6. Проклятие Мансиче
Спустя несколько минут мы вошли в «Принца Эдуарда-Альберта» – один из новейших фешенебельных отелей в жилой части города.
Прежде чем начать наводить справки, Кеннеди быстро осмотрел вестибюль и вдруг, схватив меня за руку, потащил к маленькому алькову. Проследив за его взглядом, я увидел юного Альфонсо де Моше – он разговаривал с женщиной, выглядевшей гораздо старше его.
– Наверное, это его мать, – прошептал мой товарищ. – Видишь, как они похожи. Давай посидим тут, за пальмами, и понаблюдаем.
Мать и сын были поглощены беседой, и мы могли без помех наблюдать за ними, хотя и не слышали, о чем они говорят. С первого взгляда было ясно, что Альфонсо – образцовый сын и дорожит этой женщиной больше жизни. Такие взаимоотношения были достойны восхищения, но не исключали их обоих из круга подозреваемых… Возможно, главных подозреваемых.
Сеньора де Моше была хорошо сохранившейся женщиной средних лет, крупной, темноволосой. Полные красные губы резко контрастировали с цветом ее волос, но еще более резкий контраст представляли собой ее парижский костюм вкупе с утонченными манерами – и смуглое, с медноватым оттенком лицо, ясно говорившее о ее индейском происхождении. Но больше всего впечатляли глаза. Уж не знаю, врожденной то было особенностью или приобретенной, но взгляд ее обладал почти магической силой. Интересно, использовала ли она эту силу, когда общалась с Луисом де Мендозой? Использует ли ее, чтобы оказать влияние на Уитни? И не по этой ли причине ее так боится сеньорита Инес?
К счастью, мы заняли хороший наблюдательный пост, откуда могли видеть все, не опасаясь быть замеченными.
– А вон и Уитни, – пробормотал Крэг себе под нос.
Я посмотрел в ту сторону, куда смотрел он, – и увидел, что бизнесмен вылезает из своей машины. Почти одновременно Стюарта заметила и сеньора. Беседа Уитни с матерью и сыном де Моше продолжалась всего несколько минут, и за это время у меня была возможность сравнить глаза дельца и глаза индианки. У него они снова выглядели как-то странно, да и вел себя бизнесмен излишне взвинченно и экспрессивно, о чем-то горячо толкуя своей собеседнице. Мне подумалось, что сеньора де Моше должна быть очень умна, чтобы не спасовать перед таким деловым напором.
О чем бы они ни говорили, любому было ясно, что Уитни и сеньора де Моше – старые знакомые. А вот юный Альфонсо как будто чувствовал себя очень неловко. Может, он не одобрял близкого знакомства своей матери с воротилой с Уолл-стрит. Как бы то ни было, молодой человек явно почувствовал облегчение, когда бизнесмен извинился и подошел к конторке за своей почтой, а затем удалился в кафе.
– Мне бы хотелось получше ее рассмотреть, – заметил Кеннеди, вставая. – Давай-ка пройдемся пару раз мимо них по коридору.
Мы вышли из алькова и зашагали мимо групп смеющихся и болтающих людей. Когда мы проходили мимо этой женщины и ее сына, меня снова охватило странное чувство, которое, как уверяют психологи, не имеет под собой никакой реальной основы, – чувство, что за мной наблюдают.
В дальнем конце вестибюля мой спутник внезапно повернулся, и мы двинулись обратно. Теперь перед нами была спина молодого перуанца. Мы прошли мимо матери и сына как раз вовремя, чтобы уловить негромкие слова юноши:
– Да, я видел его в университете. Там все знают, что он…
Конец фразы я не расслышал, но его нетрудно было додумать. Он говорил о Крэге, который не раз распутывал всякие загадочные случаи.
– Они заметили нас, – сказал я. – И теперь знают, что мы ими интересуемся.
– Да, – согласился детектив. – Но мне надоело наблюдать за ними из укрытия и захотелось, чтобы они меня увидели. Я хотел посмотреть, что они станут делать тогда.
Что ж, теперь он это знал. Мы еще не успели добраться до конца вестибюля, как Альфонсо с матерью, продолжая беседовать, медленно двинулись к лифтам. Кабины находились за углом, и, когда мы дошли до того места, где смогли бы снова наблюдать за нашей парочкой, они исчезли.
– Как бы мне добавить к моей коллекции отпечатки обуви этого парня? – задумчиво проговорил мой друг. – Отпечатки, которые я обнаружил в пыли саркофага в музее, оставил мужчина. Но, боюсь, я еще не скоро подловлю Альфонсо, так же как подловил Уитни и Локвуда.
Он подошел к конторке, чтобы расспросить служащего отеля о семействе де Моше и об Уитни. Все они занимали номера на восьмом этаже, хотя и не рядом друг с другом.
– Действовать и дальше инкогнито – только попусту терять время, – заметил наконец Кеннеди, вытаскивая из футляра визитку. – Кроме того, мы все равно явились сюда, чтобы повидаться с сеньорой.
Он протянул визитку служащему:
– Будьте добры, передайте сеньоре де Моше, что мне бы хотелось побеседовать с ней.
Служащий взял визитную карточку и позвонил в номер. Должен сказать, я слегка удивился, когда женщина ответила, что примет нас в своей гостиной.
– Очень мило с ее стороны, – прокомментировал Крэг на пути к лифту. – Это сбережет нам время на придумывание более сложных способов знакомства с нею и позволит перейти прямо к делу.
Лифт быстро вознес нас на восьмой этаж, где сеньора занимала номер 810. Дальше по коридору, в 825-м номере, жил Уитни.
Пройдя по толстым коврам, мы постучались в дверь. Я приготовился застать все семейство в сборе, но Альфонсо с матерью не было. Значит, он не поднялся на лифте вместе с ней, а воспользовался вторым выходом на нижнем этаже.
После взаимных приветствий слово взял мой товарищ – мастер правдоподобных предлогов и объяснений.
– Надеюсь, вы извините нас за вторжение, – начал он. – Но недавно у меня появилась возможность вложить деньги в одно довольно рискованное предприятие в Перу. Я слышал, что вы – уроженка этой страны. С вашим сыном Альфонсо я уже встречался и подумал: может, вы не откажетесь помочь мне советом? Мне говорили, что вы больше всех в Нью-Йорке знаете о Перу, о тамошних традициях и истории, обо всем, что может интересовать там делового человека.
Сеньора де Моше внимательно посмотрела на Кеннеди, но ответила не сразу. Похоже, ей не очень хотелось говорить на предложенную тему, и она придумывала повод отказаться от беседы. Но все же перуанка не указала нам на дверь и ничем не дала понять, что общество знаменитого детектива ей неприятно. То ли она не имела никакого отношения к исчезновению перуанского кинжала, то ли была хорошей актрисой.
Вблизи ее глаза оказались еще удивительнее. По ним было видно, что перед нами дама, полная энергии и жизненных сил, способная на бурные страсти – будь то любовь или ненависть. А еще в ее взгляде было то, что в старых книгах называлось «чувственностью». И все же ее глаза, в отличие от глаз Локвуда и Уитни, выглядели совершенно нормально – невыпученными, без болезненного блеска.
Пока наша хозяйка раздумывала, что ответить, я торопливо осматривался по сторонам. Гостиная, конечно, была обставлена арендованной мебелью, но сеньора де Моше устроила здесь все по своему вкусу, добавив штрихи, напоминающие о Перу, – картины, статуэтки, другие украшения… Но самым ярким и экзотическим украшением этой комнаты была она сама.
– Полагаю, – наконец медленно проговорила сеньора, глядя на нас так, будто пыталась прочитать наши самые потаенные мысли, – полагаю, под «рискованным предприятием» вы подразумеваете планы мистера Локвуда… И мистера Уитни.
Но Крэга трудно было припереть к стене.
– Об этих планах я тоже кое-что слышал, – уклончиво ответил он. – Перу, похоже, настоящий кладезь историй о зарытых несметных сокровищах.
Женщина кивнула.
– Позвольте рассказать вам кое-что, – сказала она. – Полагаю, вы знаете, что древние племена Чиму на севере были самыми богатыми ко времени прихода испанцев?
Следователь кивнул.
Индианка снова помолчала, словно пытаясь привести в порядок свои мысли, потом продолжала:
– Чиму не хоронили своих мертвых в отдельных могилах. Общая могила, или уака, как ее называли, служила последним пристанищем для многих усопших, вместе с которыми закапывали много ценных предметов. Таким образом, уака со временем становилась сокровищницей. Но эти сокровища принадлежали мертвым, они считались священными и трогать их было бы святотатством.
Глядя на сеньору де Моше, я подумал, что, несмотря на влияние современной цивилизации, она не до конца избавилась от старых суеверий и воззрений своего народа.
– В начале семнадцатого столетия, – сказала она, подавшись вперед, – один испанец обнаружил уака народа Чиму и в ней – золото на сумму более миллиона долларов. Об этой гробнице ему рассказал индеец. Какой именно индеец – неважно. Но тот испанец был предком дона Луиса де Мендозы – того самого, которого недавно нашли убитым.
Сеньора замолчала и, казалось, наслаждалась нашими удивленными лицами. Странно, что она так подробно рассказывала эту историю двум совершенно незнакомым людям.
– После того как индеец показал испанцу сокровище в кургане… – Женщина снова на миг замолчала, искусно подогревая наш интерес, а потом продолжила: —…Индеец сказал, что дал ему только «мелкую рыбешку», peje chica, но когда-нибудь даст «большую рыбу», peje grande. Вижу, последнюю часть истории вы уже знаете.
– Да, я кое-что слышал об этом, – признался Кеннеди. – Но предпочел бы узнать все как можно точнее из ваших уст, а не полагаться на домыслы досужих болтунов.
Его собеседница загадочно улыбнулась:
– Вы наверняка знаете, что peje grande – не обычное сокровище. Это храмовое золото. Некоторые храмы были буквально облицованы массивным чистым золотом, и оно, как и то, что было захоронено в уака, считалось священным. Мансиче, верховный правитель, наложил на храмовое золото проклятие. Он наложил его на каждого индейца, который о нем расскажет, и на каждого испанца, который о нем узнает. Проклятие лежит на этом сокровище – даже на поисках священного «Золота богов». Это одно из самых ужасных проклятий, когда-либо произнесенных человеком.
Сеньора все больше понижала голос. Да, она была образованной женщиной, светской женщиной, умной женщиной, но в ее душе, похоже, притаились языческие верования, примитивные чувства и древние страхи… Она и вправду считала проклятие Мансиче на «Золоте богов» реальным, а само золото – смертоносным, как яд для стрел. А может, она просто всеми силами старалась внушить нам, что проклятие существует?
– Каким-то образом, – негромко продолжала она, – тот испанец, предок дона Луиса Мендозы, прознал о секрете «большой рыбы». И что, по-вашему, произошло потом?
– Что? – нетерпеливо спросил Крэг.
– Он умер! – провозгласила перуанка, устремив на сыщика взгляд своих изумительных глаз, в которых горело торжество. – Его заколол один из людей племени Чиму. Кинжалом, на котором, как я слышала, были письмена, скрывавшие тайну сокровища.
В стародавние времена из нее могла бы получиться отличная жрица языческих богов. А теперь… Была ли она чем-то большим, нежели просто умной актрисой?
Откинувшись на спинку кресла, сеньора де Моше добавила:
– Племя Чиму – мое племя… Моя семья. – И снова пауза, после которой она медленно продолжила свой рассказ: – Несколько веков местонахождение «большой рыбы» было тайной и оставалось тайной до наших дней… По крайней мере, так было, пока кто-то из белых людей не познакомился с моим братом в Перу. Этого белого человека интересовали наши предания, интересовал кинжал. Не знаю доподлинно, что и как произошло, но брат начал медленно сходить с ума… И наконец заговорил о сокровище. О тайне, о которой молчали целые поколения наших предков. О священном «Золоте богов». А потом кинжал с письменами, передававшийся в нашем роду из поколения в поколение, хранителем которого был мой брат, таинственно исчез. Не знаю, как он попал в руки профессора Нортона. Но, как бы то ни было, проклятие последовало за кинжалом. После того как брат выдал секрет кинжала и потерял его, рассудок окончательно его покинул. И он бросился в озеро Титикака.
Голос женщины драматически прервался.
Я затаив дыхание следил за историей спрятанного сокровища, кинжала инков и длинной цепи трагических смертей.
– А теперь здесь, в Нью-Йорке, погиб ужасной смертью сеньор Мендоза! – воскликнула перуанка. – Я не знаю, и никто не знает, проник он в тайну золота или нет. Должно быть, сам он решил, что проник. И вот дона Луиса убили в собственном доме. Вы поняли, не так ли? Это мой ответ на ваш вопрос об участии в «рискованном предприятии». Нужно ли мне еще говорить о проклятии Мансиче? Стоит ли, зная все это, тратить силы на поиски «Золота богов»?
Да, я окончательно убедился: она верит в проклятие.
Мне припомнились выведенные печатными буквами предупреждения, посланные Нортону, Лесли, Кеннеди и мне. Как знать, может, это все-таки не пустые угрозы? Какова вероятность того, что их разослал просто безобидный оригинал? Их вполне мог написать человек, считающий своим моральным долгом вершить отмщение во славу языческих богов. Я не был суеверен, но здраво оценивал ситуацию и не исключал возможности, что некий фанатик, считающий, что исполняет волю божества, решит стать орудием священной мести. Если кто-нибудь попытается воплотить в жизнь угрозы, высказанные в четырех записках, – что тогда может произойти?
Сеньора де Моше внимательно наблюдала за нами, подмечая, какой эффект производит на нас каждое ее слово.
– Знаете, люди всегда полагали, что сокровище спрятано в одном из больших холмов недалеко от Трухильо, – сказала она. – Кажется, такие холмы называют у вас курганами. Многие пытались искать в том кургане, но тщетно: поиски приходилось прекращать из-за ужасных песчаных оползней.
– Если место тайника так точно известно, странно, что никто до сих пор не наткнулся на него, – заметил Крэг.
Перуанка покачала головой:
– Не точно, далеко не точно. Холм большой. Многие искали, где именно надо копать. Некоторые ищут и по сей день. Если такое место найдут, там, скорее всего, проделают тоннель, который укрепят балками, чтобы не дать песку осыпаться. Не знаю, как будет лучше – копать или бурить, я не горный инженер. Знаю только, что в конце тоннеля людей будет ждать баснословное сокровище… и кое-что еще.
Наша собеседница не сказала этого прямо, но в ее зловещем тоне слышалась непоколебимая уверенность в том, что любая попытка завладеть «Золотом богов» обречена на неудачу, что святотатцев покарает злой рок.
Я видел, как глубоко она переживает случившееся с братом – его невольное предательство древнего священного секрета, его трагическую судьбу после того, как он утратил кинжал. А теперь сеньора всячески намекала на то, что гибель Луиса де Мендозы – результат проклятия Мансиче. Локвуд говорил, что они с доном Луисом готовились осуществить в Перу какие-то грандиозные планы, исполнению которых помешала смерть. Если эти планы касались «Золота богов» – откуда они узнали, где хранится сокровище? Додумались ли партнеры до этого опираясь на собранные по крупице факты, или расшифровали почти не различимые знаки на кинжале?
Потом я подумал об Уитни, о том, с какой уверенностью он говорил, что сможет определить местонахождение клада. По его словам, он получил нужные сведения от каких-то индейцев – но так ли это? Вдруг этот человек имеет отношение к пропаже кинжала и прочим темным делам?
Мой взгляд упал на стол, заваленный книгами, и я стал читать названия на корешках. То были работы по горной инженерии – специальности Альфонсо. Хозяйка увидела, куда я смотрю, и в ее глазах появилось отстраненное, мечтательное выражение.
– Надеюсь, вы понимаете, что настоящие перуанцы никогда не будут рыться в курганах в поисках спрятанных сокровищ, – сказала она. – Даже располагая таким огромным подспорьем, как познания в горном деле. Для нас подобное занятие – кощунство. Это золото не было нашим. Часть его принадлежит душам усопших. Но самое большое сокровище – собственность богов. Золото, которое покрывало стены храмов, священно. Нет, мы ни за что бы к нему не прикоснулись!
Меня невольно посетила циничная мысль: а если бы в этот момент кто-нибудь появился с точными координатами великого клада, осталась бы сеньора де Моше верна принципам, которые так торжественно провозглашала?
Глядя на книги, она вдруг добавила:
– Для молодого горного инженера в Перу открываются обширные перспективы и без поисков про́клятых кладов.
Затем ее мысли перенеслись от сына и его карьеры к хорошенькой девушке, за благосклонность которой Альфонсо соперничал с Локвудом.
– Мы – особенная раса, – негромко сказала сеньора. – И мы редко связываем себя узами брака с представителями других рас. Моя семья гордится нашим чистым происхождением не меньше, чем сеньор Мендоза гордился своей кастильской родословной… А он гордился ею так, словно был потомком герцога.
Перуанка произнесла это со спокойным достоинством, не оставив сомнений в том, что ей присуще острое расовое самосознание.
Тряхнув головой, женщина встала. Вместо благоговейного страха перед проклятием в ее глазах вспыхнул гордый огонь.
– Старый дон Луис считал, что я достаточно хороша, чтобы развлекать его в часы досуга! – воскликнула она. – Но когда он увидел, что Альфонсо влюбился в его дочь, а Инес, возможно, отвечает моему сыну взаимностью, я с горечью поняла: мы для него – низший народ.
Кеннеди не сводил с нее глаз. Сталкивающиеся течения суеверий, алчности, расовой ненависти и любви сплелись в этом деле в такой клубок, что сыщик не мог не относиться к нему как к личному вызову.
Но здесь нам больше нечего было делать. Сеньора де Моше продолжала стоять, вежливо напоминая, что наша беседа и так слишком затянулась.
Крэг понял намек и тоже поднялся, я последовал его примеру.
– Мне бы хотелось поблагодарить вас за терпение, – сказал с поклоном мой друг. – Вы рассказали достаточно, чтобы я всерьез задумался, стоит ли присоединяться к тому предприятию.
Индианка улыбнулась загадочной улыбкой. Уж не знаю, наслаждалась ли она тем, что угадала истинную причину нашего визита, или радовалась тому, какое впечатление произвел ее рассказ о проклятии, но вид у нее был довольный.
Мы откланялись.
Подождав несколько минут у отеля и не увидев нигде Уитни, детектив подозвал такси.
– А ведь и правда она очень умная женщина, – вот и все, что он сказал по дороге в лабораторию.
