– Благодаренье Господу – мы вырвались из лап мерзких язычников живыми! – от чистого сердца произнес ромейский торговец Михаил Склир, тезка ныне здравствующего Михаила Исавра, императора Византии, или, по-тамошнему, базилевса. Когда кнорр фризского купца Адальстана отошел на значительное расстояние от слишком гостеприимного берега, купцы и команда постепенно успокоились, если, правда, можно было назвать спокойствием злобную ругань и вопли, которые время от времени извергали из себя оба купца, подсчитывая убытки.

– Ублюдки! – раненым медведем ревел Адальстан, имея в виду данов. – Чтоб вас сожрали Ермуганд и Грендель вместе взятые.

– Проклятые язычники! – вторил ему ромей. – Гореть вам в пламени адовом во веки веков.

– Аминь, – подойдя, присоединился к купцам Трэль. Или, как его все время звал Михаил, Никифор. Трэль-Никифор поддерживал торговцев исключительно из вежливости, ему лично датские викинги не сделали ничего плохого, не считая пары сломанных ребер и синяков под обоими глазами. Все потому, что вольноотпущенник оказался слишком болтливым и позволил себе выругаться в адрес грабителей, называя вещи своими именами. Вот и получил ногами по ребрам. Так, мелочи, могло быть и хуже.

– Бедный мальчик. – Оглянувшись на него, Михаил причмокнул губами. – Что сделали с тобой эти язычники-варвары! Болит?

Трэль чуть скривился.

– Вижу, что болит, – ласково – даже, пожалуй, излишне ласково – кивнул головой ромей.

– Хорошо бы лопух приложить, – поднял глаза Адальстан. – Или – ссаной тряпкой.

– «Ссаной тряпкой»! – презрительно скривив губы, передразнил его коллега. – На нос ее себе привяжи. У нас же в ходу другое лечение, и первое дело – массаж. О, это поистине чудо. – Михаил посмотрел на юношу влюбленными глазами. – Обязательно приходи сегодня ко мне в шатер, Никифор.

Трэль рассеянно кивнул, всматриваясь в море. По правому борту судна тянулся зеленый английский берег, по левому колыхалось море, тоже зеленое, только не травянистое, как берег, а густого изумрудного цвета.

Поклонившись озабоченным купцам, юноша поднялся на носовую надстройку, непривычно голую без украшавших ее щитов. Те щиты, что не сорвало штормом, не замедлили реквизировать даны. Ромей проводил его неожиданно томным взглядом и предвкушающе вздохнул. Красивый юноша этот Никифор. А на корабле совсем нет женщин – вот уж поистине упущение. Были бы женщины, разве ж возжелал бы Михаил Склир однополой плоти? Хотя, может, и возжелал бы. Положа руку на сердце – плохим христианином был Михаил, почитывал языческие книжки – всяких там Аристофанов, Аристотелей, Платонов – и некоторые языческие обычаи воспринял. А что? Совсем даже неплохо… Михаил задумался, вспомнив чудесные вечера в Фессалониках, в кругу изысканных друзей, тоже увлеченных древностями. Пиры до утра, стихи и песнопения, страстные объятья гетер. О, поистине эллины были великие люди. Как там у Аристофана?

Михаил попытался припомнить приличествующий случаю отрывок, да, так и не вспомнив, махнул рукой. Вечером вспомнит. А не вспомнит – так там будет занятие поинтересней. Эх, хорошо б побыстрей добраться до цивилизованных мест. Хотя бы до Рима или Равенны. А там уж и до Константинополя рукой подать. Хороший подарок преподнесет базилевсу, вернее, его матери он, Михаил Склир, когда-то богатый, а ныне, увы, почти разорившийся торговец. Всю свою жизнь торговал ромей живым товаром. Руку набил и глаз – потому сразу и отметил Трэля, верней Никифора. Родители его были видными иконоборцами и слишком честными людьми – не смогли вовремя переориентироваться, когда императрица Феодора под влиянием страшных восстаний многочисленной черни решилась-таки заменить иконоборческие установления Исавров на нечто совсем противоположное. И выиграла! И получила благословение церкви и, что немаловажно, немалые деньги. Михаил Склир, тоже иконоборец, проиграв всю малоазийскую выручку на скачках, тоже, как оказалось, выиграл – предав своего друга Коснтантина Дреза, отца Никифора. Именно он, Михаил, организовал нападение пиратов на корабль, на котором семья Константина возвращалась в Константинополь из Фессалоник. Те и подстерегли добычу совсем недалеко от Смирны, наплевав на весь императорский флот. Тем более что императорский флот в тот день «забыл» о пиратах. Забыл по приказу свыше. Ни один огненосный дромон не показался в море!

А разбойники словно это и знали. И почему бы не знать, коли пиратский предводитель Савва Одноглазый был одно время начальником работоргового каравана богатейшего константинопольского негоцианта Михаила Склира?

Славное было дело. И как гладко прошло, на редкость удачно. Константин Дрез был не последним человеком в Византии, и его казнь – даже при явных уликах – явно не вызвала бы одобрения вельмож и просто влиятельных в государстве людей. А так – сгинул и сгинул. Пираты – они такие. Не спросят, кто такой, – быстро головенку открутят. Теперь вот оказалось, что сын Константина жив. Вот он, на кнорре! Он ли? Он, он! Те же глаза, то же лицо, да еще и крестик, сработанный знаменитым мастером Козьмой Левантийцем, тоже, кстати, иконоборцем. Может, не трогать его пока? Хотя – почему бы нет? Все равно рано или поздно – а в цепи заковать придется. Хороший будет подарочек императору, вернее – его окружению. У Константина остались влиятельные родственники, и не только в столице. Теперь можно будет на них нажать, поводить за нос, поторговаться – просто замечательный простор для интриг открывается, жаль, самому только в начале поучаствовать и придется. Ладно, посмотрим сегодня, что за человечек Никифор. Может, и еще куда удастся его приспособить?

Расправив прямоугольный парус, кнорр фриза Адальстана держал курс вдоль выступающего берега Восточной Англии. Погода была солнечной, ветер – попутным, и ничто не предвещало нового несчастья. Тем более что где-то здесь поблизости находился и значительный флот Рюрика Ютландца, «крышевавшего» Адальстана, впрочем, и не только его одного.

Тот же попутный ветер нес на зеленоватых волнах стремительного зверя пучины – драккар «Транин Ланги» под командованием предателя и клятвопреступника Горма. Горма по кличке Душитель. Не так уж и боялся Душитель Ютландца, хоть и ожидал встретить в здешних местах его флот, – старые знакомые они меж собой были, Горм и Ютландец, а уж старые знакомые всегда смогут договориться. Поэтому, не обращая внимания на то появляющуюся, то исчезающую тень кораблей где-то на горизонте, Горм гнал драккар вперед, туда, где на фоне холмистого побережья Англии маячил парус торгового кнорра, недавно замеченного с мачты впередсмотрящим.

– Вот и первая добыча! – потирал волосатые руки Душитель. – Уж ясно – не пустой идет кнорр из Мерсии!

Предчувствуя близкую поживу, его приспешники согласно кивали головами, желая лишь одного – скорей бы.

– Уж я не буду прятать добычу от людей, как делал этот щенок Хельги, – стоя на корме, бахвалился новоявленный морской ярл. – Поделим сразу, по-честному, по справедливости. А уж если попадутся на кнорре девки – достанутся всем!

– Слава великому Горму! – громче всех выкрикнул Приблуда Хрольв. Круглое, похожее на сковородку, лицо его сияло от возбуждения. Ему с умильной улыбкой столь же громко вторил Дирмунд Заика, прикидывая, как бы половчей соскочить из обреченной команды этого авантюриста Душителя. Один корабль – это один корабль. Всякое может случиться. На кнорре, чай, тоже воины найдутся…

– Мы нагоним его вечером, – прикинув расстояние, уверенно заявил кормчий. – Сразу после захода солнца.

– Отлично! – хлопнул в ладони Горм. – Готовьте секиры, ребята!

Солнце садилось за лесистыми холмами Восточной Англии, темнело, и Адальстан направил кнорр ближе к берегу. Не хотелось бы в полной тьме оказаться в открытом море. Ладно хоть были б видны звезды, но ведь, похоже, туманилось.

– Пойдем спать, Никифор. – зевая, позвал юношу ромей. – Заодно сделаю тебе массаж – не будут так ныть ребра.

Трэль неохотно оторвался от зрелища заходящего солнца. Ох уж этот Михаил! Пристал со своим массажем. И так бы прошли ребра, в первый раз, что ли? Тем не менее обижать купца не хотелось, и юноша, стараясь не зацепить ногой кого-либо из спящих прямо на палубе матросов первой смены, осторожно пошел к носу, где, прямо на носовом возвышении, желтел шатер ромейского купца. Вообще-то раньше ромей спал на корме, в одной каюте с Адальстаном. Но вот сегодня, ссылаясь на жару, велел разбить для себя шатер. Что ж, у каждого свои причуды.

Михаил встретил гостя приветливо. Предложил дорогого вина, лично помог снять тунику.

– Ложись на спину, друг мой. – Поставив оловянный кубок на небольшой столик, купец показал рукой на ложе, устланное мягкими овечьими шкурами. – Закрой глаза… расслабься…

Трэль сделал так, как ему сказали, чувствуя, как ловкие пальцы купца забегали по его животу и груди. И вправду – через некоторое время боль стала легче. А ромей не унимался, руки его, словно невесомые птицы, гладили грудь юноши все сильней, с какой-то затаенной страстью…

– Не открывай глаза, – шептал Михаил. – Не надо…

Трэль и не собирался открывать, пока не почувствовал своими губами соленый вкус чужих мужских губ.

– Тьфу!

Отплевываясь, он сбросил с себя тяжелое навалившееся тело. Купец оскалился, словно лишенный добычи волк, и, зарычав, вытащил из-за пояса длинный узкий кинжал…

Поглядев в разъяренные глаза ромея, Трэль увидел там собственную смерть и немедленно выскользнул из шатра.

– Корабль! – вдруг истошно завопил часовой. – Корабль прямо у левого борта!

И тут же с вражеского корабля – приземистого и узкого драккара – полетели на кнорр копья, секиры и стрелы. Трэль отчетливо увидел, как одна из стрел, пронзив обнаженную грудь Михаила, окровавленная, вышла между лопатками. Коварный обольститель упал и, выгнувшись дугою, застыл с быстро стекленеющими глазами.

Умер, подумал Трэль.

Впрочем, особо думать было некогда. На палубу с воплями запрыгивали викинги. Уклонившись от летящей секиры, юноша перегнулся через борт и удивленно вскрикнул. Он узнал корабль! У левого борта фризского кнорра как ни в чем не бывало покачивался на волнах до боли знакомый драккар «Транин Ланги», лучший боевой корабль Сигурда, покойного бильрестского ярла, ныне принадлежащий новому ярлу – Хельги, сыну Сигурда.

– Эй! – дико закричал Трэль прямо в лицо прыгнувшему на борт викингу, в котором почти сразу узнал старого знакомого – Дирмунда Заику. Заика что-то вопил и вращал над головой небольшой палицей. – Эй, Заика! – снова закричал парень. – Это ж я, Трэль. Трэль Навозник. Где Хельги?

– Ах, Хельги? – осклабился Заика. – Т-тебе нужен Хельги? Так отправляйся же к нему, Навозник!

С этими словами Дирмунд Заика ударил вольноотпущенника палицей по голове. Вернее, это он целил в голову, да Трэль не стал дожидаться удара, уклонился и, заехав Дирмунду кулаком в морду, с разбега бросился в воду, благо берег был рядом. Ничего себе, думал он, плывя, если свои так встречают, что же говорить о чужих?

С кнорра в воду прыгали многие, и пираты, похоже, заметили это. Оставив на захваченном судне часть викингов, «Транин Ланги» ходко пошел к берегу.

Похоже, их предводитель знает здесь все мели, подумал Трэль, прячась среди вересковых кустов. Он нарочно проплыл подальше к югу. Кто знает, что там на уме у этих? Что-то не видно средь них ни Хельги, ни толстяка Харальда. Даже худенькая фигурка Малыша Снорри и та не мелькает. Что же со всеми ними случилось? Убили? Да ведь не могли же всех сразу! И что делать потом, утром? Куда идти? Хотя, конечно, главное – спрятаться, а там видно будет. Ведь сдернули же куда-то Ирландец и этот противный рыжий пацан, Вазг. Неизвестно, как Ирландец, а рыжий уж точно никаких языков, окромя родного, не знает. Но ведь ушел же! Значит знал, куда…

Трэль вдруг вздрогнул, повернувшись к морю. На фоне черных волн пылал неестественно яркий костер, и желтые языки пламени, казалось, лизали небо. Это горел кнорр, торговое судно неудачника Адальстана. Что сталось с ним – о том сейчас думать не хотелось, что же касается ромейского купца Михаила, то туда ему и дорога. Трэль поежился – все-таки ночью было довольно прохладно. Интересно только, врал этот Михаил про родителей или нет? Ну, пока можно считать, что врал, – все равно от этих знаний в ближайшее время не будет никакого толку. А вот на будущее… На будущее нужно запомнить. Константин Дрез. Клавдия. И этот… Козьма… Козьма Левантиец.

Всю ночь пираты ловили и добивали уцелевших. Немало «кровавых орлов» вылетело этой ночью из растерзанных спин несчастных фризов. Страшные крики уцелевших, казалось, должны были привлечь на побережье всю королевскую стражу. Если, конечно, в этой местности был король и его воины не боялись злых демонов ночи. Никто так и не пришел. Видно, не было здесь короля, либо воины были трусливы.

А пираты ушли еще до восхода. Напоследок здоровенный верзила в алом плаще, сняв шлем, с видимым удовольствием осмотрел дело своих рук. Трэль узнал его, даже не особо присматриваясь. Верзила Горм, из бывших викингов Хастейна. Так вот, значит, кто командует теперь лучшим кораблем Сигурда! А о судьбе Хельги и его друзей можно теперь строить лишь самые печальные предположения.

Утром, когда вокруг защебетали, запели птицы, Трэль выбрался из кустов и, накинув на себя чей-то сорванный плащ, погруженный в невеселые мысли, побрел, не особенно-то выбирая направление, проще говоря – куда глаза глядят. А глаза глядели на дорогу. Укатанную, наезженную, широкую, видневшуюся за соседним холмом. Да, дорога была. Куда она только вела?

– Я знаю, он был здесь. – Магн подложила под голову руки и уставилась в голубое небо с редкими бегущими облаками, белыми-белыми, словно первый снег в горах Халогаланда. Они с Хельги, обнаженные, лежали в копне свежего сена, и легкий ветерок, обдувая разгоряченные любовью тела, приносил свежий запах лаванды и мяты.

– Кто – он? – привстав на локте, переспросил Хельги, стыдливо любуясь высокой грудью девушки. – Который раз ты говоришь мне об этом, так ничего и не поясняя.

– Придет время – и ты узнаешь, – улыбнулась Магн, жутко красивая, словно древняя жестокая богиня.

Хельги не мог бы сказать, что за чувство охватывало его при виде этой странной – не от мира сего – девчонки. Была ли это любовь? Скорее, нет. Он любил Сельму, любил чисто и безоглядно, той самой любовью, трепетной и нежной, которую воспевают скальды. Что же касается Магн… Нет, здесь было другое. Молодой ярл не чувствовал стыда – в конце концов, ярлу дозволялось иметь несколько жен, и он ничуть не считал произошедшее изменой, да это и не было изменой, как не были изменой отношения с наложницами. Правда, Магн была не наложница… И от одного ее взгляда Хельги терял над собой контроль, взгляд этот проникал в самые глубины сознания, в самую душу. И тогда в голове снова – как и когда-то – начинали бить барабаны и ужасный скрежет уносил сознание Хельги в такие высоты, с которых, казалось, не было возвращения. Но он все-таки возвращался – и не помнил, что он делал с Магн или, скорее, Магн делала с ним. Ему иногда казалось, что девушка часто смотрит словно бы сквозь него и, обращаясь, адресует свои слова вовсе не ему, Хельги, а кому-то другому. Странное это было чувство. Странное и тягостное. И немножко страшное.

– В монастыре никого не убивали? – внезапно, как и всегда, поинтересовалась Магн. Странный вопрос. Убивали ли кого-нибудь в монастыре? Да вроде пока нет. Если только рядом… – Рядом? – резко напряглась Магн. – Расскажи.

– Да что тут рассказывать? – Хельги пожал плечами. – Третьего дня монахи нашли у дороги два мертвых тела – какого-то паломника и рыжего мальчишку. Да мало ли их здесь, паломников и мальчишек.

– Да, пожалуй, это не то, – согласилась Магн. – А может, и то… – задумчиво произнесла она. – Не знаю пока…

Девушка резко прижалась к Хельги всем телом и дразняще провела ладонью по его животу.

– Что ты лежишь, словно колода? – прошептала она. – Я же все-таки женщина…

Двое крестьян – зависимых от монастыря лэтов, – ругаясь, грузили в телегу трупы – худого парня, по виду паломника, и рыжего мальчишки, похоже, не местного. Погрузив, присели отдохнуть в тени кустов дрока, один достал плетеную флягу, сделав долгий глоток, протянул другому:

– Хороша водица!

– Лучше б там у тебя был добрый эль, дядюшка Эрмендрад, – тоже отпив, усмехнулся тот. – По-моему, – он понизил голос, кивая на трупы, – зря мы тут с ними толчемся. Закопали б здесь, не говоря худого слова, монахи прочли бы молитвы, какие надо… Я прав, а?

– Неправильно говоришь, братец Оффа, – покачал головой Эрмендрад. Он был постарше, этакий типичный крестьянин себе на уме, одетый на первый взгляд в рвань, но если хорошо присмотреться, и узкие штаны, крашенные в скромный коричневый цвет корою груши и дуба, и такого же цвета туника – все было из добротной шерсти, а пришитые яркие заплатки… вряд ли они скрывали дыры. На ногах у Эрмендрада ловко сидели башмаки из лошадиной кожи, подвязанные на щиколотках крепкими сыромятными ремешками, густые седоватые волосы прикрывал круглый колпак, отороченный заячьим мехом. Морщинистое лицо крестьянина, несколько вытянутое, с чуть длинноватым носом и небольшой бородкой, отнюдь не казалось изможденным. Глубоко посаженные глаза неопределенного цвета выдавали недюжинный, тщательно скрываемый ум. Хоть и был Эрмендрад зависимым лэтом, работал на монастырь несколько дней в неделю, но и свою землицу не забывал: неслись у него и куры, и утки – яиц на оброк хватало, – да и пара коровенок была, и лошадь. А что ж – семью-то кормить надо: жену, Эрдигарду, да шестерых детей, из которых трое старших – вполне в хозяйстве помощники. Как удавалось так вот жить Эрмендраду – довольно-таки зажиточно, – один Бог знал… да еще военный вождь данов. Темными ночами частенько приходили в хижину Эрмендрада тихие неприметные люди – датский херсир хоть исправно платил монастырю дань, все ж таки не рисковал оставить без присмотра ушлого настоятеля. А Эрмендрад богатство свое напоказ не выставлял – умен был. Его напарник, молодой парень Оффа, с круглым простоватым лицом и светло-рыжими волосами, смотрел на мир проще: если уродился лэтом – значит, сам Бог велел на монастырь работать.

– Вот смотри, – оглянувшись и не заметив ничего подозрительного, лишь чуть шевельнулись кусты дрока, что и понятно – ветер, продолжал Эрмендрад. – Мы сегодня должны отработать на монастырь от восхода солнца до самого его заката, так?

– Ну, так, – согласно кивнул Оффа.

– А мы тут сколько уже возимся?

– У-у-у… – Оффа улыбнулся. – Долгонько… Так ведь, пока лошадь нашли, пока ось чинили…

– Вот то-то и оно. – Эрмендрад наставительно поднял вверх палец и довольно улыбнулся. Что поделать, любил иногда поучить молодежь, была у него такая слабость. – И назад в монастырь торопиться не будем. Явимся к полудню, там, пока яму роем, – и вечер. Вот и день прошел. А завтра в своем-то хозяйстве работы хватит.

– Ох, и умен же ты, дядюшка! – восхищенно присвистнул Оффа. – Вот бы мне этак рассуждать научиться.

– Поживи с мое. – Эрмендрад самодовольно улыбнулся.

Слова его вызвали искренний интерес не только у простоватого Оффы, но и человека куда как умнее и пройдошистей. В кустах дрока, как раз за спиной разговаривающих крестьян, давно уже – как увидел повозку – прятался Конхобар Ирландец. Покинув надоевший кнорр вслед за рыжим Вазгом, он потерял его из виду и, прикинувшись паломником, долго бродил по всем дорогам, пока не наткнулся на трупы. Рыжего Конхобар узнал сразу и в смерть его от разбойников не поверил – нет, тут дело явно не обошлось без черного колдовства Форгайла! Потому, увидев подъезжавшую к трупам телегу с крестьянами, Ирландец даже не стал обыскивать парня, знал – никакого волшебного камня он там не найдет, а на всякий случай спрятался за кустами. Мало ли. Подслушанная беседа несколько позабавила его, но то, что он услыхал далее, заставило резко насторожиться.

– Хочешь посмеяться, дядюшка? – садясь на облучок телеги, обернулся Оффа. – Третьего дня пошел косить на дальний луг, вдруг слышу: голоса чьи-то, смех… Подобрался поближе, глядь, а в копне целуются. Тот молодой дан, что недавно подобрали у реки, и девка-послушница. Ну, та, безумная. Магд, кажется…

– Магн, – поправил Эрмендрад. – Девку жалко – красивая, а вот ум Бог забрал.

– Или дьявол, – засмеялся Оффа.

– Да уж скорее второе, – усмехнулся про себя прятавшийся в кустах Ирландец. – Однако – Магн. Магн? Сумасшедшая Магн… Нет, не может быть. Хотя… Если это так… Если это та самая Магн… Ее ведь можно запросто натравить на Форгайла! Да и натравливать не надо, похоже, она сюда за тем и явилась. Если это, конечно, она. Надо узнать поточнее, и как можно скорее. Переночевать сегодня в хижине… и не у хитрована Эрмендрада, а вот, скажем, у Оффы. Заодно расспросить поподробнее… А завтра – к монахам, здрасте, мол, я тоже поклонник распятого Бога, пришел… как это у них называется? А, замолить грехи. Но пока займемся Оффой. Посмотрим, где его хижина… А, вот как раз и попутчики.

Из-за холма на дороге, ведущей к монастырю, показалась толпа паломников. Не такая уж большая, но и не маленькая – человек десять.

– Эй, братья! Подождите, – выскочил из кустов Конхобар.

Хижина Оффы – а жил он с женой и двумя маленькими детьми (остальные четверо умерли в прошлую голодную зиму) – небольшая, шагов шесть на восемь, до половины вросшая в землю, располагалась в самом конце деревни, у леса. Стены из подгнивших бревен (спасибо отцу настоятелю и за такие) были кое-как – переделать все некогда было – проконопачены мхом, узкие оконца на ночь затыкались сеном, деревянные, рассохшиеся от солнечных лучей ставни валялись на улице рядом. В конце двора, огороженного низким плетнем, стоял покосившийся амбар, а за ним – хлев, где мычала одинокая коровенка. Во дворе копошилась пара свиней и несколько уток. Куриц и иной какой живности не было вовсе. Бедновато жил Оффа. Вообще-то он никогда и не приглашал паломников, хотя бывали времена – особенно по большим праздникам, когда и в монастыре и в деревне для всех не хватало места. Нашел бы, где разместить, если постараться, да вот хоть в амбаре. Или сам бы туда ушел с женой да детьми, долго ли? Так и поступил сейчас, когда попросился к нему ночевать сутулый узколицый парень. Довольно приятный на вид, правда, несколько надменный и чем-то неуловимо напоминавший деревенского хитрована дядюшку Эрмендрада. Явился прямо к ночи, сказал, отец келарь посоветовал, как самую спокойную хижину. Ну, раз отец келарь… Оффа развел руками. Нашлись бы, конечно, в деревне дома и получше, но вот насчет спокойствия – тут отец келарь прав. Хижина-то на самой околице, у леса, – и собак поблизости нет, все в деревне, а единственный пес Оффы Хакон сдох в конце весны от бескормицы.

– Я вот так скажу, не повезло этой девке, – допивая эль из фляги, выставленной на стол запасливым гостем, поведал Оффа. – Ну, той, про которую ты спрашивал, а я вот пару раз сталкивался, да и монахини рассказывали… Одна, сестра Ульфила, вон, был случай, сидела с моей Вульфридой, и…

– Ты мне про ту девчонку расскажи, друг Оффа, – перебил хозяина Ирландец. – Она что, в самом деле безумна?

– Ха! – Оффа ударил кружкой по столу. – Говорю ж тебе, совсем. Монахини в глаза ее только взглянули – бесовские, сказали, глаза; епитимью матушка настоятельница наложила – сено косить да вязать в снопы. Но, что и говорить, девка работящей оказалась, потому и не гонят ее из монастыря, хоть и неизвестно, кто она да откуда. Нашли в лесу – глухое местечко, не всякий и знает, – монахини там травы лечебные собирали, после рассказывали: словно вдруг вихрь налетел – а дождя-то быть не должно, небо-то чисто было, – монахини от дождя в самую чащу спрятались. Дождь быстро прошел, словно и не было, тихо так стало, благостно, птички запели, а сестра Ульфила – есть там такая сестрица, ужас до чего непоседливая женщина, – вот как-то раз… это как раз было в тот день, когда в монастырь, по велению отца Этельреда, принесли раненого дана, в богатой такой кольчуге, видно сразу – конунг, мы его с дядюшкой Эрмендрадом и несли, так этот дан, потом уже…

– Друг Оффа! Ты мне не про дана, ты про блаженную рассказывай!

– Так я и говорю. А что, эль уже кончился? Еще одна баклажка есть? Эх, хороший ты человек, братец, это я тебе от чистого сердца. Ну так вот. – Оффа отхлебнул из налитой гостем кружки и продолжал, вытерев мокрые губы засаленным рукавом туники: – Сестрица Ульфила и услыхала – будто стонет кто-то. Вот сестры и пошли на стон, перекрестясь осторожненько, глянь, а на поляне, у пня, лежит девица в разорванном платье, ну, нагая почти. Сама бледная, дышит тяжело и стонет этак жалобно. Ульфила похлопала ее по щекам – та и очнулась, глаза раскрыла – точно, безумная. Видно, разбойники снасильничали – вот и сдвинулась немного умом, такое бывает. Ну, да Господь милостив. Матушка настоятельница, добрая душа, пригрела бедняжку в обители, в послушницы взяв. А сестрица Ульфила рассказывала как-то жене моей, Вульфриде, что послушница новая, Магн, – сестра Венедикта, так ее называть стали, по имени святого Венедикта, чей день был, когда нашли несчастную там, в лесу, – так вот, сестра Венедикта другим сестрам о себе ничего рассказать не смогла – видно было, начисто все позабыла, ну а так – смирна, работяща, приветлива, слова худого не скажет и в молитвах прилежна. Матушка аббатиса ее в пример ставит.

– Вот как? – Ирландец недоверчиво покачал головой. Как-то не вязался образ примерной монахини с вулканическим темпераментом жрицы Магн дуль Бресал. Может, и не она это вовсе? – Он разлил по кружкам остатки эля: – Ну, за выздоровление сестры Венедикты!

– Да, а ведь не любят ее сестры. – Поставив кружку на стол, Оффа почесал кадык.

– Кого? – не сразу понял Ирландец.

– Да эту… сестру Венедикту. – Оффа махнул рукой. – Горда, говорят, слишком. Хотя как безумная может быть гордой? Ну, им виднее, конечно.

– А поглядеть на эту сестрицу можно? – Конхобар пытливо уставился на заметно запьяневшего Оффу. Они сидели в доме, жена Оффы и дети были отправлены спать в амбар.

– А что на нее глядеть? – удивился Оффа. – Девка как девка. Красивая, правда, – глазищи синие, волосы густые, темноватые, только вот остриженные, не знаю – сестры ее подстригли или так и раньше было. Завтра после заутрени пойдет на дальний луг ворошить сено. Если, конечно, дождя не будет. Там ее и можно увидеть. Где дальний луг? Я тебе, так и быть, покажу, уж больно человек ты хороший, братец!

Произнеся эту фразу, Оффа улыбнулся и, упав головой в деревянное блюдо с резаной капустой, резко и заливисто захрапел.

Утром, как и все в округе, поднялись с первыми лучами солнца. Судя по их яркости и лазурному, первозданно чистому небу без всяких признаков облаков, дождя сегодня явно не ожидалось, по крайней мере в первой половине дня.

Гость и все семейство Оффы плотно позавтракали овсяной кашей с пареной репой и, запив все это чистейшей ключевой водицей из монастырского родника – похоже, напитки покрепче водились в этом доме только по большим праздникам, – помолясь, вышли из-за стола.

– Во-он, видишь, дорога? – запрягая худую лошаденку, показал рукой Оффа. – А за ней – дубовая роща. Вот за этой рощей – луг, там и работает сестра Венедикта вместе с другими сестрами. Ну, счастья тебе. Вечерком заглянешь?

– Точно не обещаю, – честно сказал Конхобар и улыбнулся. Видно, чем-то по душе пришелся ему этот бесхитростный крестьянин.

Подтянув на плече суму, Ирландец поправил на голове зеленый колпак и быстро пошел в указанную Оффой сторону. Размышлял на ходу не о Магн – она ли это, надобно было еще убедиться, – о Черном друиде Форгайле, в руках которого находился теперь волшебный камень. Ха, не за этим ли камнем пожаловала Магн? Она уже увела его однажды из Тары и теперь, видно, надеется увести еще раз, из-под носа друида. Если это Магн… Впрочем, пока пес с нею. Пора и о себе подумать. Что ему, Конхобару, вообще теперь делать-то? Как-то пока не думал на эту тему Ирландец, некогда было – то неожиданная компания на кнорре мешала, то даны, то, вот, Магн. А поразмыслить над этим давно надобно было, ибо никого на свете, в общем-то, и не любил Конхобар, окромя себя самого. И жизнь свою нужно было устраивать. Эх, вот дурень, сидел бы сейчас в усадьбе у хозяйки Гудрун… по уши в ее проблемах с Альвсеном, Свейном, бондами и прочими, и прочими, и прочими. И при этом никакой реальной власти, что характерно. Все – от имени и по приказанию Гудрун. Нет, спору нет, красивая баба Гудрун, но и ведь и властная, да такая, что… Нет, хватит, наелся. Теперь – только своя земля, своя усадьба, свои крестьяне. Слава богам, хоть не маячит на горизонте Форгайл, чтоб он подавился камнем. Интересно, куда подался? Хм… Да чего тут интересного? Ясно куда – в Тару, в священный – когда-то священный – центр Изумрудного острова, как поэты-филиды называли Ирландию. А для этого есть два пути: один по морю, вокруг английских королевств и Уэлльса, а второй – сначала по суше, а затем опять по морю. Второй гораздо короче и удобнее. Кто знает, может, и достигнет своего Форгайл? Поди ведь не бросил эту дурацкую идею – вселить в тело Хельги Сигурдассона свою черную душу. Ведь именно Хельги – как сказали боги – станет конунгом Гардарики, которую Форгайл хочет превратить в опорный пункт для завоевания власти во всем мире. Ну, пускай превращает. Не верил в последнее время Конхобар в успех этой затеи. Хотя кто знает, может, и выгорит? Помириться, что ли, с друидом? Нет, тот уж слишком злопамятен, да и… да и снова ощущать тот липкий противный страх, от которого так недавно и с такими трудами избавился? Нет уж. Пусть уж лучше не вспомнит про него Форгайл. Правда, может и вспомнить. А что ему нужно для того, чтобы претворить в жизнь свои мерзкие планы? Две вещи: камень Лиа Фаль – он у него уже есть, и Хельги, сын Сигурда. Причем оба они – и ярл и камень – должны встретиться на древнем жертвеннике Тары. Тара – это третья составляющая. Конхобар усмехнулся – как он ловко догадался! Значит, если не будет ярл а, то и нечего Форгайлу делать раньше времени в Таре – хоть с камнем, хоть без. Интересно, где он рассчитывает отыскать Хельги, отправившегося в военный поход месяца два назад? А ведь совершить подмену души, похоже, можно лишь в Таре, ведь в Халогаланде это не получилось, а Тара все-таки древнее святилище, и там легко докричаться и до кровавого Крома, и до… Ха! «Ну, я и дурень! – Остановившись, Ирландец хлопнул себя по лбу, да с такой силой, что зеленая шапка его, кувыркаясь, отлетела в кусты. – Мало тебе еще, дурошлепу!» – выругал сам себя Конхобар. Вчера ведь только этот самый Оффа взялся было талдычить про какого-то раненого дана, что был доставлен в монастырь по велению настоятеля… Дана зачем-то доставили в монастырь? Хотя известно, что все побережье Англии кишмя кишит данами и те могли бы сами оказать помощь своему. Тем более – если верить Оффе – конунгу. Что это за дан такой странный? А ведь Хельги-ярл как раз в этих местах должен бы обретаться. Если, конечно, не прибился к Железнобокому Бьорну. Стоп… Кто это там так медленно тащится впереди? О, боги! Да это ж Трэль Навозник, ну прямо никуда от него не деться.

И правда, по той же дороге, навстречу Ирландцу, шагал, припадая на правую ногу, бывший раб, а ныне законный вольноотпущенник.

– Надо же, какая неожиданная встреча! – притворно расставил объятья Ирландец. – Что ж ты не поплыл с купцами дальше? Серебра не хватило?

Трэль вздрогнул. Вот кого он меньше всего хотел бы сейчас видеть. Нет, пожалуй, покойного ромейского купца – еще меньше.

– Нет больше ни купцов, ни кнорра, – хмуро, сквозь зубы пробурчал Трэль.

– Снова даны? – удивленно поднял глаза Конхобар. – Но ведь они нас уже грабили.

– Мало ли в море других разбойников? – уклончиво ответил вольноотпущенник и, обойдя стоящего прямо перед ним Ирландца, медленно пошел к обители.

– Эй, погоди, парень! – Подумав о чем-то, Конхобар бросился было за ним, но, махнув рукой, повернул обратно. В конце концов, никуда дальше монастыря Навозник не денется, а вот ситуацию с Магн следовало прояснить побыстрей.

Он вышел к лугу, изрядно проплутав. Все-таки дорога шла не совсем через рощу, а у холма раздваивалась: одна повертка вела к роще, а другая – на луг. Конхобар сначала повернул на ту, что вбегала в рощу, – уж больно она выглядела укатанной, сразу было видно, что этой дорогой часто пользовались, а как еще пользоваться, как не возить сено с луга? Проплутав в роще почти до полудня, Ирландец наконец услыхал женские голоса – и тут же вышел к лугу, затаившись в кустах орешника. Змеей подполз поближе, выглянул.

Две женщины-монахини в темных, наглухо закрытых балахонах деловито косили сено, а третья – в таком же балахоне – аккуратно укладывала в копны ранее скошенную и уже просохшую на солнце траву.

– А что было дальше, сестрица Венедикта? – обернувшись, крикнула одна из тех, что косили.

– А дальше – вот…

Конхобар вздрогнул. Это точно был голос Магн. Давно, казалось бы, забытый голос.

Магн запела старинную песню, и монахини – а может, это были всего лишь послушницы, уж больно молодо выглядели, – слушали ее с большим интересом, видно, песня нравилась им больше, чем молитвы.

Ирландец улыбнулся. Он тоже знал эту сагу о деяниях Беовульфа, славного конунга гаутов. Подложил поудобнее под голову руку. Слушал…

Песня вскоре кончилась, и монахини, судя по всему, стали собираться к обедне. Конхобар даже чуть пожалел их, прикинув, какое расстояние им придется пройти по полуденной жаре после изнуряющего физического труда. Ну да – как они говорят – Господь милостив!

– Ну, мы пойдем, смоем пот у ручья, – бросив копну, сказала одна из монахинь.

– Идите, сестрицы, – оторвалась от снопов сестра Венедикта. Магн! Точно Магн! Синеглазая, темноволосая, по-прежнему одуряюще красивая… – И я б с удовольствием пошла с вами, кабы не епитимья. Сами знаете, матушка аббатиса запретила умываться ровно месяц. Идите… А я доложу копну и догоню вас. Если что, ждите меня у ручья.

– Бог тебе в помощь, сестрица.

Монахини, перекрестившись, ушли, скрываясь за лесом, а Магн… А Магн, проводив их взглядом, быстро бросила работу, сунула в рот два пальца… и громко свистнула, как свистят пастухи – их, кстати, Конхобар видел с холма, когда несколько заплутал в роще.

«Однако», – удивился он. Следующее действие послушницы вызвало в нем гораздо большее удивление, если не сказать иначе…

Потянувшись так, что обнажились стройные тонкие руки, девушка развязала тесемки на шее, нагнулась, ухватив руками подол… и, резко стащив с себя балахон, бросила его на копну сена. И почти сразу же послышался стук копыт. Он быстро приблизился, и вот уже из-за кустов вылетел на луг всадник… юный ярл Хельги, сын Сигурда. За спиной его виднелся длинный охотничий лук. У луки седла болтались дрозды и заяц.

Едва он спешился, Магн – ох, а она по-прежнему все так же распутна! – обняла его за шею и увлекла за собою в копну, на ходу сбрасывая одежду.

– О, мой ярл, – извиваясь, шептала она. – Мы обязательно должны найти его… Мне так тяжело здесь… эти монахини… кажется, они за мной все время следят…

– Найдем, – наконец откинувшись, заявил ярл. – А что касается слежки… Там за орешником, сломана ветка – явно кто-то шел. Ха! – Он поднялся и нашарил на траве лук. – Похоже, он сейчас там прячется. Думаю, сейчас я смогу подстрелить его…

Вжжжик!

Посланная ярлом стрела впилась в ствол чуть повыше макушки Ирландца. Ярл доставал вторую…

– Эй, кончай свои шутки, Хельги-ярл, – размахивая руками, выбрался из кустов Ирландец. – Так ведь и убить можно, – как ни в чем не бывало радушно улыбнулся он. – О, привет, Магн! Как поживаешь? А ты все такая же красивая. Да опусти ты, наконец, лук! Кстати, знаете, у кого волшебный камень?