Это имя, Бен Джойс, произвело впечатление удара молнии. Айртон резко выпрямился. В руках его блеснул револьвер. Грянул выстрел. Гленарван упал. Снаружи раздалась ружейная стрельба.

Джон Манглс и матросы, растерявшиеся в первую минуту от неожиданности, бросились на Бена Джойса, но дерзкий каторжник уже исчез и присоединился к своей шайке, рассеянной на опушке камедного леса.

Палатка не представляла собой достаточной защиты от пуль. Пришлось отступать. Легко раненный Гленарван поднялся на ноги.

— К фургону! К фургону! — крикнул Джон Манглс, увлекая за собой Элен и Мери Грант, и вскоре они были в безопасности под прикрытием толстых дощатых боковых стенок фургона.

Джон Манглс, майор, Паганель и матросы схватили свои карабины и, укрываясь за фургоном, приготовились отражать нападение каторжников. Олбинет поспешил занять место среди защитников.

Все это произошло с быстротой молнии. Джон Манглс внимательно наблюдал за лесной опушкой. Как только Бен Джойс добрался до своей шайки, выстрелы тотчас же прекратились. После беспорядочной стрельбы наступила глубокая тишина. Лишь там и сям среди камедных деревьев в воздухе вился легкий дымок. Высокие кусты гастролобиума не шевелились. Не было никаких признаков нападающих.

Майор и Джон Манглс предприняли разведку вплоть до опушки леса. Никого не было видно. Лишь кое–где виднелись многочисленные следы ног да дымился, догорая, затравочный порох. Майор, будучи человеком осторожным, затоптал его, понимая, что одной искры достаточно, чтобы зажечь страшный пожар в этом лесу высохших деревьев.

— Каторжники скрылись, — промолвил Джон Манглс.

— Да, — отозвался майор, — но это исчезновение тревожит меня. Я предпочел бы встретиться с этими разбойниками лицом к лицу: не так страшен тигр на равнине, как змея среди высоких трав. Обследуем этот кустарник вокруг фургона.

Майор и Джон Манглс обыскали всю окружающую местность. От опушки леса до берегов Сноуи они не встретили ни одного каторжника. Шайка Бена Джойса, казалось, умчалась, как стая хищных птиц. Это исчезновение было слишком странно, чтобы путешественники могли чувствовать себя в безопасности. Поэтому решили держаться настороже. Фургон — настоящая увязшая в глине крепость — превратился в центр лагеря. Два человека, меняясь каждый час, стояли на страже.

Первой заботой Элен и Мери Грант было перевязать рану Гленарвана. В ту минуту, когда ее муж упал, сраженный пулей Бена Джойса, леди Элен в ужасе бросилась к нему. Но, овладев собой, эта мужественная женщина помогла раненому дойти до фургона. Когда обнажили плечо Гленарвана, то майор, исследовав рану, убедился, что пуля не задела ни костей, ни мускулов. Рана сильно кровоточила, но Гленарван, свободно двигая пальцами и предплечьем, успокоил жену и друзей. Тотчас же сделали перевязку, и Гленарван потребовал, чтобы о нем больше не беспокоились. Настало время обсудить только что происшедшие события. Путешественники, за исключением Мюльреди и Вильсона, стороживших снаружи, кое–как разместились в фургоне и обратились к майору за разъяснениями.

Но прежде чем начать рассказ, Мак—Наббс поведал леди Элен о том, о чем она не подозревала, то есть о побеге шайки каторжников из Пертской тюрьмы, об их появлении в провинции Виктория и о том, что крушение поезда на Кемденском мосту было делом их рук. Он показал ей номера «Австралийской и Новозеландской газеты», купленные им в Сеймуре, и прибавил, что полиция назначила премию в сто фунтов за голову Бена Джойса — опасного бандита, стяжавшего себе благодаря множеству преступлений мрачную славу.

Но каким образом Мак—Наббс признал в боцмане Айртоне Бена Джойса? Это была тайна, и всем хотелось узнать ее, и майор рассказал следующее.

С первого же дня встречи с Айртоном Мак—Наббс инстинктивно почувствовал к нему недоверие. Два–три незначительных факта, взгляд, которым боцман обменялся с кузнецом у реки Уиммери, его постоянное стремление по возможности миновать города и поселения, его настойчивое желание вызвать «Дункан» на восточное побережье, загадочная гибель бывших на его попечении животных — все это вместе взятое, а также какая–то настороженность боцмана в его поступках и словах возбуждало в майоре подозрения. Однако до событий прошлой ночи Мак—Наббс не мог определить, в чем именно он подозревает Айртона.

Но прошлой ночью, продираясь среди высоких кустов; он в полумиле от лагеря добрался до подозрительных теней, привлекших издали его внимание. Фосфоресцировавшие грибы чуть светились во мраке. Три человека рассматривали какие–то следы на земле, и среди них Мак—Наббс узнал кузнеца из Блек—Пойнта. «Это они», — сказал один. «Да, — отозвался другой, — вот и трилистник на подкове». — «След идет от самой Уиммери». — «Все лошади околели». — «Яд под рукой». — «Его так много, что хватит на то, чтобы вывести из строя целый кавалерийский полк». — «Да, полезное растение этот гастролобиум!»

— Голоса смолкли, — продолжал Мак—Наббс, — и они удалились. Но того, что я услышал, было слишком мало, я последовал за ними. Вскоре разговор возобновился. «Ну и ловкач этот Бен Джойс! — сказал кузнец. — Как этот молодчина боцман хитро придумал насчет кораблекрушения! Если его план удастся, то мы богачи! Этот Айртон черт, а не человек». — «Нет, зови его Бен Джойс, он заслужил это имя!» Затем негодяи ушли из леса. Теперь я знал все, что мне нужно, и вернулся в лагерь, твердо убежденный в том, что Австралия не так уж благотворно влияет на всех каторжников, не в упрек будь это сказано Паганелю.

Майор умолк. Товарищи его сидели молча, размышляя.

— Итак, Айртон завлек нас сюда, чтобы ограбить и убить? — проговорил бледный от гнева Гленарван.

— Да! — ответил майор.

— И начиная от реки Уиммери его шайка идет по нашим следам, ожидая благоприятного момента?

— Да.

— Но, значит, этот негодяй вовсе не матрос «Британии»? Значит, он присвоил себе имя Айртона, украл его договорную книжку?

Все взглянули на Мак—Наббса: ведь ему тоже должны были прийти в голову подобные мысли.

— По–моему, достоверно во всей этой темной истории следующее, — ответил майор своим неизменно спокойным голосом. — По–моему, имя этого человека действительно Айртон. Бен Джойс — это его кличка. Несомненно, что он знал Гарри Гранта и что он был боцманом на борту «Британии». Эти факты с теми подробностями, которые Айртон рассказывал, подтверждаются разговорами каторжников. Не будем блуждать среди бесполезных гипотез, а признаем бесспорным, что Айртон и Бен Джойс — одно и то же лицо, матрос «Британии» стал впоследствии главарем шайки беглых каторжников.

Эти объяснения Мак—Наббса не вызвали возражений.

— А теперь, — сказал Гленарван, — объясните мне, Мак—Наббс, каким образом и почему бывший боцман Гарри Гранта попал в Австралию?

— Каким образом? Не знаю, — ответил майор. — Да и полиция заявляет, что осведомлена не более моего. Почему? Это мне тоже неизвестно. Здесь кроется тайна, которую разъяснит только будущее.

— Полиция даже не подозревает, что Айртон и Бен Джойс одно и то же лицо, — заметил Джон Манглс.

— Вы правы, Джон, — ответил майор. — А эти сведения значительно облегчили бы розыски.

— Очевидно, этот несчастный поступил на ферму Падди О’Мура с какой–то преступной целью, — промолвила Элен.

— Несомненно, — отозвался Мак—Наббс. — Он, видимо, подготовлял какое–то покушение на ирландца, а тут ему подвернулось нечто более заманчивое. Случай свел его с нами. Он услышал рассказ Гленарвана, узнал историю кораблекрушения и, будучи дерзким и смелым человеком, тут же решил этим воспользоваться. Решено было организовать экспедицию. У Уиммери он вошел в сношения с одним из своих людей, кузнецом из Блек—Пойнта. Тот, подковав лошадь Гленарвана подковой с трилистником, дал тем самым возможность шайке идти по нашим следам. С помощью ядовитого растения Бен Джойс отравил одного за другим наших быков и лошадей. Наконец, когда приспело время, он завел нас в болота Сноуи и там предал в руки беглых каторжников, главой которых является.

Вся история Бена Джойса стала понятной. Майор, раскрыв тайну Бена Джойса, представил этого негодяя таким, каким был он на самом деле: дерзким и опасным преступником. Замыслы его были теперь разоблачены и обязывали Гленарвана к величайшей бдительности. К счастью, разоблаченный разбойник был менее опасен, чем предатель.

Однако из соображений, столь всесторонне выясненных майором, вытекал еще один важный вывод, о котором пока никто, кроме Мери Грант, не подумал. В то время как другие обсуждали прошлое, она думала о будущем.

Джон Манглс вдруг заметил ее бледное лицо, ее отчаяние. Он сразу понял, что она должна была переживать.

— Мисс Мери! Мисс Мери! Вы плачете! — воскликнул он.

— Ты плачешь, мое дитя? — с участием обратилась к ней леди Элен.

— Отец, мой отец!.. — прошептала бедняжка.

Она не в силах была продолжать. Но внезапно всех осенила одна и та же мысль — всем стали понятны и слезы Мери и причина, вызвавшая их. Она вспомнила отца!

Разоблачение предательства Айртона убивало всякую надежду найти Гарри Гранта. Каторжник, для того чтобы заманить Гленарвана вглубь материка, выдумал крушение у австралийского побережья. Об этом определенно говорили бандиты, когда их подслушал Мак—Наббс. Никогда «Британия» не разбивалась о подводные камни залива Туфолда! Никогда Гарри Грант не ступал ногой на Австралийский материк! Второй раз произвольное толкование документа толкнуло экспедицию на ложный путь.

Подавленные горем юных Грантов, спутники хранили гробовое молчание. Роберт плакал, прижавшись к сестре. Паганель бормотал досадливо:

— О! Злосчастный документ! тяжелому испытанию подвергаешь ты умы дюжины честных людей!

И, негодуя на самого себя, почтенный географ так яростно колотил себя кулаком по лбу, словно хотел размозжить себе череп.

Тем временем Гленарван подошел к Мюльреди и Вильсону, стоявшим на страже. Глубокая тишина царила в долине между опушкой леса и рекой. Темные густые облака стлались по небу. Среди этой, погруженной в оцепенение природы далеко разнесся бы малейший звук, а между тем кругом царила мертвая тишина. Повидимому, Бен Джойс и его шайка удалились на порядочное расстояние, иначе не порхали бы так весело на нижних ветвях деревьев стаи птиц, не объедали бы несколько кенгуру так мирно молодые побеги, не высовывала так доверчиво из кустов головы пара казуаров — все служило признаком того, что нет людей в окрестной мирной глуши.

— Вы ничего подозрительного не заметили и не слышали за последний час? — спросил Гленарван у матросов.

— Нет, ничего, сэр, — ответил Вильсон, — очевидно, каторжники теперь за несколько миль отсюда.

— По всей вероятности, их было слишком мало и они не рискнули напасть на нас, — добавил Мюльреди, — Надо думать, что этот Бен Джойс отправился вербовать себе помощников среди других, таких же беглых каторжников, которые бродят у подножья Альп.

— Возможно, что так, Мюльреди, — согласился Гленарван. — Эти негодяи — трусы. Они знают, что мы вооружены и вооружены прекрасно. Быть может, они ждут ночи, чтобы напасть на нас. Когда стемнеет, усилим бдительность. Ах, если бы мы могли выбраться из этого болота и продолжать путь к побережью! Но подъем воды в реке задерживает нас. Я оплатил бы золотом плот, который переправил бы нас на противоположный берег.

— А почему вы не прикажете нам выстроить такой плот, сэр? — спросил Вильсон. — Ведь деревьев здесь сколько угодно.

— Нет, Вильсон, — ответил Гленарван, — Сноуи это не река, а стремительный поток.

Тут к Гленарвану подошли Джон Манглс, майор и Паганель. Они только что обследовали Сноуи. В результате последних дождей воды реки поднялись еще на один фут. Они неслись стремительно, напоминая пороги американских рек. Нечего было и думать плыть по этой ревущей, клокочущей реке со множеством водоворотов. Джон Манглс заявил, что переправа невозможна.

— Однако нечего здесь сидеть сложа руки, — прибавил он. — То, что мы хотели предпринять до предательства Айртона, теперь, на мой взгляд, еще более необходимо.

— Что вы хотите сказать, Джон? — спросил Гленарван.

— Я хочу сказать, что нам срочно необходима помощь, и если нельзя попасть в залив Туфолда, то надо отправиться в Мельбурн.

— Но это рискованная попытка, Джон, — сказал Гленарван. — Не говоря уже обо всех опасностях подобного путешествия в двести миль по дикой стране, надо думать, что все дороги, все тропы, вероятно, отрезаны сообщниками Бена Джойса.

— Конечно, сэр, но нельзя же бездействовать. Айртону, по его словам, требовалась неделя, чтобы привести сюда матросов с «Дункана»; а я вернусь с ними на берега Сноуи через шесть дней. Итак, сэр? Каковы же будут ваши приказания?

Гленарвана опередил Паганель.

— Я должен высказать одно соображение, — сказал он. — Ехать в Мельбурн безусловно надо, но зачем опасностям подвергать Джона Манглса? Он капитан «Дункана» и поэтому не имеет права рисковать своей жизнью. Вместо него поеду я.

— Хорошо сказано! — похвалил майор. — Но почему вы?

— А мы–то разве не можем ехать? — в один голос воскликнули Мюльреди и Вильсон.

— А неужели вы думаете, что меня испугает путешествие в двести миль верхом? — спросил Мак—Наббс.

— Друзья мои, — заговорил Гленарван, — поскольку кто–то должен ехать в Мельбурн, то бросим жребий. Паганель, пишите наши имена.

— Во всяком случае, не ваше, сэр, — сказал Джон Манглс.

— Почему? — спросил Гленарван.

— Вы не имеете права покинуть леди Элен, и, кроме того, ваша рана еще не зажила!

— Гленарван, вы не должны покидать экспедицию! — воскликнул Паганель.

— Правильно, — сказал Мак—Наббс. — Ваше место здесь, Эдуард, вы должны остаться.

— Поездка предстоит опасная, и я не хочу взвалить мою долю опасности на других, — ответил Гленарван. — Пишите, Паганель. Пусть мое имя будет смешано с именами моих товарищей, и дай бог, чтобы жребий выпал мне.

Пришлось подчиниться его решению. Имя Гленарвана присоединили к остальным именам. Начали тянуть жребий, и он пал на Мюльреди. У отважного матроса вырвалось радостное «ура».

— Сэр, я готов пуститься в дорогу, — отрапортовал он.

Гленарван пожал руку Мюльреди и направился к фургону, а майор и Джон Манглс остались на страже.

Леди Элен немедленно узнала о решении послать гонца в Мельбурн и о том, на кого пал жребий. Она нашла слова для честного матроса, которые глубоко растрогали его. Все знали Мюльреди как человека храброго, толкового, неутомимого, и действительно случай выбрал удачного гонца.

Отъезд Мюльреди назначили на восемь часов вечера, после коротких австралийских сумерек. Вильсон взял на себя снарядить лошадь. Он предложил заменить предательскую подкову на левой ноге обыкновенной подковой, снятой с копыта одной из павших ночью лошадей. Благодаря этому каторжники не распознают следов Мюльреди, а преследовать его пешими они не смогут.

В то время как Вильсон был занят перековкой лошади, Гленарван занялся письмом Тому Остину, но ему мешала раненая рука, и он попросил Паганеля написать вместо него. Ученый, поглощенный какой–то навязчивой мыслью, казалось, не замечал того, что происходило вокруг. Среди всех этих тревожных обстоятельств Паганель думал лишь об одном: о неправильном истолковании документа. Он всячески переставлял слова, стараясь извлечь новый смысл, и с головой погрузился в эту работу.

Поэтому он не сразу понял просьбу Гленарвана, и тот принужден был повторить ее.

— А, прекрасно! Я готов! — отозвался Паганель.

И он, машинально вырвав листок из своей записной книжки, взял в руки карандаш и приготовился писать.

Гленарван начал диктовать следующее:

— «Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и отвести «Дункан»…

Дописывая это слово, Паганель случайно взглянул на валявшийся на земле номер «Австралийской и Новозеландской газеты».

Газета была сложена таким образом, что виднелось лишь слово зеландская. Паганель вдруг прекратил писать и, повидимому, забыл и Гленарвана, и его письмо, и то, что ему диктовали.

— Паганель! — окликнул его Гленарван.

— Ах! — воскликнул географ.

— Что с вами? — спросил майор.

— Ничего, ничего, — пробормотал Паганель. Потом он зашептал про себя: — Зеланд… ланд… ландия!

Он вскочил. Он схватил газету. Он тряс ее, стараясь удержать слова, рвавшиеся с его уст.

Леди Элен, Мери, Роберт, Гленарван с удивлением смотрели на географа, не понимая причины его волнения.

Паганель был похож на человека, который внезапно сошел с ума. Но его возбуждение быстро прошло. Ученый мало–помалу успокоился. Радость, блиставшая в его глазах, угасла. Он снова сел на свое место и спокойно сказал:

— Я к вашим услугам, сэр.

Гленарван возобновил диктовку письма, которое в окончательном виде гласило следующее: «Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и отвести «Дункан», придерживаясь тридцать седьмой параллели, к восточному побережью Австралии».

— Австралии? — переспросил Паганель. — Ах да, Австралии!..

Закончив письмо, географ передал его на подпись Гленарвану. Тот кое–как подписал — ему мешала рана.

Письмо запечатали. Паганель дрожавшей от волнения рукой надписал адрес:

Затем он вышел из фургона, жестикулируя и бормоча непонятные слова:

— Ландия! Ландия! Зеландия!