Глава 30

Литерный состав № 3813, устало взвизгнув тормозами, остановился у заплеванного перрона на забытом богом и людьми пустынном полустанке. Приближающиеся сумерки приглушили яркие летние краски, сгладили контуры деревьев и прячущихся за покрытой пылью листвой немногочисленных низких старых домов и покосившихся заборов. Небо окрасилось в фиолетовые тона. Небольшие тучки, целый день игриво носившиеся по небосклону, сбились в могучую стаю, налились темной свинцовой тяжестью и грозились пролиться мощным ливнем. Заспанные пассажиры лениво выглядывали из грязных окон. Созерцание унылого пейзажа через пыльное и кривое стекло навевало мысли о мерзости всего сущего и вызывало непонятное, необъяснимое чувство тревоги и тупой сосущей безысходности, отчего граждане брезгливо ежились и ныряли обратно в привычный полумрак вагона. Лишь отдельные смельчаки, курильщики и прочие придурки опасливо выбирались из кондиционированного помещения, чтобы размять конечности и глотнуть густого, тяжелого, нагретого за день пыльного воздуха.

Позади перрона, спрятавшись в тени двух больших раскидистых кленов, стояло крепкое приземистое здание казарменного типа, построенное военными строителями в эпоху бурного загнивания социализма. Об участии военных в создании этого архитектурного шедевра свидетельствовала особая стилистика, по своей монументальности, простоте и бессмысленности напоминающая компиляцию трудов Малевича, Заграевского и Сизифа. Внешне сооружение напоминало противотанковое укрепление, казарму-недомерок или КПЗ. Лишь игривая надпись из трех веселых букв – ДМБ-86, – выложенная из красного кирпича в верхней части хмурого фасада, выбивалась за тесные рамки «прокрустова ложа» военного творчества. Бездушная военная госприемка, по-видимому, не оценила душевного порыва дембелей и постановила заштукатурить неуставную надпись и покрасить фасад в строгий, одобренный командованием зеленый цвет. Пронесшиеся над страной дурнопахнущие ветры перемен разогнали строительные войска и сорвали часть штукатурки, обнажив запечатленный в камне крик души советского солдата. За период победного шествия демократии здание приобрело сейфовую металлическую дверь и решетки на окнах. Остальное оставалось в первозданном виде. Средства, регулярно выделявшиеся на ремонт, благополучно оседали в бездонных карманах чиновников нового толка. Несмотря на это, уже изрядно обветшавшее и покосившееся наследие тоталитаризма исправно служило людям, выполняя функции кассы, склада, домика смотрителя, а по вечерам и вино-водочного магазина. Неподалеку от здания на ярких анатомических рюкзаках сидели четверо туристов в засаленных, пожеванных робах. Крупная девушка в необъятной бесформенной куртке нежно и очень осторожно, как бабочку с хрупкими крылышками, прижимала к себе худого паренька азиатской наружности, казавшегося на ее фоне лилипутом. Парень счастливо жмурился и, негромко мурлыкая, старался покрепче обхватить внушительных размеров талию. Рядом со странной парочкой на двух рюкзаках сидел долговязый рыжий парень. Весь его внешний вид свидетельствовал о тяжелой внутренней борьбе и раздирающих его сомнениях. Он непрерывно теребил нечесаные, покрытые пылью волосы, покусывал губы и то и дело оглаживал жиденькую бороденку, искоса поглядывая на стоящего рядом мужчину беспомощным взглядом только что подстриженного человека. Тот, на кого косился рыжий, не обращал на него никакого внимания. Он удивленно, с замиранием сердца таращился на подошедший поезд, на нерешительно выползающих из вагонного нутра людей, как будто наблюдал эту картину в первый раз в жизни. Через несколько минут к туристам подбежал еще один, который, судя по всему, был старшим группы.

– Все, парни, договорился, – довольно потирая руки, проговорил он запыхавшимся голосом, – пятый вагон. В купе поедете, как белые люди!

Бригадир окинул пристальным взглядом свою группу и, обнаружив, что никто не собирается идти, повысил голос.

– Времени у нас в обрез. Поезд десять минут стоит. Надо бежать. Да отцепись ты от нее! Макс, никто твоего сокровища не отнимет. Да и кто рискнет здоровьем?

Макс улыбнулся еще шире, но с места не сдвинулся. Бригадир закатил глаза.

– Ольга, радость наша, ты тут лучше всех соображаешь. Этому стрела Амура последние мозги вышибла. Короче, хватай своего помощника по аморальным вопросам – и двигайте к пятому вагону. Деньги я тебе дал. У Паука тоже есть, но ты за ним следи, он к нормальной жизни приспособлен плохо. Как доберетесь, позвони по номеру, который я тебе дал. Скажешь, от меня. Попроси забрать прямо со станции. Цацки, что у Макса, реализуешь через того, кто встретит. Документы тоже через них сделаете. Все не продавай. Немного оставьте. Долю Паука тоже через них реализуй. Пауку в руки золото не давай и вообще его не подпускай к решению таких вопросов. Слышь, Паук, – повернулся Бригадир к рыжему туристу, с потерянным видом грызущему ногти на руках, – напоминаю: свою долю отдашь Ольге. Она ее реализовывать будет. Сам даже не думай в это дело соваться. Ну я тебе уже об этом много раз говорил. Надеюсь, что ты понял. – Бригадир вновь повернулся к девушке. – Долго не гостите. Документы справите, деньги получите – и уходите. Лучше за Урал. Поменяйте два-три города, прежде чем осесть. Вас искать не должны, но осторожность лишней не бывает. Нас не ищите. Я сам вас найду, но не раньше чем через год. Ольга, береги Макса. Он действительно сокровище. Позаботься о Пауке. Он один не выживет. Он хоть и с придурью, но свой. Да и человек он хороший и очень интересный. Его только тормозить надо, а то занесет – потом не выберешься. Далеко его от себя не отпускай. Наблюдай. Через годик я приеду, заберу его. Ну и себя береги. Ты чудо. Без тебя мы бы пропали. Максу очень повезло. Я даже ему завидую.

Бригадир порывисто обнял Ольгу и Макса, поднял Паука и надел рюкзак.

– Все, надо идти. Времени нет. Взяли вещи – и бегом к пятому вагону.

– Постой, Анатолич… – Ольга растерянно посмотрела по сторонам, как будто ища поддержки. – Так просто возьмем и пойдем? Не по-человечески как-то.

– А ты чего хотела? Поплакать? В купе наплачешься. Сейчас на сопли времени нет. Бери своего Ромео – и бегом в пятый вагон.

Бригадир грозно цыкнул на завозившегося с лямками Паука, вложил в руки Макса его рюкзак, быстро повернулся и решительно зашагал к поезду. Остальные туристы поспешили за ним.

– Ну вот и все. Закончилась наша одиссея, – выдохнул Бригадир, наблюдая за грустными взглядами Макса и Ольги из окна вагона. – И только Макс нашел свое настоящее сокровище. Остальные сгинули, глупо, бессмысленно.

– Почему бессмысленно, – возразил Рахман, – у каждого свой смысл. Они погибли в дороге, как и положено мужчинам. Жизнь и есть дорога к смерти. Такова наша судьба: идти вперед и раздвигать горизонты. Это светлый путь, радостный. А что погибли – так на то они и мужчины, а женских могил и нет в поле.

– Это понятно, только от этого не легче.

– Ты себя-то не кори. Толку от этого никакого, одни проблемы. Ты сделал все, что мог, и даже больше. Ты лучше поведай, как нам дальше быть. Я совсем потерялся. Ничего не понимаю.

– Поймешь, когда пообвыкнешься. Пока просто наблюдай и ни во что не вмешивайся. Старайся рядом держаться.

– Так я и так держусь. Скажи – что делать будем?

– Все просто. Сейчас они уедут, мы дождемся следующего поезда – и на перекладных до Воронежа. Там у меня знакомые казаки есть. Через них попробуем на Донбасс переправиться. Дальше по ситуации. Замысел понятен?

– В общих чертах. – Рахман рассеянно покрутил головой. – И как эта махина без магии двигается?! Никогда не думал, что человек такое создать сможет.

Поезд предупреждающе зашипел и тронулся. Ольга и Макс отчаянно забарабанили по стеклу, что-то крича. Бригадир пошел вслед за поездом, подняв руку вверх в прощальном жесте, пока поезд не набрал скорость и вагон не ушел слишком далеко. Рахман держался рядом, с любопытством рассматривая состав. Локомотив издал протяжный гудок и скрылся за поворотом. Бригадир еще несколько долгих секунд смотрел вслед составу, увезшему за горизонт, в призрачное завтра, последние осколки прежней жизни. Накатившая грусть сдавила горло. Глаза предательски заблестели. Он еще выше задрал подбородок, чтобы не позволить пролиться нечаянным слезам, глубоко вздохнул, отгоняя грустные мысли, и повернулся к Рахману. Тот стоял, широко раздвинув ноги, и ехидно лыбился во все свои тридцать два зуба.

– Ты чего это так развеселился? Али прирезать кого успел? Или спер чего полезного? – грубо поинтересовался Бригадир, злясь на товарища за полную нечувствительность к его душевным мукам. – Или привидение какое увидел?

– Увидел, – ответил Рахман, не переставая улыбаться. – Сейчас и тебе покажу. Будешь в восторге.

Рахман отошел в сторону и показал на стоящего метрах в пятидесяти Паука. Тот нерешительно переминался с ноги на ногу, теребя в руках теплую куртку.

– Все, приплыли, – разочарованно произнес Бригадир. – Он, как всегда, подкрался незаметно. А я уж было поверил, что нам может повезти и мы, может быть, выберемся живыми и без приключений.

– Все настолько плохо?

– Нет. Все гораздо хуже.

– По-моему, ты к нему предвзято относишься.

– В данной ситуации мои чувства к некоторым людям нельзя выразить словами, а только монтировкой, лопатой или топором. Теперь нам не уйти тихо. С ним тихо не получится. Никогда не получалось.

Бригадир покосился на товарища. Тот оскалил зубы в усмешке и развел руками в простодушном славянском жесте. Мол, завались оно все за ящик. Если все правильно и по расписанию, то рехнуться можно! А на всякую коварную хитрость мы всегда сможем ответить непредсказуемой глупостью. Авось пронесет.