Я прокрался в твою душу
и свернулся там клубочком,
в самом темном
и укромном
и забытом уголке,
только если свет потушен,
только самой верной ночью
я тихонько выбираюсь
и сползаю по щеке —
непонятной,
одинокой
и застенчивой слезою,
чтобы снова
сделать горько
твоим розовым губам,
чтоб в груди,
чтоб где-то сбоку
что-то теплое, живое
пробудилось и узнало,
что я там, я где-то там —
где всегда висели шторы,
и всегда пылились кресла,
и паук заткал узором
каждый гвоздь на потолке,—
что я там, но выйду скоро,
а пока мне здесь и место,
в самом темном
и укромном
и забытом уголке.