Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Пришел я в Лондон как-то раз —
Там суд, я слышал, прав и скор, —
И в Вестминстер двинулся тот же час,
Дабы судейский крючкотвор
Между мной и соседом уладил спор.
Я рек: «Ради Бога, дайте совет!»
Но в мошне моей не нашлось монет.
Округ толклась лихая шваль,
И кто-то мой похитил шлык.
Хоть колпака и было жаль,
Но я решил придержать язык,
И в Королевский Суд проник,
И рек: «На соседа управы нет!»
Но в мошне моей не нашлось монет.
Секретари что было сил
Строчили, что судил закон;
И встал один и возгласил:
«Ричард! Роберт! И кентский Джон!»
И быстро столь гуторил он,
Что слух не поспевал вослед…
А я гадаю: где взять монет?
И в суд подался я мировой,
Где мировой восседал судья;
Вхожу, с непокрытой стою головой,
Реку: «Сосед не дает житья:
Дойдем до кулачного скоро битья!»
Судья же ответил, что жалоба — бред,
Не услышав звона моих монет.
Оттуда я в Канцлерский Суд спешу,
Где важные восседают писцы:
Всё меж собою шу-шу да шу-шу —
Дескать, пускай подождут истцы…
Выслушали меня, подлецы,
И молвили, что виноват мой сосед,
Но суда не будет, коль нет монет.
А в Вестминстер-Холле сыскался муж,
До пят облаченный в шелк;
Я ползал пред ним, что угодливый уж,
И выл, как тоскующий волк.
«Никак не возьму, — он ответил, — в толк:
Ужель тебе чинили вред?»
Видать, ожидал от меня монет.
Никто беде не желал помочь.
И я в кулаках восчувствовал зуд,
И плюнул, и устремился прочь —
Туда, где фламандский торговый люд
Орал: «Отведайте вкусных блюд!
Очки примерьте, купите берет!
Не много потребуем с вас монет!»
До Вестминстерских я доплелся врат,
А уж самый был солнопек;
И торговцы, как стая грачей, кричат:
«Ай да пиво! Глотни, браток, хоть чуток!
Ай да ребрышки! Брызжет сок!»
Сулили полный подать обед —
Но где же мне было достать монет?
Бреду по Лондону. Град знаменит
На весь обширный английский край…
А рынок знай себе галдит:
«Свежая рыба! Плати, забирай!
Спелая вишня!..» Что галочий грай,
Крики сии мне летели вслед.
Но в мошне моей не нашлось монет.
Предлагали хлеб, и вино, и эль,
Совали пряности — перец, шафран;
Всучали мне лыко, деготь, кудель,
А также бархат, шелка, сафьян;
Да где там! Слоняюсь ни сыт, ни пьян,
Лондонским солнышком обогрет.
Мечтаю найти кошелек монет.
Вдоль мостовых, куда ни глянь —
Торговые сплошь ряды.
Заморскую мне хвалили ткань,
И местных садов плоды,
И всякие овощи, прямо с гряды,
И шляпу, и плащ, и шотландский плед…
Отвечаю: «Милые, нет монет!»
Ни пирога не купил, ни метлы.
Бреду по Ист-Чипу. Обида берет:
Костры пылают, клокочут котлы,
Под звуки волынок пляшет народ!
Голодный и грустный шагаю вперед,
А сзади задорный несется куплет.
Но что же поделаешь? Нет монет.
До Корнхилла дохожу налегке.
Ворованным там торгуют добром.
И вижу: шлык мой лежит на лотке!
Канальи! Разрази вас гром!
Выкупать свое же — стыд и сором,
Баловство и блажь, суета сует.
Да и чем уплатишь, коль нет монет?
Кабатчик взял меня за рукав:
«Сударь, — сказал он, — хотите вина?»
И вот, карманы свои обыскав,
Я выудил грош, уплатил сполна
И разом кружку выпил до дна.
У вина премерзостный был букет.
А где на лучшее взять монет?
Я к Биллингсгейту правлю путь,
Реку желаю пересечь
И завожу, смутясь чуть-чуть,
О даровой переправе речь.
Паромщик ответил пожатьем плеч
И руками развел: «На сие — запрет.
Перевоза нет, если нет монет».
И в Кент я двинулся, домой —
Авось, надеялся, добреду…
Иду, измученный кутерьмой,
Проклятья корыстному шлю суду.
О Боже! В Лондоне — что в аду!
Таких лихоимцев не видел свет!
Правосудья не ждите, не давши монет.
Не сострадай, король, но помоги!
О, пособи не мне — моей нужде;
Не о богатстве мыслю — о еде;
Не люди — годы суть мои враги.
Сие — не скряги стоны, а слуги!
Служил, о долге мысля, не о мзде, —
И не в убытке нынче, но в беде,
И не по горло — глубже влез в долги!
Я не был зол — корил, но не карал;
Я не был жаден — и под старость наг…
Я был могуч — а нынче слаб и мал.
Ужель не вдоволь послужных бумаг?
У разоренья стоя на краю,
Молю: верни мне пенсию мою!
Столь беззаконий стало на земли,
Что лжива, почитай, любая плоть.
Владычит алчность, позабыт Господь,
А чистота и честь лежат в пыли.
Но Правосудный Бог потерпит ли,
Чтоб чистый сердцем черствый грыз ломоть?
Ужли не время плевелы полоть?
О, если б мор и меч на мир сошли!
О Боже, вызволи Своих овец —
Да не прельстят их, да не соблазнят!
От сатаны избави нас, Отец, —
Да не заманит праведника в ад!
Увы! Тобою избранных спасут
Лишь, Божий гнев да скорый Божий суд.
Высокий, необъятный небосвод,
И рать светил в коловращеньи сфер —
Там чисел несть, пределов несть и мер,
Но есть аккорды горних звонких нот;
И Зодиак, вперед ведущий год, —
Глашатай новых лет и новых эр;
И Солнце, ворог мрака и химер,
Что пламенный вершит круговорот;
И наш земной преизобильный шар…
О! всё, что воля Божья создала,
Для блага возникало, не для зла!
Так оцени же всякий Божий дар,
Безумный люд! Восславь Царя царей!
Кто Господа щедрей? И кто добрей?
О, сколь нам, государь, чинят обид
Колдун, убийца, тать и живодер!
Не медли — поступи как царь Давид:
В узилище отправь их, под затвор.
Да вознесется праведник, не вор!
Судить пора не лица, но дела:
Преступному — суровый приговор,
Достойному — всемерная хвала!
И коль судьба престол тебе дала,
Скликай мужей мудрейших на совет,
Без коего корона тяжела;
Низзри: чинят бесправным вящий вред,
Их до тюрьмы доводят иль сумы…
Злодейский произвол — страшней чумы.
Дидона вопрошала: как Эней
Явился к ней, из Трои — в Карфаген?
И, встав с колен, изрек Эней: «Ей-ей,
Мы всех бедней: наш город нынче — тлен!
Тот убиен, того угнали в плен…
У чуждых стен горюет мой отряд;
О, сколь утрат — и ничего взамен;
И для рамен излишне бремя лат.
Он канул в ад, наш несравненный град!
И я не рад, о Карфагена дщерь,
Скулить, как зверь: открой нам створы врат!
Я — горя брат и скорби друг теперь…»
Мой Драммонд — как Дидона: я ответ
Обязан дать, прочтя его сонет!
Небесный огнь, питавший встарь мой дух
И лаврами венчавший мне чело,
Под бурями невзгод, увы, потух, —
А лавровый венец пожух зело.
Увы, удачу время унесло,
А прожитые годы — тяжкий груз;
Досталось мне по первое число —
Как говорится, «стал валетом туз».
О жизнь! Обид собранье — и обуз…
О век! Над Фебом воцарился Пан,
И виршеписец поучает Муз;
Палладе — брат и ровня всяк болван.
И жизни ваш Монтгомери не рад:
Судьей — Мидас ему, не Меценат.
Вещай Господней судною трубой,
О Галлоуэй! — да внемлют речь сию.
Грози толпе прискорбною судьбой,
Напомни: злому — не бывать в раю.
Напомни, что мудрец упрям в бою
С нечистым, а дурак — на поводу
Идет бесовском… Впрочем, сознаю:
Вещай иль нет — а дурню быть в аду.
Всё ж перечисли за бедой беду,
Грозящую скупцу иль подлецу.
Не дремлет Бог — но мыслит: «Подожду».
Карать поспешно — Богу не к лицу…
Но столь разнуздан королевский двор,
Что чую: будет гнев Господень скор.
В ночи, когда смывает краски мрак
И мнится мир собранием пропаж,
Духовный бдит над помыслами зрак;
И этот чуткий, но пугливый страж
Подъемлет ложных множество тревог,
Коль разумом повелевает страх,
Коль от сомнений разум изнемог,
В оковах невозможности зачах;
Когда спускается густая тьма
И раненой душой владычит грех,
Стремления смятенного ума
Воображенье холит без помех
И бесов порождает без числа,
Что суть исчадья внутреннего зла.
О, домыслов предательская ложь!
Мудрец досужий! Самомненьем пьян,
Ты мутным оком бегло поведешь —
И в Истине тотчас найдешь изъян.
Прядешь не путеводную ты нить,
Покорность променяв на гордый нрав;
Дерзаешь Божество умом судить
И служишь только плоти, дух поправ.
Не мудрствуй! Тайна Божья велика.
Падут завесы, и воскреснет плоть
И причастится чуду; а пока
Гордыней полон — мглы не обороть.
Но даже изрыгавшие хулу
Приидут к Богу, одолевши мглу.
Спаси, о Боже! Верный Твой спешит
Покинуть землю, где процвел злодей;
Никто за правду не подъемлет щит,
Всяк в страхе тщится ублажать людей.
И даже в жарком споре множит лесть,
Дабы вражду надежно скрыла речь,
Дабы приязнь противника обресть,
Из восхвалений выгоду извлечь.
О Боже, губы лживых отсеки,
Что мирным душам ставят западню;
Пронзи велеречивым языки,
Что громко лгут толико раз на дню.
Царить и лгать не миг хотят, не час,
Но вечно, ибо мнят: не могут пасть;
И молвят: наши языки при нас,
А высшая над нами есть ли власть?
Но ради горьких вздохов бедняка,
Господь изрек, гряду повергнуть в прах
Державу злых — карать ее, пока
Не сокрушу сковавший честных страх.
Ей! Слово Божье — высшее добро,
Глагол Господень светел, чист, и прав,
И полновесен, словно серебро,
Семижды превращенное в расплав.
Не отзывай, о Боже, Свой глагол,
Не отнимай у праведных приют,
Избави от меча, что произвол
И хитрость на погибель нам куют.
Гряди, гряди, о Господи, — зане
Вседневно злые множатся вокруг;
Карай и ложь, и злобу — наравне,
И вырви власть из недостойных рук.
Подчас воспрянет сникший стебель снова,
И ветвь сухая даст опять плоды;
И боль покинет скорбного больного,
И солончак отведает воды;
Пременчивы годины: жизнь идет
От худа к благу — и наоборот.
Сменит Удача в должную годину
Прилив отливом, словно океан;
И паволоку может, и ряднину
Соткать Удача, сев за ткацкий стан.
Приходят беды счастию вослед,
И счастие приходит после бед.
Ужель весна иль осень вечны? Или
Непреходящи разве ночь и день?
Страшнейшим бурям вслед нисходят штили,
Грустнейшим птицам утром петь не лень;
Так всё на свете пременяет Бог,
Чтоб грешник падший подыматься мог.
Воротит случай всё, что взял, и паче;
Хоть невод худ, а мелких ловит рыб;
Не чужды мы случайной неудаче,
А лишь удачи знать и не могли б;
Любой страдалец счастлив хоть чуток;
Любым счастливцам что-то да не впрок.
…И, как сообщают, «Мэри Поллок», покинутая экипажем, всё еще остается на плаву в открытом море.«Судовладельческие известия»
Не знали крепче корабля…
И вот — не слушаюсь руля:
Внезапна и безмерна ярость моря.
Волна меня вздымает, бьет,
Слепит, уродует — и вот
Иду вслепую и хлебаю горя.
Меня бы в док, на верфь…
Не человек, а червь
Послал меня бороться с океаном! —
Чтоб некий пароход
Средь окаянных вод
Со мной покончил гибельным тараном.
Я — как избитый пес!
Что ветер не унес —
Волна смела с несчастных этих палуб.
Разбито всё подряд.
И топки не горят, —
Но океан моих не внемлет жалоб.
Не шторм, а сущий ад!
И хлещет водопад
В отверстие зияющего люка.
Не шторм, а лютый черт!
И стоном стонет борт,
А вот гудок — не издает ни звука.
Идет за валом вал;
Беспомощен штурвал,
Но я держусь, как честный старый воин…
Вовсю ревет норд-ост,
Во мгле не видно звезд,
А в трюме течь — и нужно ждать пробоин.
На миг борьбу ослабь —
И подминает хлябь.
Не зря витали чайки, точно грифы…
Решили моряки:
Здесь воды глубоки,
И судно здесь не выбросит на рифы.
Мечталось повидать
И стынущую гладь,
По коей айсбергов дрейфуют массы,
И сказочную ту
На юге широту,
Где плыть нельзя сквозь тяжкие саргассы…
На лютую беду —
В последний рейс иду…
«Простоем пароходы не балуем!» —
Иду, судьбу кляня,
И мой же брат меня
Предательским погубит поцелуем.
О где вы, док и верфь?..
Меня двуногий червь
Застраховал — и взыщет чистоганом…
А старый пароход
И сам ко дну пойдет,
Меня прикончив гибельным тараном.
Лютует ветер штормовой,
Глядит на компас рулевой,
А пред форштевнем всё ревет
Смятение полночных вод,
И грузный вал — что горный кряж!
И выдержит ли такелаж?
…Трепало, било так и сяк;
Но рассвело — и шторм иссяк!
В своем нактоузе цела,
Поет магнитная стрела:
О, рьяный ветр! О, буйный вал!
Хранит нас Бог, ведет Любовь!
Покорен компасу штурвал:
Уходим прочь — вернемся вновь!
Когда прибрежная волна
Медузами насквозь полна,
И кот морской, колебля хвост,
Морских задорно дразнит звезд,
А осьминог, как добрый братец,
Оберегает каракатиц,
Которых повергает в дрожь
Колючий шар, плавучий еж,
А змий подводный в глубине
Своей чешуйчатой жене
Лениво кажет корабли,
Что встарь погибель тут нашли, —
То снова — честь ей и хвала! —
Поет магнитная игла:
О ты, лагуна, ты, коралл!
Хранит нас Бог, ведет Любовь!
Покорен компасу штурвал:
Уходим прочь — вернемся вновь!
Сквозь тропик знойный, сквозь пассат,
Покой презрев, забыв уют,
Спешим. Созвездия назад
Плывут — и новые встают!
А если разъярится вал —
Хранит нас Бог, ведет Любовь!
Покорен компасу штурвал:
Уходим прочь — вернемся вновь!
О да — вернемся вновь и вновь!
Блаженны люди, что с высот
На дольний мир глядят,
Не зная низменных забот,
Убийственных затрат!
Их разум светел искони,
Всегда возвышен дух —
Так сами говорят они,
Чтоб мы вострили слух.
А мы — мы, пасынки судьбы,
В грязи влачим деньки:
Мы — сплошь нахалы, сплошь рабы
И сплошь еретики.
Вседневных нужд никто не чужд —
Положена всегда
Работнику за честный труд
Условленная мзда.
Нам нужны мельник и матрос,
Кузнец и рудокоп,
Столяр, солдат, каменотес —
Мудрец и остолоп!
Весь род людской вопит с тоской:
«И где же я найду
Способного на честный труд
За праведную мзду?»
Уменье рук иль блеск ума —
Источник всяких благ.
А расстараться задарма
Согласен лишь дурак.
Никто бы нас вовек не спас —
И бросил в час беды! —
Когда б ему за добрый труд
Не посулили мзды!
Среди забот, лишений, мук —
Рождается Итог:
Он — чадо разума и рук,
Усилий и тревог!
Сколь разных сил Итог смесил —
И каковы плоды!
Но всем работникам за труд
Не пожалели мзды!
Вовек работнику не пасть,
В любые времена!
Превыше королевской власть
Работнику дана.
Себе престол он приобрел
С богами наряду! —
И всё вершит извечный труд
За праведную мзду.
Ему средь городских сует
Слоняться недосуг:
Замены труженику нет —
И равных нет вокруг!
Он бережет и час, и год,
Живя с собой в ладу…
Хвала свершающему труд
За праведную мзду! —
Нелегкий, честный Божий труд
За праведную мзду:
Непрекращающийся труд
За праведную мзду!
Уходят земли и венцы —
И власть! — из наших рук.
А наши дряхлые отцы
Живут, не ведая мук:
Терзаний нет, дерзаний нет —
Мир опостылел земной…
Им скоротать бы остаток лет
Меж очагом и стеной!
Смолочен сноп, и выжат грозд,
И нет огня в крови.
Они внимают зову звезд,
И чужд им зов любви.
Да, зов любви, что встарь летел
С давно истлевших уст,
Забыт — и близится предел,
И мир постылый пуст.
Забытый зов забытых струн,
Забытых слов и строк
Любой внимал, пока был юн, —
Да нынче вышел срок…
Перед глазами пелена?
Моргнем — и не беда!
Не велено вкушать вина —
Сгодится и вода.
Пускай теряет наш народ
И земли, и моря;
Пускай над миром восстает
Кровавая заря —
Терзаний нет, дерзаний нет:
Мир опостылел земной…
Им скоротать бы остаток лет
Меж очагом и стеной!
Куда ни глянь — метелки трав полдневный зыблет зной;
А вон извив, а там рукав реки в стране степной.
Пустынный край, покой земли, и синие встают
Холмы в сияющей дали… Чего страшиться тут?
«— Но сердце учащает стук, предчувствуя отъезд:
Оно в силках речных излук, в тенетах здешних мест.
Остерегись! Не убежишь, не ускользнешь никак
От ветра, что нарушил тишь, волнуя жухлый злак».
Я слышу начат обмолот созревшего зерна.
Я слышу: где-то оземь бьет копыто скакуна.
Я слышу кличет птичий клин в осенней вышине…
И внемлю тишине равнин. Чего бояться мне?
«— Всесильны чары трав и троп, степной волшебен ков.
Ты связан: ты — пшеничный сноп меж множества снопов.
Закрой окно, захлопни дверь, — чтоб зов ночных светил
Мечтать о городе теперь тебе не воспретил».
Гадать не смею наперед — и все глядеть хочу,
Как Осень облачает год в узорную парчу.
Всему живому царь и друг, я, властелин земной,
С восторгом вижу степь вокруг, владеющую мной.
Войти с помощью соц. сетей: