7 декабря в три часа утра «Дункан» стоял уже под парами. Заработала лебедка. Якорь вырвали из песчаного дна маленького порта, и он лег обратно в свое гнездо на борту. Лопасти винта стали бурлить воду, и яхта направилась в открытое море. Когда пассажиры в восемь часов утра поднялись на палубу, остров Амстердам уже таял на туманном горизонте. То была последняя стоянка вдоль тридцать седьмой параллели до самых австралийских берегов; теперь предстоял переход в три тысячи миль. При попутном ветре и благоприятной погоде за двенадцать дней «Дункан» достиг бы Австралии.

Мери Грант и Роберт не могли без волнения смотреть на волны, которые, вероятно, за несколько дней до крушения бороздила «Британия». Быть может, здесь капитан Грант на потерпевшем аварию судне с остатками своей команды боролся со страшными ураганами Индийского океана, сознавая, что его корабль с непреодолимой силой увлекает к берегу. Джон Манглс показал девушке на морской карте течения и объяснил ей их постоянное направление. Одно течение пересекает весь Индийский океан к Австралийскому материку, и оно ощущается не только в Тихом, но и в Атлантическом океане. Если «Британия» во время урагана потеряла мачты и руль и таким образом оказалась безоружной против натиска волн и ветра, то она неминуемо должна была быть выброшена на берег и разбиться. Однако тут возникло сомнение. Последнее известие о капитане Гранте имелось из Кальяо 30 мая 1862 года в газете «Mercantile and Shipping». Каким же образом 7 июня, через восемь дней после отплытия от берега Перу, «Британия» оказалась в Индийском океане? Спрошенный по этому поводу Паганель дал на вопрос настолько ясный ответ, что удовлетворил даже самых придирчивых.

Прошло шесть дней с тех пор, как «Дункан» покинул остров Амстердам. Был вечер 12 декабря. Эдуард, Элен Гленарван, Мери и Роберт Грант, капитан Джон, Мак—Наббс и Паганель беседовали на палубе. По обыкновению, разговор шел о «Британии», ибо все мысли путешественников всегда были сосредоточены на ней. Случайно коснулись вышеупомянутого факта, и он тотчас посеял тревогу во всех умах. Паганель, услыхав это замечание Гленарвана, встрепенулся и, ни слова не говоря, отправился за документом. Вернувшись, он молча пожал плечами, как человек, которому стыдно, что он мог хоть на мгновение взволноваться из–за такого пустяка.

— Хорошо, друг мой, — проговорил Гленарван, — но дайте нам хоть приблизительное объяснение.

— Нет, — ответил Паганель, — я задам только один вопрос и задам его капитану Джону.

— Я вас слушаю, господин Паганель, — ответил Джон Манглс.

— Может ли быстроходное судно за один месяц проплыть расстояние от Америки до Австралии?

— Да, если будет проходить по двести миль в сутки.

— Разве это рекордная скорость?

— Нисколько. Парусные клиперы часто идут значительно быстрее.

— В таком случае допустите, что морская вода смыла одну цифру, и вместо 7 июня читайте 17 июня или 27 июня, тогда все станет ясным.

— В самом деле, — сказала Элен, — от тридцать первого мая до двадцать седьмого июня…

— …Капитан Грант легко мог пересечь весь Тихий океан и очутиться в Индийском, — докончил за нее Паганель.

Слова ученого были радостно встречены всеми.

— Итак, еще одно место документа выяснено, — сказал Гленарван, — и снова мы обязаны этим нашему ученому другу. Теперь нам остается достигнуть лишь берегов Австралии и начать поиски следов «Британии» на ее западном побережье.

— Или на ее восточном побережье, — добавил Джон Манглс.

— Да, вы правы, Джон: в документе нет никаких указаний на то, что катастрофа произошла у западных, а не у восточных берегов, — из этого следует, что наши поиски должны быть направлены и на восточный и на западный берег обоих побережий, там, где проходит тридцать седьмая параллель.

— Значит, вам еще не ясно, на каком побережье следует искать? — спросила Мери.

— О нет, мисс! — поспешил прервать девушку Джон Манглс, желая рассеять ее беспокойство. — Мистер Гленарван, конечно, согласится с тем, что если бы капитан Грант высадился на восточном побережье Австралии, то получил бы там всяческую помощь и поддержку. Все это побережье населено англичанами — оно, так сказать, кишит колонистами. Команда «Британии» встретила бы соотечественников, не пройдя и десяти миль.

— Правильно, капитан Джон, — подтвердил Паганель, — я присоединяюсь к вашему мнению. На восточном побережье, в заливе Туфолда или в городе Иден, Гарри Грант нашел бы не только убежище в какой–нибудь английской колонии, но и корабль, на котором мог бы вернуться в Европу.

— Но, очевидно, в той части Австралии, куда плывет «Дункан», потерпевшие крушение не могли бы найти такую помощь? — спросила Элен.

— Нет, миссис, эти берега пустынны, — ответил Паганель. — Оттуда нет никаких дорог ни в Мельбурн, ни в Аделаиду. Если «Британия» разбилась о тамошние береговые рифы, то ей неоткуда было ждать помощи, точно так же как если бы это случилось у негостеприимных берегов Африки.

— Но тогда, какая же судьба постигла моего отца за эти два года? — промолвила девушка.

— Дорогая Мери, — отозвался Паганель, — ведь вы уверены в том, что капитану Гранту после кораблекрушения удалось добраться до австралийского берега? Не так ли?

— Да, господин Паганель, — ответила девушка.

— Давайте же разберемся в том, что могло случиться с капитаном Грантом? Тут могут быть только три предположения: либо Гарри Грант и его спутники добрались до английских колоний, либо они попали в плен к туземцам, либо, наконец, заблудились в необъятных пустынях Австралии.

Паганель умолк, ожидая прочесть в глазах своих слушателей одобрение.

— Продолжайте, Паганель, — сказал Гленарван.

— Продолжаю, — ответил географ, — и прежде всего отвожу первую гипотезу, ибо если бы Гарри Грант добрался до английских колоний, то он давным–давно бы, здоров и невредим, вернулся к своим детям, в свой родной город Дунде.

— Бедный отец! — прошептала Мери Грант. — Вот уже два года, как он в разлуке с нами!

— Не перебивай, сестрица, господина Паганеля! — остановил ее Роберт. — Он сейчас скажет нам…

— Увы, нет, мой мальчик! Единственное, что я полагаю, это то, что капитан Грант находится в плену у австралийцев или…

— А эти туземцы, — поспешно перебила его Элен, — опасные люди?

— Успокойтесь, миссис, — ответил ученый, понявший тревогу леди Элен, — эти туземцы, правда, люди дикие и стоят на самой низшей ступени развития, но кроткие и не кровожадные, как их соседи новозеландцы. Поверьте мне: если потерпевшие крушение на «Британии» попали к ним в плен, то их жизни никогда не грозила никакая опасность. Все путешественники единодушно утверждают, что австралийцы не любят кровопролития и часто новозеландцы помогали им отражать нападения действительно жестоких беглых каторжников.

— Вы слышите, что говорит господин Паганель? — обратилась Элен к Мери Грант. — Если ваш отец находится в плену у туземцев, — а в документе есть на это указания, — то мы найдем его.

— А если он заблудился в этой огромной стране? — спросила молодая девушка, вопрошающе глядя на Паганеля.

— Ну и что же! — уверенно воскликнул географ. — Все равно и тогда мы разыщем его! Не правда ли, друзья мои?

— Конечно! — подтвердил Гленарван, желая дать беседе менее грустное направление. — Но я не допускаю, чтобы он заблудился.

— Я также, — заявил Паганель.

— А велика ли Австралия? — спросил Роберт.

— Австралия, мой мальчик, занимает около семисот семидесяти пяти миллионов гектаров, иными словами — это примерно четыре пятых площади Европы.

— Она так велика? — удивленно проговорил майор.

— Да, Мак—Наббс, это совершенно точно. Полагаете ли вы, что подобная страна вправе именоваться континентом, как ее именуют в документе?

— Конечно, Паганель.

— И добавлю еще, — продолжал ученый, — что история почти не знает случаев, когда путешественники совершенно исчезали в этой огромной стране. Кажется, что Лейхардт — единственный, чья судьба неизвестна, да и то незадолго до моего отъезда мне сообщили в Географическом обществе, будто Мак—Интри напал на его следы.

— Разве не все области Австралии исследованы? — спросила Элен Гленарван.

— Нет, — ответил Паганель. — Этот континент исследован не более, чем центральная часть Африки, несмотря на то, что недостатка в предприимчивых путешественниках не было. С тысяча шестьсот шестого по тысяча восемьсот шестьдесят второй год более пятидесяти человек занимались исследованием прибрежных и внутренних областей Австралии.

— Неужели пятьдесят? — недоверчиво переспросил майор.

— Да, Мак—Наббс, именно столько. Я говорю о мореплавателях, пускавшихся в опасные плавания вдоль неведомых австралийских берегов, и о путешественниках, осмелившихся углубляться в эту огромную страну.

— И все же я не верю, что их было пятьдесят, — заявил майор.

— В таком случае я докажу вам! — воскликнул географ, всегда волновавшийся, когда ему противоречили.

— Докажите, Паганель!

— Если вы мне не доверяете, то я сейчас же перечислю вам все эти пятьдесят имен.

— Ох, эти ученые! — спокойно промолвил майор. — Как смело решают они все вопросы!

— Майор, согласны вы держать со мной пари? Ставка — ваш карабин «Пурдей, Моор и Диксон» против моей подзорной трубы фирмы Секретана.

— Отлично, если это доставит вам удовольствие, Паганель! — ответил Мак—Наббс.

— Хорошо, майор, — воскликнул ученый, — вам больше не придется убивать серн или лисиц из этого карабина! Разве только если я одолжу его вам, что, впрочем, я сделаю охотно.

— Паганель, — ответил серьезно майор, — когда вы будете нуждаться в моей подзорной трубе, она всегда будет к вашим услугам.

— Так начнем! — воскликнул Паганель. — Милостивые государи и государыни, будьте нашими судьями, а ты, Роберт, веди счет очкам.

Лорд Эдуард и Элен Гленарван, Мери и Роберт, майор и Джон Манглс, которых этот спор забавлял, приготовились слушать географа. Ведь речь шла об Австралии, куда направлялся «Дункан», и рассказ Паганеля был особенно кстати. Итак, его попросили немедленно начать рассказ.

— Мнемозина! — воскликнул ученый, — богиня памяти, праматерь целомудренных муз, вдохнови твоего верного и горячего почитателя! Друзья мои, двести пятьдесят восемь лет тому назад Австралия не была еще открыта. Правда, предполагали наличие какого–то обширного материка. Две карты тысяча пятьсот пятидесятого года, хранящиеся в вашем Британском музее, дорогой Гленарван, указывают, что к югу от Азии есть большая земля под названием «Великая Ява португальцев». Но эти карты не вполне достоверны. Вот почему я перехожу к семнадцатому веку, именно к тысяча шестьсот шестому году, когда испанский мореплаватель Квирос открыл неизвестную землю, которую назвал «Australia de Espiritu Santo», что значит «Южная земля святого духа». Некоторые авторы утверждали, что Квирос открыл не Австралию, а Ново—Гебридские острова. Я не буду обсуждать здесь этот спорный вопрос. Засчитай мне, Роберт, Квироса, и перейдем к следующим.

— Один! — объявил Роберт.

— В том же году Луис Вас–де–Торрес, младший командир эскадры Квироса, продолжил к югу исследование новооткрытых земель. Но честь открытия Австралии принадлежит голландцу Теодориху Гартогу, который высадился на западном берегу Австралии под двадцать пятым градусом широты и дал новой земле имя «Эндрахт» в честь своего корабля. После Гартога идет целый ряд мореплавателей. В тысяча шестьсот восемнадцатом году Цихен открывает на северном побережье земли Арнхемленда и Ван—Димена. В тысяча шестьсот девятнадцатом году Жан Эдельс дает свое имя части западного побережья. В тысяча шестьсот двадцать втором году Лёвэн спускается до мыса, носящего теперь его имя. В тысяча шестьсот двадцать седьмом году де Нуитц и де Витт — первый на западе, второй на юге — дополняют открытия своих предшественников. За ними следует командующий эскадрой Карпентар, который входит со своими судами в огромный залив и поныне носящий название залива Карпентария. Наконец, в тысяча шестьсот сорок втором году знаменитый мореплаватель Тасман огибает остров Ван—Димен и, принимая за часть материка, называет его именем генерал–губернатора Батавии. Впоследствии история справедливо переименовала остров в Тасманию. Таким образом, австралийский материк мореплаватели обогнули со всех сторон и выяснили, что его омывают воды Тихого и Индийского океанов. В тысяча шестьсот пятьдесят пятом году этот громадный южный остров был назван Новой Голландией. Но названию этому не суждено было сохраниться за ним, ибо как раз в это время роль голландских мореплавателей начала снижаться. Сколько я назвал имен?

— Десять, — отозвался мальчик.

— Хорошо, ставлю крестик и перехожу к англичанам. В тысяча шестьсот восемьдесят шестом году корсар Вильямс Дампьер, один из знаменитых флибустьеров южных морей, член «Берегового братства», после множества приключений, то веселых, то печальных, причалил на своем судне «Лебедь» к северо–западному берегу Новой Голландии, под шестнадцатым градусом пятидесятой минутой широты. Он вступил в сношения с туземцами и весьма подробно описал их нравы, их нищету и жизнь. В тысяча шестьсот девяносто девятом году он вернулся в тот залив, где некогда высадился Гартог, но уже не как пират, а как командир «Ребука», корабля, входящего в состав королевского флота. До сих пор открытие Новой Голландии представляло интерес лишь чисто географический. Никто не намеревался колонизировать страну и в течение семидесяти одного года, с тысяча шестьсот девяносто девятого по тысяча семьсот семидесятый год, ни один мореплаватель не пристал к ее берегам. Но вот появился самый знаменитый в мире капитан Кук, и новый материк начинает быстро заселяться европейскими колонистами. Во время своих трех путешествий Джемс Кук трижды высаживался в Новой Голландии. В первый раз тридцать первого марта тысяча семьсот семидесятого года. После удачного наблюдения на Таити прохождения Венеры через солнечный диск, Кук направил свое небольшое судно «Попытка» в западную часть Тихого океана. Здесь, открыв Новую Зеландию, он поплыл к восточному побережью Австралии и бросил якорь в одном из тамошних заливов, который оказался столь богатым неизвестными растениями, что Кук назвал его Ботанический залив. Он и поныне называется Ботани–бэй. Сношения Кука с местным туземным населением малоинтересны. Из Ботанического залива Кук поднялся к северу и под шестнадцатым градусом широты, против мыса Скорби, его судно «Попытка» наткнулось на коралловый риф в восьми лье от берега. Судну грозила опасность затонуть. Но Кук приказал сбросить в море орудия и съестные припасы; в следующую ночь прилив поднял облегченное судно с рифа, и если корабль не затонул, то только потому, что кусок коралла, застрявший в пробоине, очень уменьшал течь. Куку удалось ввести свое судно в маленькую бухту, в которую впадает река, названная «Попытка». Здесь в течение трех месяцев, на протяжении которых длилась починка судна, англичане пытались завязать сношения с туземцами, но безуспешно. Заделав пробоину, корабль поплыл дальше на север. Кук хотел узнать, существует ли пролив между Новой Гвинеей и Новой Голландией. После ряда опасностей, сотни раз рискуя своим кораблем, мореплаватель увидел на юго–западе широкий простор океана. Итак, пролив существовал! Кук проходит им и высаживается на маленьком острове, вступив от имени Англии во владение открытой им землей. Он дает ей типично британское название: Новый Южный Уэльс.

Три года спустя отважный моряк командовал уже двумя судами: «Открытие» и «Решение». Капитан Фюрно поплыл на корабле «Приключение» обследовать землю Ван—Димена и, вернувшись, высказал предположение, что она является частью Новой Голландии. Лишь в тысяча семьсот семьдесят седьмом году, во время своего третьего путешествия, Кук сам посетил землю Ван—Димена. Его два судна, «Решение» и «Открытие», бросили якорь в бухте Авантюр. Оттуда Кук отплыл на Сандвичевы острова, где был убит дикарями.

— Это был великий человек, — сказал Гленарван.

— Величайший из всех мореплавателей. Бенкс, один из его спутников, подал английскому правительству мысль основать у Ботанического залива колонию. После Кука к новому материку устремились мореплаватели всех стран. В последнем полученном от Лаперуза письме, отправленном из Ботанического залива седьмого февраля тысяча семьсот восемьдесят седьмого года, несчастный мореплаватель извещает о своем намерении посетить залив Карпентария и все побережье Новой Голландии вплоть до земли Ван—Димена. Лаперуз отплыл в море и не вернулся. В тысяча семьсот восемьдесят восьмом году капитан Филипп основал в порте Джексон первую английскую колонию. В тысяча семьсот девяносто первом году Ванкувер объезжает довольно большую часть южного побережья материка. В тысяча семьсот девяносто втором году Д’Антркасто, посланный на поиски Лаперуза, объезжает кругом Новую Голландию, плывя с запада на юг, открывая по пути ряд новых островов. В тысяча семьсот девяносто пятом и тысяча семьсот девяносто седьмом годах двое отважных молодых людей, Флиндерс и Басс, плывут в лодке длиною в восемь футов, продолжая обследование южного побережья, а в тысяча семьсот девяносто седьмом году тот же Басс проплывает между землей Ван—Димена и Новой Голландией проливом, носящим теперь его имя. В том же году Фламинг, открывший остров Амстердам, находит на восточном побережье Новой Голландии реку Сван—Ривер, где водились прекраснейшие черные лебеди. Что касается Флиндерса, то в тысяча восемьсот первом году он возобновил свои интересные исследования и под тридцать пятым градусом сороковой минутой широты и сто тридцать восьмым градусом пятьдесят восьмой минутой долготы его судно встречается в бухте Свидание с «Географом» и «Натуралистом» — двумя французскими судами, которыми командовали Боден и Гамелен.

— А, вы назвали капитана Бодена? — переспросил майор.

— Да. Почему это вас заинтересовало? — удивился географ.

— Просто так! Продолжайте, дорогой Паганель.

— Хорошо. К именам упомянутых мною мореплавателей прибавлю имя капитана Кинга, который с тысяча восемьсот семнадцатого по тысяча восемьсот двадцать второй год дополнил исследования субтропических зон Новой Голландии.

— Господин Паганель, я записал уже двадцать четыре имени, — предупредил Роберт.

— Хорошо! — отозвался географ. — Половина карабина майора уже моя. Теперь я покончил с мореплавателями и перехожу к сухопутным исследователям.

— Прекрасно, господин Паганель! — воскликнула Элен. — У вас удивительная память!

— Что очень неожиданно, — добавил Гленарван, — у человека такого…

— Такого рассеянного, хотите вы сказать? — прервал его Паганель. — Но, увы, у меня память лишь на даты и имена.

— Двадцать четыре имени, — повторил Роберт.

— Хорошо. Двадцать пятым был лейтенант Даус. Это происходило в тысяча семьсот восемьдесят девятого году, спустя год после основания колонии в Порт—Джексоне. Уже совершено было плавание вокруг нового материка, но что находится в глубине его, никто не мог сказать. Длинная цепь гор, параллельная восточному побережью, казалось, преграждала доступ внутрь страны. Лейтенант Даус после девятидневного пути вынужден был вернуться в Порт—Джексон. В том же году капитан Тенч столь же безуспешно пытался перевалить через эту высокую горную цепь. Обе эти неудачи отбили на три года у других исследователей охоту браться за это трудное дело. В тысяча семьсот девяносто втором году полковник Патерсон, отважный исследователь Африки, снова попытался проникнуть внутрь материка, но и он потерпел неудачу. Зато в следующем году мужественный Гаукинс, простой боцман английского флота, пробрался на двадцать миль дальше, чем все его предшественники. В течение следующих восемнадцати лет лишь двое — мореплаватель Басс и инженер Барелье — пытались пробраться внутрь материка, но столь же безуспешно, как и их предшественники. Наконец, в тысяча восемьсот тринадцатом году проход в горах был найден к западу от Сиднея. В тысяча восемьсот пятнадцатом году губернатор Макари воспользовался им, чтобы перебраться по ту сторону Голубых гор, и заложил там город Батерст. С той поры ряд путешественников обогащает географическую науку новыми данными и способствует процветанию колоний. Начало кладет в тысяча восемьсот девятнадцатом году Тросби, затем Окслей, проникший на триста миль внутрь страны, за ним Говель и Гун, отправившиеся как раз из залива Туфолда, где проходит тридцать седьмая параллель. В тысяча восемьсот двадцать девятом и тысяча восемьсот тридцатом годах капитан Штурт исследует течения рек Дарлинга и Муррея…

— Тридцать шесть, — сказал Роберт.

— Прекрасно! Я выиграю пари, — ответил Паганель. — Упомяну для полноты Эйре и Лейхардта, объехавших часть страны в тысяча восемьсот сороковом и тысяча восемьсот сорок первом годах; о Штурте — он путешествовал по Австралии в тысяча восемьсот сорок пятом году; о братьях Грегори и Гельпмане, обследовавших в тысяча восемьсот сорок шестом году западную часть материка; о Кеннеди, исследователе в тысяча восемьсот сорок седьмом году реки Виктория, а в тысяча восемьсот сорок восьмом году — северной части Австралии; о Грегори — в тысяча восемьсот пятьдесят втором; Остине — в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом; снова о братьях Грегори — с тысяча восемьсот пятьдесят пятого по тысяча восемьсот пятьдесят восьмой год, изучавших на этот раз северо–западную часть материка; о Бебедже, прошедшем от озера Торренс до озера Эйр, и, наконец, о знаменитом в летописях Австралии путешественнике Стюарте, который трижды отважно пересек материк. Первая экспедиция Стюарта вглубь страны относится к тысяча восемьсот шестидесятому году. Позже, если пожелаете, я расскажу вам, каким образом Австралия была четырежды пересечена с юга на север, а сейчас ограничусь тем, что закончу этот длинный перечень именами смелых бойцов за науку от тысяча восемьсот шестидесятого до тысяча восемьсот шестьдесят второго года: братья Демпстер, Кларксон и Харпер, Берк и Уилс, Нейлсон, Уокер, Ленсбор, Мак—Кинлей, Говит…

— Пятьдесят шесть! — крикнул Роберт.

— Прекрасно! Видите, майор, я щажу вас, — продолжал Паганель. — Ибо еще не упомянул ни Дюпера, ни Бугенвиля, ни Фиц—Роя, ни Штока…

— Довольно! — взмолился Мак—Наббс, подавленный количеством имен.

— …ни Перу, ни Куайе, — продолжал Паганель, не в силах остановиться, как экспресс на полном ходу, — ни Бенне, ни Кеннингема, ни Нутчела, ни Тьера…

— Пощадите!

— …ни Диксона, ни Стрелецкого, ни Рейда, ни Вилкса, ни Митчеля…

— Остановитесь, Паганель! — вмешался хохотавший от души Гленарван. — Не добивайте злополучного Мак—Наббса. Будьте великодушны! Он признает себя побежденным.

— А его карабин? — торжествующе спросил географ.

— Он ваш, Паганель, — ответил майор. — И мне очень жаль его, но у вас такая память, с которой можно выиграть целый артиллерийский музей.

— Действительно, невозможно лучше знать Австралию, — заметила Элен. — Не забыть ни одного имени, ни одного самого незначительного факта…

— Ну, положим, относительно незначительных фактов… — сказал майор, сомнительно покачав головой.

— Что такое? Что вы хотите этим сказать, Мак—Наббс? — воскликнул Паганель.

— Я хочу только сказать, что, вероятно, вам неизвестны некоторые подробности открытия Австралии.

— Например? — высокомерно спросил Паганель.

— А если я вам укажу неизвестную вам подробность, вернете ли вы мне мой карабин?

— Немедленно.

— По рукам?

— По рукам!

— Прекрасно! Знаете ли вы, Паганель, почему Австралия не является французским владением?

— Но, мне кажется…

— Или, вернее, известно ли вам, какое объяснение дают этому англичане?

— Нет, майор, — с некоторой досадой ответил Паганель.

— Так вот: Австралия только потому не принадлежит Франции, что капитан Боден, бывший, однако, далеко не робкого десятка, в тысяча восемьсот втором году так испугался кваканья австралийских лягушек, что поспешил поднять якорь, и бежал оттуда навсегда.

— Как! — воскликнул ученый. — Но это злая шутка!

— Очень злая, согласен, — ответил майор, — но в Соединенном королевстве ее считают историческим фактом.

— Это недостойно! — воскликнул патриот–географ. — Неужели об этом говорят серьезно?

— К сожалению, вполне серьезно, дорогой Паганель, — ответил среди общего хохота Гленарван. — Неужели вы не знали этой подробности?

— Решительно ничего не знал. Но я протестую! Сами англичане зовут нас «лягушатниками», а разве можно бояться лягушек, которых ешь.

— Тем не менее это так, — ответил, скромно улыбаясь, майор.

Таким образом, знаменитый карабин «Пурдей, Моор и Диксон» остался во владении майора Мак—Наббса.