Книга: Обыкновенный день
Назад: В ДОЛИНЕ СМЕРТИ[1]
Дальше: ДОБРОТА

КРЕЧЕТ 

И бродяга и ушкуйник
По судьбе и по душе,
У земли живу на первом
Неоглядном этаже.

В государстве полуночном
Неба, сосен и болот.
Благодарствуя за то, что
Писем почта не несет.

И за то, что каждый вечер
Ходит в небе тяжело
Золотой окраски кречет,
Опираясь на крыло.

То он ближе, то далече.
От беды ли? От тоски...
И каким ветрам навстречу—
Два крыла, как две руки.

От какой кручины кружит,
Нежит небо тяжело...
С высотою то ли сдюжит,
То ли выронит крыло?..

***
Нет видимости. Словно бы в кино,
где первозданно барахлит экран,
он вплавь идет, тяжелый, как бревно,
чукотский продолжительный туман.

Из всех небесных и земных прорех,
как сто разлук моих и сто потерь,
по створам ледоносных диких рек
он скрадывает нас, как зверя зверь.

В такую пору не сойти б с ума.
В такую пору разум бередит
чукотский продолжительный туман.
Ты прав, полярный старый следопыт,—

присутствует оптический обман
над постоянством вечной мерзлоты...
Дочитан приключенческий роман.
Не радуют унылые цветы.

Шепчу: «Люблю». Безмолвно все вокруг.
Все несоизмеримо — далеко.
Не разомкнуть закоченелых рук.
Прочь не уйти бездумно и легко.

Шепчу: «Люблю». Кручу теодолит.
Что отписать тебе из дальних стран?..
Бывает, крепко душу бередит
чукотский продолжительный туман.

***
И красивы, и огнеопасны
Северных сияний витражи...
— Ты откуда, Машенька?
— Из сказки.
— Так порадуй, сказку расскажи

Хочешь, просто намолчи,
Но до конца все ж,
До того удачного венца,
Где сердца—в сердца
Ладони — настежь,
И выходит счастье на ловца.

Где и птице надобна и зверю
Дружбы неподкупная рука...
Отпускает рыбицу Емеля,
А ведь мог сгубить наверняка.

А ведь мог, по щучьему веленью
Всей царевой завладеть казной.
...Упаду ребенком на колени
Пред нехитрой этой простотой.

Чтоб однажды среди бела дня
Этой сказке на слово поверить,
Птице, травам
И лесному зверю
У людского вечного огня.

Назад: В ДОЛИНЕ СМЕРТИ[1]
Дальше: ДОБРОТА