Я горестно вздыхал и слезы лил,
Не знал, бедой, надеждой ли томиться,
В то время как вдали родной границы
За честь державных предков Генрих мстил.
Он рвение пресек испанских сил,
На берег Рейна с ними выйдя биться,
И грозным мановением десницы
Он в рай себе дорогу начертил.
О вы, чей веселит полет беспечный,
Святые сестры, что среди невзгод
Родник мне указали быстротечный,
Откуда пил великий Гесиод, —
Пусть этот вздох пристанище найдет
В скрижалях храма Памяти навечно!
Армида ль наших дней иль мудрая Цирцея
Весь этот странный мир волшебный создала?
И с пор каких легко по воздуху тела
Взмывают ввысь, отнюдь к земле не тяготея?
Где неба купол был — о дивная затея! —
Деревья и цветы мы видим без числа,
И мириадом звезд горит ночная мгла,
Чтоб стать зерцалом вод по воле чародея.
Мы можем наблюдать в единый миг пруды,
Мосты, дворцы вельмож, роскошные сады:
Одна быстрей другой сменяются картины.
О, как благодарить тебя, святой прелат,
За то, что с этих пор фальшивые личины
Уже не при дворе, а в опере царят?
О дивные цветы, что манят красотой,
И круг невинных нимф, питомицы Авроры,
Созданья, что давно ласкают Солнца взоры
И небеса с землей прельщают красотой,
Филлидин зрите лик и каждою чертой
Любуйтесь сообща, свои оставя споры,
Признайте, что она куда прекрасней Флоры,
Когда лилей и роз всех более у той.
Покиньте же свои сады без сожаленья,
Ведь даже боги ждут ее благоволенья,
Бессмертью предпочтя огонь любовных бед.
И не кляните смерть, коль за нее вы пали:
Жестокая едва ли
Натешится сполна, не погубив весь свет.
Раз пять иль шесть за эту ночь подряд
Во сне на вас я зрел один наряд —
Вселенная прекрасней не видала,
Настолько платье, что светлей опала,
Чудесно очаровывало взгляд.
Наш бренный мир сравнится с ним навряд,
Светила неба ярче не горят,
Их ваше облаченье затмевало
Раз в пять иль шесть.
О сон-шутник! Он обмануть нас рад.
Ведь были вы, пока другие спят,
С другим, и не заботясь сном нимало.
Так много ли вам за ночь перепало?
Иль вам не удалось вкусить услад
Раз пять иль шесть?
Кто воду пьет (оставьте спор со мной!),
У тех в крови ни капли ледяной.
Они всегда смелы и дерзновенны,
Они сильны и горячи, их вены
Наполнены отвагой до одной.
Их пыл воде не проиграет бой
И разгорится с силою двойной.
Не знать такому молодцу измены,
Кто воду пьет.
Кто подкрепился силой водяной,
Те заняты любовью и войной,
Поскольку мощны и крепки их члены.
Признай, мои сужденья несомненны,
Не то тебя побьют (потом не ной!),
Кто воду пьет.
На грозных ангелов похожий,
Я возвращусь к тебе на ложе,
Не потревожив твой покой,
С приходом тишины ночной.
Тебе, как прежде, подарю я
Дрожь ледяного поцелуя,
И будут ласки холодней
В могиле ползающих змей.
Едва рассвет забрезжит бледный,
Как тень, исчезну я бесследно,
И тщетно будешь ты искать.
Так, не любя и не жалея,
Хочу я юностью твоею
Посредством страха управлять!
Небесный свод там, наверху,
Так тих и ясен!
Свой тонкий ствол там, наверху,
Сгибает ясень.
Церковный колокол вдали
Зовет молиться.
Навзрыд на ясене вдали
Тоскует птица.
Ах, Бог мой, жизнь проходит там
Без ссор и споров.
Спокойно и приветно там
Бормочет город.
А ты, что горько плачешь здесь,
Томясь всечасно,
Скажи, зачем ты юность здесь
Сгубил напрасно?
Justum et tenacem propositi virum.Гораций
Поверь: стенать, рыдать, молить — равно позорно.А. де Виньи. Перевод Ю. Корнеева.
Когда промолвил врач: «Диагноз — гонорея,
Увы!» Когда ему сказали, что жена —
Сомнений нет — давно ему уж не верна,
Сей Человек смолчал; он поступил мудрее.
Когда заметил он, что от осенней стужи,
Распавшись в лоскуты, не прикрывают зад
Последние штаны, когда он обнаружил
Что несколько грошей — вот всё, чем он богат,
Он волосы не рвал в тоске (он был лишен их),
Он Бога не молил и слез не лил соленых,
Цикуты не вкусил и на клинок не пал,
И бровью не повел, ни стона не издал он;
Спокойно и притом с достоинством немалым
Он слово произнес, что означает кал.
«Мой пуп — хризоберилл! — истошно он кричал. —
Устали рамена под слоем аргентита
И шпата, а уста фиалками повиты,
И выковал Зевес из золота мой фалл!
Мне Черный Ибис, царь Ливана, дал рожденье,
Мне матерью была звезда Альдебаран.
Вот почему мне так противен Калибан!
Четырнадцати лет попал я в услуженье
К торговцу. Подлецом был этот антиквар!
Какой Сарданапал! Нет, даже Валтасар!
А я единорог! Вам не видать такого!
Зеленая газель, июльский дождь оплачь!»
Едва закончил он, как утомленный врач
Охраннику велел: «Ведите в душ больного!»
Когда дьяволу я понесу свою душу,
О бароны любезные, дайте зарок,
Что не станут меня хоронить как чинушу,
Что служил в управленье железных дорог.
Не хочу, чтоб толпа лоботрясов глазела
На сурово-торжественный сей ритуал
И губастый Карно проворчал обалдело:
«Черт возьми! Я таких похорон не видал».
Будет прост и величествен саван мой: в желчи,
Что пролил под ножом палача содомит,
Триста шкурок колибри, из тех, что помельче,
Хорошенько кожевник пускай продубит.
Чтобы труп мой не выглядел слишком ужасно,
Вы мне брови покрасьте в лазоревый и в
Фиолетовый, волосы выкрасьте в красный,
Позолотой сусальною ногти покрыв.
В саркофаг из металла царей, орихалка,
Коим род мой великий издревле владел
(Чингизханов подарок!), пожалуй, не жалко
Погрузиться, почив от наскучивших дел.
Затолкав меня в гроб, как на дно несессера,
Положите мне книг декадентских на грудь:
Мальдорора, Лафорга, Рембо и Корбьера,
Но не Гиля, прошу обойдусь как-нибудь.
II
Катафалком послужит моя колесница,
И пускай вместо кучера будет при ней
Пастушок Антуана Ватто; потрудиться
За квадригу придется десятку свиней.
Негритянка, которой слагал я напевы,
Что живьем поглощает крольчат и цыплят,
Пусть за гробом идет в облачении Евы,
Прикрывая свой стыд волосами до пят.
Пусть могильщиков рой в канареечных тогах
Щеголяет на кладбище — вот мой каприз! —
И рабыни мои, восседая на дрогах,
Оффенбаховы польки исполнят на бис.
Вы ж, бароны, седлайте жирафов, верблюдов,
Бегемотов и зебр — я надеюсь на вас!
Не забудьте из оникса пару сосудов —
Для мочи, что ручьями польется из глаз.
В шкуру камелопарда пустынь облаченный
(Он презрел твою фауну, о Ласепед!),
Зычным голосом марш прогорланит военный
Мой приятель Деблер, сев на велосипед.
III
И торжественно в мрачном фаллическом храме
Месье Докр, облачившись в пристойный наряд,
Бельфегора, как было заказано нами,
Призовет, совершив сатанинский обряд.
IV
Нет, савойский пирог, что зовут Пантеоном,
Где искусно запрятан Гюго, точно боб, —
Место не для меня, и, клянусь Аваддоном,
Мне сгодился бы грифа иль ворона зоб!
Мне жеманное общество вовсе не мило,
На великих и гордых собой наблевать,
Так что на пустыре мне копайте могилу,
Где червей ублажают убивец и тать!
Ни креста, ни надгробья: подобно вампиру,
Я восстану не раз побродить под луной,
И несладко придется крещеному миру,
Если кто-то столкнется случайно со мной.
Эпитафия? Я не чулочник — куда мне
Забавляться надгробной риторикой — ха!
Впрочем, если вы очень хотите, на камне
Напишите вот эти четыре стиха:
«Здесь лежит Жорж Фуре. Он носил эспаньолку,
Точно новый Арман Дюплесси-Ришельё.
Он усатым был. В вере не видел он толку,
Не страшась гонореи и болей ее».
Расскажите еще, к возмущению сброда,
Коль не страшно меня рисовать без прикрас:
Я, открыто и дерзко презрев власть народа,
Остроносые туфли носил напоказ!
И всё будет прекрасно! Попавши в объятья
Сатаны, не боясь раскаленных углей,
Я немедля исторгну такие проклятья,
Что к чертям распугаю самих же чертей!
Я поставлю автограф в моем тестаменте,
И печать Аквитании это скрепит,
И чтоб Тэн разобраться сумел в документе,
Я пишу на вольгаре, отринув санскрит!
Дня четыре уже от тебя нет письма
Да и дня больше нет гаснет солнца огонь
Помрачнела казарма как будто тюрьма
Я понурый хожу как оседланный конь
Может плачешь ты Лу Ты больна или нет
Обещала писать Что случилось скажи
Пусть со скоростью пуль прилетит твой ответ
И вернет мне покой и желание жить
Вот уже восемь раз почтальон отвечал
«Нету писем для вас» Мне обидно до слез
Я в квартале бродячего пса отыскал
Помнишь милая с нами гулял этот пес
Вспоминая тебя я ласкать его рад
Может быть помнит он как играли мы с ним
Мне об этом сказал его преданный взгляд
Знаешь если б не пес то я проклял бы Ним
Нет вестей от тебя Я в отчаяньи Лу
Напиши мне прошу расскажи как ты там
Всё померкло вокруг Разгони эту мглу
Жду и руку твою прижимаю к губам
— Месье простите мне
что я к вам пристаю:
у вас на голове
диковинная шляпа!
— Месье ошиблись вы
я с головой расстался
и шляпу потому
мне не на чем носить!
— А что же за костюм
на вас тогда надет?
— Месье я сожалею
но тела я лишен
и, будучи лишен,
я не ношу костюм.
— Однако вы ответы
даете всякий раз
и потому хочу я
еще спросить у вас:
а что это за люди
Месье столпились тут —
вот-вот они очнутся
и ближе подойдут?
— Месье это деревья,
но им не оторваться
вовеки от земли:
они в нее вросли.
— Месье Месье Месье
а там над головою
что это за глаза
на нас из ночи смотрят?
— Месье это светила
плывут в своих орбитах
бездумны и слепы.
— Месье а что за крик
откуда-то донесся
как будто чей-то смех
как будто кто-то плачет
как будто зов на помощь?
— Месье то океан
укутавшись в туман
грызет себе скалу
хоть неподвластен он
ни голоду ни злу.
— Месье что происходит
безумный пляс огней
движение светил
движенье в атмосфере
раскаты будто гром
раскаты барабана
как будто сотни армий
идут с врагом сражаться
хотя врага и нет?
— Месье это рождает
материя младенцев
которые потом
в сраженье с ней вступают.
— Месье меня в тупик
загнали факты эти —
нет никого на свете
но я кричу и судя
по вашим же словам
мой голос слышен вам!
— Месье всё это вещи
без голоса и слуха
хотя они хотели б
внимать и говорить.
— Месье скажите что
за образы повсюду
то будто бы в плену
то вовсе на свободе
мысль где фигуры бродят
соцветьями и розно
и водят хоровод?
— Месье да это космос
но он сейчас
умрет.
На небе достань звезду,
Мандрагору обрюхать,
Сколько лет, сочти, в году,
Беса изловчись поймать;
Молви, как сказать наветам
«Прочь!» и не попасть при этом
Впросак,
И как
Жить, когда ты не дурак?
Если ты стареть не прочь
За чудесным в беготне,
Путешествуй день и ночь,
А потом вернись ко мне.
Седовласым ты вернешься
И охотно поклянешься,
Обшед
Весь свет:
Непорочных женщин нет.
Напиши, коли найдешь,
Я пущусь немедля в путь.
Не напишешь? Ну и что ж —
Мне она соседкой будь,
Да и то, пока поспею,
Неприятность выйдет с нею
Одна:
Она
Многим будет неверна.
«Со мною, — молвил Браунинг, — он рыдал».
«Со мною, — молвил Диккенс, — жил шутя».
«Со мною, — молвил Чосер, — пировал».
«Со мной играл он, — молвил Блейк, — дитя».
«Со мной он, — молвил Коббетт, — путь делил».
Промолвил Стивенсон: «Закон сердец
Читал со мной». А Джонсон: «Я был мил
Ему всех прежде; он был молодец».
Покуда Предводитель Ключарей
С замком возился, чтоб открыть на стук,
Таков был разговор у Райских врат.
Но вот пришли советчики мудрей:
«Впустить, — сказал Фома, — он правде друг».
«Впустить, — сказал Франциск, — он бедным брат».