Зима наступила в июне - этот месяц в Южном полушарии подобен декабрю северных широт. Пора было позаботиться о теплой и прочной одежде.

Колонисты настригли шерсти с муфлонов, и теперь предстояло изготовить ткань из этого драгоценного сырья.

Само собой разумеется, у Сайреса Смита не было ни чесальной, ни трепальной, ни гладильной, ни прокатной, ни сучильной, ни прядильной машины, ни механической прялки, чтобы прясть шерсть, ни ткацкого станка, чтобы изготовить ткань, и ему пришлось обойтись самыми простыми средствами, так чтобы не ткать и не прясть. Он и в самом деле решил попросту воспользоваться тем, что шерсть, когда ее раскатываешь, сваливается, волокна ее сцепляются и переплетаются, - таким образом изготовляют войлок. Итак, войлок можно было изготовить самым простым способом и, валяя шерсть, получить грубую, но очень теплую материю. Шерсть у муфлонов была короткая, а для изготовления войлока как раз такая и нужна.

Инженер с помощью своих товарищей, считая и Пенкрофа, которому еще раз пришлось бросить постройку бота, принялись за подготовительные работы: надо было очистить шерсть от пропитавших ее маслянистых и жирных веществ, которые называются «жиропотом». Шерсть обезжирили так: погрузили ее в чаны, наполненные водой, нагретой до семидесяти градусов, и продержали там сутки; затем как следует промыли в содовом растворе, выжали под прессом, и шерсть была готова для валянья, то есть для производства войлока - плотной, но грубой материи, не имеющей особой ценности в промышленных центрах Европы и Америки, но весьма дорогой на «рынках острова Линкольна».

Войлок был известен издревле - первые сукна изготовлялись по тому же способу, к которому прибегнул Сайрес Смит.

Познания в области техники очень пригодились инженеру, когда он приступил к постройке валяльной машины; для работы сукновальни он искусно применил не использованную до тех пор движущую силу водопада.

Машина получилась допотопная. Вал, оборудованный кулачками, которые попеременно то поднимали, то опускали вертикальные вальцы, ящики, предназначенные для шерсти, по которой и били эти вальцы, прочная деревянная рама, соединяющая все устройство, - вот какой была эта машина в течение многих веков, пока изобретатели не заменили вальцы компрессорами, пока не перестали валять шерсть, а стали ее прокатывать.

Сайрес Смит руководил работой, и все шло отлично. Шерсть валяли, предварительно смочив ее мыльной водой для того, чтобы шерстинки стали скользкими и мягкими, лучше сцеплялись друг с другом и не рвались бы при валянии; из сукновальни выходили толстые полотнища войлока. Шерстинки благодаря крохотным бороздкам и бугоркам, которые всегда на них бывают, переплелись и свалялись так плотно, что получился материал, пригодный и для одеял и для одежды. Что и говорить, далеко ему было до ткани из шерсти мериноса, до муслина, шотландского кашемира, до штофа, репса, китайского атласа, орлеанской шерсти, альпага, тонкого сукна, фланели. То был «линкольнский войлок»; промыслы острова Линкольна расширились.

У колонистов была добротная одежда, спали они под одеялами и могли без страха встретить зиму.

В двадцатых числах июня наступили настоящие холода, и Пенкрофу, к великой его досаде, пришлось отложить постройку бота; впрочем, он решил во что бы то ни стало закончить его к весне.

Его неотступно преследовала одна мысль - обследовать остров Табор, хотя Сайрес Смит не одобрял это путешествие, считая, что оно предпринимается из пустого любопытства, - кто же мог оказать им помощь на скалистом островке, пустынном и бесплодном. Его тревожила мысль, что Пенкроф собирается проплыть сто пятьдесят миль на утлом суденышке по неведомому морю. А что, если бот, попав в открытое море, не доберется до Табора, а вернуться на остров Линкольна не сможет? Что тогда станется с ним посреди грозного океана, полного опасностей? Сайрес Смит часто говорил об этом с Пенкрофом, но моряк с каким-то непонятным упрямством отстаивал свою затею, должно быть сам не отдавая себе отчета, отчего он так упорствует.

- Как же так, друг мой, - сказал ему однажды инженер, - вы расхваливали остров Линкольна, жалели, что придется его покинуть, а теперь сами хотите с ним расстаться.

- Всего лишь на несколько дней, - отвечал Пенкроф, - всего на несколько дней, мистер Сайрес. Доберусь туда и тотчас поверну обратно, только посмотрю, что это за островок!

- Да ведь его не сравнишь с островом Линкольна!

- Заранее в этом уверен.

- Зачем же вам рисковать!

- Хочу узнать, что происходит на острове Табор.

- Да ничего там не происходит и не может происходить!

- Как знать!

- Ну, а если разыграется буря?

- Весной это не страшно, - ответил Пенкроф. - Но вот что, мистер Сайрес, ведь все надобно предвидеть, и я прошу вас отпустить со мной в это путешествие одного лишь Герберта.

- Знайте же, Пенкроф, - произнес инженер, положив руку ему на плечо, - если с вами и с юношей, который по воле обстоятельств для всех нас - сын, что-нибудь случится, мы будем безутешны.

- Мистер Сайрес, - ответил Пенкроф с непоколебимой уверенностью, - никогда мы не причиним вам такого горя. Мы еще вернемся к этому разговору, когда придет время. Впрочем, я уверен, что как только вы увидите, до чего прочно построен, до чего хорошо оснащен наш бот, и убедитесь в его мореходных качествах, когда мы обогнем наш остров, - ведь мы сделаем это вместе, - то, повторяю, я уверен, вы отпустите меня без колебаний. Не скрою, ваше судно будет сделано на славу!

- Положим, наше судно, Пенкроф, - ответил инженер, которого обезоружили слова моряка.

На этом и прервался разговор, но он возобновлялся не раз, однако Сайрес Смит и моряк не переубедили друг друга.

Снег выпал в конце июня. Поселенцы заготовили в корале изрядный запас корма, поэтому отпала необходимость ездить туда ежедневно, и они решили бывать там раз в неделю.

Снова расставили западни и впервые испробовали на деле выдумку Сайреса Смита. Кольца из китового уса, покрытые льдом и густо смазанные жиром, разбросаны были у опушки леса, в том месте, где обычно проходили звери, направляясь к озеру.

Инженер был доволен - изобретение алеутских рыбаков действовало отлично. На приманку попалось с дюжину лисиц, несколько кабанов и даже один ягуар: пластинки китового уса пропороли им желудок.

Следует рассказать о том, как колонисты впервые попытались установить связь с внешним миром.

Гедеон Спилет давно подумывал, не бросить ли в Море бутылку с запиской, рассчитывая, что течение вынесет ее к берегам, населенным людьми, или не послать ли весть о себе с голубем. Но разве можно было уповать на голубей или на бутылку: ведь остров был удален от других земель на тысячу двести миль! Надеяться было бы просто безумием.

Тридцатого июня поселенцы не без труда поймали альбатроса, - Герберт слегка ранил его в ногу, выстрелив из ружья. Птица была великолепная, с широкими крыльями, размах которых достигал десяти футов; альбатросы перелетают даже через Тихий океан.

Герберту очень хотелось сохранить прекрасную птицу, - рана у нее быстро зажила, и юноша мечтал ее приручить, - но Гедеон Спилет убедил его, что нельзя пренебрегать возможностью снестись с побережьем Тихого океана и упустить такого гонца, и Герберту пришлось сдаться: ведь если альбатрос прилетел из края, населенного людьми, то стоит его выпустить на свободу - он тотчас полетит в родные места.

Быть может, Гедеон Спилет, в душе которого иногда пробуждался «газетчик», и не прочь был отдать на волю случая увлекательный очерк о приключениях колонистов острова Линкольна! Шумный успех ждал постоянного корреспондента «Нью-Йорк геральда»! Читатели вырывали бы друг у друга номер газеты со статьей, если бы ей суждено было попасть к главному редактору, достопочтенному Джону Бенету!

Гедеон Спилет написал короткую заметку, и ее спрятали в мешочек из непромокаемой ткани, приложив записку с просьбой доставить находку в редакцию газеты «Нью-Йорк геральд». Мешочек привязали к шее, а не к ноге альбатроса, так как он любит отдыхать на поверхности моря, затем быстрокрылого вестника выпустили на свободу, и колонисты не без волнения следили за его полетом, пока он не исчез в туманной дали, на западе.

- Куда же он держит путь? - спросил Пенкроф.

- К Новой Зеландии, - ответил Герберт.

- Счастливо добраться! - крикнул моряк, хотя он и не надеялся на такого почтальона.

Зимой поселенцы стали работать дома: они чинили одежду, мастерили разные вещи; они сделали паруса для бота, выкроили их из оболочки аэростата, которой, казалось, не будет конца...

В июле начались сильные холода, но у колонистов было тепло - они не жалели топлива. Сайрес Смит устроил второй камин в большом зале; возле него друзья и коротали длинные зимние вечера. Проводили время с пользой: в часы работы вели беседы, в часы досуга - читали.

Колонисты испытывали истинное блаженство, когда, сидя после сытного обеда у горящего камелька в зале, ярко освещенном свечами, за чашкой «кофе» из бузины, покуривали трубки с душистым табаком и слушали, как за окнами Гранитного дворца завывает буря. Они были вполне довольны, если только могут испытывать полное довольство люди вдали от близких, не имея даже возможности подать о себе весть. И они всегда говорили о своей родине, о далеких друзьях, о могучей американской республике, о ее возрастающем значении, и Сайрес Смит, хорошо разбиравшийся во внутреннем положении Соединенных Штатов, многое рассказывал, делился с друзьями выводами, предположениями, и все слушали его с живейшим любопытством.

Однажды Гедеон Спилет спросил:

- Не думаете ли вы, любезный Сайрес, что неизменному промышленному и техническому прогрессу, о котором вы говорите, рано или поздно придет конец?

- Придет конец! Чем же, по-вашему, он будет вызван?

- Отсутствием каменного угля, который поистине является ценнейшим из полезных ископаемых!

- Согласен, уголь - ценнейшее из полезных ископаемых, - ответил инженер, - и природа как будто решила доказать это, создав алмаз, ибо он в сущности не что иное, как кристаллический углерод.

- Не хотите ли вы сказать, мистер Сайрес, - вставил Пенкроф, - что алмаз будут сжигать вместо угля в топках паровых котлов?

- Что вы, друг мой! - засмеялся Сайрес Смит.

- Однако я утверждаю, и вы не будете этого отрицать, - продолжал Гедеон Спилет, - что настанет день, когда все залежи каменного угля истощатся.

- Ну, залежи каменного угля еще так велики, что их не исчерпать и сотне тысяч рабочих, извлекающих из недр земли ежегодно сто миллионов квинталов угля.

- Но потребление угля возрастает, - возразил Гедеон Спилет, - и можно предвидеть, что вскоре углекопов будет не сто тысяч, а двести тысяч и что добыча угля удвоится.

- Без сомнения. Но когда европейские угольные копи истощатся, хотя при помощи новых машин разрабатываются и очень глубокие пласты, промышленность еще долго будут питать залежи угля в Америке и Австралии.

- Сколько же времени? - опросил журналист.

- По крайней мере двести пятьдесят - триста лет.

- Для нас это утешительно, зато бедным нашим правнукам не поздоровится, - вставил Пенкроф.

- Они изобретут еще что-нибудь, - заметил Герберт.

- Нужно надеяться, - ответил Гедеон Спилет, - ведь если не будет угля, не будет и машин, а без машин не будет железных дорог, пароходов, фабрик, - словом, всего, что порождено современным техническим прогрессом.

- Но что же еще изобретут? - спросил Пенкроф. - Вы представляете себе это, мистер Сайрес?

- Более или менее представляю, друг мой.

- Какое топливо заменит уголь?

- Вода, - ответил инженер.

- Вода? - переспросил Пенкроф. - Вода будет гореть в топках пароходов, локомотивов, вода будет нагревать воду?

- Да, но вода, разложенная на составные части, - пояснил Сайрес Смит. - Без сомнения, это будет делаться при помощи электричества, которое в руках человека станет могучей силой, ибо все великие открытия - таков непостижимый закон - следуют друг за другом и как бы дополняют друг друга. Да, я уверен, что наступит день, и вода заменит топливо; водород и кислород, из которых она состоит, будут применяться и раздельно; они окажутся неисчерпаемым и таким мощным источником тепла и света, что углю до них далеко! Наступит день, друзья мои, и в трюмы пароходов, в тендеры паровозов станут грузить не уголь, а баллоны с двумя этими сжатыми газами, и они будут сгорать с огромнейшей тепловой отдачей. Следовательно, бояться нечего. Пока землю населяют люди, она их не лишит своих благ, ни света, ни тепла, она отдаст в их распоряжение растения, минералы и животных. Словом, я уверен, когда каменноугольные залежи иссякнут, человек превратит в топливо воду, люди будут обогреваться водой. Вода - это уголь грядущих веков.

- Хотелось бы мне поглядеть на все это, - заметил моряк.

- Рано ты появился на свет, Пенкроф, - вставил Наб, до тех пор не проронивший ни слова.

Но на этом замечании Наба беседа оборвалась, - залаял Топ, и лаял он опять как-то странно, что уже не раз заставляло инженера призадуматься. Топ, как бывало и прежде, с лаем вертелся вокруг колодца в конце внутреннего коридора.

- И что это Топ опять так лает? - воскликнул Пенкроф.

- Да и Юп разворчался, - добавил Герберт.

Орангутанг в самом деле вторил собаке; он явно был чем-то возбужден, - странное дело, казалось, будто оба встревожены, но не рассержены.

- Очевидно, - сказал Гедеон Спилет, - колодец соединен с океаном, и какое-нибудь морское животное время от времени заплывает туда, чтобы подышать.

- Должно быть, ведь другого объяснения не придумаешь, - отозвался моряк. - А ну, замолчи, Топ, - добавил он, повернувшись к собаке, - Юп, ступай к себе.

Обезьяна и собака притихли. Юп отправился спать, а Топ остался в зале и весь вечер глухо рычал.

Больше об этом не говорили, но вид у инженера был озабоченный.

Весь конец июля то лил дождь, то шел снег. Температура не опускалась так низко, как прошлой зимой, морозы не превышали восьми градусов по Фаренгейту (13°33' ниже нуля по Цельсию). Но хотя зима и выдалась не очень холодная, зато свирепствовали бури, дули ветры. Бушующие волны не раз с неистовой силой подступали к Трущобам. Казалось, будто внезапный прибой, вызванный подводными толчками, вздымал чудовищные валы и обрушивал их на стены Гранитного дворца.

Колонисты любовались величественным зрелищем, глядя из окон дома, как волны высотою с гору идут приступом на берег, как они отступают, вскидывая фонтаны брызг, как в бессильной ярости бушует океан, как грозные валы в ослепительно белой пене заливают песчаный берег. Казалось, что гранитный кряж выступает из морской пучины, в брызгах паны, взлетавшей на сто футов ввысь.

Трудно и опасно было ходить по дорогам: когда бушевала буря - ветер подчас валил деревья. И все же колонисты непременно раз в неделю отправлялись в кораль. К счастью, коралю, защищенному юго-восточными отрогами горы Франклина, бешеные ураганы не принесли особого ущерба, они словно щадили деревья, постройки и частокол. Зато птичник, расположенный на плато Кругозора и, следовательно, открытый восточным ветрам, изрядно пострадал. Дважды сбросило голубятню, повалило ограду. Все это надо было перестроить, и попрочнее, ибо теперь стало ясно, что остров Линкольна расположен в самой бурной части Тихого океана. Казалось, он является центром притяжения могучих циклонов, которые нередко стегали его, как хлыст стегает по волчку. Только в данном случае волчок был неподвижен, а хлыст вертелся.

Наступил август, и в первую же неделю буря стала стихать, небо обрело спокойствие, которое, как еще недавно казалось, утратило навсегда. Стало тихо, но гораздо холоднее, и градусник Фаренгейта показывал восемь градусов ниже нуля (-22° по Цельсию).

Третьего августа колонисты предприняли давно задуманный поход на юго-восточную часть острова, к Утиному болоту. Их привлекала дичь, водившаяся там в изобилии зимой: дикие утки, бекасы, чирки, нырки, шилохвосты; было решено посвятить день охоте. В походе приняли участие не только Гедеон Спилет и Герберт, но и Пенкроф с Набом. Только Сайрес Смит, сославшись на недосуг, остался дома.

Итак, охотники отправились на болото по дороге, ведущей к порту Воздушного шара, пообещав вернуться к вечеру. Их сопровождали Топ и Юп. Когда путники перешли мост через реку Благодарения, инженер его поднял и вернулся домой - он решил осуществить давно задуманный план и для этого остался дома.

Инженеру хотелось тщательно исследовать колодец, зиявший в полу коридора Гранитного дворца; колодец этот, несомненно, сообщался с морем, ибо раньше служил стоком для избыточной воды из озера. Почему Топ так часто вертится вокруг него? Почему так странно лает, почему тревожно подбегает к отверстию? Почему и Юп разделяет беспокойство Топа? Быть может, подземные ответвления идут от колодца, соединявшегося с морем, к другим частям острова? Все это и хотел выяснить Сайрес Смит, никого не посвящая в свои сомнения. Он решил исследовать колодец, когда все уйдут из дому, и случай, наконец, представился.

Было нетрудно спуститься вглубь колодца по веревочной лестнице, которой колонисты не пользовались с той поры, как установили подъемник; длина у нее была вполне достаточная. Инженер приволок лестницу к колодцу, диаметр отверстия которого был равен почти шести футам, и, крепко-накрепко привязав за верхний конец, сбросил вниз. Затем он зажег фонарь, вооружился карабином, заткнул за пояс нож и стал спускаться по ступенькам.

Гранитные стены были гладкие, но кое-где торчали выступы, и какое-нибудь проворное животное, цепляясь за них, могло вскарабкаться до самого верха.

Подумав об этом, инженер осветил фонарем все эти выступы, но не обнаружил ни единого следа, ни единой зазубрины, ничто не говорило о том, что по ним, как по лестнице, кто-нибудь взбирался.

Сайрес Смит спустился еще глубже, освещая каждую пядь стены.

Он не заметил ничего подозрительного.

Добравшись до последних ступеней, инженер почувствовал под ногами воду, которая в тот миг была совершенно спокойна. Ни тут, у ее поверхности, ни в стенах не было видно подземного хода, который вел бы от колодца к какой-нибудь части острова. Сайрес Смит простукал стену рукояткой ножа и определил, что пустот нет. Ни одно живое существо не могло бы проложить себе дорогу в сплошном граните; чтобы попасть на дно колодца, а потом подняться наверх, надо было пройти по каналу, затопленному водой и соединяющему этот колодец с морем под скалистым берегом, а это могли сделать лишь одни морские животные. Выяснить же, где именно впадает этот канал в море и на какой глубине, - было невозможно.

Исследовав колодец, Сайрес Смит поднялся, втащил лестницу, закрыл отверстие колодца и вернулся в большой зал Гранитного дворца, задумчиво повторяя:

- Я ничего не обнаружил, но все же там скрывается какая-то тайна!