Книга: Дивизия особого назначения. Пограничники бывшими не бывают!
Назад: Глава IV «Засланцы из Абвера»
Дальше: Глава VI «ДОН-16 Новосибирск»

Глава V
«Путин, НКВД и генерал-скинхед»

27 июня 1941 года, где-то в Белоруссии
Через полчаса после завтрака оба наших нацибайка и два БА-10 были готовы. После краткого совещания решили, что пойдем двумя группами. Один мотик с броником (фи, что за сленг!) отправятся на север под командой Онищука, вторая такая же группа под моим рукомандованием – на юг. По двое на мотоциклах, по трое – в бронеавтомобилях. Пока больше и не нужно. Правда, Онищук настаивал на исключительно пешем способе передвижения групп. Я переубедил, напирая на переодевание: ну скажите мне, какие мы будем немцы, если пешедралом пойдем! Все вырядились в вермахтовский прикид, последний крик аЦЦкой моды, на брониках кое-как замалевали звезды, накалякали свастики, скопировали тактические знаки с мотоциклов на броники (бездумно скопировали, признаюсь), и вперед. На развилке Онищук со своими повернули куда им надо, мы ж поехали прямо, едем, дорога очень ху… короче не автобан, мотику похрен, а броник поскрипывает, ругает своими рессорами (или амортизаторами, я не спец) дорожно-эксплуатационные службы. Едем-едем: опять развилка, поворачиваем снова налево (судьба у нас такая, все воюют, а мы налево).
Едем. И теперь та, первая дорога, ну, которая не автобан была, по сравнению с этой, автобаном показалась. Броник уже не ругается, он прямо материт всем своим нутром дэушников, причем в особо извращенной да изощренной форме.
Проехали километра три-четыре: на дороге стоит колонна наших войск… Б..! Стояла, причем давно уже отстояла, судя по густо висевшему над колонной запаху. Жара ведь на улице, сколько дней здесь, ни разу еще дождя не видел. Картина ясная, и следопытом быть не требуется: налетели, значит, немецкие самолеты немалым числом, пробомбили, потом проштурмовали из всех своих бортовых стволов… Считаные уцелевшие красноармейцы пытались укрыться в лесу, да не получилось. В этом чахлом березнячке, переходящем в болотце, не то что «КВ» и «Т-28», пехотинца хрен укроешь! И стоят боевые машины наши да грузовички – все побитые да разбитые… Причем все – передом на запад. Только один «КВ» свернуть успел. Так и застрял, скособочившись, в вязкой почве, погрузившись до половины передних катков. Там и сгорел: корпус разворочен, башня на бок сползла, сорванная с погона. Видимо, выполняя чей-то приказ, шли в бой. Одних танков не меньше двух рот было… Только не дошли… похоже, никто.
– Тормози, Гаджиев (это я водителю броника), давайте, ребята, осмотрим, что и как? Нам-то снаряды к бэашкам и бэтэшкам нужны. Поглядим: вдруг танки есть исправные. А, может, еще что есть, да и в грузовиках тоже что-нибудь должно быть.
Хамзат (это дагестанец наш, высокий, худой, но с орлиным взглядом, то есть носом), с лица, конечно, сбледнул, но послушно тормозит, сперва просигналив байкерам нашим. Да те уж и так сами развернулись – и к нам.
Ну и вонь! Думал, что мне полегче будет, все-таки в моргах бывал. По-моему, проблевались все: кто раньше, кто чуток попозже. а кто и не по разу. Морды тряпками обмотали, вроде чуть полегче. И надежда, что притерпимся, привыкнем, не так погано будет.
Начинаем осмотр… Крайний динозавр «двадцать восьмой» вроде как цел, следующий сгорел напрочь. У одной «КВ-шки» гусеница сбита, у следующей хорошенько посечен близким взрывом бомбы бок. Вахаев нырнул в «Т-28», я в «КВ», который без гусеницы (интересно, конечно, посмотреть на супертанк, от которого гудерианов всех рангов на диарею пробивало), на таком Зиновий Колобанов ушатал двадцать два панцера, и ему за это ничего от гансов не было.
Опа! А снаряды-то в «Ворошилове» есть, только к нашим БТ да БА они ни разу не подойдут. С аналогичной 76,2-мм пушкой на «Т-28» та же история. Ну, и чо с ними робить? Оставлять жалко до ж… то есть очень сильно жалко. Пулеметы точно поснимать надо. Они от пехотных только диском отличаются, да приклад малость другой. В этом отношении ДТ поудобнее ПКТ будет – ни тебе электроспусков, ни прочих прибамбасов… Хотя встречались мне и ПКТ для пехоты приспособленные. Но не то… Вылазаю из танка, зову мотоциклиста нашего (вроде протошнился уже, одна бледность осталась):
– Боец, как там тебя звать-то?
– Красноармеец Путин (ни хера себе! – мгновенно офуеваю).
– А имя у тебя, Путин, есть? (Если зовут Владимиром, то у меня, как минимум, инсульт.)
– Павел Никанорович (уф-ф-ф, не венценосцев родак! Да и не похож совсем… Хотя мне и по барабану, я-то гражданин Таджикистана).
– Короче: заводишь свою мотошарманку и – бегом в расположение, там передаешь приказ Кравцову. Пусть отправит к нам Ивашина (он же у нас «кавэшник») с двумя блицами и человек пятнадцать бойцов. Чтоб обязательно побольше танкистов и Чумака обязательно! Все, товарищ Путин: сажай бойца обратно за пулемет и – аллюр «три креста», и все те кресты – на могилы фрицев!
Фыркнув мотором, видимо, все еще обижаясь за преждевременную смерть своих прежних хозяев, мотоцикл понес Путина с его пассажиром к лагерю.
А мы трое остались. Осматриваем грузовики, что не сгорели, а там – ящиков всяких, как говорят братья украинцы, дюже богато.
К вони почти притерпелись. Если к этому вообще можно притерпеться… Стараясь не обращать внимания ни на миазмы, ни на полуразложившиеся тела погибших красноармейцев, спешно вскрываем ящики, изучая содержимое. И от найденного чуть ли не оргазмируем: у нас теперь есть все: патроны, снаряды, жрачка, даже ящики с индпакетами, вдруг:
– Хенде хох, фашистские ублюдки!
Ишь ты! А где это фашисты и кто это их раком ставить собирается? Ага! Это нас за фашистов приняли. Откуда-то повылазило человек восемь в советской форме. Драные, худые, но лица уж очень решительные. У половины пулеметы – те самые ДТ – штука неприятная, когда на тебя направлена. Мелькнули перед глазами петлички – краповые, с чуть более светлым малиновым кантом… Охренеть, это ж родная Контора! То есть она станет мне родной спустя несколько десятилетий, НКВД и НКГБ ведь, если не ошибаюсь, как раз в феврале сорок первого ненадолго на два самостятельных ведомства распилили. И только в июле этого года НКГБ и НКВД объединят заново…
– Товарищи, спокойно, мы свои, на нас только форма немецкая, мы из…
Хорошим ударом приклада Мосинки в пузо мне затыкают рот (хорошо, хоть не в рыло, так и без зубов можно остаться).
Нас обезоруживают: быстренько так, умело. Тут как раз послышался рокот моторов – слава богу, кажись, едут наши, которых ведет сам Путин (нет, не тот). Заслышав шум моторов, нас, понукая прикладами и растакой-то матерью, направляют в лесок, там укладывают на землю. Лежим, рты надежно забиты нашими же пилотками (хотя пилотки, скажем, не совсем наши. Но мы-то их честно унаследовали от немцев). Тут хоть вони поменьше, чем у дороги. Хотя тоже, добивает порядочно… Зато стал чуять, что от наших пленителей мертвечиной несет как бы не так же, как от тех, кто у дороги лежит. Что еще за зомби такие?! Однозначно положительный момент, это то, что эти «зомби» завалили меня прямо грудью на какую-то кочку, и мне дорогу, хоть плохонько, но видно.
Бойцы, ведомые Путиным (а звучит-то как!), подъезжают и, фигея и хренея, начинают поиск пропавших братьев по разуму. Та-а-ак! Это нам повезло, что все прибывшие, кроме Путина с пулеметчиком, одеты в советскую форму, да еще и, нарушая мой приказ, вопят во всю ивановскую:
– Товарищ старший лейтенант!.. товарищ Любимов!.. Гаджиев!.. Семакин!..
Смотри-ка! За нас так обеспокоились, что, похоже, даже вонищи не замечают! Во всяком случае, никого из вновь прибывших на блевашки не потянуло.
Продолжают звать. А мы-то ни хрена ответить-то не могем! Однако эти окрики действуют правильно на наших пленителей. Один из них, со «шпалой» лейтенанта ГБ (ёпрст! капитан это, по-нормальному, то есть на наши, общевойсковые, деньги) высокий, статный, движениями и внешностью слегка напоминая Василия того самого Ланового, выходит к дороге.
– Кто такие?
– Лейтенант Ивашин с группой бойцов, а ты кто такой?
– Лейтенант госбезопасности Елисеев! Что вы тут делаете?
– Мы ищем боеприпасы, выходим из окружения, сюда подъехала наша разведка, и товарищ старший лейтенант послал бойцов за нами. Вот мы, взяв два трофейных грузовика, приехали, а где наши?
Лейтенант ГБ повернулся к своим и скомандовал нас развязать и отпустить. Развязали, пилотку из пасти выдернули. И даже отпустили. Только, похоже, на прицеле все равно держат, ж… то есть затылком чую, аж кожу на нем свело. Выходим, руки затекшие разминаючи… Как же ты сладка, свобода!
Подбегает Ивашин. Ну, я ему сейчас!
– Ивашин, какого ананаса без оружия?! А если б это были не свои, а немцы? – Это я, так сказать, рисуюсь перед «кровавым гэбьем». Ну, и досаду от собственной лопуховости (или лопушистости?) на ближнего своего выплескиваю.
– Так, товарищ старший лейтенант, оружие-то в машине.
– Какая разница? Ты чего немцам сказал бы? Мол, «Битте-дритте, подождите, камрады, я щас только оружие возьму!», да? НИКОГДА впредь чтобы такого не было! Даже посрать ходить с оружием! И так – пока мы в тылу врага! Едрит-мадрид, твою Барселону в «Голубую дивизию»!
Мои излияния прервал гэбист (а на дорогу-то никто, кроме него, так и не вышел!):
– Старлей, вы что за часть? И что вообще тут, во вражеском тылу, делаете?
– Воюем мы, товарищ лейтенант. Нормально так воюем. Нами только за один день уничтожено до роты немцев и отделение диверсантов из «Бранденбурга». Так-то вот… А ты, пся крев, вместо того чтобы выслушать, прикладом в тушку…
Как-то нехорошо у летехи глазенки сузились на меня. И ручка как-то тихонько к кобуре поползла… Чего это он? Б! Б! Б!!! Язык мой поганый! Это ж он на мое дурацкое присловье «пся крев» так отреагировал! Ну, есть у меня привычка еще со школьных времен: в речь вставлять словечки из разных языков. А ЭТОМУ я как объяснять буду. А если он сейчас просто махнет рукой как-нибудь по-особому, сам откатится, а нас на дороге покрошат к чертовой матери? У-у-у! Главное, резких движений не делать, может, обойдется тогда.
Как будто ничего не заметил, продолжаю треп (главное – опять чего-нибудь лишнего не ляпнуть!). Говорят же, что лучшая защита – это нападение. Вот и пытаюсь в ответ наехать (не перегнуть бы только):
– Товарищ лейтенант, вы сами-то здесь каким макаром оказались? Кстати, у нас документы в порядке, можем предъявить. А вы свои пока не показывали! Не позволите ли поглядеть?
– Сначала свои предъявите! – сказал, как в харю плюнул.
Ну, ничего, мы не гордые, можем и предъявить. Достаю, протягиваю. Полный набор: удостоверение, комсомольский билет. Рядом Ивашин свои протягивает.
Взял. Что-то долго рассматривал, чуть ли не обнюхал. Может, в документах какие-нибудь секретные отметки еще есть, о которых нам знать не положено? Нет, вернул, вроде лицо малость помягче стало. А то было – ходячая функция при исполнении, а не человек.
Смотри-ка! Не стал кочевряжиться: тоже кармашек расстегнул, свою ксиву мне протягивает. Я, понятное дело, сразу взглядом в скрепки вцепился (потому как больше и не знаю ничего, даже того, как вообще должны документы у сотрудников НКГБ выглядеть). Так: выдано в марте этого года в Минске. А ржавчина где? Вроде есть немножко, а вроде… С другой стороны, с марта не так уж много времени прошло, чтобы сильно проржаветь… Да ну его на хрен! Буду считать, что лейтенант настоящий. С тем ксиву и возвращаю.
Он бровь приподнимает:
– Что, все в порядке?
– В полном, – буркаю в ответ. – А вы проверкой удовлетворены?
– Представьте себе, да! – лейтенант вдруг улыбается. – Да ладно тебе, Любимов! В нашем деле всякое бывает, сам знаешь! И, если честно сказать, были у меня подозрения, пока твои документы не увидел.
– И что вы там такого в моих документах убедительного увидели? – Я еще не отошел, потому продолжаю в хамовато-обиженном тоне. (Ага! А как сам вчера Нечипоренко с Абдиевым прессовал, ничего было? Нормальненько? Вот и получил ответку! Бог – не фраер! Он все видит.)
– Фамилию твою с именем!
– И чего в них такого? – Я честно не понял прикола.
– Чего-чего! Не додумаются немцы своему шпиону такие данные выписать! У них фантазии все больше на Ивановых хватает. А я аккурат перед тем опять было тебя заподозрил, когда ты по-польски выругался…
Я перебиваю. Уже расслабившись и с чувством интеллектуального превосходства:
– Ну, ругаться я на многих языках могу. Есть у меня такая привычка.
Ну, и начинаю прямо на месте читать лекцию от всесоюзного общества «Знание». И про «Бранденбург» ему, все, что знал, вкратце выложил, и про РОА, Туркестанский и другие легионы (которых еще нет), и про эсэсовцев-тибетцев (а были ли вообще такие в реале?), и еще какую-то хрень в том же роде. Все равно проверить он сейчас не сможет. а потом вряд ли и вспомнит, не до того ему будет, если еще жив останется.
Тот аж рот раскрыл:
– Ничего себе! Любимов, а ты откуда это все знаешь?
Пришлось выкручиваться (аблакат же), пользуясь тем, что у нас уже почти полгода разное начальство:
– Так приказ был по погранвойскам. Еще перед войной. Доводили, предупреждали.
– Вот же! – возмутился Елисеев. – А нам ни хрена такого не собщали! Даже странно. У Цанавы с этим строго…
– Может, и сообщали, но не по всем отделам, – успокоил я Елисеева, – у нас ведь тоже только командирам, да и то не всем. Ты лучше скажи, как здесь оказался и что дальше делать думаешь? Или это секретно?
– Да какие, к чертям, секреты! Архив брестского НГКБ, НКВД и обкома партии вывозили. Я сам из Минска, в командировке был. Вот на меня поручение и навесили, мол, по пути все равно. Дали две машины, четырех энкавэдэшников и четверых милиционеров. По пути присоединились к колонне мехкорпуса. Думали, с ними идти. А они приказ получили разворачиваться и обратно идти. Хотели с ними дойти до Кобрина, а тут эти налетели. Грузовики с архивами сожгли. Колонну тоже. Кто жив остался, те и со мной. Тут, кроме меня, два милиционера из тех, которые со мной из Бреста выезжали, остальные – из остатков двух танковых и двух стрелковых рот, что в колонне шли.
– Так это когда здесь все было?
– Двадцать второго вечером. Мы тут чего задержались – решили, что ребят надо похоронить. А их много. В первый день много не успели, да и прятались сначала. Да и ночевали далековато – километрах в полутора отсюда, ближе просто невозможно. А потом тела разлагаться начали, долго не потаскаешь, никто не выдержит. Все равно так бросать нельзя было! Это же все – наши люди лежат, советские! Вот и провозились столько. Очередных закопали, выходим к дороге, а тут вы в немецкой форме возитесь, по машинам шаритесь. И всего трое. Ну, и не сдержались, решили за наших отомстить… С похоронами-то поможете?
Эх, лейтенант-лейтенант! Не знаешь ты (а я только теоретически), сколько за эту войну погибших просто так еще брошено будет! И хорошо, что не знаешь. Если сейчас такое сказать, не поймет ведь. И правильно сделает.
Как ни протестовала вся моя внутренняя сущность против долгой возни с разложившимися телами, но не согласиться я не мог. Пока есть возможность, надо хоронить. Нельзя, чтобы наши вот так вот валялись. Неправильно это! А вонь эту как-нибудь перетерпим. Вот только боюсь, что и сами пропитаемся так, что не отстираться. Придется новую одежку подыскивать.
Хорошо, что Ивашин с собой народу аж три десятка привел! Так что с похоронами оставшихся бойцов и командиров мы часам к пяти управились. Лопаты-то были, и даже больше, чем требуется, – в одной из машин целая груда нашлась.
А Чумак все это время с техникой ковырялся. Не один, конечно, в помощь ему еще четверых выделили. Ну, и Ивашин с ними, как без него.
Так что, когда мы, похоронив последних, кого нашли, вернулись к дороге, Ивашин уже тут как тут и докладывает:
– Товарищ старший лейтенант, по результатам предварительного осмотра техники: один «КВ» исправен, ему надо только гусеницу приладить на место, еще один тоже почти годен, но слабоват, повредили его немного, двадцать восьмой тоже гож, но у него проблемы с коробкой, может и встать.
– Ну, сколько сможем, столько сможем, пока в лес его отведите и замаскируйте, а второй «КВ» никак?
– Ну, он, если постараться, еще сможет и ехать, и стрелять, только башню заклинило и, возможно, фрикционы пожгли, проверять еще надо. Но можно пока на сцепку взять.
– Тогда этот шкаф-гардероб тоже пока в лес и замаскировать, пусть стоит, запас карман не дестабилизирует.
Наши ребята начали грузить в машины все, что могло бы нам пригодиться, а Ивашин с пятеркой танкистов продолжили возню с танками.
А Елисеев, сделав жутко таинственное лицо, отозвал меня в сторону, типа побалакать тетатетно. Отошли.
– Ну, что у тебя за секреты под грифом ОГВ?
– Именно, что секреты, и именно, что Особой Государственной важности! Любимов, я не шучу, мне сейчас совершенно не до шуток! Да твою ж мать! Был бы у меня какой-то выбор, я бы тебе хрен чего сказал! Так что можешь не раздуваться от гордости за высокое доверие. Так ты слушать будешь или нет?!
– А куда я на хрен денусь с подводной лодки?!
– Какой еще лодки? – Елисеев опешил.
– Да ни с какой! Присказка такая (господи, они тут что, самых простых шуток еще не слыхали?!), потому что тем, кто на подводной лодке в плавании, из нее никуда не выйти, хоть тресни, хоть лопни! Понял?
– А-а-а…
– Слушай, старлей, тут с нами еще один человечек. Мы должны его доставить к нашим, не дай бог в плен попадет, знаешь, сколько визгу немецкого будет? Да и для нас такое может очень нехорошим обернуться. Для всей страны.
– Ясно. Ты только тогда больше никому не говори, что с вами генерал, переодень его в красноармейца или в командира, и молчок. Я ж уже говорил тебе про кодлу засранцев-засланцев, эти упырьки, похоже, как раз твоего генерала тут и искали, видимо, какая-то сука из Кобрина к немцем перешла и все выложила, понимаешь? Они нам шестерых бойцов стоили.
– Любимов! – Елисеев явно слегка охренел. – Какой, к лешему, генерал?! С чего ты взял?
Тут слегка опешил уже я:
– Как какой? Советский…
Елисеев перебил мои излияния:
– Ты бы выслушал поначалу, а потом плел. Во-первых: никакого генерала с нами нет и не было! Во-вторых: никто из Кобрина не мог про нашего объекта ничего никому рассказать, потому как не мог ничего об этом знать. Понимаешь, Любимов, товарищи из Брестского управления никому об этом не сообщали, даже в Москву не успели, и уж тем более не трепались по соседям.
– А кто ж это тогда? Разведчик наш, что ли, с той стороны пришел?
– Нет… – Елисеев помялся, – тут, понимаешь, так вот просто и не объяснить… Тут показывать надо… Короче: пошли, там все поймешь.
Мы двинулись по кочкам через болотце. Впрочем, какое там болотце! Было болотце, скорее всего, не особо топкое. Только жара первых недель лета напрочь почти его высушила. Хоть я и старался ступать только на травянистые кочки, но, даже когда оступался, ничего неприятно-болотного со мной не происходило. Под сапогами ничего даже и не хлюпнуло ни разу. Елисеев шел чуть правее, по ходу объясняя ситуацию:
– Этого типа задержали на платформе Брестского вокзала вечером двадцать первого. Вызвал подозрение у патруля своей одеждой и поведением: озирался по сторонам, чуть ли не по стеночке двигался. Пытался убежать, когда не вышло, решил оказать сопротивление. Применял приемы: что-то вроде дзюу-дзюцу – борьба такая японская. Еще и на руке татуировка в виде иероглифа. По этим признакам сразу в госбезопасность и доставили. Меня привлекли, потому что думали, что японский шпион, а я языки немного знаю: и японский, и китайский, работал в тех краях в свое время, еще до бегства Люшкова. Ну, что это не шпион, я сразу понял: никакой идиот шпиона с такой наколкой на видном месте не отправит…
Мне стало немного не по себе: если мои подозрения верны, то это…
Елисеев, не обращая внимания на то, что я, приотвесив челюсть, затормозил, продолжил рассказ. А я, поначалу чуть ли не пропустивший самое важное мимо ушей, уже не просто слушал – я ВПИТЫВАЛ. И старательно перерабатывал услышанное.
– …Документов при нем никаких не имелось. Ни на какого японца или китайца он никаким образом не походил – обычная рязанская рожа, каких тысячи, если не мильены, по стране ходит. А вещички у задержанного были странные. Непонятные были вещички, скажем прямо. И одежда тоже странная. Но одежда – не главное. Главное – сейчас сам увидишь. Допуск я тебе оформлю, бланк у меня есть… почти подходящий. Укажем, что в связи с войной и крайними обстоятельствами… ну, и так далее. Да что я объясняю, что, ни разу подписок никаких не давал? Пусть и не такие, сейчас не важно… Наркомат у нас еще недавно один был… Вот… Ну, принялись с ним беседовать, что да как… Поначалу-то он молчал, глухонемого изображал, пока не прокололся. Да и потом – не слабак оказался, заговорил только часа в два ночи… погоди, пошли-пришли, присядем.
Елисеев тут же уселся на поваленную березку, закурил. Я пристроился рядом. Гляди, какой важный от обладания великой тайной, прямо… Тоже мне! Голландец Михель отыскался!
– И заявил, что он, кстати, – редкостное дерьмо, не поверишь, что он гость из будущего…
– Что? Из какого будущего? Елисеев, ты что, Уэллса начитался, Беляева или еще какого Шпанова?
Хорошо, что уже начал догадываться, книжки-то про попаданцев почитывал регулярно, на форумах соответствующих сиживал немало. Так что и сам ответ, и моя реакция на услышанное мною подготовлены заранее. Жаль, на репетиции не было времени. Так что роль охреневшего и неверующего играю очень старательно. Станиславские с Немировичами-Данченко вкупе обзавидовались бы. А Мейерхольд бы вообще удавился от зависти. А тут еще и эпизод с попаданцем – один в один практически с началом книжки СерБа «Вчера будет война». Как там у него? – «Смотрю, крадется. И курточка на ем невзабошная… и рация» (ну, или как-то вроде того).
– В том-то и дело, что никакая не фантастика. И не псих он совсем. То есть нормальным его тоже не назвать, но что парень к нам в Брест из 201*** года попал, это уже точно. Да я сам охренел, когда это понял.
– Что? Из какого года? (Блин! Мой год-то! То есть летом 201*** я ведь и провалился сюда.) И что он про будущее рассказал? Коммунизм построили? (Это я вопросец опять из попаданческой литературы присвоил, как наиболее подходящий для хроноаборигена).
– Да нет, все гораздо хуже. Как только немцы бомбить начали, он подробно и заговорил. Сразу сказал, что это война с Германией началась. И радостно так сообщает: мол, что эту войну СССР проиграет, что территорию нашу между собой немцы с японцами поделили, и нет больше никакого СССР! Уже с ближайшего декабря нет! И, где мы сейчас находимся, рейхкомиссариат Вайсрутения, а наш Ленинград снова стал Санкт-Петербургом. Вот такие, брат, дела. И потому надо его срочно к командованию переправлять, в Минск, или сразу в Москву, чтоб потрясти его там хорошенько, чтоб, если такое и было, все ошибки и измены учесть и сейчас уже такого не допустить…
Я слушал Елисеева и офигевал все больше и больше… Нет, вот же мразота! Что в руки госбезопасности попался мой современник, я уже не сомневался. В конце концов, сам попаданец. Но чтоб такое… Сука! Тут людям и так тяжело, а он еще и про окончательное поражение страны брешет. Так ведь от такой «правдивой информации из будущего» у кого-то, в реальной истории стойкого, и руки бы могли опуститься, и дрогнуть бы мог в тяжелый момент. А сволочь всякая, наоборот бы, взбодрилась. Что же с ним делать-то? А вдруг Елисеев поверил всей этой лабуде? Он вроде и не такой, а кто его знает? Вдруг он сейчас, нет-нет, а подумывает, как при «победителях» жить станет? Надо прекращать…
– Брешет, сука! Не могут немцы победить! Подавятся! Харя треснет, и жопа слипнется!
– Не могут! И я верю, что не смогут! Вот-вот наши основные силы подойдут. Неужели не отбросим назад!.. Только вот какая штука: уж больно подробно он все рассказывает. И рассказывать подробности начал уже здесь, только сегодня утром. Сказал он, что перед самой войной от Гитлера в Англию ихний министр Гесс прилетел и что англичане с немцами союзный договор подписали, а не просто замирились. И что одновременно с немцами наши нефтепромыслы в Баку и англичане бомбить начали, и не только бомбить, а и десант под Мурманском высадили. И что турки тоже с гитлером и в Одессе и Севастополе высадились. Что им все наши бойцы чуть не миллионами за раз в плен сдавались, особенно под Киевом, под Вязьмой и в Сталинграде, а остальные разбегались по домам. Что половина наших генералов к немцам на службу сами перешли. Что на Кавказе, в Поволжье, на Дону и в Средней Азии был антисоветский мятеж и всех коммунистов местное население еще до подхода немцев перебило за одну ночь. Что немцы Поволжья тоже с тылу по нашим войскам ударили. Что, мол, после их победы суд устроили, как наркомов по приговору на Красной площади вешали. Что товарищ Сталин девятого декабря в своем командном пункте яд принял, чтобы в плен не попасть. Что граница между Германией и Японией по Уралу проходит. Да много что еще плел. Понимаешь, какое дело: и верить не хочу, и факты, очень на правду похожие. Вот посмотри сам. Могли буржуи меж собой сговориться? Еще как могли! Им всем наша страна как кость поперек глотки! Ситуация что на Кавказе, что в Средней Азии, у казаков, да в Сибири сложная была? Сложная. Много там еще и недобитых басмачей, белоказаков и народа темного. И в Поволжье, как ни крути, а ведь немцы, и те этим – родная кровь. И на Украине немецкие колонисты есть. И генералы… Тухачевский с компанией уже заговор плели? Плели! Не факт, что всех выкорчевали? Не факт… Да и товарищ Сталин точно бы им живым не дался… Вот и получается… А мы какой день ни хрена не знаем, даже где фронт проходит. Ни выстрелов не слыхать, ни пушек. А где тогда армия? А этого все одно – немцам отдавать никак нельзя. Чтоб еще хуже не было. Я уж думал его так здесь и закопать, да решил погодить, вдруг получится его к нашим доставить. Ну а прижмет, придется…
– Да ты погоди, Елисеев! – перебил я горестные излияния представителя «кровавосталинской гэбни». – Это все пустой треп больного воображения! Материальные доказательства есть хоть какие-то? (Сам думаю: вот найдутся у этой мрази ноутбук или планшет с инфой какой-никакой, а я уж найду способ заставить показать, как включается да где что лежит. Так, чтоб не догадались, что я и сам умею. И выплывет правда про 9 Мая 1945 года!) Вещи его где? Чемодан, документы и прочее?
А сам думаю: «Так мерзко, с вплетением (и раздуванием) реальных фактов истории, все переиначить только попаданец и мог! Ни у кого из этого времени, при самой больной головушке, подобный высер бы не родился».
– В момент задержания багажа и документов при нем не было никаких. Сам он объясняет это тем, что ехал на поезде в Германию по туристической путевке, которую ему дали бесплатно в качестве розыгрыша призов среди купивших баварское пиво. Рассказал, что в Бресте просто хотел выйти на перрон покурить во время стоянки. В тамбуре, когда уже сходил по ступеням, немного закружилась голова. А сойдя вниз, уже оказался в нашем времени. Понял это не сразу, а когда докурил и обернулся к поезду, не узнал свой вагон. Там как раз «Москва – Берлин» стоял. При осмотре на перроне обнаружен окурок сигареты марки «Галуаз». По словам задержанного, пачка с сигаретами, как и остальные вещи, были им оставлены в купе поезда. Как он объяснил, сигареты французского производства. Одет он был в спортивные брюки немецкого производства компании «Адидас», майку, носки и кроссовые туфли производства той же компании. На ярлыках одежды имелись надписи на немецком и английском языках. По словам задержанного, «Адидас» – компания немецкая. И, самое главное, в кармане у него обнаружилась очень интересная штука, а в ушах были вставлены миниатюрные наушники, каких сейчас уж точно никто не делает.
Та-а-ак! Чем дальше в лес, тем толще партизаны! Ноутов и планшетов с информацией и энциклопопиями у этого типа не имеется. Жаль… А что за штучка-то в кармане? Жалко, если эмпэ-три-плеер. В телефоне хоть что-то полезное может отыскаться. Сейчас в них что только не закачивают. Будем посмотреть, как говорят в Одессе. А вот сам попаданец нам, похоже, без надобностев. Историю я и без него знаю. Настроения у него явно из категории «если бы немцы войну выиграли, мы бы сейчас баварское пили и все на «БМВ» ездили!», если не хуже. Так что надо будет как-то убедить Елисеева, что этот трофей из будущего необходимо срочно и прямо здесь утилизировать в качестве удобрения белорусских торфяников. Нет, я не зверь никакой и не патологический убивец! Адвокат я, если кто уже подзабыл! Только, скажите мне, на хрена нам (мне и СССР) в сорок первом году такой вот кусок дерьма из будущего? Тут и «сорокпервочного» дерьма со всей Европы в избытке понабежало! Так что этому пришельцу адвокат с судом не требуются. Законов военного времени хватит. Я так думаю.
– Чекист, да хорош заливать, он что, с психушки себе досрочный дембель устроил? – продолжаю я очаровывать Немировичей с Данченками всех направлений театрального искусства.
– А ты думаешь, он сумасшедший и нам рассказывает свои долбанутые хвантазии?
– Ну а чем докажешь, что это правда?
– Вот посмотри, – говорит мне лейтенант ГБ и протягивает эппловскую жертву аборта – айфон номер четыре.
– Портсигар, что ли? – Равнодушненько так протягиваю руку. Причем я, кажется, был так убедителен, что готов, подобно Нерону, завопить: «Какой актер погибает!»
– Да нет, Любимов, не портсигар. Телефон это такой… Переносной, вроде рации.
– Ага! Ты еще скажи, что это карманный… двигатель для ледокола, или переносной кинотеатр! Ну ладно, поймали на вокзале психа, но ты-то нормальный! Или это заразно?
– Ну, смотри, Фома неверующий, он же Томас Аквинский, – блеснув эрудицией, он включает противный гаджет фирмы «яблочный огрызок».
Я делаю вид, что охерел в крайней степени, потому что он мне демонстрирует аудио– и видеоплееры, вдруг он из какого-нибудь «ХроноСМЕРШа» и хочет вывести меня на чистую воду. А он мне прокручивает ролик выступления Адика Шикльгитлера на какой-то стрелке долбонациев. Как блудница, уличенная своим трах-хахалем в некошерном трахе с соседними трахалями (о как закручено), горячно и страстно пытается доказать свою невиновность, так Аденыш что-то в том же ключе втуляет, за кадром переводят, смысл типа Германия для германских. Я, старательно делая рожу пипла, внезапно обнаружившего в своем огороде дохлого мамонта, да еще одетого в спортивку вышеупомянутой фирмы «Адидас», спрашиваю у капитана:
– Елисеев, ущипни меня, что это такое?
– Вот-вот, старлей, вот мы его и ведем к своим, а самое главное знаешь что?
– Так это еще и не все? – А актер-то я, оказывается, классный, вон энкавэдэшный Станиславский верит мне.
– Да, самое главное… вообще-то ты в форме немцев, пошли, сам увидишь.
И ведет меня еще дальше в глубь леса, по пути говорит:
– Щас придем на место, я бойцов своих, что этого уродонала охраняют, отзову, ты подходишь, делаешь два-три выстрела и, приблизившись к нему, вытащишь у него изо рта кляп, да и скажи че-нить по-немецки.
– Лейтенант госбеза, все-таки надо тя к невропатологу, чего-то ты вообще «галиматНю» понес. И вообще, откуда тема насчет генерала появилась, Абвер себе ягодицы рвет, ищет генерала.
– Так я своим сказал, что у нас раненый генерал, которого мы вывозим. Это чисто для сохранения тайны было. Но, видимо, какая-то сука и в УНКГБ городском нашем есть, раз до Абвера дошло, кстати, ну и пусть, пусть ищут генерала, припечет, пристрелю к чертям собачьим. А насчет того, что этот выродок из будущего, ты выполни, что я говорю, сам все увидишь, сам поймешь.
– Яволь херр гауптштурмфюрер (КГБ-то «дерьмократы» причислили к СС, значит, лейтенант НКГБ на немецко-фашистский лад, это штурмфюрер, или оберштурмфюрер, тьфу, язык сломаешь).
Гэбнюк поднимает руку, ага, это – «внимание стой» значит, и идет вперед, затем что-то там говорит и спокойно идет обратно с двумя сержантами той же службы (унтершарфюреры или штурмфюреры, не помню, как сержант на эсэсовской мове будет).
Иду туда, откуда они вышли, там под деревом сидит аки перст, не, ни хрена, персты-то стоят, а это аки червь, наверно, сидит натуральный секонхенд, скинхед, то есть. Черная майка с ликом преподобного адольфия нацистского, джинсы моднявые с помочами, висящие на жопе (или как эта хрень называется; подтяжки, бретельки там или вытяжки), и берцы с шнуровкой до колен. Он смотрит на меня как на полубога (я же в ретроскинхедовском прикиде, в фельдграу), а я на него, как и ожидалось, смотрю как на говно, и, высокомерно глядя, вытаскиваю у него изо рта чьи-то портянки (вот гэбье извращенцы, а? гэбня кровавая, Новодворской на вас нет), фу!
– Господин офицер, ведите меня к Гитлеру, я знаю много чего, благодаря этому вы сможете победить Сталина и их жидо-коммунячье иго, на благо белой расы.
– Ти есть кито? Что ти знаишь рюсски сабака? И какой польза есть от ти?
– Господин офицер, я русский национал-социалист и приветствую идеи великого фюрера, белая раса должна защищать себя, наши цели едины, наши враги все черные, начиная с жидов, хачиков, узкоглазых и кончая неграми.
– Ти не есть белая раса, ти не есть щеловьек, ти славянски недощеловек, не арий, унтерменш, ферштеен зи?
– Нет, я не недочеловек, я истинный ариец, представитель, как и вы, белой расы, я читал «Майн кампф» господина Гитлера и полностью разделяю его взгляды. Мало того, я обманул этих чурколюбов-жидолюбов коммуняк из энкавэдэ, что рейх победит Союз, теперь они разнесут эту инфу, и краснюки побегут быстрей и веселей. Глядите, господин офицер, и Гитлер победит Сталина, white power рулит!
– Хальт! Ты считаешь, что великогерманский райх не сможет побьедить ваших тупых азиатов?
– Да, я это знаю, я из 201*** года и точно знаю, что великий Гитлер был побежден в 1945-м, этими чурколюбами из СССР. Потому нам приходится мочить эту нечисть, ну черножопых, по нашим городам.
– Мине плефат на твои вскляды, и твои фантазии, какой к тойфелю две тисяча ***наццатый, ты ест тупой унтерменш, и только германская раса ест белий и вищий раса, ви славяне дастойни бит нашими рабами. А если ти читаль великий бух нашього фюрера, то ето говорит, что его учение истинно для всего мира, даже для рабоф унтерменш, как ти. А в тисяча дивятсот сорок пиятом ми будем побеждайт юден в Америка и в Аргентина. Ферштейн зи, унтерменш?
Ой, чую, не нравится правда нацику доморощенному, но нацики, это реально, вы для Гитлера и его оболваненной кодлы – унтерменши, всего лишь рабы. И они срали на ваши шульцы-88, зиги и массовые чтения «Майн кампф», «Россия для русских», у НСДАП, не канает для них «Россия для немецких», а русские, даже почитатели Гитлера, лишь рабы.
Ладно, хватит роль играть.
– Ну что, сука, думал, немец я?
– А, вы, значит, власовец, тоже защитник белой расы, или РОНА?
– Нет, нацик, я не власовец, да и не знаю, кто это (как я признаюсь, что тоже попаданец, низя). Я советский командир, старший лейтенант Любимов. – И, вытащив парабел, передергиваю затвор. – Ну что, придется кончать тебя, нацик ты самопальный, готов сдохнуть во славу Гитлера?
– Нет, товарищ старший лейтенант, я ж тоже советский, я тоже служил в армии.
– Хотя, вообще-то живи, тем более ты добыча энкагэбэшника. Он, Елисеев, чисто русский, так сказать, полномочный представитель белой расы, пусть он и решает твою судьбу. Елисеев, госбезопасность ходячая, ты где?
Из лесу материализовался, как гаишник из засады с радаром, наш бравый энкадэшник с пепедешкой.
– Ну что, старлей, как тебе фрукт?
– Ну, товарищ лейтенант госбезопасности, фрукт это, конечно, интересный, правда, несъедобный, но он твоя добыча, и пацан он, вижу, – упертый, делай с ним что хошь. Мне с вами тут нефига болтологией страдать, Родина в опасности, надо выручать. Играйте в свои игры без меня. Кстати, насчет проигрыша СССР в войне эта сука наплела, оказывается, типа на психику твою давила. По его плану, ты, оказывается, должен был разнести эту ложь, и РККА бы дрогнула да Гитлер бы победил. Понял, в чем цимес, эх ты, а еще из госбезопасности.
– Слава богу, а то я уж духом пал. Спасибо, а вообще, старлей, много у тя людей?
– Да поболе роты будет, а что?
– Берешь нас к себе? Будем пробиваться вместе к нашим?
– Елисеев, вынужден тебя огорчить, пока к нашим мы не собираемся, так как пытаемся немчуре подляны здесь строить, а то они маршируют по нашей земле, поют свои «дойчен зольдатен унд официрен». Тем более у нас щас паника и неразбериха, кидают под танки с винтовками и даже без, мы тут больше пользы принесем. Сам подумай, главная сила немцеболванов это танки и взаимодействие родов войск. Мы попытаемся по возможности обескровить их танки, перережем снабжение бензином и боекомплектом. Стоящий без горючего и снаряги танк, как тупая изба, мало того от него пользы как от верстака сгущенки, так его еще и охранять надо, казенный ведь.
– Согласен я, ну что, старлей, возьмешь нас к себе?
– Да конечно, нам как раз начальник особого отдела нужен как колорадскому жуку картошка, пойдешь главным чистильщиком в подчинение старлею? Засланцев бранденбургоидных как собак непиленых. Ну что, пошли к нашим?
– Пойду, хоть я на ваши РККАшные звания и капитан цельный, но войсковыми соединениями (даже взводом) не командовал, у нас специфика службы другая, да и не за командование пехотными подразделениями у нас дают звания, а у тя хорошо получается.
И мы пошли опять к дороге, а до того гэбэшник поговорил с нациком начистоту (даже ноги спецлейтенанта приняли участие в интерактивной беседе). После лживой инфы о проигрыше СССР в войне, даже весть о победе над Германией аж в сорок пятом, Елисеевым была воспринята как благая, а потом архангелы елисеевские подобрали секинхенда (написано как я думаю, это не ошибка, не скинхед и именно секинхенд) и снова на беззвучку и вибрацию перевели портянкой. А тут наши уже готовы, «кавэшки» и «Т-28» оттащили в лес и замаскировали ветвями и всяким лесным мусором, все что можно (и нужно) погрузили в «Опеля», и Ивашин докладывает.
– Товариш старший лейтенант, нами обнаружены следующие материальные ценности:
снаряды к 45-мм пушке 20 к (на БТ и БА) бронебойные 38 штук;
снаряды к 45-мм пушке 20 к (на БТ и БА) осколочные 43 штуки;
снаряды к 45-мм пушке 20 к (на БТ и БА) шрапнель 56 штук;
снаряды к 76,2-мм пушке КТ-28 или Л-11 бронебойные 100 штук;
снаряды к 76,2-мм пушке КТ-28 или Л-11 осколочные 120 штук;
снаряды к 76,2-мм пушке КТ-28 или Л-11 шрапнель 100 штук;
выстрелы к ротному миномету 211 штук;
выстрелы к батальонному миномету 78 штук;
патронов калибра 7,62 (винтовочных, а значит, и на «максим», и на ДП, и на ДТ) 150 000 штук.
Все военное имущество пересчитано и погружено, кроме того, две двухтонки «ГАЗ-ААА», один «ЗИС-5» пригодны к использованию и тоже не пустые, одна из «ГАЗ-ААА» это автоцистерна с бензином.
Ну и четыре мотоцикла родных РККАшных ПМЗ-А-750, и на двух ДП установлены. Правда, один пришлось бросить, осколком бомбы полмотора выворотило, толкать теперь его можно, а ездить ни фига, ну и пулемет на другой установили.
– Ого, Ивашин, так этого ж хватит на одну-две войнушки типа войны Чако. Все, немчура, дрожи. Слышь, Елисеев, а куда вы все это везли и где экипажи танков?
– Так в танках экипажей и не было, только мехводы, мы их с ремонта вели, вообще колонна сводная, всякой твари по паре, и они тоже где-то в лесу, щас покричу, выйдут. Танкисты, ау, вы где?
И действительно, из лесу вышли три мехвода в классических комбинезонах и шлемах от Гуччи, то есть от РККА. Всего с энкавэдэшниками и водителями оказалось 28 человек (из них 8 водителей), остальные 18 погибли, трое ранены, всего в колонне было 49 человек, кстати, боекомплекты в танках полные. Но пусть пока полежат в танках. И мы, попрыгав в грузовики, рванули как пули (ну почти как пули) в лагерь.
Проехав километра два, услышали за нами грохот, ну и как же не посмотреть, что там да как? Сгоняв на мотоцикле, ребята выяснили, что по шоссе двигается немецкая колонна. Потому водители с танкистами уехали на машинах и мотоциклах, а я с отделением наших бойцов да гэбнюк со своими гэбэшниками, придя на шоссе, скрылись в придорожных кустах. Мало ли кто и куда едет, вдруг какой профит поимеем? Вскоре показалась колонна танков, немчура ехала на броне (жара – июнь), один из развиздяев пиликал на аккордеоне, остальные подпевали какой-то бравурный марш на своем верхнесаксонском, или нижнесилезском, или правобаварском, ну или левовюртембергском, английский учил я в школе…
До нас еще метров 500–800, и я говорю парням:
– Автоматчики, стреляем по членам экипажей, сидящим на броне, те, кто с винтовками и с карабинами, стреляйте по бочкам, что за танками. Огонь строго по команде – «Бей гадов!», отход тоже, отходим по-пластунски по команде – «Отбой».
В группе у нас четыре автомата, у меня «ППШ», у Аржанухина немецкий трофей, у Елисеева ППД на шее висит и еще ППД у одного из гэбистов. Остальные вооружены винтовками-Мосинками (гэбисты) и немецкими карабинами (наши).
За это время немцы кончили горланить свой марш и начали петь грустную песню, наверно, почуяли, суки, что щас им карачун будет.
И когда первые пять танков уже миновали нас, а с нами поравнялся шестой, я крикнул «Бей гадов!», на немцев сразу посыпались разнообразные пули, как пистолетные из «ПП», так и винтовочные из винтовок и карабинов, «аллес гемахт» начался. В врага всадила два магазина «ППД» (по 73 патрона), магазин «ППШ» (еще 71 патрон) и рожок немецкого автомата (30 патронов), ну и винтовочники влепили по обойме в баки и в бочки, огонь весело загорелся, немцы остановились, а мы дали ноги.
Сразу по тому месту, откуда мы делали карачун, немцы вдарили башенными пулеметами танков, а нас уже нема, пишите, камерады, до востребования, на главпочтамт. Обозленные немцы начали бить затем по площадям танковыми пушками, а мы уже давно отползли до безопасного места, встали и побежали как лани. Нам признание наших талантов немцами ни к чему, ребята мы скромные и местами скоромные. Немчура попалила еще минут пятнадцать и, обматерив нас от всей тевтонской души, скорей всего ушли, собрав своих мертвяков и потушив два танка (оба загорелись от огня из бочек). Ну не голыми же танками в лесу шнырять, они ж не знают, что нас чуть меньше взвода и мы не имеем ни одной противотанковой гранаты, они-то думают, может, что у нас тут батарея ПТО трехорудийная.
Правда, когда отползали, гэбэшного бойца Анкудинова убило, прям в темя попала пуля из танкового пулемета, вот суки, все-таки одного отквитали. Анкудинова его сослуживцы вытащили, и прямо у дороги на нашу базу мы его похоронили, на дереве, у могилы, один из гэбистов ножом вырезал:
Здесь похоронен боец НКГБ Анкудинов Петр Валерьевич, 15 ноября 1921—27 июня 1941, вечная память герою.
Ну и оттуда пошли в лагерь.
В лагере нас ждали две новости, одна ожидаемая и прогнозируемая, как падение курса доллара после поголовного приступа диареи у всех министров и топ-менеджеров США, то есть Онищук пока не вернулся. И вторая новость, меня ждал какой-то дядька, заарестованный Кравцовым, и с ним, по словам Кравцова, надо сразу побазарить. В шалаше сидел дедок лет 60 (может, больше, на нем не написано), высокий, широкий, со светло-русыми волосами (и ни одной седой волосинки), но с монгольским почти лицом, эдакий Батый-блондин.
– Здравствуйте, э…
– Арсений Никанорович Ильиных, здравствуйте, командир.
– Здравствуйте, Арсений Никанорович, какими судьбами?
– Я, паря, первый секретарь здешнего горкома партии, остался, чтобы повоевать в тылу, у меня опыт партизанской войны еще с Гражданской. Из приаргунских казаков я, станицы Чалбутинской, в германскую, то есть в мировую войну, воевал в первом Аргунском казачьем полку. Затем мы устанавливали Советскую власть, ну и тут полезли всякие семеновы, унгерны, колчаки да каппели с ниппелями, вот мы и попартизанили. В тридцать пятом назначен из заведующих районо ажно вторым секретарем горкома, ну, это у нас на Дальнем на Востоке в сороковом перевели сюда на повышение, когда братьев белорусов освободили. И тут на тебе, бабушка, Юрьев день, немцы пришли, зарыл бы я их на рассвете. А я же теперь хочу попробовать вспомнить былое, тряхнуть стариной, думаю, если от моего тряхания немчуры станет поменьше, то и от меня, значит, с моим тряхом есть еще польза. Не думаю, что немцы семи пядей во лбу, погонял я их в империалистическую, и тут погоняю, зарыл бы я их на рассвете. Кстати, я коренной гуран!
– Гуран? Это что, индеец, что ли?
– Сам ты индеец, гуран – это смесь русского и бурятского народов, понял?
– Простите, не знал, товарищ Ильиных, а насчет остального, от нас-то что надо? Оружие, патроны?
– Да нет, старлей, хочу я предложить тебе воевать вместе, у меня опыт, знание местности, у тебя, паря, молодость. Да и из окружения вам, паря, выходить долго, да с потерями, вот и давай тут и повоюем вдругорядь.
– Да мы, товарищ Ильиных, того же мнения и придерживались, тоже думаем пошуровать в тылу фашистов, и пользы много, и идти далеко не надо, опять же весело.
– Так, хорошо, с чего планируешь начать?
– Так мы уж начали, Арсений Никанорович, собираем технику, вооружение, топливо, снаряды и оружие.
– Похвально, паря, могу присоветовать, что и где еще собрать, тут у нас на МТС склад ГСМ есть, зараз можно его прикарманить, нечего немцам шиковать за счет Наркомсельхоза. Причем там же в подвале оружие есть, даже пушки с зарядами к ним, пока немчура не прочухала, забрать надо, ведь приграничье, вот и хранили на всякий, надо отграбить народное добро.
Тут в шалаш входят Елисеев с Ивашиным, и, увидев Ильиных, энкагэбэшник лезет обжиматься к секретарю горкома.
– Арсений Никанорович, какими судьбами?
– Да вот решил попробовать, понравится ли немцам в 41-м то, что не нравилось японцам в двадцатом, попартизанить, зарыл бы я их на рассвете.
– Елисеев, ты знаешь Ильиных?
– А как же, в одном городе работали на Дальнем, как же я да второго хозяина города-то не знал бы? Мировой мужик!
– Ну что, товарищ Ильиных, может, чайку из трофейных запасов испробуете?
– Давай, и поговорим сразу, ну, насчет почистки МТС, надо план раскумекать, что и как?
– Ну вот, сразу видно боец Сергея Лазо, сразу войнушку почуял. Ивашин, крикни бойцам, пусть чайку фрицевского сварганят. – Ивашин возьми и побеги как юный онагр, молодо-зелено. Ему где-то двадцать, любит пока еще бегать.
– Слышь, паря, зараз гитлерчата рвут в центр страны, тухачевиусы так развоевались, что немец гонит наших взагорб. Сам видишь, могучий удар и малая кровь у немцев работает, а у нас ни черта, у нас как-то наоборот, колоссальная кровь и ни черта тебе ударов. Не глянется мне такая война, ох не глянется. Сталину надо было этих тупых (надеюсь тупых, а не предателей) чуть ли не поголовно в Горный Зерентуй запетяркать, а то местами и в штаб Духонина, зарыл бы я их на рассвете. Ты ж видел, сколько у нас было дивно войск, и где теперь они, в лучшем случае, как ты, в окружении шарахаются, а сколько из них уже никогда и нигде шарахаться не будут. Ладно, предлагаю по-нашему, по-лазовски, по-партизански, крадче устроить немцам в тылу содом, гоморру, геенну и чистилище в одном конкретно взятом месте. У вас, паря, вижу и бойцы есть и техника, у меня знание здешних мест, да и люди есть на местах. Правда, не знаю, кому теперь верить, кому нет. Сам видишь, если уж генералы да маршалы как минимум по тупости просрали войну, то как верить тем, кто пониже? Зарыл бы я их на рассвете.
– Арсений Никанорович, а почему тогда вы мне верите? И что это за «зарыл бы я их на рассвете»?
– Так ты с бойцами, я знаю уже, немцам показал местный филиал кузькиной матери. Насчет «зарыл бы я их на рассвете», не обращай внимания, прибаска у меня такая, еще со времен Гришки Семенова да Ромки Унгерна.
– И что вы сейчас конкретно предлагаете, Арсений Никанорович?
– Первым делом надо провести большую показательную акцию – наказать немцев под хвост, я бы сказал даже демонстративно-наказательную акцию. Народ в унынии, все завоевания советской власти нулем пошли за несколько часов и дней. Надо поднять дух народа, показать, что немцы такие же люди и вояки, зарыл бы я их на рассвете.
– Да вы, Арсений Никанорович, как я вижу, не только партизан, но и комиссар от бога. Я-то грешным делом о духе народа и не подумал.
– Так я еще в первом Аргунском с империалистической комиссаром полка ехал, председателем солдатского комитета. Тем более здесь народ только год как из-под панского гнета и пока не прониклись нашим духом, не получили наслаждение, скажем так, от советского образа жизни, понимаешь?
– Да понял я, Арсений Никанорович, понял.
– Давай просто Арсений, тя-то как звать?
– Да Виталием.
– Ну да ладно, у нас на Дальнем грузин бы знатный, Каландаришвили, ох и покрошил беляков в свое время, да жаль, убили его потом белые, зарыл бы я их на рассвете. Так вот у него помощник был, ну очень на тебя похож, Самохин Василий, не родственник он твой, часом?
– Слыхал я про Каландаришвили, то есть читал я, Арсений Никанорович, а вот родственников в Приморье не имею, мои все в Средней Азии.
– Понятно, Василь, по-моему, из рожаков Курской губернии был. Перейдем к делу, предлагаю на твоих броневиках с танками наведаться в Город, причем на всю технику наших звезд намалевать, да еще надписи покрасивше, типа «Мы победим, смерть немцам», зарыл бы я их на рассвете.
– Да, Арсений, это очень хорошо будет.
– У меня наметки всего есть, зови командиров, давай обсудим план.
Тут как по заказу вошел Ивашин с чаем, я ему и говорю:
– Ивашин, зови командиров, и наших и новых, Абдиева, Нечипоренко, Елисеева, и быстрей.
Ивашин поставил чайник (металлический, нашли в багажнике цундапа) и побежал звать, и не прошло и трех минут, как на лавки уже расселись бравые отцы-командиры.
– Товарищи командиры, позвольте представить вам нашего гостя, первый секретарь горкома партии Арсений Никанорович Ильиных.
– Здравствуйте, товарищи, все вы видите, что произошло и что происходит. Гитлеровские вояки, пользуясь или тупостью или прямым предательством наших высших командиров, разгромили могутным ударом приграничные группировки наших войск. И это очень плохо, плохо не только для вас, для армии, самое главное, это плохо для народа, тем более для жителей новоприсоединившихся к союзу территорий. В народе царит уныние и неуважение к Советской власти, мы должны, мы обязаны это изменить, я как представитель партии, вы как представители РККА.
– И что вы, как представитель партии, нам предлагаете?
– В Городе имеется около роты немцев, но это тыловики, интенданты, ремонтники, связисты. Предлагаю напасть с двух сторон, с северной стороны – три танка при поддержке взвода пехоты, с южной – три броневика, также при поддержке пехоты входят, громя все, что в немецкой форме. И желательно было бы какие-нибудь листовки смастерить, хотя шрифтами мы займемся в Городе сами, подготовим, а вы как будто их и раскидаете. Листовки от имени «Комитета Освобождения Города», причем все нужно сделать днем и в форме РККА, чтобы все видели, что Красная Армия есть. Все это поможет одыбаться и Красной Армии, пусть чуток, но поможет, а также местным жителям, пролетарьяту и крестьянству трудовому, покажет, что Советская власть живет!
– Тогда завтра в 12 часов дня, подходящее время для наказа демонстративного? Вы к тому времени подготовьте листовки и типографию для эвакуации, мы ее заберем в лес, – говорю я, – кроме того, было бы хорошо, чтобы и на севере и на юге нас ждали бы по одному человеку от вас, показать, где и как расположены фрицы, ну и типографию тоже.
– Да конечно, ну все сделаем. Мне пора, подбросьте меня до деревни Ярошки, оттуда я сам до Города доберусь. А то с немцами поверстаться, да на вашем автомобиле, не с руки.
– Ивашин, подбросьте товарища до деревни на мотоцикле.
И Ивашин с Ильиных удалились, тарахтя одним из наших ПМЗ-А-750.
– Значит, так, товарищи, завтра первая группа в составе четырех БА-10 под руководством Абдиева со взводом разведки на двух грузовиках, взяв с собой один миномет, идут к северному въезду в город. Вторая группа, это три БТ-7 под руководством Нечипоренко с энкавэдэшниками Елисеева и взводом Никифорова, также на двух грузовиках с минометом и расчетом идут к югу. Первой группой командует Онищук, второй командую я, на входе в город снимаем заслоны, и вперед, нахальство, говорят, это второе счастье, но нам на это плевать. Для нас теперь нахальство это инструмент, и им мы должны пользоваться. Танки и броневики подавляют любое сопротивление фрицев орудийным и пулеметным огнем. Ивашин, подготовить звезды и надписи на бронетехнику, кроме того, подготовить десять табличек с надписью «Я ПРЕДАТЕЛЬ», для бургомистров и другой предательской швали. Пехотинцам двигаться вперед строго под прикрытием танков и бронемашин, за тупые шапкозакидательские атаки в полный рост и без бронеприкрытия – расстрел на хрен перед строем. Все ясно? На базе остается сводный взвод из пехотинцев и артиллеристов, артиллеристы пусть пушки чинят, а пехота их охраняет.
– А какие именно грузовики брать (богато же живем)?
– Эти вопросы решает товарищ Ивашин.
– Сколько выстрелов брать к миномету?
– По пятьдесят, и миномет использовать только в крайнем случае. Все, товарищи командиры, все свободны.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?
– Да, Никифоров.
– У нас во взводе ценная инициатива, двое бойцов, младший сержант Фатхула Акмурзин из Башкирии и красноармеец Босхамджи Церенов из Калмыкии, довольно хорошо умеют обращаться с луками. Они сделали себе луки из подручных материалов и на метров 50–80 очень неплохо стреляют.
– Хорошо, понял, Никифоров, пошли к вашим стрелкам, посмотрим и поговорим.
И мы с Никифоровым пошли к шалашам его взвода, за шалашами человек пять стреляли из лука в дерево.
– Смирно! Товарищи командиры, отделение производит тренировочные стрельбы из лука, – докладывает младший сержант Акмурзин, который внешне напоминает покойного Турчинского, но брюнетистый вариант, да и с усами, как у Семена Буденного.
– И какие результаты, Акмурзин?
– Хорошо стреляют Церенов, Порфирьев, Иванопуло и я. Порфирьев в школе занимался стрельбой из лука, я в степи охотился на зайцев, лис с коня, на ружье и порох денег не было, вот с детства и приучил меня отец к луку. Почти так же и Церенов, а Иванопуло раньше не занимался, но у него есть талант.
– А чем вам «Rar-98k», Мосинки и «ППШ-2» не нравятся?
– Громкостью, товарищ старший лейтенант, и, скажем, невосполнимостью патронов. То ли дело стрела, наломал тростинок или веток, прикрепил наконечники, и вперед. Кроме того, у меня прапрадед – отец моего прадеда, с луком Берлин и Париж в 1813-м брал, а я учитель истории и знаю, что стрелой можно не только по прямой стрелять.
– Акмурзин, ты что хочешь сказать, что стрела может лететь криво?
– Да, товарищ командир, но не вправо или влево, как вы подумали, а сверху вниз; скажем, сидит немец в укрытии, мы стрелу запускаем в небо под углом, стрела перелетает укрытие и потом вниз на немца, мало не покажется.
– Гениально, это мне нравится, и бесшумно и запулить можно за укрытие, у меня есть тебе предложение, младший сержант, походи по всем остальным бойцам, может, еще лучники есть. Набери людей до взвода, назначаешься командиром отдельного взвода лучников, все, что нужно для луков и стрел, в твоем распоряжении.
– Так точно, товарищ старший лейтенант, нам бы разные кусочки металла для наконечников.
– Будут тебе кусочки, куски и кусища, и наделайте наконечников с рваными краями, чтоб холеные немецкие телеса рвали и чтоб вытаскивать западло потом было.
– Ну, это само собой, товарищ командир.
– Молодцы, Никифоров и все остальные. Никифоров идешь с Акмурзиным по остальным взводам, ищите таланты стрелометные. Насчет наконечников, Никифоров, тоже позаботься, мало ли, сколько щас по дорогам металлических обломков, там танки целые валяются, на десяток чингисхановских армий наконечников хватит.
– Так точно, товарищ командир.
– И тренируйтесь, товарищ Акмурзин, возможно, завтра вы нам понадобитесь.
Все, пойду отдохну, чего это, кстати, Онищук задерживается, когда это наш гарный парубок начальством стал (начальство ж не опаздывает, оно задЭрЬживается).
Сели ужинать, Онищука все нет… блин, червь беспокойства из дождевого червя вырастает в червя из «Дрожи земли», где ж этот Онищук наш, а? И когда уже заканчивали ужинать, наконец, послышался рокот моторов цундапа и БА-шки, и я, не вытерпев, выскочил навстречу. Залихватски развернувшись передо мной, остановился мотоцикл, за рулем которого сидел Петрильо.
– Онищук, что за валанданье, где шлялся? Знаешь, сколько часов прошло, а?
– Товарищ командир, не надо ругать победителей. Ты лучше пополнение принимай, мы с парубками пленных отбили у немцев 123 человека, плюс масса информации про то, шо бачили, ну и новые цели.
– Конечно, пополнение – это хорошо, значит, бедный Елисеев всю ночь их проверять будет, а утром не спамши в бой.
– Какой бой, Виталик, кто такой Елисеев? У вас что, есть какой-то план?
– Ну, так у нас тоже пополнение, не все же вам масленица, почти взвод энкагэбэшников плюс танкисты.
– Насчет танкистов хорошо, мы два танка отыскали, Т-26 называется, причем на ходу, и они оба сами поклялись иметь фашистских ворогив во всю железку. Правда, у нього снарядов нема, да и пулеметы с него сняли наши при отступлении, зато танк на ходу и на довольно неплохом ходу. Пришлось БА-шке и мотоциклу поделиться экипажем, зато скоро они уже подъедут.
– Ты щас повечеряй, Петрушка, затем Ивашин тебе расскажет планируемую операцию, познакомит с энкавэдэшниками и т. д. Завтра в 9 утра выходим на задание, как понял?
– Так у нас энкагэбэ прибыло или таки энкавэдэ?
– НКВД, НКГБ, не твоего ума дело, кого прибыло, того прибыло, понЯл?
– Так точно, разреши идти?
– Вали, конечно, и пацанов своих бери на ужин. Кстати, ты что танки без оружия оставил ехать в одиночку?
– Да нет, мы их сопровождали до входа в лес, затем сами поехали быстрей, а они там ковыляют, это же не БТ, который гусеницу скинул и летит сломя уши, мы им эмгэшку оставили с цундапа, и два карабина, на них хватит, не с медведями же в лесу воевать.
Затем, после того как разведвеличество сплюнуло с горизонта, там нарисовался местный Робин Гуд, башкирского производства, из Уфавудского леса который:
– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?
– Да, Акмурзин, я тя обоими ухами слухаю.
– Предлагаю пойти и осмотреть спецподразделение лучников.
– Конечно, треба зараз поглядаты на вийсковых (это я у Онищука набрался).
На поляне горит костер и весело стоят десять наших бойцов во главе с Цереновым, да у всех в руках были луки. Тоже мне, йомены из Локсли.
– Разрешите показать огненный дождь?
– Рискни удивить.
И Акмурзин забегал по поляне, по его просьбе танкисты подогнали бэтэшку, за БТ-шкой он с бойцами начал что-то партизанить как партизан (каламбур, однако, но факт). Затем, окончив свои приготовления, он позвал меня.
– Товарищ старший лейтенант, можно вас. Так вот, танк это укрытие, за укрытием стоит предполагаемое отделение немцев.
Заглядываю за танк, там наши очумелые ручки натворили немцев, как говорится, из того, что было, рваную форму напялили на соломенные немцезаменители, для большей схожести чучелам в руки всунуты палки, типа это оружие, типа враг вооружен и типа очень соломоопасен. Причем три «немца» типа стоят, еще три типа сидят, ну и четыре типа притаились лежа. Ну да ладно, Чапаев на картошке постигал военную мудрость, а мы, получается, на соломе.
– Вот тут располагаются наши лучники, товарищ командир, – и действительно пятеро бойцов стоят с луками, стрелы в луках горят (тьфу, не стрелы, наконечники), чадя черным дымком, рядом с каждым «йоменом» стоят еще по бойцу, которые поджигают стрелы от костра и передают стрелкам, – обратите внимание, товарищ старший лейтенант, стрелкам не видны цели. По немцам огнем, пли!
Небо озарилось полетевшими горяще-летящими зигзагами, стрелы поднялись на надцать метров (надцать – количество больше десяти, меньше ста, задача на фантазию) и оттуда обрушились за танк. Акмурзин стоит сбоку и командует:
– Вправо вперед, пять!
Прохожу к месту, где стоит Фатхулла, в пяти-шести метрах от чучел немцев догорают стрелы, пущенные нашими славными гвардии татаро-монголами Советского Союза. Стрелы снова взмыли вверх и теперь точнее накрыли «немцев». Из десятка трое горят. Ниче так, красиво!
– По прежнему ориентиру, пачками, пли!
Бойцы подают снова горящие стрелы лучникам, и в небо снова вонзаются костротворные молнии, и все это беззвучно, затем, взмыв до предела, с неба густо падают на «немцев».
– Всё, оставить, расстрел закончен, – командует Фатхулла. – Ну как вам, командир?
– Прикольно, только немцев ты заранее предупредишь, чтоб стояли, ну или сидели, и смирно ждали с неба огненный факю?
– Нет, конечно, но даже если они все лягут, то от этого ничего не изменится, наоборот, площадь поражения тела немца увеличится. Но главный смысл в том, что мы можем закидывать стрелы им за шиворот, будь то окоп, ров или любое другое укрытие, тот же «гавномаг», он же сверху открыт.
Фатхулла не обратил внимания на мой «факю», и слава богу.
– Согласен, товарищ младший командир Акмурзин, готовь стрелков зашиворотчиков, нам их человек десять как минимум нужно. А можно и больше, Машу каслом не испортишь.
– Готовим.
Обхожу танк, «немецкое» отделение горит вонючим, желтым, соломенно-униформенным пламенем, как и надежда арЫйцев на мировое господство.
Теперь надо к Елисееву заглянуть, интересно, как он там козлов от козлищ, ну или зерна от плевательниц отделяет. Около «особого» шалаша Елисеевского филиала энкагэбэ, сидят под охраной человек пять из приведенных Онищуком новичков, их охраняют двое охранников, и последние при моем появлении встают, тот, что ближе ко мне, докладывает:
– Товарищ старший лейтенант, особый отдел ведет проверку новичков, мы охраняем проверяемых, красноармеец Востриков, – докладывает боец, напоминающий более модифицированный, мужественный вариант Андрея Малахова.
– Хорошо, – и вхожу в «кабинет» Елисеева. В шалаше скамья (самоноводел), стол и табуретка «следователя» Елисеева (кстати, эта меблировка из той же партии «Made in ЛЕС»).
– Привет, спецлейтенант, какие успехи?
– Человек 50 проверили, пока только трое подозрительных, причем одного опознал охранник, Востриков который по фамилии.
– И что ж в нем не то, по-вашему, тАвАриСЧи особисты?
– Майор РККА Иванов-Затейник (ни черта себе фамилиё да?), командир стрелкового батальона НН-ской дивизии, при наступлении немцев бросил свое подразделение и бежал, сдался в плен немцам. Бойцы, ну и Востриков в том числе, видели это, но из-за боязни нарушить субординацию не пристрелили гниду. Батальоном пришлось командовать комиссару, и через сутки боев батальон был разбит, остатки попали в плен, Востриков и еще трое угодили в колонну, где были вы с Онищуком, дальше ты сам знаешь.
– А еще два мутных персонажа?
– Похоже, засланцы, но утверждать не берусь, поговори с ними сам, идет?
– Да, сперва кончай с этими.
– Те пятеро, что на улице, опрошены, прошли проверку, вроде честные бойцы. А этот, – показав рукой на сидящего на скамье бойца, – вроде тоже нормальный боец, вот посмотри документы. – И он протягивает мне красноармейскую книжку.
– Красноармеец двести шестьдесят первого стрелкового полка второй Краснознаменной Белорусской дивизии имени Михаила Фрунзе, Савельев Иван Исидорович, 1921 года рождения. – представляется боец.
– Как попал в плен, Савельев?
– Бросили нас в контрнаступление, сперва пошли наши танки, затем мы, пехота, мы отстали от танков, немец сильно пулял. А потом немцы подбили почти все БТ-шки, затем навалились на нас, минометами давили. Командиров поубивало, немцы окружили и начали кричать, чтобы мы сдавались. А что мы с винтовкой против пулеметов и минометов сделаем, был среди нас комиссар еврей, он нам разрешил сдаваться в плен, сам остался там с коммунистами, немцы евреев и коммунистов в плен не берут же. Как нас увели, комиссар и все пятеро коммунистов начали стрелять в немцев и кидать гранаты, убили человек десять, потом их закидали из минометов и добили раненых.
– Савельев, кто может подтвердить твои слова?
– Как кто, Петрушин Славка, Хайрулин Рифкат, Герасимчук Опанас; мы все с одного взвода.
– Хорошо, если они подтвердят, то ты свободен. Востриков, обойди новичков, найди Петрушина, Хайрулина и Герасимчука да узнай, знают ли они Савельева Ивана Исидоровича и историю его пленения, опроси каждого по отдельности. Потом мне доложишь, второму охраннику скажешь, чтобы отвел новичков к Никифорову, и там глаз да глаз, примерно так, свободен.
А ты, Савельев, посиди пока. Ну что, Елисеев, где твои мутные подозреванты? Тащи их, колоть будем поодиночке.
Елисеев кликнул кого-то из своих гэбэшных архангелов, и тот скоро привел подозреваемых, сперва на разбор ввели первого, на первый взгляд ничего мутного. Ну-ка, приколемся, и я рявкнул командным голосом:
– Штейт аувф, – аха, вскочил, попался засланец гребаный, с хрена ли, если ты красноармеец честный, так вскочил бы, это ж условный рефлекс.
– Ну что, сука подзаборная, подстилка канарисовская, будем колоться?
– Я вас не понимаю, я красноармеец Сазонов, 222-й стрелковый полк 49-й СД, попал в плен вчера, у нас закончились патроны. Командиры все погибли, связи с штабом не было, противник нас окружил и предложил сдаться, вот мы и сдались.
– Не трынди, считаю до десяти, признаешься, просто отпустим, не признаешься, расстреляем. Елисеев, а почему, ты его заподозрил-то?
– Да говорит, что он простой красноармеец, а взгляд у него ни черта не взгляд красноармейца, он смотрит минимум как старлей. – Да, действительно, не похоже на взгляд рядового пехотинца, Елисеев молодец.
– Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, да ну на фиг, расстрелять этого абвереныша. Елисеев, как говорил великий комиссар Триканоров, герой Гражданской войны: – Лучше расстрелять десять невиновных, чем отпустить одного шпиёна. Так ведь, Сазонов?
– Да так, но я ни в чем не виноват, товарищ командир.
– Точно, тогда процитируй высказывание Триканорова, комиссара Первой конной, докажи, что ты точно наш.
– Лучше расстрелять десять невиновных, чем отпустить одного шпиона.
– Слушай ты, Курт, Вилли или Улли, я точно знаю, что ты немец, я точно знаю, что ты из Абвера, даже больше того, я знаю, что ты ищешь какого-то нашего важного генерала, который тут в окружении находится, так? Ведь никакого Триканорова нет и не было никогда, а ты повелся на развод, потому что не наш ты, был бы нашим, сразу сказал бы, что за галиматья про Триканорова. Так что давай колись, немчура!
– Да, если вы поможете мне с информацией о генерале и сложите оружие, то я буду ходатайствовать перед Вермахтом о вашем почетном плене и выделении вам земель с работниками из недавно освобожденных земель.
– А хрен тебе, Елисеев, лучше этого унтерменша суперменша повесить, причем за яйца.
– Господин командир, вы не имеете права, я же военнопленный.
– А попутного хрена в горбатую спину не хочешь? Наше подразделение в плен не берет, наш принцип: хороший гитлеровец – гниющий гитлеровец. Да и в плен ты попал в форме РККА, значит, ты не пленный, а просто предатель наш.
– Все, давайте следующего гитлерюгу. – Лже-Сазонов начал упираться, что-то там говорить о рейхе, о высокодостопочтенноуважаемом адольфике, но приклад «ППШ» в солнечное сплетение отбил приступ недержания речи, да и гэбисты-особисты как-то талантливо вытолкали его, взамен ввели другого.
– Боец, какого дрына не представляешься, ты что, субординацию в реке утопил? Или в Абвере отобрали?
– Красноармеец 15-го стрелкового полка семьдесят пятой стрелковой дивизии РККА, Маленков Сергей.
– Вот его красноармейская книжка, – протянул мне документ Елисеев, – обрати внимание, сам он вроде и помятый и грязноватый, а документик новый. Это мне и показалось мутным, потому и задержали для обстоятельной проверки.
– Ну, Маленков, в каком году родился Ленин?
– В 1870-м, в городе Симбирске, в семье инспектора народных училищ Ильи Ульянова.
Провоцирую и этого, вскакиваю и кричу, выкинув руку в нацистском приветствии:
– Хайль Гитлер!
Тот успевает вскочить, выкидывая руку в ответном «хайльгитлере», но понимает, что прокололся, и садится снова на место.
– Ну что, дойче швайне, попался?
– Я не немец, я латыш, признаю, что попался.
– Твои ошибки: слишком чистая и немятая красноармейская книжка, в Абвере научили биографию Ленина лучше, чем знают наши красноармейцы, ну и твой «хайль гитлер» тоже попадалово.
– Не могу ли я как-то выкупить свою жизнь, товарищ командир?
– Раз тебя так хорошо учили в Абвере, скажи один из главных девизов большевиков?
– Кто не работает, тот не ест? Или: мир хижинам, война дворцам?
– Кто не с нами, тот против нас, а кто против нас, тот враг, и того убиваем и мучаем нещадно, как собаку Павлова. Так вот, пристрели немца, того, что раскололи до тебя, и будешь воевать с нами, за свободную советскую Латвию.
– Я согласен.
– Еще бы, ну, пошли, Елисеев, пошли перевербовывать эксагента Абвера.
Я, Елисеев и лже-Маленков повели лже-Сазонова на расстрел, выйдя из расположения, прошли еще километр, и я, загнав патрон в ствол парабела, вытянул из него магазин, затем кивнул Елисееву. Тот, передернув затвор «ППШ», взял под прицел обоих засланцев. После этого я протянул пистоль латышу-плохишу.
– На, и докажи, что ты с нами, или сдохнете вместе.
Латыш-плохиш выхватил пистоль у меня из рук, бабах, и одним агентом Абвера в лесу стало меньше, плохиш выстрелил неизвестному немцу в лоб, вышибив арийские, высшей расы, мозги на хрен.
– А теперь, господин из Риги, скажи три причины, по которым мы не должны тебя убить?
– Первая, я хорошо знаю немецкий язык.
– Наплевать, у нас четверо знают немецкий как родной, и нам их хватает, – преувеличил я в два раза количество немецкогундящих, ведь я из Ферганской долины, у нас очень долго торгуются даже из-за носков. А тут торг идет на прибалтийскую жизнь, лицо прибалтийской национальности, лицо, приравненное к истинно арийским харям.
– Я хорошо знаю взрывное дело, это вторая причина.
– Стопиццот раз накласть, у нас взвод саперов. И вообще твои бранденбургские навыки мне до фени.
– Могу водить все виды авто, и даже танки, как танки РККА, так и Вермахта.
– У тя сегодня неудачный день, наверно, менопауза у тя началась, у нас взвод танкистов на три танка, на хер мне еще один? Слышь, ты, Вайкуле или Пельш ты абверовский, я честно не вижу ни одной причины не мочить тебя. Чувствую, убив тебя, я увеличу мартиролог страдальцев за независимость Латвии.
– Да я согласен делать что угодно, только оставьте живым.
– Ладно, пока будешь у меня спецпереводчиком, а там посмотрим.
Мы идем обратно с места расстрела неизвестного засланца, и я спрашиваю у плохолатыша (ну тянет меня, блин, покомиссарствовать):
– Слышь, мастер шпротов, а звать тебя как?
– Артур Круминьш.
– Ответь мне на вопрос: ты пошел в бранденбургеры ради чего? Ради независимости Латвии, так?
– Да, так, я учился с 37-го в Гамбурге, потом вы захватили мою страну, и я уже не смог бы адвокатствовать, как мечтал, вот и пошел ради освобождения родины.
– И что даст независимость Латвии?
– Как что? Жить станет лучше!
– Кому именно?
– Как кому, всем нам, латышам.
– А ты уверен?
– Да.
– Первый кол в спину твоей мечте, с чего вы, умники, решили, что немцы дали бы вам независимость? Хрена они собачьего вам дадут, догонят, обгонят и иСЧо надают, Латвия да и вся Прибалтика теперь исконно немецкая земля, Остланд называется. И, значит, вопрос, чем вам немцы лучше СССР?
– Так они цивилизованная европейская нация, а не ваши жидо-большевистские азиатские орды.
– Ты еще татаро-монголов, гуннов и варваров добавь, спой Геббельсиную песню. Насчет азиатов, увы и ах, но вы, европейцы, особенно вы, прибалты, еще прямыми дикарями были, частично крещенными насильно псами рыцарями даже в двенадцатом веке. Когда тевтонцы гоняли вас по лесам и болотам, а один из ваших братских народов – пруссов уничтожили под корень, в Азии уже давно тогда процветали науки, трактат о медицине, в основе которого лежит современная медицина Абу Али ибн Сины, уже в десятый раз был переиздан даже в формате покет-сайз. Ал-Хоразми написал уже «Ал Жабр аль Мукамбала», ну от слов аль жабр и пошла алгебра, а от Ал-Хорезми – алгоритм. А Бируни уже создал свой полуглобус, я уж молчу про Сунь Цзы, Конфуция, Манихея, Хайяма и сотни других великих азиатов. Да и Западная Европа мыть руки перед едой (и вообще умываться) и есть не копытами, а ложками и другими приспособлениями, научилась, опять же, у «тупых» азиатов, во время Крестовых походов, а прибалты гордые и еще позже. Так что азиаты – это не западло.
Слушай, получается, две дороги у латышского народа: первая с немцами. Великая Германия и в ее составе какая-нибудь латгалия, а там латыши люди третьего и последующих сортов, почему? ПОТОМУ ЧТО НЕ НЕМЦЫ и не арийский народ, и вообще патамушта гладиолус. Первый сорт в Германии, это имперские немцы, затем второй сорт, немцы неимперские – фольксдойчи, а прихвостни идут третьим сортом. Получается, главная миссия вашего народа – прислуживать господам (которые немцы ну и арийцам типа англосаксофонов), по сравнению с этим простому народу крепостное право покажется коммунизмом.
Теперь Латвия в составе СССР: первое, все равны, все люди первого сорта. Каждый получает бесплатное (реально бесплатное) образование, здравоохранение, опять же, на халяву. Пенсии по старости, по инвалидности, и не только госслужащим (признаю, тут я спутал СССР 80-х с СССР времен Сталина), у вас-то это положено только госслужащим, а у нас всем, будь то сельский рабочий, генерал или учитель. Во время Гражданской войны один латыш по фамилии Вацетис был начальником Генерального штаба РККА, а в Третьем рейхе вас в германский генштаб максимум как уборщиков допустят. Короче, независимая Латвия (предположим, что Третий рейх травоядное государство и даст вам полную независимость) – это страна для элиты. В ней хорошо землевладельцам, богачам и другим элитарным особям, а основная масса – крестьяне, рабочие, служащие – будут все-таки перебиваться с хлеба на воду, как и было за вашу короткую независимость.
Артур слушал меня, разинув свое поддувало во всю иваноФФскую, «неужели проняло», подумал я.
– Я вот представитель одной из окраин СССР, далекой Таджикской ССР, и для меня независимость – это что-то страшное и невозможное, потому что сила СССР в единстве наций и сотрудничестве. Без единства нас наглосаксы или любые другие перцы посильней просто слопают. Слабого бьют, не слыхал? А СССР печется о благе простого человека, и чем человек уязвимей, тем наша страна больше о нем заботится.
Пока я болтологил, уже давно раскочегарилась ночь, мы дошли до хаты и, наскоро поужинав, легли спать. Артура забрал Елисеев, чтобы приглядывать, все-таки неофит пока. Тут кстати и т-двадцать шестые прискрипели-приползли, сходил бы я на них посмотреть, а ну их, темно, ночь же. Пойду-ка я спать, все, и этому дню пришли кранты.
Назад: Глава IV «Засланцы из Абвера»
Дальше: Глава VI «ДОН-16 Новосибирск»