Глава XI
«После Бреста, встреча с Машей»

Утро… птички чирикают, июль епрст, они-то лету радуются, мелочи вэвээсные, и, конечно, им наплЯвать, что война идет. Так думаю я, лежа под деревом, вокруг тишина, крепость мы вчера деблокировали, конечно, танками на пехтуру (пусть и вермахтовскую) это круто. Сперва шарахнули по немчикам из минометов, вот вою-то было, они, недоумки, подумали, что кто-то из своих шандарахнул. Даже послов посылали, то есть посыльных, тем более рации мы первыми выстрелами накрыли, нечего стучать, козлы морзяночные. Посыльных причесали снайперы Никодимов с поляком сибирским. Пока немчура очухалась, наши из крепости тоже саданули, кто из чего мог, короче, фестиваль полный, плюс танки рванули вперед.

Ну и достигнув позиций, начали из фрицетушек делать тушенку сорта «раздавленная», плюс, прикрываясь танками, пехота тоже рванула шинковать немцев. Веселья немцам добавили сзади, из казематов, да с чердаков и крыш, защитники крепости, они, наверно, подумали, что регулярная армия на помощь подошла. Часа полтора длился бой. Оба батальона немцев мы изрубили в салаты: «Окрошку» и «Оливье» (а также «Селедка под шубой», «Нежность», «Греческий» и т. д.). Потом еще полтора часа вытаскивали из подвалов и казематов крепости наших братьев пограничников и других бойцов, всего в живых оказалось около 700 человек (693 бойца, от рядового до майора, и один полковник).

Все бойцы сильно истощены, ранены (большинство), но рады нам до невозможности, и их всех погрузили на транспорт (повозки, грузовики, танки, бэтээры, которые ганомаги) и увезли за полста-сотню километров в лес. Там их уже ждали подготовленные дежурным взводом ложа, местами прикрытые шалашами. Недельку надо на реанимацию, и потом немцам кранты, ребята очень обозлены на немцев. Тем более, взаимопонимание и чувство локтя в подвалах развили бешеное.

А мы прибрались, собрали оружие, которое пригодно (особенно два Небельверфера, и дохерадзе выстрелов к ним), и танковопехотной колонной рванули вперед, к месту затайки. Когда прошли километров 30, грузовики с прицепленными повозками вернулись обратно, и пехота погрузилась в машины, потом с громадной скоростью аж до 40 км в час мы поехали на место новой дислокации. Там, где тусовались в ночь перед Рождеством, едрид мадрид, перед нападением на нападающих (тавтология, но факт) на крепость.

И часика через полтора мы уже были на месте, в лагере нас встретила тишина, крепостники отдыхают, врач им какие-то диеты назначил, чтоб постепенно к жрачке привыкли, реабилитация, блин. Некоторые по трое суток, оказывается, не ели, и даже больше, потому плотный обед их бы погубил. Обидно же столько вытерпеть, не сдаваясь немчуре, воюя геройски, и умереть потом от переедания.

Ну, это все, что касается вчерашнего дня, а сегодня с утра все бойцы ДОН-16, как и положено, занялись физподготовкой, затем завтрак, и потом командиры повели свои взводы на плановую подготовку. Дежурный взвод вчера оборудовал стрельбище, поляну в лесу расчистили от деревцев. Взвод Никифорова отправился на стрельбище, улучшать технику отстрела гансонациков. Танкисты, само собой, начали свои танки ласкать, Ивашина ваще от четверки немецкой хер отгонишь, даже ночью умудрился в ней спать, скотина. Разведчики со своим командиром Онищуком ушли в лес, да поглубже, чтоб технику скрадывания (или подкрадывания) отточить. Саперы во главе с преподобным Прибыловым свалили тоже подальше мастрячить свои антигерманские подляны, опять, наверно, запчасти к «Аццкому Лисапету» готовят. Кстати, у крепости вчера целых три взрывсистемы они инсталлировали и штук десять шрапфугасов, на память, типа кушай Адик на здоровье.

Даже Вахаев себе занятие нашел, забрал с собой немецких партизан (ну бывших гитлеровских вояк) и муштрует их реалиям РККА и партизанской войны, тем более фотки того, как эти экс-вермахты мочили своих непримиримых, каждый видел, на крючке каждый капитально. Понятно, что это на первое время, так сказать, психологический ледокол, чтобы взломать нацистское воспитание, и на его обломках строить уже советского немца.

А я сижу и думу думаю, на пожрамший желудок думы прут как мухи на… короче, на объект, достойный интереса мушиных инстинктов. Кто я тут, кто мы для командования РККА, что делать, и почему Чернышевский. Млеать, а при чем тут Чернышевский, хотя фиг с ним, он роман написал, а что делать тоже не знал. Прям так и написал роман «Что делать???». Но вот дивизия… Хоть я и в теле старлея, я ж максимум в реале взводом командовал, мне ротный уровень как среднему американцу дифференциалы и интегралы решать (или их вычисляют?). Для меня командование полком уже как биполярная математика для чихуа-хуа, вот засада, тут люди в меня верят и ждут откровений покруче, чем от Нострадамуса, ну или Ванги.

Тут подходит худой, высокий дядя с петлицами полковника из деблокированных из крепости. Встаю, как положено, козыряю, он говорит:

– Старший лейтенант, можно с вами поговорить?

– Да, товарищ полковник, старший лейтенант Любимов, командир сводного отряда из окруженцев и бывших пленных.

– Я так понял, вы командуете отрядом?

– Да, товарищ полковник, так получилось.

– Интересно получилось, у вас под командованием даже лейтенант госбезопасности?

– Говорю же, товарищ полковник, это сборная солянка.

– Старлей, расслабься, я полковник Иван Анисимович Старыгин, и благодарен тебе и твоим ребятам за то, что помогли нам, мы как попали в ловушку 22 июня, так и думали, все, кранты нам. Но, слава богу, вы успели, у нас уже и боеприпасы кончались, да и маковой росинки по два-три дня не видели.

– Просто мы, товарищ полковник, прослыхали, как плохо нашим бойцам в крепости, и поспешили на выручку.

– А мне ваша выдумка насчет ДОН-16 понравилась, представляю, что немцы думают, откуда ж взялась у них в тылу целая моторизованная дивизия. Ну-ка, расскажи, как это вы так умудрились до жизни такой дойти.

И я рассказал полковнику все, начиная с 22 июня, само собой все, что было от 22 и до 24 со слов Онищука.

– Ну, пограничники, ну молодцы, почему же теперь к своим не пробиваетесь, как требует устав?

– Товарищ полковник, пробиться к своим не имеем возможности, из двух батальонов, имевшихся у нас, до наших дошел бы только взвод. Далеко и опасно, не думаю, что мы имеем право терять бойцов, тем более тут в тылу немцев мы уже положили их почти полк, плюс танковый батальон в довесок. Теперь начали активные диверсии, пробуем резать транспортные пути, чтоб враг захлебнулся от недостатка необходимых припасов.

– Логично, старлей, логично, пусть уставу противоречит, но это более реально и более необходимо. У меня есть к тебе предложение.

– Да, товарищ полковник.

– Расслабься, говорю, и давай просто, Иван Анисимович я. Так вот, Любимов, предлагаю, чтобы не было разбродов среди красноармейцев, взять командование на себя. Пока чисто свадебным генералом, ты пусть и старлей, но справился не хуже майоров. Ты же станешь начальником штаба, но так-то командуешь всем сам, я тебя как бы званием прикрываю, как же так – командир дивизии да старлей.

– Да, мне кажется, вы правы, а то некоторые красноармейцы и командиры смотрят уже с неодобрением. И за то, что не прорываемся к своим, и про то, что старлей командует почти полком. Но вообще-то командую не я, командует этакий коллективный центр, а я всего лишь озвучиваю мнение специалистов. По части применения танков – это Нечипоренко да Ивашин; по части бронемашин – Абдиев; по части артиллерии – Гогнидзе, по техническим и саперным сферам – Прибылов. А по части безопасности да бдительности – товарищ лейтенант госбезопасности, а я меж ними посредник, что ли…

– Ну, вот и молодец, главное результат. А я пока пригляжусь к вашему быту, да и Онищук мне твой понравился, геройский парень, а когда там, в крепости, в атаку немцев твоих повел Бернхардт, мы же не знали, что они теперь наши, ох и испугались, думали, к фрицам помощь подошла. А это, оказывается, к нам помощь, и расчесали они австрийских фрицев. Бернхардт ваш тоже просто находка, теперь надо этих перекованных немцев как-то прикрепить к РККА.

– Это как, Иван Анисимович, записать в списки РККА, что ли?

– Нет, Любимов, типа повязать кровью, что ли.

– Так мы уже, – говорю я и передаю полковнику пачку фото расстрела непримиримых нациков, – все они фото видели и знают, Иван Анисимович, что назад дороги нет.

– Ну, все, я думаю, молодцы, почаще используйте их, чтобы крепче привязать, да и пропаганду и агитацию не забывайте. Ведь шантажируемый боец воюет хуже сознательного, надо им рассказать об идее коммунизма, о том, как живет наша страна, и т. д.

– Да, тем более ими командует Бернхардт, старый коммунист со времен Гражданской войны, и Вахаев, сын старого партийца, они уж воспитают, им я верю.

– А что будете делать с лейтенантом, попавшим в плен?

– С каким это лейтенантом, товарищ полковник?

– Ну так, кроме солдат Вермахта, наши бойцы взяли в крепости в плен лейтенантика. Курт какой-то, с птичьей фамилией, вроде Вальдшнепа.

– Курт Вальдхайм, что ли, Иван Анисимович? Его, скорей всего, расстреляем, пообщался с ним, нацист упертый и осознанно попавший в нацисты и их армию. Из него ничего путного не получится, это не Шлюпке, это Вальдхайм. (Я-то знаю, до каких высот это фашистское существо допрыгнет.)

К тому времени пришел час обеда, и старшина пригласил нас на кухонную поляну, где за столом со скамьями уже сидели товарищи командиры (правда, не все). За обедом (чем Вермахт послал) все перезнакомились с Иваном Анисимовичем. И я представил его как нового командира ДОН-16, правда, не всем понравилось, Онищук, Вахаев, Ивашин, Абдиев и прочие удельные бароны (махновцы) скривили рожи, ну ничего, потом объясню им, что и как. Иван Анисимович представил меня как начальника штаба, тут рожи моих друзей наполовину исправились.

После обеда Бернхардт и Старыгин ушли в лес, посекретничать, меня погнали, мол, нечего молодой шелупони под ногами рассекать. Ну я и пошел к Онищуку, туда ж собрались все остальные, ну те, кто кривил мордуленции от нового командира, бароны наши. Братве объяснил я рамсы, что за классный дядька Старыгин и т. д., в результате взаимопонимание было достигнуто.

Затем вместе мы прошлись по госпитальной поляне (язык не повернется назвать ее полянкой, да прям архиполянище). За половину суток многие крепостники уже начали приходить в себя, заблестели глаза и более радостными стали лица. Правда, нормальную жрачку дохтур наш пока запрещал и их кормили облегченным вариантом. Наваристым бульоном из коровы (бульон второго дня), овцы и трех кур (бульон третьего дня), отреквизированных у полицаев. Это сучье племя (полицаи, отнявшие скот у жителей) сразу на месте было интегрировано в мировой эфир (замочили сук). Коняшку, освобожденного из полицаячьих рук, оставили пока вместе с подводой на бульон третьего дня (хотя нет, подвода, старшина говорит, невкусная попалась). Коняшка полицайский снюхался с немецкими коняшками и не скучает, и лошадей у нас уже почти взвод, может, забацать кавалерийскую часть?

Ох, натерпелись ребятки (ну крепостники), из 21 июня райской советской жизни (я о парнях из крепости), бац и сразу транзитом в ад 22-го, но ничего, они и так уже немчуре на орехи дали, теперь, обстрелянные, непримиримые и злые к немцам, настучат по жопе и другим выступающим частям Вермахта. Шли мы, вроде специально не направляясь куда, а инстинкт вывел к огороженному углу архиполянищи, вот сволочь инстинкт, там, оказывается, человек двадцать женщин-военнослужащих было из крепости.

Тут навстречу выходят из-за огороженности две девушки, и у той, что повыше, такое знакомое лицо. Кстати, когда я сюда попал, мне было 38 лет, а тут на тебе – 28 (по документам смотрел), перенос скостил десятку мучительно прожитых лет. Та, что повыше, так похожа на мою Маняшу, я аж от удивления сказал:

– Маняша, ты?

– Виталька, – и Манька шандарахнулась в обморок, еле успел ее поймать, чтоб об землю не брякнулась.

Остохренеть, это она, пришла за мной в сорок первый, МОЯ МАРИША.

У Онищука с другими командирами глаза стали квадратными, затем треугольными и после стадии пятиугольников снова приняли вид нормальных человечьих глаз. Это они еще не знают, что мы с Марией аж 201*** года, тогда бы конфигурации их глаз позавидовал самый многоребристый кристалл.

– Мань, Маняша, Машенька, – воркую я, прижимая ее к себе. – Мань, как ты нашла меня?

Маня открыла глаза, осмотрела всех вокруг, потом внимательно меня, и сказала:

– Виталик, любимый, как же я по тебе соскучилась.

Товарищи командиры синхронно выполнили команду кругом и мерным солдатским шагом свалили на хрен, менее понятливая подруга Мани тормозила рядом, с разинутой пастью.

– Глафира иди, я потом приду, – сказала Маша, приходя полностью в себя, и Глафира сбрызнула с горизонта.

Маня оперлась на мое плечо, и я повел ее в ближайшее укромное место, ведь нам надо много чего рассказать друг другу.

Я ей рассказал все, что пережил за эти дни, и настала ее очередь колоться. Вкратце она сказала, что прождала меня на курорте до 26 июня, потом, со злостью, рванула обратно в Ленобласть, к своим налогоплательщикам (местами злостным налогонеплательщикам). И уж там, злясь и ненавидя меня, жила до 29 июня, когда плойка (электрофигня, которой кудрявые выпрямляют волосы, а прямоволосые кудрявят) шваркнула ее током. Опомнилась уже тут, в крепости, и успела провоевать, а третьего мы напали.

Потом до вечера мы говорили, я не хотел ее отпускать, да и сама она не горела желанием уйти, потом, уже в темноте, мы опомнились и пошли к людям. Поужинав, чем Вермахт послал, мы с Маней улеглись спать в кузове «Опель-блица», согнав оттуда чрезвычайно шустрого, но менее сообразительного бойца. На этом кончился этот день, и я обрел мою Марию, но уже в 1941 году.