Глава четвертая

Соперничество братств

Похоже, что первые учреждения, в которых проявилась мужская власть, зародились в ходе обрядов зимнего времени года, когда происходили собрания братств.

В течение зимы земледельцы, находившиеся в своем общем доме, обретали доверие к своим мужским достоинствам благодаря соревнованиям, расточительству, оргиям. По мере того как расширялось пространство освоенной ими земли, рос их авторитет. Однако Герои-Основатели не завоевали свою славу исключительно тем, что обустроили землю и победили растительность с помощью огня. Ведь, с другой стороны, они владыки огня. Они гончары или кузнецы. С помощью священных и трагических союзов они умеют изготовлять божественные орудия. В выплавленных Юем Великим волшебных тиглях заключалась вся добродетель династии, совершенно так же как она могла находиться в священной горе или священной реке. Последние рушатся или иссякают, когда добродетель рода, истощившись, шатается. Когда эта добродетель истончается, тигли теряют свой вес. Сами по себе переходят они к другому хозяину, где вновь заряжаются престижем.

Первый царь Китая Юй Великий – кузнец. Кузнец и первый суверенный государь Хуанди. Хуанди к тому же бог молний. Юй начальствовал над громом. Именно благодаря грому он достиг полноты добродетели своего рода. Сначала в танцевальном состязании он победил божества или, что одно и то же, породненных с быками и ревущих, словно ветер, вождей. Хуанди также пришел к власти лишь после того, как увлек свою добродетель на состязание с Шэнь-нуном. Шэньнуна нам иногда показывают заседающим на празднествах в кузнице (причем рассказывается, что его дочь погибла либо сгорев, либо утонув). Но прежде всего он был богом подхваченного ветром пламени, богом весенних пожаров, призванных расчистить землю под пахоту. Хуанди боролся против Шэньнуна; боролся он также и против Чию. Историки запутывают описания этих схваток. По правде говоря, Шэньнун и Чию на самом деле мало чем отличаются друг от друга. Оба носят одно и то же семейное имя. Оба они – люди с бычьими головами. В то же время Чию не бог пахоты. Он – хозяин войны, изобретатель оружия. Его кости состоят из металла. У него медная голова и железный лоб: подобным образом изготовлено из меди и заканчивается железом одно из орудий, использовавшихся кузнецами. Изобретший выплавку Чию кормится рудой. Он – это кузница, обожествленная кузница, но тем не менее его сходство с богом пахоты предельно. Сопоставление этих фактов заставляет задуматься над таким предположением. Из массы земледельцев вербовались братства ремесленников, хранителей магических знаний и владык тайн первозданных сил.

Существование соперничающих братств предполагает, что общество больше не основывается на простой двухчастной организации. И действительно, в соответствии с древнейшими из известных нам китайских взглядов вселенная – а она ни в чем не отличается от общества – образована секторами, чьи добродетели противоборствуют и сменяют одна другую. Эти добродетели проявляются в форме ветров. Восемь ветров соответствуют не только восьми участкам человеческого тела и мира природы, но еще и магическим силам. В области Восьми ветров распределены все предметы, а сообща они главенствуют в музыке и танце. Функция музыки и танца – упорядочить мироздание и в пользу людей укротить природу. В большинстве мифологических драм, где вспоминается легенда об основании власти, под видом династических предков или геральдических животных выступают существа, начальствующие над тем или иным участком мироздания и появляющиеся во многих случаях под видом ветра. Поэтому мы вправе предположить, что на смену двухчастной организации общества пришла или, точнее, наложилась на нее новая организация с делением на отдельные группы, каждая из которых ориентирована на определенный участок вселенной, а все вместе согласно заняты – танцуя, состязаясь, соперничая в том, что касается престижа, – в поддержании единого порядка. Из этого соперничества и этих состязаний вышел новый уклад общества, уклад иерархический и основанный на престиже.

Вот, например, как завоевал власть Хуанди. Он добился ее только после победы над великим бунтарем (Чию). В затеянном ими состязании каждого сопровождало по два помощника. Чию призвал на помощь Владыку ветра и Хозяина дождя. Рядом с Хуанди выступали Засуха и Дождливый дракон (Дракон Ин). Дракон Ин собрал Воды. Чию вызвал Дождь и Туман. Тот поднялся над рекой Барана и, распространившись до Девяти болот, напал на Кунсан. Кунсан – это дуплистая шелковица, где восходит Солнце. Оттуда же отправился Хуанди, чтобы взойти на высшее место, где в полдень находится Солнце. Волосы на висках у Чию были сплетены в виде копья. Никто не осмеливался ему сопротивляться, когда, наклонив рогатую голову, он бросался вперед. Но Хуанди, протрубив в рог, заставил его услышать звук дракона и вышел из схватки победителем. [Еще в классические времена схватка с рогом рассматривалась как божий суд и побежденный обрекался на смерть.] Дракон Ин отрубил голову Чию. [В феодальную эпоху голову побежденного помещали на знамени.] Хуанди овладел знаменем соперника. На нем имелось изображение Чию. С тех пор Хуанди спокойно правил миром, ибо это изображение запугало Восемь областей.

По всей видимости, этот миф всего лишь сказочный пересказ драмы, представляющей борьбу братств, соперничавших с помощью религиозных танцев и магических приемов. Действительно, хорошо известен производимый танцем Чию эффект. Стоявшие друг против друга группами по двое и по трое плясуны с бычьими рогами на голове поражали соперника рогом. К тому же Чию – это не только название танца и прозвание знамени; это также и наименование братства. Чию не был один, их было 72 (8 х 9) или 81 (9 х 9) брат. Он являлся князем Девяти Ли, и семьдесят два брата представляли Девять мифических провинций Китая. Он насчитывал восемь пальцев на руках, восемь пальцев на ногах и пугал Восемь областей. Ветров также насчитывается восемь. Чию – это бог одной из стран света и бог ветров. Таким образом, 72 брата представляли участок мироздания и пятую долю дней года (360: 5 = 72). К тому же 72 служит характерным числом братств.

В соперничестве братств, приведшем, наконец, к иерархизации общественной организации, главенствующая роль принадлежала тем братствам, которые были хозяевами огня. Действительно, именно их эмблемы стали эмблемами царей. Несомненно, дракон был одним из гербов династии Ся. Именно драконами оберегаются династические тигли-треножники. Царские мечи также были мечами-драконами: они растворялись в воде и сверкали там, подобно молниям, или же, когда их применяли на турнирах, они заставляли драконов взмыть в небо среди ужасающих раскатов грома. К тому же олицетворение кузницы зовется Пламенным Драконом. Этот Пламенный Дракон, которого еще называют Барабаном, родился от Колокольной горы и к тому же является совой. Сова служила эмблемой второй царской династии, Инь. Она – птица дней солнцестояния, дней, особо благоприятных для изготовления мечей и волшебных зеркал. Одновременно сова и дух кузницы, и птица молнии, а также двойник великого литейщика Хуанди, бога Грома, к которому восходят все царские династии. Ведь Хуанди, Желтый государь, родился от молнии над горой, священной птицей которой была сова, прозванная Желтой птицей. На царских знаменах имелось ее изображение. Таким же образом Красная птица отметила знамя князей третьей династии, Чжоу. Красная птица была вороном. Он явился Чжоу то ли во время триумфа, то ли когда в их роду появился святой. Одна из ветвей Чжоу так и зовется Красными воронами. Как и сова, красный ворон – птица огненная, но, обладая всего тремя лапами, он был скорее птицей Солнца, чем птицей Молнии. Верховная власть основывается на талисманах и эмблемах, унаследованных от мифических кузнецов. С помощью этих талисманов и символов владыки Солнца и Молнии цари в состоянии править природой. В особе государя, Сына Неба, концентрировался весь престиж, который предоставлялся Хозяевам огня самыми чудесными из волшебных искусств.

Отправной точкой концентрации власти, к которой привело соперничество, эмблема против эмблемы, борющихся братств, выглядят соревнования, занимавшие мужские съезды во время мертвого сезона. Действительно, царский праздник отмечается именно во время бесконечных зимний ночей. По этому случаю вождь подвергался суровому испытанию. В ходе его он показывает, что способен приказывать Небу.

Сын Неба Яо, государь, «выглядевший словно Солнце», был обязан несколько стрел пустить в Солнце. Так он сумел укротить своего небесного двойника. И сразу же, как только он покорял символ Солнца, ему давалось и право царствовать. Стрельба из лука представляет начальную церемонию, где можно раскрыть всю силу своей добродетели. Но если вождь недостоин своего звания, испытание оборачивается против него. Пущенные в небо стрелы, отражаясь, молниями поражают неспособного колдуна. Стрелок погибает испепеленным, ибо, не обладая требуемыми качествами, дерзнул пробудить и пленить энергии Огня. Так произошло с царем без добродетели Уи. Уи стрелял в Солнце или, точнее, в заполненный кровью бурдюк, принимаемый им за Солнце. Изготовленный из бычьей шкуры, он выглядел словно сова. Царь выстрелил после того, как выиграл в шахматы так называемый «совиный удар», позволяющий еще раз попытать счастья. Уи принадлежал к семейству Инь, эмблемой которого была сова, носившая к тому же название бурдюк. Но, переродившись, он больше не обладал той добродетелью, которая делает человека достойным своего герба и позволяет оставаться господином своего мифического двойника. Совершенно иначе все обстояло у Хуанди. Желтый государь Хуанди был в состоянии завладеть Желтыми птицами, совами. Истинный государь может в них стрелять исключительно извилистыми, змееподобными стрелами. Словно молнии, эти стрелы несут пламя. Питавшийся совами Хуанди умел прекрасно отождествлять себя со своей эмблемой. А благодаря освящению в нем собралась вся энергия небесного огня. И во время бешеной бури, апофеоза, он смог вознестись на небо.

Хуанди был молнией. Под кличкой Дихун он также отождествлялся с небесным Бурдюком. Бурдюк Дихун еще и птица, а также кожаный мешок и барабан. Одновременно существует и сова, которую называют ночной барабан; она представляет собой кожаный мешок, от которого отскакивают молнии и стрелы. И наконец, существует барабан, являющийся в то же время совой. Весь красный, с остановившимися глазами, он, едва начиная дышать, порождает ветер: это кузница с ее горном. Столь же красный, словно плавящаяся руда, находящийся на самой вершине богатой медью Небесной горы Небесный бурдюк имеет имя – Хаос (Хуньдунь). Хаос умирает, когда его семь раз пронзают молнии. Но эта смерть всего лишь второе рождение. Это инициация. Ведь, действительно, и на лице каждого человека имеется семь отверстий. Но только честный человек – подразумевается хорошо рожденный – имеет семь отверстий в сердце. Пытаясь персонифицировать Бурдюк-Хаос (Хуньдунь), его изображали бестолковым путаником. У него совершенно не было отверстий: не имелось «ни лица, ни глаз», иначе говоря, ему недоставало лица, достоинства. В мифологической драме, где он выступает, его видно в конце обновленного пыткой. В качестве Небесного бурдюка он принимает участие в танце, и его показывают, между прочим, устраивающим пир. Он задает его для Молний, и если они и пронзают его семь раз, то не со зла и не для того, чтобы убить: просто они его благодарят за гостеприимный прием.

По-видимому, в теме стрельбы в Небо и в мифе об обработанном молниями Бурдюке сохраняется воспоминание об инициационных обрядах и испытаниях, в ходе которых, опасно обращаясь с огнем, приобретали мастерство в братстве кузнецов. Тем же самым испытаниям подвергался царь, Сын Неба. Он обязан уметь обустроить и сформировать мироздание наподобие демиурга. Прежде всего он должен в подходящие моменты восстанавливать во всей их славе небесные Огни и одновременно овладевать их добродетелями.

Вместе с тем стрельба в представленное бурдюком Небо, во всяком случае, как она описана в легенде о самом зловещем из погубленных царей, Чжоусине, похоже, связана с зимним обрядом. Его называют Выпивкой долгой ночи. Молнии пронзают семь отверстий Бурдюка-Хаоса. Прославленный тем, что вспорол тело своего дяди Биганя для того, чтобы проверить, имеет ли сердце мудреца семь отверстий, царь Чжоусинь выстрелил в наполненный кровью бурдюк. Готовясь к стрельбе, он убивал людей и домашних животных «шести пород». Первые шесть дней года были посвящены шести домашним животным. Седьмой – человеку. Рассказывают, что Чжоусинь продолжал пить семь дней и семь ночей. Один автор сообщает, что Чжоусинь растянул на сто двадцать дней праздник Выпивки долгой ночи, но это было, по его словам, преувеличением. Допустим, что молва десятикратно раздула деяние. Последние двенадцать дней года образовывали религиозный отрезок времени, и даже еще в классические времена год завершался Танцем двенадцати животных. Тянулась ли зимняя выпивка семь или двенадцать дней, в любом случае ясно, что занимала она промежуточный отрезок времени между двумя годами. У китайцев религиозный год насчитывает триста шестьдесят дней и двенадцать лунных месяцев. Если первоначально в лунных месяцах было по двадцать девять дней, то в конце года оставалось двенадцать дней, которые посвящали Двенадцати животным. Если же лунные месяцы, чередуясь, были длинными – по тридцать дней и короткими – по двадцать девять дней, то в конце оставалось шесть дней, необходимых для совершенства года. Их можно было посвятить шести домашним животным. Год открывал седьмой день, день человека. Он должен был быть днем высшего жертвоприношения. И действительно, слава каннибальских пиров Чжоу-синя сохранилась надолго. Кстати, представляющий Небо бурдюк был определенно наполнен кровью человека, который перед стрельбой из лука играл с царем в шахматы, ведя партию за Небо.

Семи- или двенадцатидневная пьянка, параллели которой обнаруживаются в европейском фольклоре в ведических обрядах, связана со старыми обычаями китайских крестьян. Во время долгих зимних ночей они также пили не переставая, они также пытали тогда счастье в шахматной игре. Еще они играли «в горлышко». В этой игре применяют изогнутые или змеевидные стрелы, вроде тех, которые царь выпускал в Солнце или Сову. Надо было попасть этими стрелами в горлышко кувшина. Китайцы и представляли себе Небо в виде разбитого горшка, откуда через трещины выскользают молнии. Подобно кувшинам, бурдюки из бычьей кожи в форме совы, будучи наполнены кровью, представляли небо, но, кроме того, они служили для хранения вина. Крестьяне сохраняли вино еще и в глиняных кувшинах, тогда как знать – в бронзовых колоколах. Ими производился словно раскат грома, который так радовал фазанов, что, несмотря на ночь, они принимались петь. Так пробуждалась энергия Грома, Огня, мужского начала Ян. Зимний гром настолько слаб, что его не слышно. Да и Солнце едва видно. Китайцы верили, что во время зимнего времени года знак мужского начала Ян оказывался обойден и пленен враждебными женскими силами Инь. Разве это не время для обреченных на безделье землепашцев уединиться в общем доме в центре принадлежащей женщинам деревни? Во время этого уединения они собирают свою энергию воедино и могут, наконец, помочь мужским силам природы. Их зимние праздники заканчивались оргией, где собравшиеся по группам мужчины и женщины сталкивались и боролись, срывая друг с друга одежду. Эта схватка происходила ночью, при погашенных факелах. В равной мере и на царском празднике мужчины и женщины совершенно обнаженными гонялись друг за другом. Распевая песню про кончину Солнца, водили хороводы. [Как известно, конец затмения небесных сил отмечался пляской обнаженного кружившегося юноши.] В конце церемонии факелы зажигались вновь. На оргии у царя противопоставляющее мужчин и женщин танцевальное состязание вроде бы заканчивалось ритуальным убийством царицы, тело которой совместно поедалось; обряд приносил победу и омоложение мужским началам Огня. Как только загоралась заря, к небу парами поднимались горящие факелы. Одновременно выносился мальчик с телом кроваво-красного цвета; его показывали совершенно голым. Этот мальчуган представлял только что родившееся Солнце. Его называли богом Неба. В легендах пропащих царей вынос красного ребенка символизировал прибытие нового вождя на замену старого, не сумевшего обновить свою угасающую добродетель властелина. Действительно, зимние пиршества и выпивки служили обновлению жизненных сил у стариков. Главным образом оргии общего дома заключались в выпивках. Тогда опробовалось приготовленное зимой и хранившееся в бурдюках, кувшинах или колоколах молодое вино. Эта оргия завершалась здравицами и пожеланиями бесконечного долголетия: «Десять тысяч лет!» Она дополняла игру в горлышко и сопровождалась состязаниями в бахвальстве. Еду складывали грудами выше любого холма! Никакая река не принесла бы столько напитков! Отмечая зимний праздник, Чжоусинь воздвигает горы жратвы. Он выкапывает пруд и заполняет его вином. Над подобной бездной выпивки можно, как рассказывают, запускать корабли. По грудам еды можно устраивать скачки и гонки колесниц. В братствах все присутствовавшие должны пить вино до утоления жажды, хлебая его, подобно быкам. Проверяющий свои качества в различнейших испытаниях царь должен продемонстрировать свою способность, должен прежде всего ее доказать, заливаясь, будто бурдюк. С этого момента, натянув на себя кирасу из бычьей кожи, он может стрелять в Бурдюк из бычьей кожи. Если ему удастся сделать так, что на него хлынет божественной благодатью кровь Неба, это будет означать его чудесное возрождение. Преуспев в своей предтронной стрельбе, он услышит, как вассалы возгласят ему славу: «Он победил Небо! Никто не превосходит его талантами!» Звучат приветствия и пожелания: «Десять тысяч лет! Десять тысяч лет!» И каждый раз, когда царь выпивает, восторженные возгласы разносятся кругами, отдаваясь вдали.

Этот царский праздник долгой ночи выступает как развитие празднеств общего дома. Он насыщен драматическими, если не ужасающими, обрядами, поскольку отмечает кульминационный пункт зимнего моления, когда при помощи состязаний, испытаний, жертвоприношений и таинств устанавливаются достоинства и основывается иерархия. Некоторые из этих состязаний, божьих судов, любопытны. Происходили испытание качелями, на которых взвешивались таланты, и испытание шестом с призом, когда неудачники бросались в пламя костра. Зловещий правитель Чжоусинь, понуждавший своих подданных пить на манер быков (и Навуходоносора), умер на костре (словно Сарданапал). Будучи хорошим кузнецом, он мог своими могучими, как у Самсона, руками вытягивать железо или удерживать верхнюю перемычку двери, чтобы заменить в ней столб. Для испытания на качелях и в лазании он вырубил из камня и выточил высокие колонны. Еще он выстроил башню, которую на манер Вавилонской хотел возвести до небес. На вершине подобной башни и должен был быть подвешен заполненный кровью Бурдюк, изображавший Небо, в который, подобно Нимроду. Чжоусинь стрелял. А как известно, Небесный порядок – это барабан. В ту же эпоху по соседству с Китаем жил народ, ежегодно приносивший в жертву человека, называемого «Небесным государем». Существовал обычай по случаю этого праздника подвешивать на закопанном в землю столбе («цзяньму») барабан. Со своей стороны китайцы знали божественное дерево, называвшееся Цзяньму или Прямостоящее. Оно возвышается в самом центре мироздания и отмечает полдень, тот момент, когда все, что стоит совершенно прямо, не отбрасывает тени. Дерево Цзяньму – это солнечные часы. Оно же служит и призовым шестом. По этому дереву взбирается на небеса Государь, то есть Солнце. Поэтому оно прямое, словно колонна, но у его подножия и у его вершины есть девять корней и девять ветвей: это означает, как я предполагаю, что касается оно в высях Девяти небес и в глубях – Девяти источников. Девять источников расположены под землей, это обитель умерших, Желтые источники, Великая бездна. Именно в Великую бездну погружаются, напиваясь до полусмерти на пьянке долгой ночи. Она происходит в подземном общем доме. Солнце поднимается на Небо, лишь вынырнув из Великой бездны. Плененный Инь на зиму Ян находится в уединении у Девяти источников. Прежде чем появиться в утреннее время года наподобие восходящего победоносного Солнца, вождь также должен подвергнуться уединению. Его заточают в темной и глубокой подземной камере, вроде Девяти источников. Затем он сможет торжествующе вознестись до Девятых небес. Предназначенные для испытания восхождением скульптурный столб или высокая башня Чжоусиня отмечают место, где вождь может достичь своего апофеоза. Они отмечают столицу, претендующую на право быть центром мироздания.

Власть вождя выросла из состязаний братств и празднеств общего дома. Вождь – основатель городов и военный руководитель. Изобретший оружие кузнец Чию возглавляет танцующее братство и является божеством войны. Его счастливый соперник, другой кузнец, Хуанди также бог армий. Оба они, соревнуясь между собой, борются трое на трое. Число «три» находится у основания как военной, так и городской организации, ибо город ничем не отличается от военного лагеря. Он состоит из господской резиденции, окруженной справа и слева домами вассалов. И армия состоит обычно из трех легионов, причем центральный – это легион князя и состоит из близких ему людей. Только царская армия насчитывает шесть легионов. В церемонии стрельбы из лука, может быть наиважнейшей среди феодальных церемоний, стрельбу открывают состязающиеся по трое две группы лучников. Согласно китайской традиции три – это древнее число танцоров, которые в дальнейшем образовали группы по восемь человек. Дух соперничества, оживлявший мужские братства и во время зимы сталкивавший их между собой в танцевальных состязаниях, лежит у основания организационного прогресса, благодаря которому из древней сегментарной и дихотомной организации выросла, наряду с иерархией, трехчастная организация, характеризующая феодальные города.