспокоить возбуждение Гаттераса.

- Я не хочу, чтобы они лишились того небольшого состояния, ради которого отправились в такую даль. Нет! Я не стану отменять своих прежних распоряжений. Они будут богаты... если только вернутся в Англию.

Капитан вложил в эти слова столько чувства, что все были растроганы.

- Можно подумать, капитан, - через силу пошутил Джонсон, - что вы составляете свое духовное завещание.

- Может быть, и так, - серьезно отвечал Гаттерас.

- Однако у вас впереди прекрасная и полная славы жизнь, - сказал старый моряк.

- Как знать, - промолвил Гаттерас.

Наступило довольно долгое молчание. Доктор не знал, как понять последние слова капитана.

Но Гаттерас вскоре высказался.

- Выслушайте меня, друзья мои, - заговорил он с плохо сдерживаемым волнением. - Правда, мы достигли значительных результатов, но нам еще многое предстоит сделать.

Товарищи капитана в недоумении переглянулись.

- Да, мы находимся близко от полюса, но еще не на самом полюсе.

- То есть как? - спросил Альтамонт.

- Будет вам! - воскликнул доктор, который с ужасом начал догадываться, к чему клонит Гаттерас.

- Да, - горячо продолжал капитан, - я сказал, что нога англичанина будет стоять на полюсе. Я сказал это, и англичанин это сделает!

- Что же именно? - спросил доктор.

- Мы находимся в сорока пяти секундах от неизвестной точки, - с возрастающим одушевлением продолжал Гаттерас, - и я достигну ее!

- Но она находится на вершине вулкана, - возразил доктор.

- Я поднимусь!

- Это неприступная гора.

- Я поднимусь!

- Зияющий, клокочущий кратер.

- Я поднимусь!

Невозможно передать настойчивость, с какой Гаттерас произнес последние слова. Его друзья были потрясены. С невольным ужасом смотрели они на вулкан, над которым колыхался огненный столб.

Доктор начал ему возражать; он настаивал, требовал, чтобы Гаттерас отказался от своего намерения; он высказал все, что подсказывало ему любящее сердце; он начал робкой просьбой и кончил дружескими угрозами, - но все было напрасно: Гаттерас был охвачен безумием, которое можно было бы назвать «манией полюса».

Только силой можно было бы остановить рвавшегося к гибели безумца. Но, зная, что насилие может вызвать еще большее возбуждение, доктор решил применить его только в крайнем случае.

Впрочем, он надеялся, что физическая невозможность и непреодолимые препятствия остановят Гаттераса и помешают ему осуществить задуманное.

- В таком случае, - сказал он, - мы тоже пойдем с вами.

- Хорошо, - ответил капитан, - но только до половины горы, не дальше. Вы должны доставить в Англию копию протокола о нашем открытии в случае, если...

- Однако…

- Решено! - отрезал Гаттерас. - Я просил вас как друг, и вы меня не послушались, - теперь я приказываю вам как капитан.

Доктор больше не настаивал, и через несколько минут маленький отряд, приготовившись к трудному подъему, тронулся в путь, сопровождаемый Дэком.

Небо было лучезарно. Термометр показывал + 52° (+ 11° Ц). Атмосфера была насыщена светом, как это часто бывает на высоких широтах. Было восемь часов утра.

Гаттерас шагал впереди со своей верной собакой; Бэлл, Альтамонт, доктор и Джонсон следовали за ним на некотором расстоянии.

- Я начинаю побаиваться, - сказал Джонсон.

- Опасаться нечего, - ответил доктор. - Ведь мы около него.

Какой удивительный остров! Трудно передать его своеобразие: на каждом шагу встречалось неожиданное, необычайное, невиданное. Казалось, этот вулкан образовался еще не так давно, и геологи могли бы довольно точно определить эпоху его возникновения.

Беспорядочно нагроможденные друг на друга скалы держались каким-то чудом. В сущности гора представляла собой гигантскую груду камней. Ни клочка земли, ни стебелька мха, ни былинки, ни лишая, ни малейших признаков растительности. Углекислота, выброшенная кратером, еще не успела соединиться ни с водородом воды, ни с аммиаком туч, чтобы при содействии солнечных лучей образовать органическую материю.

Этот затерянный среди океана остров появился в результате скопления извергнутых вулканом камней и лавы. Таким путем возникли многие огнедышащие горы земного шара. Выброшенного кратером было достаточно для их образования. Такова Этна, извергнувшая количество лавы, превосходящее самый объем горы; таков Монте-Нуово близ Неаполя, образовавшийся из шлаков за какие-нибудь сорок восемь часов.

По всей вероятности, скалы, из которых состоял остров Королевы, были извергнуты из недр земли, так как остров был, несомненно, вулканического происхождения. На месте, где он теперь находился, некогда расстилалось безбрежное море, которое образовалось в древнейшую эпоху, когда водяные пары стали сгущаться вследствие охлаждения Земного шара. Но когда те или иные вулканы Нового и Старого Света потухали, или, вернее, закупоривались, их заменяли другие огнедышащие горы.

В самом деле, Землю можно уподобить гигантскому сферическому котлу, где под действием центрального огня образуются огромные массы паров, испытывающие давление во много тысяч атмосфер; эти пары давно взорвали бы Землю, если бы на ее поверхности не существовало предохранительных клапанов.

Такими клапанами и являются вулканы. Когда закрывается один клапан, тотчас же открывается другой. Не удивительно, что у полюса образуются вулканы, ведь земная кора ввиду приплюснутости Земли там тоньше, чем в других местах.

Доктор, шагая за Гаттерасом, отмечал эти особенности острова. Он ступал по вулканическому туфу и скоплениям пемзы, шлаков, пепла и извергнутых пород, напоминающих сиенит и исландский гранит.

Клоубонни высказал предположение, что островок возник сравнительно недавно, ибо там еще не успели образоваться осадочные отложения.

Воды на острове тоже не было. Если бы остров Королевы существовал уже несколько столетий, то из его недр, вероятно, били бы горячие ключи, как это обыкновенно бывает в окрестностях вулканов. Однако на островке не только не было ни капли воды, но даже испарения, поднимавшиеся над потоками лавы, казались совершенно безводными.

Итак, остров, несомненно, был новейшей формации, и как он внезапно выступил из лона вод, так мог и исчезнуть в любой момент, снова погрузившись в недра океана.

Восхождение становилось все более трудным и опасным, склоны - все круче. На каждом шагу приходилось остерегаться обвалов. Иной раз туча пепла грозила задушить смельчаков; нередко потоки лавы преграждали им путь. Кое-где на горизонтальных площадках лава успела остыть и покрылась твердой корой, под которой текла расплавленная масса. Приходилось то и дело зондировать почву, чтобы не провалиться в огненный поток.

Время от времени кратер выбрасывал докрасна раскаленные обломки скал; иные разрывались в воздухе подобно бомбам, и их осколки разлетались во все стороны.

Понятно, с какими опасностями было сопряжено восхождение на вулкан. Нужно было быть безумцем, чтобы отважиться на это.

Однако Гаттерас поднимался с удивительным проворством и отвагой, даже без помощи окованной железом палки взбираясь на почти отвесные уступы.

Вскоре он добрался до вершины круглого утеса, представлявшей собой что-то вроде площадки шириной около десяти футов. Скалу окружала огненная река, которую выступ разделял на два рукава; таким образом, оставался лишь узкий проход, в который смело проскользнул Гаттерас.

Тут он остановился, и товарищи подошли к нему. Казалось, он измерял взглядом пространство, которое еще оставалось пройти. По горизонтали путешественники находились всего в ста туазах от кратера, то есть от математической точки полюса; но по вертикали до полюса оставалось еще более тысячи пятисот футов.

Подъем продолжался уже добрых три часа; Гаттерас, повидимому, ничуть не устал, но спутники его выбились из сил.

Вершина вулкана казалась недоступной. Доктор решил во что бы то ни стало удержать Гаттераса. Он пробовал подействовать на капитана разумными доводами, но возбуждение, охватившее Гаттераса, перешло в настоящее безумие. По дороге у него стали обнаруживаться признаки помешательства; это бросалось в глаза людям, хорошо знавшим капитана и наблюдавшим его в различные периоды его жизни. По мере того как Гаттерас поднимался над уровнем моря, возбуждение его возрастало, он уже не жил в мире людей; ему чудилось, что он растет и скоро сравняется ростом с горой.

- Довольно, Гаттерас! - воскликнул доктор. - Мы изнемогаем.

- Оставайтесь здесь, - каким-то странным голосом ответил Гаттерас, - а я пойду дальше.

- Зачем? Вы и без того находитесь у самого полюса.

- Нет, нет! Полюс выше!

- Друг мой, это я говорю вам, я - доктор Клоубонни. Разве вы не узнаете меня?

- Выше, выше! - повторял безумец.

- Так нет же! Мы не допустим...

Доктор не успел окончить эту фразу, как Гаттерас, сделав нечеловеческое усилие, перепрыгнул через поток кипящей лавы и исчез из глаз товарищей.

Все вскрикнули, решив, что Гаттерас упал в огненную реку; но вот капитан показался на другом берегу в сопровождении Дэка, который не расставался со своим хозяином.

Гаттерас скрылся за пеленой дыма, слышался только его замиравший в отдалении голос.

- На север, на север! - кричал он. - На вершину горы Гаттераса! Помните гору Гаттераса!

Нечего было и думать добраться до безумца, было двадцать шансов против одного, что другие погибнут там, где удалось пробраться капитану с нечеловеческой ловкостью помешанного. Не было возможности ни перейти, ни обойти огненный поток. Напрасно старался Альтамонт перебраться на другую сторону; он едва не погиб в клокочущей лаве, и товарищи с трудом его удержали.

- Гаттерас! Гаттерас! - звал доктор.

Но капитан продолжал подниматься, и только еле слышный лай Дэка раздавался в ответ.

По временам капитан появлялся в клубах дыма, под дождем пепла. То выступала его голова, то руки, затем он снова исчезал и появлялся уже выше, на уступе скалы. Он быстро уменьшался в размерах, как летящий кверху предмет. Через полчаса его фигура уменьшилась уже наполовину.

Кругом стоял глухой гул; гора гремела и пыхтела, как котел с кипящей водой; бока ее вздрагивали. Гаттерас поднимался все выше и выше. За ним следовал Дэк.

Иной раз где-то совсем близко срывался обвал; огромная глыба летела вниз со все возрастающей скоростью, подпрыгивая на гребнях скал, и падала в пучину полярного океана.

Гаттерас даже не оглядывался. Он привязал английское знамя к своей палке, как к древку. Потрясенные товарищи следили за каждым движением капитана. Гаттерас казался совсем маленьким, а Дэк не больше крысы.

Был момент, когда ветер швырнул в их сторону пламя и оно закрыло их багровой завесой. У доктора вырвался крик ужаса, но Гаттерас снова появился, размахивая знаменем.

Более часа продолжался этот ужасный подъем. Казалось, безумец совершал невозможное, борясь с качающимися утесами, переправляясь через засыпанные пеплом рытвины, куда иной раз он проваливался по пояс. Он то приподнимался, упираясь коленями и спиною в выступы скалы, то, уцепившись руками за острый гребень, качался на ветру, как высохший пучок травы.

Наконец, он добрался до вершины вулкана, до самого кратера. Клоубонни надеялся, что несчастный, достигнув своей цели, повернет назад, и ему придется испытать только опасности, связанные со спуском.

- Гаттерас, Гаттерас! - в последний раз крикнул он.

Призыв доктора до глубины души взволновал Альтамонта.

- Я спасу капитана! - крикнул он.

Американец одним махом перепрыгнул через огненный поток, рискуя упасть в него, и исчез среди скал.

Доктор не успел остановить Альтамонта.

Поднявшись на вершину, Гаттерас пошел вдоль скалы, поднимавшейся над пропастью. Камни дождем сыпались вокруг капитана, Дэк следовал за ним. Казалось, бедное животное испытывало притяжение бездны. Гаттерас размахивал знаменем, озаренным огненными отблесками, и красная ткань широкими складками развевалась над жерлом кратера.

Одной рукой он потрясал знаменем, а другой указывал на зенит, на полюс небесной сферы. Казалось, он был в нерешительности. Он искал глазами математическую точку, в которой пересекаются все земные меридианы и на которую с непонятным упорством хотел ступить ногой.

Вдруг скала рухнула под ним. Гаттерас исчез. Отчаянный вопль его товарищей долетел до вершины горы. Прошла секунда - целое столетие! Доктор уже решил, что его друг погиб, навсегда исчез в жерле вулкана.

Но в тот момент, когда Гаттерас уже падал в пропасть, к нему подоспел Альтамонт и подхватил его. Через полчаса убитые горем товарищи несли на руках потерявшего сознание капитана «Форварда».

Когда он пришел в себя, доктор стал с тревогой вглядываться ему в глаза. Но Гаттерас смотрел на него невидящим взглядом, как слепой.

- Великий боже! - вскричал Джонсон. - Да он ослеп!

- Нет! - ответил доктор. - Друзья мои, мы спасли только тело Гаттераса. Его душа осталась на вершине вулкана. Рассудок его помрачился.

- Он помешался! - в ужасе воскликнули Джонсон и Альтамонт.

- Да, - ответил Клоубонни.

И крупные слезы покатились у него из глаз.

Такова была печальная развязка похождений капитана Гаттераса. Через три часа доктор, Альтамонт и двое моряков сидели в пещере у подошвы вулкана.

Необходимо было принять какое-то решение. Спросили мнение доктора.

- Друзья мои, - сказал он, - не следует задерживаться на острове Королевы. Перед нами свободное море; провизии у нас достаточно. Мы должны как можно скорее добраться до форта Провидения, там мы и пробудем до весны.

- Я тоже так думаю, - ответил Альтамонт. - Ветер попутный, и завтра же выйдем в море.

Грустно закончился этот день. Безумие капитана подействовало удручающе; всем четверым становилось жутко при мысли о том, что им предстоит обратный путь, и они остро чувствовали свое одиночество и затерянность в полярной пустыне. Они не обладали бесстрашным духом Гаттераса.

Но скоро к ним вернулось мужество, они решили не сдаваться и до конца бороться со стихиями, а если нужно, то и с собственной слабостью.

На другой день, в субботу, тринадцатого июля, на шлюпку погрузили лагерные принадлежности. Приближался момент отплытия.

Но, прежде чем навсегда покинуть эту скалу, доктор, исполняя желание Гаттераса, поставил тур на том самом месте, где капитан высадился на берег. Тур был сложен из больших каменных глыб и мог послужить отличной приметой в случае, если бы вулкан пощадил его во время извержений.

На одном из боковых камней Бэлл высек долотом краткую надпись:

ДЖОН ГАТТЕРАС

1861 г.

Копия документа, свидетельствовавшего о великом открытии Гаттераса, была вложена в металлический, герметически закупоренный цилиндр и оставлена внутри тура на пустынной скале.

Итак, четверо путешественников, а с ними капитан - жалкое тело, от которого, казалось, отлетел дух, и его верный Дэк, печальный и понурый, отправились в путь. Было десять часов утра. Подняли новый парус, сделанный из палатки. Шлюпка покинула остров Королевы при попутном ветре; вечером доктор встал на банку и сказал последнее прости пылавшей вдалеке горе Гаттераса.

Переход совершился очень быстро, плавание по свободному ото льдов морю не представляло затруднений. Казалось, удаляться от полюса было гораздо легче, чем приближаться к нему.

Но Гаттерас не сознавал происходящего вокруг него; он лежал в шлюпке, немой, с потухшим взглядом, скрестив на груди руки; Дэк свернулся у его ног. Напрасно доктор обращался к капитану: Гаттерас даже не слышал его.

Сорок восемь часов дул попутный ветер, по морю ходила легкая зыбь. Доктор и его товарищи отдались на волю северного ветра.

Пятнадцатого июля они увидели на юге гавань Альтамонта. Так как полярный океан освободился ото льдов на всем своем протяжении, то, вместо того чтобы пересекать Новую Америку на санях, путешественники решили обогнуть ее и морем добраться до залива Виктории.

Плавание закончилось быстро и благополучно. Путь, который они проделали на санях в пятнадцать дней, теперь занял всего восемь суток, хотя им пришлось огибать сильно изрезанные берега, очертания которых они тщательно нанесли на карту. В понедельник двадцать третьего июля они прибыли в залив Виктории.

Шлюпку поставили на якорь у берега и поспешили к форту Провидения. Но что же они увидели! Дом доктора, склады, пороховой погреб, укрепления - все растаяло под лучами летнего солнца, а продукты были расхищены дикими зверями.

Печальное, удручающее зрелище!

Съестные припасы путешественников уже приходили к концу, и они надеялись пополнить их в форте Провидения. Было ясно, что здесь невозможно зимовать. Долго думать было нечего, и решили кратчайшим путем направиться к Баффинову заливу.

- Ничего другого не остается, - сказал доктор. - Отсюда до Баффинова залива меньше шестисот миль. Мы будем плыть до тех пор, пока под килем будет вода, войдем в пролив Джонса и оттуда доберемся до датских поселений.

- Да, - ответил Альтамонт. - Соберем остатки припасов и в путь!

После тщательных поисков путешественники нашли несколько случайно уцелевших ящиков пеммикана и два бочонка мясных консервов. Теперь у них было продуктов на шесть недель и достаточное количество пороха. Все припасы быстро сложили в одно место; весь день конопатили и приводили в порядок шлюпку. На другой день, двадцать четвертого июля, снова вышли в море.

Около восемьдесят третьего градуса широты берег отклонялся к востоку. Возможно, что материк соединялся с землями, известными под названием земель Гриннелла, Эллесмера и Северного Линкольна, прилегающими к Баффинову заливу. Можно было думать, что пролив Джонса, подобно проливу Ланкастера, ведет во внутренние моря.

Шлюпка быстро продвигалась вперед, без труда избегая пловучих льдин. Предвидя возможные задержки в пути, Клоубонни решил наполовину уменьшить паек. Путешественники не слишком уставали, и все были здоровы.

Впрочем, по временам они стреляли уток, гусей и кайр и получали свежую, здоровую пищу. Запас воды легко пополняли, откалывая куски от попадавшихся на пути пресных льдин. Путешественники не удалялись от берега, так как шлюпка не могла идти в открытом море.

Уже начинались морозы. Дождливая погода сменялась снежной и хмурой; солнце начало касаться линии горизонта и с каждым днем все глубже погружалось в море. Тридцатого июля в первый раз потеряли из виду солнце, то есть на несколько минут наступила ночь.

Впрочем, шлюпка шла быстро и нередко за сутки делала от шестидесяти до шестидесяти пяти миль. Мореплаватели не останавливались ни на минуту, зная, какие трудности и препятствия ждут их на суше. А между тем проливы должны были вскоре замерзнуть; то там, то сям уже нарастал молодой лед. В полярных странах зима наступает вслед за летом, там не бывает ни весны, ни осени. Необходимо было торопиться.

Тридцать первого июля небо на закате солнца было ясное, и появились первые звезды находившихся в зените созвездий. С этого дня начались беспрерывные туманы, значительно замедлявшие плавание.

Доктора очень тревожило приближение зимы. Он знал, с какими трудностями боролся сэр Джон Росс, стараясь войти в Баффинов залив после того, как покинул свой корабль. После первой же попытки пройти дальше этот отважный моряк должен был вернуться на свое судно и зазимовать в четвертый раз. Но по крайней мере у него был приют на суровое время года, провизия и топливо.

Если бы такая же беда постигла наших путешественников, если бы им пришлось остановиться или вернуться назад, они бы, конечно, погибли. Доктор не говорил о своих опасениях товарищам, но поторапливал их; необходимо было пройти как можно дальше на запад.

Наконец, пятнадцатого августа, после тридцатидневного довольно удачного плавания и двух суток, проведенных в борьбе со льдами, скоплявшимися в проходах, - едва не погубив при этом свою шлюпку, - мореплаватели окончательно остановились; дальше плыть было невозможно. Море повсюду замерзло, и термометр за последние дни не поднимался выше + 15° (- 9° Ц).

Впрочем, постоянно попадавшиеся закругленные плоские камешки, обточенные прибоем, указывали на близость побережья на севере и на востоке. Нередко встречался также пресный лед.

Альтамонт с большой точностью произвел наблюдения, давшие 77°15' северной широты и 82°02' западной долготы.

- Итак, - сказал доктор, - ват где мы находимся. Мы достигли Северного Линкольна, как раз у мыса Эдена. Мы входим в пролив Джонса. Если бы мы прибыли сюда на несколько дней раньше, пролив, вероятно, был бы свободен ото льдов до самого Баффинова залива. Но нам стыдно жаловаться на судьбу. Если бы мой бедный Гаттерас встретил раньше такое легкопроходимое море, он быстро поднялся бы к полюсу, товарищи не покинули бы его, и он не лишился бы рассудка от тяжелых переживаний.

- В таком случае, - сказал Альтамонт, - нам остается одно: бросить шлюпку и на санях добраться до восточного берега Земли Линкольна.

- Бросить шлюпку и прибегнуть к саням, - это так, - ответил Клоубонни, - но, вместо того чтобы идти через Землю Линкольна, я предлагаю переправиться по льду через пролив Джонса и выйти на берега Северного Девона.

- А почему? - спросил Альтамонт.

- Потому что, чем ближе мы будем к проливу Ланкастера, тем больше будет у нас шансов повстречать китобоев.

- Вы правы, доктор, хотя я боюсь, что льдины еще недостаточно смерзлись, и по ним нельзя будет идти.

- Что ж, попробуем, - ответил доктор.

Шлюпку разгрузили; Бэлл и Джонсон снова наладили сани, все детали которых были в исправности. На следующий день запрягли собак и двинулись вдоль берега, чтобы дойти до ледяного поля.

Снова началось путешествие, уже не раз нами описанное, утомительное и медленное. Опасения Альтамонта оправдались: по льду еще нельзя было идти. Пролив Джонса не удалось пересечь, и пришлось следовать по берегу Земли Линкольна.

Двадцать первого августа путешественники, сократив путь по косой линии, достигли входа в пролив Ледника, спустились на ледяное поле, на следующий день добрались до острова Коберга и меньше чем в два дня пересекли его, несмотря на страшную метель.

Затем они снова пошли более удобной дорогой по льду и двадцать четвертого августа достигли Северного Девона.

- Теперь, - сказал доктор, - нам остается только пересечь эту область и добраться до мыса Уэрендера, у входа в пролив Ланкастера.

Но погода окончательно испортилась; морозы все усиливались, и метели свирепствовали, как в разгар зимы. Путешественники выбивались из сил. Продукты кончались, и пришлось урезать паек до одной трети, люди отдавали свою долю собакам, которые не могли бы тащить сани, если бы не получали нужного питания.

Чрезвычайно пересеченная местность сильно затрудняла передвижение. Северный Девон - гористая область. Приходилось пробираться в горах Траутера по непроходимым ущельям, борясь с разъяренными стихиями. Люди, собаки и сани едва не остались там навеки, и не раз отчаяние овладевало смельчаками, закаленными в полярных походах. Путешественники были измучены морально и физически. Да разве могли пройти даром полтора года непрерывных усилий и волнений, постоянная смена надежды и отчаяния? К тому же идти вперед всегда легче - помогает нервный подъем и стремление к цели, чего нет при возвращении. Злополучные путники с трудом брели; они шли по инерции, тратя последние остатки сил.

Только тридцатого августа выбрались они из хаоса гор, о которых не может дать никакого представления орография умеренных поясов, но выбрались измученные и полузамерзшие. Доктор уже не мог оказывать помощи другим, потому что сам изнемогал.

Выбравшись из гор Траутера, они очутились на волнистой равнине; поверхность земли была исковеркана в далекие времена, когда впервые образовались горы.

Пришлось несколько дней передохнуть; люди еле волочили ноги; две собаки околели от истощения.

Отряд приютился под прикрытием льдины. Термометр показывал - 2° (- 19° Ц). У путешественников даже не хватило сил разбить палатку.

Припасов оставалось уже совсем мало, и, несмотря на скудость пайка, их могло хватить всего на восемь дней. Дичь попадалась редко, так как на зиму все живое перекочевало в более умеренный пояс. Призрак голодной смерти вставал перед измученными путниками.

Альтамонт, всегда готовый пожертвовать собой ради товарищей, собрал остаток сил и решил пойти на охоту, чтобы добыть дичи.

Он взял ружье, позвал Дэка и зашагал по равнине к северу. Доктор, Бэлл и Джонсон равнодушно смотрели, как он удалялся. Целый час они не слышали ни одного выстрела. Но вот они увидели, что Альтамонт бежит назад, видимо чем-то испуганный.

- Что случилось? - спросил доктор.

- Там!., под снегом!.. - с ужасом проговорил Альтамонт, указывая куда-то в сторону.

- Что там?

- Целый отряд людей!..

- Живых?

- Мертвых... они замерзли и даже...

Альтамонт не договорил своей фразы, но лицо его выражало беспредельный ужас.

Доктор, Бэлл и Джонсон поднялись на ноги, нервное возбуждение вернуло им силы, и они поплелись за Альтамонтом по снежной равнине в ту сторону, куда он указывал рукой.

Вскоре они пришли в глубокую лощину, сжатую между холмами, и там им представилась ужасная картина.

Окоченелые трупы, наполовину погребенные под белым саваном снега, выглядывали из сугробов; здесь рука с судорожно сжатыми пальцами, там нога, подальше - голова, другая, третья... На лицах застыло, выражение бессильной угрозы и отчаяния.

Подошедший доктор вдруг попятился назад, бледный, с изменившимся лицом. Дэк лаял зловеще и тревожно.

- Какой ужас! - вырвалось у Клоубонни.

- Что такое? - спросил Джонсон.

- Вы их не узнали? - дрогнувшим голосом спросил доктор.

- Что вы хотите сказать?

- Смотрите!

Этот овраг не так давно был ареной последней борьбы людей с морозом, отчаянием и голодом: кое-какие ужасные остатки говорили о том, что несчастные питались человеческими трупами, быть может еще трепещущим мясом. Доктор узнал Шандона, Пэна... злополучный экипаж «Форварда». Силы изменили этим несчастным, съестные припасы кончились, шлюпка их, вероятно, попала под лавину и была разбита или же упала в пропасть, и они не смогли воспользоваться свободным ото льдов морем. Возможно также, что они заблудились на незнакомом материке. Впрочем, между людьми, которые двинулись в путь, охваченные мятежом, не могло быть морального единения, которое позволяет совершать великие дела. Предводитель мятежников всегда обладает лишь непрочной властью, и, без сомнения, Шандон вскоре потерял всякий авторитет.

Как бы то ни было, экипаж «Форварда», прежде чем дойти до этой катастрофы, должен был претерпеть невероятные мучения, но тайна его бедствий вместе с ним навсегда погребена под полярными снегами.

- Бежим! Бежим! - вскричал доктор.

И он увлек своих товарищей подальше от места катастрофы. Ужас ненадолго придал им энергию, и они двинулись дальше.

Не будем распространяться о бедствиях, какие выпали на долю оставшихся в живых участников экспедиции. Они сами не могли впоследствии припомнить подробностей всего, что происходило с ними в течение недели после ужасного открытия. Но девятого сентября, проявив чудеса энергии, путешественники добрались до мыса Хорсбурга на Северном Девоне.

Они умирали от голода. Уже сорок восемь часов у них ни крошки не было во рту; последний обед состоял из мяса последней гренландской собаки. Бэлл не в силах был идти дальше, а старый боцман чувствовал, что силы его угасают.

Они находились на побережье частично замерзшего Баффинова залива, то есть на пути в Европу. В трех милях от них волны с грохотом разбивались об острые грани ледяных полей.

Приходилось терпеливо выжидать, пока появится какое-нибудь китобойное судно.

Но появится ли оно? И сколько времени придется его ждать?..

Однако небо сжалилось над несчастными, ибо на другой день Альтамонт ясно увидел на горизонте парус.

Известно, какое волнение и надежды вызывает появление на горизонте корабля, как страшно обмануться в этих надеждах! Кажется, что корабль то удаляется, то приближается. Как томительны эти переходы от надежды к отчаянию! И нередко случается, что в ту самую минуту, когда потерпевшие крушение уже считают себя спасенными, парус начинает удаляться и вскоре исчезает за горизонтом.

Доктор и его товарищи изведали все эти муки. Выбиваясь из сил, поддерживая друг друга, они, наконец, добрели до западной окраины ледяного поля, и вдруг, к своему ужасу, увидели, что корабль мало-помалу удаляется. Напрасно они подавали сигналы, призывая на помощь, - их не заметили.

Но тут доктора осенило вдохновение, его изобретательный ум и на этот раз сослужил ему службу.

Внезапно о ледяное поле ударилась плывшая по течению льдина.

- Льдина! - сказал он, указывая на нее рукой.

Никто его не понял.

- Давайте перейдем на нее! - воскликнул доктор.

Тут его товарищей озарило, точно молнией.

- Ах, доктор, доктор! - твердил Джонсон, целуя руки Клоубонни.

Бэлл, поддерживаемый Альтамонтом, пошел к саням, принес стойку, водрузил ее на льдине в виде мачты и укрепил веревками. Полотнище палатки разорвали и с грехом пополам сделали из него парус. Ветер был благоприятный; все пятеро прыгнули на утлый плот и отвалили от ледяного поля.

Через два часа, после неимоверных трудов и усилий, последние представители экипажа «Форварда» уже находились на борту датского китобойного судна «Ганс Кристиан», возвращавшегося в Девисов пролив.

Несчастные потеряли человеческий облик - это были живые трупы. Капитан был человек великодушный, с первого же взгляда он понял, что произошло, окружил спасенных заботами и вниманием и вернул их к жизни.

Десять дней спустя Клоубонни, Джонсон, Бэлл, Альтамонт и капитан Гаттерас высадились в Корсёре в Дании. Оттуда пароход доставил их в Киль, затем через Альтону и Гамбург они направились в Лондон и прибыли туда тринадцатого сентября, еле оправившись после длительных, тяжких испытаний.

Доктор первым делом попросил у Королевского географического общества разрешение сделать важное сообщение. Заседание было назначено на пятнадцатое октября.

Можно себе представить изумление ученой корпорации и восторженные крики всех присутствующих после того, как был оглашен документ Гаттераса!

Это единственное в своем роде путешествие, не имеющее себе подобных в анналах науки, подводило итог всем прежним открытиям, совершенным в полярных странах, связывало между собою экспедиции Парри, Росса, Франклина, Мак-Клура и других, восполняло пробел на географических картах арктических стран между сотым и сто пятнадцатым меридианами и завершалось завоеванием недоступного до тех пор пункта - Северного полюса.

Еще никогда, положительно никогда столь сногсшибательная новость не потрясала англичан!

Как известно, англичане горячо интересуются географическими открытиями. От лорда до последнего уличного мальчишки, от судовладельца до докера - все пришли в волнение и испытывали чувство национальной гордости.

Известие о великом открытии с быстротой молнии пронеслось по всем телеграфным линиям Соединенного королевства. В заголовках газетных статей фигурировало имя Гаттераса, как мученика науки, и вся Англия трепетала от гордости.

Доктора и его товарищей чествовали, и лорд-канцлер торжественно представил их королеве.

Правительство утвердило название острова Королевы за скалою у Северного полюса, горы Гаттераса - за вулканом и порта Альтамонта - за заливом Новой Америки.

Альтамонт не расстался со своими товарищами по несчастью и славе, которые стали его лучшими друзьями. Он отправился с доктором, Бэллом и Джонсоном в Ливерпуль, и город торжественно приветствовал людей, которых давно считал погибшими и погребенными в вечных льдах.

Но Клоубонни всегда приписывал славу совершенного ими подвига тому, кто был душой этого предприятия. В своем отчете о путешествии, озаглавленном «Англичане на Северном полюсе» и изданном год спустя Королевским географическим обществом, он приравнивал Джона Гаттераса к величайшим в мире путешественникам, к тем героям, которые приносят себя в жертву науке.

Между тем несчастный Гаттерас, ставший жертвой возвышенной страсти, прозябал близ Ливерпуля, в лечебнице Стэн-Коттедж, куда его лично отвез доктор. Помешательство капитана было тихое, он ничего не говорил и ничего не понимал: казалось, вместе с рассудком он утратил и дар слова. Лишь одно чувство связывало его с внешним миром - его привязанность к Дэку, с которым не решились разлучить Гаттераса.

Этот недуг, это «полярное безумие» протекало спокойно, без особых перемен. Но однажды доктор, постоянно навещавший своего несчастного друга, обратил внимание на его странные повадки. С некоторых пор капитан Гаттерас, в сопровождении верной собаки, печально и ласково глядевшей на своего хозяина, каждый день подолгу прогуливался, причем ходил все в ту же сторону, по одной из аллей Стэн-Коттеджа. Дойдя до конца аллеи, капитан возвращался, пятясь назад. Если его останавливали, он пальцем показывал на небе какую-то точку. Если его заставляли повернуться, он сердился, и Дэк, разделявший раздражение Гаттераса, начинал бешено лаять.

Доктор, внимательно наблюдавший за своим другом, вскоре разгадал причину столь странного упорства и понял, почему Гаттерас ходил все в том же направлении, как будто его притягивал незримый магнит.

Капитана Джона Гаттераса неизменно отклоняло к северу.