Ладислава никак не могла привыкнуть к своему положению – полугоспожи-полурабыни – в которое была ввергнута волею хазарского купца Ибузира бен Кубрата. Хоть и говорят, что к хорошему быстро привыкаешь, ан нет, не тут-то было. Да и считать положение девушки хорошим можно было лишь с большими оговорками. Это смотря с чем сравнивать. Если с участью большинства несчастных пленниц, используемых в качестве наложниц и прислуги, то судьба пока баловала Ладиславу – работать ее не заставляли, никаким унижениям не подвергали – только в самом начале старая, похожая на ведьму служанка купца еще раз, на всякий случай, проверила девственность. Ладиславу едва не вырвало от прикосновения ее сморщенных старческих рук – девушка так и не смогла научиться считать себя вещью. Хозяин, старый Ибузир бен Кубрат, был с новою рабыней неизменно приветлив и ласков. Лично заходил в специально выделенные Ладиславе покои – надо сказать, весьма недурные – справлялся через Езекию, все ли хорошо, всем ли довольна? И, получив утвердительный ответ, удовлетворенно улыбался. Улыбка совсем не шла его желтому сморщенному лицу, вызывая какое-то неприятное гадливое чувство, как бывает, когда берешь в руки бородавчатую болотную жабу. Ладислава едва терпела присутствие беи Кубрата, особенно его похотливые прикосновения – купец не упускал случая погладить ее по обнаженной, по восточным обычаям, талии или ущипнуть за пупок. А вот купеческий племянник Езекия – большерукий черноглазый парень, длинный и нескладный – нравился полонянке куда больше, несмотря на то, что был себе на уме. Езекия относился к девушке ровно – как к сестре, безо всяких там сальных намеков и поползновений – хватало ума сознавать, что в этом смысле ему ничего не светит, да что там – «хватало ума» – Езекия был очень неглупым и практичным юношей, и, несмотря на юный возраст, хорошо понимал, чем может обернуться хорошее отношение Ладиславы уже в самом недалеком будущем. Вот ради этого будущего и угождал Езекия девчонке, учил языку – а заодно учился сам – играл с нею в шахматы (тоже научил на свою голову, да так, что девушка частенько выигрывала), развлекал игрой на лютне и даже чуть ли пылинки с нее не сдувал. Все собственным хотением и по строгому приказу дядюшки Ибузира, который, старый пень, угрожал лишить единственного племянника наследства, ежели пленница загрустит или, не дай бог, заболеет. Впрочем, нельзя сказать, чтобы Езекии были так уж неприятны свои обязанности. Скорее, наоборот! Девчонка была не только красива, но и ровна нравом, к тому же отнюдь не глупа – языку училась быстро, а что касается шахмат, так и подавно – выиграла у Езекии два браслета и пояс, а он у нее – только левую сафьяновую туфлю.

– Ты, верно, жулишь, Ладия! – В очередной раз проиграв, Езекия обиженно моргал, а Ладислава смеялась, да так громко и весело, что на глазах ее выступали слезы. Давно уже не было ей так хорошо, как в эти минуты, что выпадали обычно по вечерам – днем Езекия исполнял при купце функции приказчика и торгового агента. Жаль, что все скоро должно было кончиться. Осталась неделя – и ее, как под страшным секретом сообщил Езекия, подарят самому каган-беку Завулону.

– Надеюсь, там ты не забудешь, Ладия, как хорошо обращались с тобой в доме старого бен Кубрата, – попивая щербет, довольно кивал головою купец. – С твоей красотою ты быстро станешь любимой наложницей шада, а там, кто знает? – и женой.

– Но он ведь такой страшный и старый, этот каган-бек, – жаловалась Ладислава Езекии. – К тому же, говорят, очень жесток.

– Что жесток – то правда, – кивал головой ушлый купеческий племянник. – Да и на лицо – сильно похож на жабу… или на беременного ишака. Зато в его охране столько красивых воинов – выбирай любого! – Езекия цинично подмигивал и, откидываясь на мягкие подушки широкой лавки, громко хохотал. В такие моменты Ладислава без всякого смущения хлопала его по лбу мухобойкой или швырялась подушкой. Так было до самого последнего времени, но, чем ближе становился день, когда красивую наложницу должны были подарить каган-беку, тем грустнее та становилась, что, в общем-то, понять можно было. Понимал это и Езекия, не приставал зря с расспросами. Лишь как-то предложил, чтобы несколько развеять тоску, прокатиться в закрытых носилках до рынка.

– Выберешь там себе всяких фруктов, – пояснил парень. – Только, смотри, из носилок не выглядывай, через накидку смотри. А, чего выберешь, мне скажешь.

Рынок оказался не так уж и далеко – в двух кварталах от усадьбы бен Кубрата. Длинное одноэтажное здание из необожженного кирпича, с толстыми стенами и широким входом с колоннами, такие же колонны виднелись и по сторонам – вместо стен, для доступа света и воздуха, с той же целью кое-где не было крыши. Выбирая яблоки, персики и апельсины, Ладислава с любопытством смотрела по сторонам и вдруг заметила среди покупателей… того самого молодого варяга, Хельги! Светловолосый, с небольшой светлой бородкой и синими, как море, глазами, в тепло-коричневой длинной тунике и дорогом темно-голубом плаще, он показался ей таким красивым, сильным… и недоступным. Ярл был не один, рядом с ним присматривался к торговцам смуглый юноша с длинными черными волосами, одетый в грубую шерстяную накидку. На шее юноши висел амулет в виде креста – знак поклонников распятого Бога. Время от времени они останавливались, спрашивали о чем-то торговцев и, покачав головами, шли дальше.

Погрустнев, Ладислава тяжело вздохнула. Ну, почему, почему мир устроен так несправедливо? Хотя, наверное, ей пока рано упрекать богов, ведь все могло сложиться гораздо хуже. Носилки тронулись. Езекия, простившись до вечера, остался на рынке, и девушка сидела под темным балдахином в одиночестве. Рядом шли охранники – доверенные слуги бен Кубрата. Тянулись по сторонам извилистые улицы, местами узкие, местами широкие, то и дело попадались навстречу всадники-хазары в богатых одеждах, а у поворота на пристань под присмотром надсмотрщиков разбирали осевшее здание несколько светловолосых рабов. Изможденные, покрытые незаживающими язвами и одетые в рубища, они, улучив момент, выпрашивали у прохожих подаяние. Подозвав охранника, Ладислава передала им часть фруктов и несчастные, бросив на время работу, еще долго смотрели вслед богатым носилкам, пока опомнившиеся надсмотрщики не засвистали бичами. А невольнице грезился молодой ярл, светловолосый, синеглазый, красивый. Как увидала она его впервые еще дома, в Ладоге, как, уже позже, он спас ее от истязаний узкоглазого Имата… с тех пор никто в караване Вертела ее не трогал. А потом этот страшный человек, Истома, похитивший ее во время девичьих игрищ, надавал ей пощечин, когда она осмелилась его не послушаться. Зато потом он же и защитил ее от нападок умалишенного раба. Ладислава передернула плечами и грустно улыбнулась, вспомнив молодого ярла. О, если б боги имели жалость…

– По-моему, зря мы тут ходим, ярл, – перекрикивая гомон рынка, заметил Никифор. – Вряд ли кто из них на днях отправится в Кенугард.

Хельги лишь молча кивнул. Ни один из опрошенных торговцев и приказчиков не собирался покидать Итиль в ближайшее время. А Хельги очень нужно было побыстрее попасть в Кенугард, или Киев, как этот город называли местные люди, поляне. Именно там, в Киеве – ярл чувствовал это – и находится либо сам Черный друид, либо тот, кто может помочь разыскать его следы. Откуда он это узнал, Хельги не мог бы сказать – просто знал. Может быть, помогла куда-то сгинувшая Маги? Эта молодая женщина была склонна к колдовству не менее черному, чем колдовство друида. Ярл улыбнулся, вспомнив, как они с Маги занимались любовью в вересковых лугах Мерсии. Как давно это было? Шесть лет прошло. Или даже чуть больше? Интересно, догадывалась ли об его связи с Маги Сельма? Впрочем, он и Сельма тогда еще не были женаты. К тому же Сельма не знала Маги. Сельма… Хельги заметил, что в последнее время стал все чаще вспоминать дом, жену, дочку Сигрид. Глаза у нее такие же синие, как и у него, а как она смеется… Ярл помотал головой – вот с этого-то размягчения души и начинается старость. Сколько ему сейчас – двадцать три… Или – лет на пять больше? Как тому, который… который что-то давненько не появлялся. Впрочем, как это не появлялся? А с чьей же страстью обычно спокойный Хельги вдруг, потеряв голову, обрушился на Халису? Каким сладостно-странным утехам они предавались! Хазарская красавица лишь стонала, не ожидая найти столь опытного любовника в лице северного ярла. Страстные поцелуи, прихотливые позы – откуда все это? Хельги подозревал – откуда, но, странное дело, не противился этому, как не противился тогда, когда неизвестно кто подсказывал ему выход из самых пиковых ситуаций. Не противился… А мог ли он вообще – противиться? Ярл вздохнул. Не стоит уделять собственной особе слишком много внимания, ведь он жил не только для себя и своего рода, для их чести, величия и славы, о, нет – была у Хельги и другая задача, пожалуй, самая важная – остановить рвущегося к власти демона, желавшего залить весь мир багровыми реками крови. Багровые реки… Опять не его фраза…

– Эй, очнись, яр л! – Никифор довольно бесцеремонно потряс Хельги за рукав туники. – Тут вот, парнишка, говорит дело.

– Какой парнишка? – завертел головою ярл. – Ах, вот этот.

Смуглый черноглазый парень, длинный, нескладный, смешной. Но в глазах светится ум и говорит вполне толково. Кенугард? Знаю такой город, хорошо знаю. Купцы из халифата называют его Куя-бой, а местные зовут Киевом. Там большой рынок и добрый товар. Да, мой хозяин, досточтимый купец Ибузир бен Кубрат имеет намерение отправиться в путь уже зимой, посуху. Да, довольно скоро, месяца через два, три. Нет, раньше него никто не пойдет. Охрана? У нас есть вооруженные слуги. Впрочем, надо переговорить об этом с самим бен Кубратом, хотя, предупреждаю заранее, купец знает счет деньгам. Между нами говоря – скуп. Устроить вам встречу с ним… Гм, гм… Непростое это дело – бен Кубрат никого не принимает. Хотя можно, конечно, попытаться… за определенную мзду. Что вы говорите? А это настоящее серебро? Нет, на зуб не буду пробовать, вижу, что настоящее. Ну, что ж… Я дам знак, когда бен Кубрат согласится принять вас, вот только где вас… Постоялый двор у самого перевоза? Так их там два. А, тот, что принадлежит старому Хакиму. Как же, как же, знаю Хакима. Вы там будете ждать? Хорошо. Давайте монету!

– Смотри, не обмани, парень, – отдав парню дирхем, строго предупредил Хельги. – И сделай все, чтобы купец взял нас.

– О, не извольте сомневаться, это и в моих интересах. – Черноглазый приложил руку к сердцу и, поклонившись, тут же исчез, засунув за щеку только что полученный дирхем.

– Продувная бестия, – поглядев ему вслед, хмуро буркнул Никифор. – Продаст нас за тридцать сребреников и ничего толком не сделает. Нет, я б ему не доверял.

Ярл оглянулся:

– Ты можешь найти кого-то другого? Нет? Тогда придется довериться тому, кто есть. Как говорят в Мерсии – используй то, что под рукою…

– И не ищи себе другое, – продолжил послушник. – Что ж, будем надеяться.

Черноглазый приказчик не обманул. Солнце еще не успело зайти за правый берег Итиля, как парень уже сидел в трапезной на постоялом дворе старого Хакима.

– Бен Кубрат примет вас завтра после полудня, – завидев вошедшего Хельги, важно сообщил он. И добавил, что представил их, как заклятых недругов Вергела.

– Но ведь это вовсе не так! – поморщился ярл.

– Но ведь вы же охраняли его караван? – Приказчик удивленно захлопал глазами. – Охраняли. А Вергел вас надул – заплатил гораздо меньше, чем договаривались, я так и сказал беи Кубрату.

– Но…

– Вам следует знать, что беи Кубрат давний недруг и конкурент Вергела, – невежливо перебил черноглазый. Ярл не обиделся – следовало признать, что обещанное приказчик выполнил четко и в самые кратчайшие сроки.

– Значит, завтра… – повторил ярл. – Хорошо. Эй, хозяин, вина этому… запамятовал твое имя, уважаемый?

– Езекия, мой господин.

Выйдя из дома старого Хакима, несколько захмелевший от дарового вина Езекия сел на своего ишака и быстро поехал на постоялый двор одноглазого Авраама, ближайшего конкурента Хакима. Именно там давний его знакомец Имат должен был свести его с неким таинственным торговцем для «очень важного и очень прибыльного дела». Езекия усмехнулся, вспомнив эти слова. Знаем мы эти важные дела – наверняка у этого торговца имеется левый товар, которому Имату никак не спихнуть через своего хозяина, Вергела, потому как тот слишком уж осторожничает в последнее время, да и весьма удачно сходил в Альдегью, к русам, с большим наваром вернулся. Чего ж теперь не осторожничать? Другое дело – бен Кубрат, который тоже, конечно, тот еще трус, но он-то, Езекия, знает, как провести тайные операции в обход купца, но на его же деньги. Скажем, через подставных лиц. Ну, это в самом крайнем случае, если бен Кубрат обо всем догадается. Пока же старый ишак занят подготовкой подарка каган-беку… подарка, хм… А эта Ладия, в самом деле, неплохая девчонка, умная, красивая, упорная. Хорошая б из нее жена получилась, да не простая жена, а купеческая, из тех, что всегда в курсе торговых дел мужа. Да…

Езекия вздохнул. Жаль, не по зубам ему Ладия, а так бы… Неплохо б они развернулись после смерти скупого бен Кубрата. Ладно, хватит мечтать. Приказчик подхлестнул ишака и вскоре остановился перед воротами постоялого двора одноглазого Авраама.

Имат встретил его на пороге – видно, заранее ждал да выглядывал в двери. По-братски обняв, провел куда-то, не в общую трапезную, а подальше, в угол, где, за тяжелыми занавесками из грубой шерсти располагался небольшой уютный столик и лавки. Стоявшая в углу жаровня с тлеющими углями распространяла вокруг приятное тепло. Езекия с удовольствием протянул к углям озябшие руки.

– Тот человек сейчас придет. А ты пока отведай вина, друг мой. – Имат гостеприимно указал рукою на стоявший на столе кувшин и кубки.

– Вино, это хорошо. – Езекия почмокал губами. – Но, ты знаешь, Имат, я б и поесть не отказался.

– Сейчас, велю принести лепешки.

– И мяса! – вдогонку ему прокричал Езекия. – Да не конины – баранины!

Некоторое время никого не было, и племянник бен Кубрата сидел один. Вина не пил – боялся опьянеть без закуски, а дело предстояло серьезное. Наконец, послышались шаги, занавесь откинулась, и за стол уселся Имат вместе с каким-то маленьким плюгавым мужичонкой непонятно какого роду-племени, чернявым, с бегающими глазками и круглым, как бубен, лицом.

– Истома, – представил его Имат. – Мой давний знакомец. У него – товар.

– Сукно? – тут же переспросил Езекия, и Истома молча кивнул.

– Без клейма, не прошедшее стражу? – продолжал допытываться Езекия, до поры до времени не обращая внимания на принесенные слугой Батбаем закуски. Закуски потом, сперва дело.

– А ты схватываешь все на лету, парень. – Истома покривил губы, и без того кривые.

– Сколько?

– Двенадцать кип.

– Многовато. Нет, нет, я возьму все, просто придется делиться с… впрочем, это мои заботы. Где товар?

– В надежном месте.

– Хм… За городской стеной?

– Конечно.

– Придется что-то делать со стражей. Сколько хочешь получить за товар? Не отвечай сразу, прежде, чем называть цену, подумай: стража в воротах – раз, лариссии на улицах – а уж они-то непременно проверят тюки – два, плюс к этому еще и оплата за хранение – три. И это я еще мало назвал.

– Все это понятно, – покивал головой Истома. – Но и себе в убыток торговать не хочется.

Они прошептались до самого вечера и договорились обо всем, лишь когда стемнело. Товар решили переправлять завтра, медлить было опасно – могли внезапно нагрянуть воины кагана…

Над погружающимся в сон городом сияли желтые звезды, перекрикивались стражники, спешили по домам лодочники и припозднившиеся торговцы с пристани. Езекия пристроился к ним и спокойно доехал до самого дома. А по пути придумал – не стоит делиться с ребе Исааком за аренду его тайного склада. Хоть и много сукна – да лучше спрятать его в доме купца, потом реализовать мелкими партиями на рынках через знакомых мелких торговцев – на суконном отрезе не очень-то проверишь клеймо, мало ли в отрезанной части осталось, бывает.

– Нет, ночью все-таки надежней, – не сдавался Лейв Копытная Лужа, споря с Истомой и Альбом по существу завтрашнего нападения. То есть не нападения, конечно, а его имитации, с целью заставить прижимистого купца бен Кубрата раскошелиться на надежную охрану – на себя любимых. Ведь кто еще здесь, в Итиле, самый надежный? Конечно, Лейв и его варяги! Отряд нидингов с черными повязками на лицах должен был внезапно напасть на двор купца, причинив хозяину тщательно спланированный ущерб, после чего на зов самоотверженно защищавших хозяйское добро слуг во всей красе являлась остальная часть дружины, под непосредственным командованием Лейва. Ну, а дальше – ясно. Нидингами вызвался командовать Истома Мозгляк, такой уж у него, верно, был характер подлый. Никто, конечно, и не возражал – разве дело для настоящего викинга трусливо прятать лицо под повязкой? А Истома, что ж… Он же не викинг!

В общем-то, по плану особых расхождений не возникло, единственно – были разногласия в частностях. Лейв и поддерживающий его Хакон хотели провернуть все ночью, мотивируя темнотой и возможностью легко скрыться в случае каких-либо непредвиденных осложнений. Альв Кошачий Глаз и Истома Мозгляк резко выступали за нападение вечером, сразу после полудня. Истома – из своих корыстных соображений (именно на это время Езекия обещал принять левый товар), а Альв – просто потому, что привык надеяться на своего давнего напарника во всех сложных делах и еще ни разу не прогадал.

– Говоришь, ночью надежней? Да ведь это как посмотреть, – с пеной у рта убеждал Истома. – И стражников хазарских ночью на улицах больше, да и град сей мы не так хорошо знаем, станется, заплутаем. А вечером – пока солнышко не закатилось, оно сподручнее. Скажи, Альв?

– Истома дело говорит, – важно надув губы, кивнул Кошачий Глаз.

– Ну, как хотите, – сдался наконец Лейв. – Вечером, так вечером. Только чтоб все было, как…

– Не беспокойся, господин! – Истома прижал руку к сердцу.

После полудня в доме купца бен Кубрата ждали гостей. Сам купец с нетерпением ожидал визита знаменитого варяжского ярла, молодого, но уже успевшего прославиться своим воинским искусством во время сопровождения каравана Вергела. А что ярл впоследствии с Вертелом поссорился, так то говорит в пользу ярла – с таким ублюдком, как Вертел, очень трудно найти общий язык, это вам любой подтвердит. Бен Кубрат сложил руки на животе и хотел было велеть слугам развести очаг пожарче, да раздумал – уж больно много хвороста придется на это дело потратить. Лучше надеть сверху халат потеплее, во-он тот, синий, из верблюжьей шерсти. А на голову можно и шапку… или даже нет, вон, шаль привязать, хоть и женская, да зато тепло.

– Эй, мальчик мой, Езекия! – облачившись в халат, возопил купец. Езекия не откликался, да и не мог откликнуться, потому как именно в этот момент давал взятку начальнику воротной стражи, чтоб тот пропустил без досмотра пару груженых повозок. Груженных сукном, разумеется. Контрагентом выступал Истома Мозгляк, а в оврагах, по всему пути следования небольшого каравана аж до самых ворот Итиля, прятались печенежские всадники Сармака.

Тщетно воззвав к племяннику, бен Кубрат по-стариковски обиженно поджал губы. Вечно этот Езекия где-то шляется! Лишить его наследства, так будет в следующий раз знать, как…

– Звали, дядюшка? – Запыхавшийся Езекия ворвался в покои, принеся с собой свежий запах улицы. Пахло от него дымом кизяка, навозом и еще чем-то… Купец повел носом, принюхался… Ну, точно – прелым сукном… Сукно… Сукно… А не ведет ли племянничек какой нечестной игры? Ничего не сказав, купец обременил вошедшего мелкой никчемной просьбой – послал справиться, как дела у Ладии, будто сам не мог сходить или некого было больше послать. Поклонившись, Езекия удалился… но тут же вбежал снова, покрасневший и до крайности взволнованный.

– Дядюшка, через заднюю ограду к нам тайно лезут какие-то люди!

– Люди? – удивился купец. – Куда же слуги смотрят? Дармоеды, бездельники! Однако что же делать?

– Как что? Немедленно позвать стражников, – с этими словами племянник исчез, словно его не было тут никогда. Видно, побежал за стражей.

Кто бы другой на месте бен Кубрата, если б был потрусливей – заперся бы покрепче в покоях в ожидании стражи, да велел бы слугам охранять тщательно, а ежели б расхрабрился, так и сам помчался бы немедля на задний двор, посмотреть, как слуги прогоняют взашей ворюг, а может, и поймать кого, да передать тудунам на суд, пускай-ка ворам отрубят руки, поделом. Однако бен Кубрат поступил ни так и ни сяк. Его можно было считать скупцом, но глупцом – никогда. Потому старый Ибузир не пошел на задний двор – в случае чего, там и без него управятся; тем более, не стал запираться в комнате, поскольку именно так и советовал поступить хитромудрый племянник. Все же почему ж от него так странно пахло? Кизяк, навоз, прелое сукно – уж последний-то запах бен Кубрат ни с чем бы не спутал. Интересно… Не иначе, племянничек что-то затеял!

Езекия, естественно, никуда не побежал, а просто-напросто быстро открыл основные ворота и впустил во двор повозки, из которых люди Истомы начали таскать кипы сукна в амбар бен Кубрата. Носили быстро – Езекия с Истомой только успевали считать. Нападавшие на заднем дворе люди с черными повязками на лицах, в случае чего, должны были задержать бен Кубрата и его слуг, ну а дальше в дело должен был вступить Лейв и прочие, что неспешно прогуливались поодаль, у рынка. Все было рассчитано до мелочей. Подсчитав суконные кипы, Езекия обернулся, улыбаясь и вертя на пальце ключи… Да так и замер! Улыюбка сползла с его лица – перед ним стоял бен Кубрат, собственной персоной и нехорошо щурился. Левая операция юного приказчика оказалась на грани провала. Истома вытащил из-за пояса широкий кинжал…

– Стой! – бросаясь на него, неожиданно во всю мочь заорал Езекия. – Стой, подлый вор, не уйдешь!

С этими словами он схватил несколько опешившего от такого обращения Истому за шиворот и, обернувшись к купцу, трагическим голосом произнес:

– Дядюшка, они прорвались и здесь!

После чего, незаметно подмигнув Истоме, с воплями выбежал на двор. Увидев в руках налетчика кинжал, бен Кубрат счел за лучшее немедленно последовать примеру племянника. Бежал так, что полы его синего халата развевались, как боевые знамена. Забежав за угол, обернулся. Похоже, тот плюгавец с кинжалом и не думал за ним гнаться – видно, грабил амбар. А зато здесь! О, Боже! Что же тут творится! Бен Кубрат схватился за голову, увидев, как из-за ограды прямо на его двор, словно кузнечики, прыгают какие-то люди с черными повязками на лицах. Однако! Один из них подлетел к купцу и без лишних слов огрел его по башке первой же, подвернувшейся под руку, палкой.

– Ты что наделал, урод? – заорал на него только что пришедший на задний двор Истома. – Кто же теперь нас…

– Так он вроде дышит, – оправдывался незадачливый воин.

– «Вроде!» – передразнил его Истома. Потом нагнулся к купцу. – И в самом деле, дышит. А ну, тащите его к ограде. Да воды, воды принесите. И вина. Да положите так, чтобы ему все хорошо было видно… Ну, где же они, где?

Истома нетерпеливо оглядывался, краем глаза следя за тем, как воины в черных повязках без особого труда гоняют по двору слуг.

– Ну, где же они? – Истома почесал бороденку. – Впрочем, похоже, здесь уже обойдутся без меня… Эй, не особо тут усердствуйте! – осадил он вошедших в раж воинов. – Ждите наших. Да смотрите, чтоб купец к тому времени очнулся да хорошенько разглядел своих спасителей. А я пойду, пока… прогуляюсь.

Воспользовавшись суматохой, Истома Мозгляк без особого труда проник в дом и, распугав служанок, ворвался в женскую половину. Стоящая у небольшого оконца Ладислава обернулась и вскрикнула. Прямо на нее, с длинным кинжалом в руках, шел прежний хозяин – мелкий плюгавый мужик, хитрый и сильный.

– Видно, не судьба тебе, девица, – пробуя пальцем остроту лезвия, грустно прошептал Истома. – Не судьба.

А тем временем выехавший с постоялого двора старого Хакима отряд Хельги-ярла уже сворачивал к дому Ибузира бен Кубрата. Люди в повязках, опустив оружие, ждали. Лежащий у ограды купец постепенно приходил в чувство.

Лейв Копытная Лужа заметил чужих слишком поздно.

– Это еще кто такие? – увидев отряд, недовольно осведомился старый Хакон. А Альв Кошачий Глаз, всмотревшись, добавил, что кое-кого знает.

– И я здесь знаю кое-кого, – злобно прищурившись, сообщил Лейв. – Вон того недоноска, Снорри! Альв, нельзя его сейчас достать стрелой?

– Достать-то можно, – с сомнением произнес Альв. – Но… посреди города. Да и людно слишком.

– Правильно, – вздохнув, согласился Копытная Лужа. – К тому же – их больше, чем нас. Ха! А похоже, они направляются туда же, куда и мы!

– Не может быть! – ахнул Альв. Однако так и было.

Небольшой отряд Хельги-ярла не спеша въехал во двор купца Ибузира бен Кубрата.

– Говорил я – ночью надо было, – поворачивая коня, зло прошептал Лейв. – А сейчас, похоже, нам там делать нечего.

– Пожалуй, – согласился Хакон.

– А те? – Альв Кошачий Глаз кивнул на двор купца.

– А те пускай, как знают, так и выпутываются. – Лейв Копытная Лужа желчно усмехнулся. – Этот приблуда Истома меня не послушал? Не послушал. Умнее всех хотел быть? Ну, вот, пускай теперь, как знает… Поехали, Хакон!

Альв Кошачий Глаз постоял немного, покрутился на коне, пытаясь разглядеть то, что происходит на дворе бен Кубрата, проводил глазами мчащийся к купеческому дому отряд лариссиев и, махнув рукой, последовал за Хаконом и Лейвом.

Оставив остальных во дворе, Хельги-ярл и Снорри быстро вбежали в дом. Почему именно в дом? Хельги не смог бы ответить…

– Не противься смерти, девица, не надо, – осклабившись, Истома подходил все ближе и ближе к жертве. Багровое закатное солнце отражалось в широком лезвии маленькими кровавыми зайчиками. Такие же зайчики весело плясали на потолке, стенах и даже на лбу побледневшей девушки. Ладислава упала на колени и прикрыла глаза.

– Вот и хорошо, девица, – зашептал Истома. – Вот и правильно. К чему рыпаться? Ты не бойся смерти. То не страшно. Жаль мне тебя, конечно, да что поделаешь?

Он поднял кинжал.

Ладислава сглотнула слюну. Только одна мысль сейчас терзала ее душу – как бы этот страшный человек не догадался, что она не боится. Только бы не спешил… шел бы, вот, как сейчас, наглый, уверенный в собственной силе и беззащитности жертвы. Только бы не встретиться с ним взглядом. Взглядом, в котором вовсе не было страха. Бедный недалекий Истома и не догадывался, что за время, проведенное в доме купца бен Кубрата, Ладислава словно бы очнулась от охватившей ее в последнее время равнодушной ко всему спячки. Достойные, очень даже человеческие, условия жизни разбудили в ней Человека. Человека, а не вещь, которой она ощущала себя так долго! А снова почувствовав себя человеком, трудно остаться рабом. Нет, девушка хорошо понимала, что находится в рабстве. Однако мысли ее не были убогими мыслишками раба – это были мысли свободного человека. Наклонившись ниже, к самой циновке, Ладислава незаметно захватила руками ее края и теперь считала шаги… Раз… Два…

А Истома шел, все так же улыбаясь и поигрывая кинжалом, да шептал что-то себе под нос.

Три!!!

Ладислава резко выдернула циновку из-под ног приближающего убийцы. Нелепо перевернувшись, тот упал на спину, не выпустив, однако, кинжала из рук. Впрочем, если это и озаботило Ладиславу, то не надолго. Схватив длинный бронзовый светильник, она приготовилась защищаться.

Не ожидавший подобного отпора Истома поднялся на ноги. Никогда еще не случалось с ним подобного. Чтоб какая-то девка… какая-то мерзкая недостойная рабыня… Мхх… Надо же, схватила светильник, дуреха.

Видно, не знает, как метко Истома умеет метать кинжал. Сейчас узнает. Куда бы метнуть? В горло? Или – в глаз? Нет, пожалуй, в сердце…

– Ну, прощевай, девка!

Истома размахнулся…

И тут ворвавшийся в покои Ладиславы ярл перехватил его руку. Хватка Хельги была такой сильной, что Истома скривился от невыносимой боли.

– Пусти… – словно змея, зашипел он. – Пусти.

– Открути ему голову, Хельги-ярл, – посоветовал Снорри. – И чем скорее, тем лучше. – Он кинул взгляд на Ладиславу. – Ого, ты посмотри какая красавица! Где-то я ее уже видел…

– Не убивай его, ярл, – подойдя ближе, сказала девушка. – Все-таки когда-то он сделал мне добро. Один раз.

– Ну, раз ты просишь…

Хельги обернулся к ней и замер. Кажется, и раньше он не раз видал эту девушку… но почему-то не замечал, насколько она красива! Длинные золотистые волосы, глаза… палево-серые, нет, нежно-голубые, словно сентябрьское небо. Ямочки на щеках, тонкая шея, плоский, чуть тронутый загаром, живот, длинные стройные ноги, их ничуть не скрывали зеленоватые полупрозрачные шальвары. Да… И где же он был раньше? Забыв обо всем, Хельги обалдело таращился на этакую красоту. А Ладислава подошла к нему близко-близко, так, что ярл почувствовал щекой ее горячее дыхание.

– Забери меня отсюда, князь. – прижавшись к груди ярла, попросила девушка. По щекам ее потекли слезы…

– Не плачь, не надо. – Хельги погладил Ладиславу по голове и обернулся к Снорри: – Надеюсь, у нас найдется лишний плащ с капюшоном?

– И даже – лишняя кольчуга, – улыбнулся Снорри. – И лишний шлем, если понадобится.

Они ушли, не обратив никакого внимания на тихо скулящего в углу Истому. Ярл все-таки сломал ему правую руку. Так, на всякий случай. Лучше было б, конечно, убить, но раз попросили…

– Отомщу, – злобно прищурившись, прошептал Истома. – При случае – отомщу.

Скривившись от боли, он тихонько выбрался из дома и ушел прочь, никем не замеченный. Да и не до него было! Пришедший в себя бен Кубрат со слезами благодарности славил спасителей: варяжского ярла Хельги с друзьями (кроме Снорри, вместе с Ладиславой уже мчащегося к постоялому двору старого Хакима) и своего племянника Езекию. Не растерялся ведь парень, вовремя позвал подмогу, а иначе б все – убили! А что касается его шашней с левым сукном… еще будет время припомнить. Поглаживая вскочившую на макушке шишку и улыбаясь, купец широким жестом пригласил всех в дом. Он еще не знал, что, кроме физического удара палкой по голове, его ждет еще один удар – моральный: исчезновение прекрасной девственницы, давно уже обещанной в наложницы самому каган-беку Завулону.