Глава двадцать шестая

Хотя небо над старинным французским приморским городом Кале было голубым и безоблачным, а октябрь в том году баловал всех теплыми солнечными деньками, внутри огромного белого замка, воздвигнутого на прибрежных скалах, сгустились мрачные грозовые тучи. Чуть ли не всю неделю Анна Болейн бушевала и неистовствовала, возмущаясь «самым тяжким оскорблением и самой черной изменой, с какой только приходилось сталкиваться» — так она это называла. Она сделалась так раздражительна, что фрейлины ее свиты поеживались от страха или же молча кипели от негодования, а те, кто еще тайком сочувствовал королеве Екатерине, хихикали в кулак. Но ни одна из них не осмеливалась появиться на глаза взбешенной до крайности Анне — ни одна, кроме ее сестры Марии. Вот кто в полной мере сознавал, сколь безжалостны требования политики, когда они сталкиваются со страданиями женского сердца и муками уязвленной гордости.

— Да как они смеют? Как они только посмели? — повторяла Анна в сотый раз за эти пять дней, с тех пор как Генрих Тюдор и мужчины его свиты ускакали охотиться и бражничать с французским королем и его свитой, также состоявшей сплошь из мужчин. — Стану королевой Англии, вот тогда посмотрим, посмеют ли они задирать нос во время следующей встречи. А за нынешнее я заставлю французов ползать в пыли у моих ног!

— Анна, — проговорила Мария, когда сестра умолкла, обессилев от очередной вспышки гнева. — Новая королева Франции Элеонора приходится племянницей королеве Екатерине. Ей фамильная гордость не позволяет привечать тебя. Ты же и сама это понимаешь, что бы ни говорила.

— Франциск должен был заставить ее прибыть сюда и приветствовать нас. И тем более нет никаких причин, по которым вместо королевы не могла бы явиться его столь горячо любимая сестра Маргарита. Или она, сделавшись королевой Наваррской, слишком осмелела? Когда я жила здесь, мы были знакомы. Да и Франциска она любит больше, чем любая из его королев. А я — подумать только! — читала ее паршивую непристойную книжонку, чтобы обсудить с ней. — Анна стремительно прошла мимо Марии, потом развернулась, шурша пышными юбками, и зашагала в обратную сторону, продолжая свой монолог.

— Хитрющие французы ни словом не обмолвились Генриху, что в свите их короля не будет ни одной женщины, которая посетила бы нас в этой… в этой тюрьме! Мне достанет смелости сбросить все сундуки с новыми платьями со стен замка — пусть рыбы их надевают! Тогда Генрих поймет, как для меня это важно, тогда ему станет стыдно.

Слезы у нее давно иссякли, и она смотрела на Марию пустыми печальными глазами. Марк Смитон давно перестал извлекать из своей лютни тихие нежные звуки, и трио то собиралось вместе, то распадалось, то впадало в молчание и оцепенение. Сейчас они сидели, как и все эти дни, в роскошной опочивальне Анны, бережно перевезенной из Уайтхолла через Ла-Манш — ради удобства Анны и, как полагали многие, ради удобства самого короля. Стены древнего замка Кале были украшены ее ткаными гобеленами, изображавшими римских богинь, а плюшевый ковер расстилался от камина до самого ложа. Массивное ложе восьми футов в длину и стольких же в ширину было завешено балдахином из горностаевого меха с золотом, а на покрывалах красовалась новая эмблема Анны: сокол и роза. Полированная мебель и золотая посуда, казалось, испускали внутреннее сияние, а факелы на стенах и горящие жаровни заливали всю комнату мягким светом.

— Анна, думаю, в данном случае самое лучшее, что можно сделать, — прислушаться к совету отца, тому, что он прошептал тебе на прощание.

— Да? Какому? «Соберись с духом, девочка, и не переставай улыбаться Его величеству, провожая его на встречу с Франциском и встречая»?

— Вот именно. Здесь все нужно разукрасить в самом изящном стиле и подготовить к встрече двух королей, когда они возвратятся с охоты и переговоров.

— Переговоров! Ха! Да они веселятся вовсю: вероятно, танцуют, играют в кости и карты да всякий вечер устраивают непристойные маскарады — помимо самой охоты в богатых дичью французских лесах сразу за границами английских владений. А мы не можем туда за ними последовать. Не забывай, что я тоже знавала Франциска, Мария. Его представление о развлечении — это поскакать переодетым в какое-нибудь рыбацкое селение или окруженную виноградниками деревушку (думаю, маленький Кале, что раскинулся у подножия этих скал, вполне сойдет), а там забрасывать яйцами всех мужчин и насиловать женщин. Вот! Это тебе известно о драгоценном du Roi французов?

— Да, он однажды рассказывал мне что-то похожее об одном маленьком виноградарском поселке в долине Луары, в противоположном от Амбуаза ее конце. Не мог припомнить названия поселка, но сказал, что ему нужно непременно вернуться туда еще раз.

— Даже не мог припомнить название поселка! Как это на него похоже, Мария! — Надутые губки Анны тронула легкая улыбка, и Мария нашла в себе мужество улыбнуться в ответ.

— Он, вероятно, и моего имени не вспомнит, Анна. Но моя гордость уже давным-давно от этого не страдает. Не стану утверждать, будто я хоть каплю сожалею о том, что они веселятся там без нас.

Анна искоса бросила внимательный взгляд на сестру.

— А я не стану утверждать, что верю тебе до конца, Мария, хотя и знаю, что мысли твои вряд ли занимает похотливый французский король. Похоже, ты куда больше скучаешь по своему Стаффорду.

Мария прикусила язык. Уже много недель тому назад она приучила себя не отвечать на такие уколы, как отвечала прежде, и Анна теперь стала развлекаться тем, что в ее присутствии размышляла вслух, как отзываются душа и тело на подлинную глубокую страсть.

— Ладно, довольно на эту тему. Ты так же вспыльчива, как и я, Мария, только у тебя характер мягче и страдать ты предпочитаешь молча. Ты совершенно правильно делаешь, что напоминаешь мне совет отца как послушная дочь. Я тоже, со своей стороны, буду послушной дочерью. Я и прежде покоряла Его величество и других, сделаю это снова. Они всего лишь мужчины. Когда копыта их коней застучат на дороге к воротам замка и они захотят взглянуть, что их здесь ожидает, то они проклянут тот день, когда решили покинуть будущую королеву Англии, чтобы гоняться в поту и грязи за кабаном или оленем, или доступными девками в какой-нибудь французской деревушке. Здесь они найдут куда более соблазнительную дичь. — Она нетерпеливо махнула рукой Смитону, и тот немедля стал наигрывать зажигательную гальярду. Темные глаза Анны заблестели от роившихся в ее голове планов; она повернулась и закружилась вокруг кресла Марии.

— Слушай меня внимательно, Мария. Мне необходима твоя помощь. Сейчас я бы не вынесла жеманной мордочки Джейн, да и остальным доверять трудно. В мои шкатулки перекочевали некоторые драгоценности Екатерины — я имею в виду новую принцессу Уэльскую, — но сердца кое-кого из моих фрейлин по-прежнему принадлежат ей, это мне хорошо известно. Так вот, мы устроим самое изысканное пиршество, какого еще не видели стены этого древнего замка, — сотни французских деликатесов и немного английских. Я самолично побываю на кухнях, проверю, правильно ли готовят там французские блюда. Ты тоже можешь проследить за этим, Мария, ты ведь не меньше моего бывала на королевских пирах Франциска. Устроим танцы (в масках, я полагаю), замечательную пантомиму, быть может, немного шарад. Да, вот это удачная мысль! Что-нибудь посвященное нежной дружбе между Англией и Францией, пусть это и чушь несусветная. А пантомимы — на мифологические темы. Придумала! Мы развесим в банкетном зале эти гобелены вместо тех золотых и серебряных шпалер, что висят там сейчас, а пантомимы посвятим каждой изображенной здесь теме!

— Это будет просто великолепно, Анна! Я помогу тебе всем, чем только смогу.

— Всем, чем сможешь? Смотри же, ты сама сказала! — Анна закружилась и хлопнула в ладоши. — Ты можешь теперь это вообразить, Мария? Пир и увеселения, да, но еще и чистая месть им всем, не в последнюю очередь их глупым женщинам, которые позволили своим французским супругам поехать ухаживать за последней возлюбленной короля Англии. Мы им всем покажем!

Мария поднялась, чтобы успокоить Анну, нервно расхаживающую по комнате. Сделала шаг, преградив ей дорогу, и взяла сестру за руку.

— О какой именно мести ты мечтаешь, Анна? Понятно, что они пропустят пиршество и возможность встретиться с английским королем и его будущей супругой; для них это потеря, не важно, поймут ли они это. Но, кажется, ты задумала что-то еще.

Анна с чувством превосходства взглянула на сестру.

— Ты, Мария, собери лучше дам и разучи с ними пантомимы, а я позабочусь об остальном. Не забивай себе голову всякими мелочами.

— Анна, — Мария сильнее сжала руку сестры, — наверное, будет лучше, если ты мне скажешь сейчас, что задумала. Как я поняла, ты не все поведала о своей мести. Я по глазам твоим вижу.

— Неужели, сестра? А мне казалось, я хорошо умею скрывать то, что хочу скрыть. Что ж, я скажу тебе, ведь помешать мне ты все равно не сможешь. Самая сладкая месть будет состоять вот в чем. Пусть благочестивые дамы этого прекрасного королевства отказываются от общения с Великой Блудницей английского короля. О, я прекрасно знаю, что они думают сейчас, когда не являются сюда на мои приглашения. Но их мужья и сыновья возвратятся к ним изумленные и усмиренные вечером, проведенным в обществе Анны Болейн, — и возвратятся они, отнюдь не сохранив верность своим благочестивым зазнавшимся женушкам. — Голос Анны пресекся от душившего ее гнева. Смитон давно уже перестал играть и сидел, застыв неподвижно, прислушиваясь к их напряженной беседе.

— Анна, тебе следовало бы подумать как следует. Звучит это так, словно ты собираешься открыть здесь притон разврата. Его величество ни за что этого не одобрит.

— Какое из величеств, Мария? Уж тебе-то хорошо известно, что при бесстыдном дворе Франциска никто не будет раздумывать перед тем, как быстренько покорить красивую и покладистую даму, а таких я привезла в достатке — незамужних красавиц в умопомрачительных нарядах. Прибавь к этому вино, танцы и мужчину, который оказался вдали от дома и своей жены, — вот и посмотришь. — Она вырвала свою руку у Марии и снова стала нервно расхаживать по комнате.

— Что же касается Их величеств, сестра, — продолжала Анна, и голос ее становился все более взвинченным, — то о них мы с тобой сами позаботимся. Это великолепно, и отцу определенно понравится. Два короля в постели с двумя сестрами Болейн, хотя, вероятно, и не в одном и том же месте. — Она издала сдавленный смешок.

В глубине души Мария ощутила болезненный укол, но захлестывающие ее волны отвращения забили эту боль.

— Анна, как ты смеешь предлагать это мне? Соблазняй своего короля, если хочешь. Видит Бог, он и так уж слишком долго тебя добивается и сделал больше, чем надо, чтобы заслужить твою любовь. Но я не желаю иметь никаких дел с Франциском!

— Не говори со мной в подобном тоне, Мария. Он твой старый любовник — да-да, я знала об этом еще тогда, хотя была слишком юной, и с тех пор много размышляла об этом. В постели он, должно быть, великолепен. Сейчас у тебя никого нет, кроме Вильяма Стаффорда, но тот по своему положению настолько ниже тебя, что в серьезность этого романа я не верю. А Франциск — король, Мария, и с него необходимо сбить спесь. Для тебя же это будет месть за то, что он обращался с тобой так пренебрежительно. Ты только вообрази, как потом нам будет славно посмеяться над всем этим.

— В тебе сейчас говорят гнев и твои страхи, Анна. Тебе надо отдохнуть, а я займусь приготовлениями к пиршеству. — Мария подавила желание схватить девчонку и встряхнуть как следует, но та явно была нездорова, едва не теряла рассудок, отравленная жаждой мщения. Смерть Уолси и опала Екатерины все еще не удовлетворили эту жажду. — Анна, сядь, пожалуйста, я вызову леди Гилдфорд.

— Мне не нужна здесь эта старая сторожевая псина! Она по-прежнему хранит верность принцессе-испанке. И оставь свой покровительственный тон, Мария. Отец, я знаю, полагает, что твой долг — присматривать за мной и успокаивать, если я начну совершать безответственные поступки. Так вот, возвышение Болейнов — моя заслуга, и тебе следует об этом помнить. Вам с отцом теперь надлежит исполнять то, что я говорю, ибо скоро я стану королевой, и уж тогда вы будете обязаны исполнять мои повеления. Ступай же и не вздумай выболтать мои планы. Тебя это тоже касается, любезный мой лютнист. Уж больно ты любишь посплетничать где надо и где не надо.

Она погладила музыканта по щеке и резко отвернулась от него. Смазливый Смитон влюбленно смотрел ей в спину.

— Слушаюсь, дорогая моя леди Анна, — только и сказал он.

— Иди, иди, Мария. — Анна сжала ладони. — Нечего тебе меня поучать. Уж кто бы рассказывал мне о ловушках и неосмотрительности, только не ты.

Это уже была пощечина на прощание. Мария едва не испугалась — не столько за себя, сколько за них всех. Подступили слезы, и она поспешно отвернулась. Если бы только Стафф был здесь… Но он скакал где-то далеко, у королевского стремени. Выходя из роскошных покоев Анны, Мария споткнулась и еле удержалась на ногах. В собственной маленькой комнате она бросилась на узенькое ложе, но слезы не хлынули потоком, как она ожидала. Она снова и снова думала: как странно, что ей хотелось, чтобы здесь оказался сейчас отец, который мог бы помешать этому безумию, порожденному страстной жаждой мести, мог помешать Анне, которая со смехом подталкивает их всех к краю невероятной бездны.

Как и обещал гонец, оба короля со своей свитой въехали в Кале на следующий день перед обедом. Притихший в ожидании дворец огласился громкими криками дозорных, которым Анна приказала возвестить возвращение государей. Дамы, хорошо заучившие свои роли, поспешили занять назначенные каждой из них места вдоль большой лестницы, ведшей с парадного двора внутрь замка. Почти все время, пока шли спешные приготовления к банкету, Мария не покидала своей комнатки. Анна заставила ее выйти лишь тогда, когда завершалось лихорадочное разучивание пантомим, заготовленных для вечера. По прищуренным миндалевидным глазам Анны Мария поняла, что та очень сердита на старшую сестру. «Пусть себе видит, как я к этому отношусь», — устало подумала Мария, разучивая свои роли в сценках по мотивам греческих и римских мифов. А может быть, Анна откажется от своей безумной затеи или хотя бы Марию оставит в покое? Она разгладила свои бледно-лиловые юбки, шуршавшие под легким октябрьским ветерком, который овевал скалы Кале. Глазами она быстро обежала группки веселых мужчин, отыскивая среди них Стаффа.

Анна в своем потрясающем платье — бело-зеленом, тюдоровских цветов, с белыми пышными рукавами, в прорезях которых сверкало золото, — быстро сбежала по лестнице. Она прошла под увитой зеленью аркой у основания лестницы и присела в реверансе перед сияющим английским королем и широко открывшим от изумления глаза королем Франциском. Мария прищурилась от солнца и заметила, как спешивается Джордж. Рядом были Норррис и Вестон, и… там стоял еще кузен Фрэнсис Брайан, не смотревший в ее сторону. Она как раз увидела, как сходит с седла Стафф, но его тут же закрыла от Марии фигура королевского черного ворона Кромвеля, и Мария мысленно ругнула короля, который притащил сюда этого типа, вечно слонявшегося поблизости и за всем подглядывавшего.

Какие бы хитроумные западни ни заготовила Анна для двух могучих монархов, те, глядя на Анну во все глаза, пошли у нее на поводу. Придворные устремились вверх по лестнице, и англичанки присоединялись к ним, то принимая предложенную руку, то осыпая кого-то поцелуями и беспрерывно смеясь. По крайней мере, как отметила Мария с грустью, Анна позволила тем дамам, кто был замужем за вельможами английского двора, находиться рядом с мужьями. Мария хотела дождаться Стаффа и опереться на его руку, когда он будет проходить мимо, что бы там ни подумали, но ждать так долго ей не дали. Она с трудом сдержала дрожь в коленях, когда к ней приблизилась Анна, опираясь на руки обоих королей, Тюдора и Валуа. Франциск постарел, его когда-то неотразимая мужественность поблекла. Мария слышала, что он воевал, был в плену, но он так сильно изменился за такой короткий срок! Лицо, однако, осталось прежним, как и пронизывающий взгляд, которым он впился в улыбку Анны, способную свести с ума. Он что-то говорил ей и королю Генриху. До ушей Марии донеслись его слова, произнесенные на изысканном французском языке.

— …так вот, я и говорю, мадемуазель де Болейн: я посоветовал своему дорогому брату, королю Анри, обвенчаться прямо сейчас. А потом — voilà! — посмотрим, что станут делать папа и Карл Испанский, oui, Анри?

Мария, окутанная шелком многочисленных юбок, поднялась на одну ступеньку и вместе с остальными дамами сделала реверанс. Она не сводила глаз с золотистых туфелек сестры: поднимаясь по лестнице, Анна немного приподняла свои изумрудного цвета юбки. Маленькие ножки Анны замерли на месте.

— Вы, несомненно, помните мою милую сестру Мари, Ваше величество? — услышала она мелодичный голосок Анны, говорившей на безукоризненном французском. — Она теперь вдова, и я очень рада, что привезла ее снова сюда как одну из своих фрейлин — она опять имеет возможность видеть вас.

Мария, ничего не сказав, с трудом стояла спокойно, впившись в ладони длинными ногтями.

— Ну конечно же, прекрасная златовласая Мари! Какое удивительное благородство придали вашему лицу и осанке двенадцать лет, прошедшие с тех пор, как я видел вас в последний раз!

Мария еще раз присела в глубоком реверансе, но не смогла заставить себя улыбнуться. Генрих Тюдор, стоявший позади Франциска, откашлялся и осторожно потянул Анну за рукав.

— Моей сестре очень хотелось снова повидаться с королем Франции, — сказала Анна, обращаясь непосредственно к Франциску. — Нынче вечером, когда вы хорошо отдохнете, вы сможете вдоволь насмотреться друг на друга. — Она двинулась вверх по лестнице, а Генрих Тюдор принялся с жаром рассказывать ей об искусстве, проявленном обоими государями во время великолепной охоты.

— Я очарован, ma Мари, просто очарован, — повторил Франциск, отворачиваясь от нее и поднимаясь по широкой лестнице.

Мария разжала руки. В эту минуту она готова была убить Анну. Что с ней происходит, если она так унижает Марию? Надо было, как всегда, слушать Стаффа, а не стараться обелить Анну в его глазах. Эта девушка опасна, а ее капризы вселяют страх. Об этом она впредь не станет с ним спорить.

Теперь Мария увидела Стаффа и осталась на месте, хотя он был еще в самом низу лестницы, а большинство английских дам уже нашли себе кавалеров и направились ко входу в Большой зал. Мария спрятала в своей комнате записки для Стаффа и отца — на тот случай, если ей не удастся прямо объяснить им, что именно задумала Анна и какое развлечение припасла она для французских мушек, залетевших в сотканную ею паутину мести. А если бы ей пришлось просить кого-то доставить эти записки, то она могла доверять изо всех лишь двум женщинам.

С ней на бегу в толпе придворных поздоровался Джордж, она улыбнулась в ответ. Его супруга Джейн уже повисла на руке весьма возмужавшего Рене де Бросса — того самого, который, как припомнила Мария с чувством неловкости, однажды пытался раздеть ее в парке Амбуаза. «Хорошо хоть, — подумала Мария, — что Джорджу совершенно безразлично, чем там занимается Джейн». Он, пожалуй, даже одобрил бы план Анны по массовому совращению французов, коль это означало, что Джейн не будет ночевать в его покоях. Она вновь оглядела отставших мужчин в поисках Стаффа и увидела, что прямо к ней направляется отец.

— Пойдем со мной, Мария. Что, Франциск еще не забыл тебя, через столько лет?

— Не забыл, отец. — Голос ее прозвучал неожиданно холодно. Она вдруг испугалась, что отец не станет выручать ее, если она расскажет ему о жестоком замысле сестры. — Но он сильно изменился.

— Еще бы! Мы все изменились, Мария. Но вот, кстати, как это Анне удалось так измениться к лучшему после того дикого приступа гнева, который охватил ее, когда она узнала, что королева со своими дамами не собирается посетить ее в замке? Она выглядит прямо сказочно, а на вечер у нее какие-то очень заманчивые планы. Это тебя я должен благодарить за то, что к ней вернулось хорошее настроение?

— Я почти все время была с ней, отец, однако делить ответственность за ее планы мне бы не хотелось.

— Она хотя бы прислушалась к моему совету держать себя в руках, — сказал отец, прищурившись, когда уловил, что дочь чего-то недоговаривает.

— Да нет, отец. По правде говоря, она усмотрела в этом возможность отомстить. Ей не терпится поквитаться с французскими дамами, не пожелавшими приехать в Кале. — Она внимательно всматривалась в его лицо, пытаясь прочитать там, понял ли он, что имеется в виду. Поблизости появился Стафф, он шел рядом с ее кузеном и поглядывал на Марию, но она не осмелилась поддаться своему желанию и броситься к нему. Его темноволосая голова повернулась: он оживленно беседовал с кем-то невысоким.

— Говори дальше, Мария. Ты напугана. Что еще за месть?

Мария посмотрела отцу прямо в лицо, но понизила голос.

— После обеда и увеселений состоится, если я правильно поняла Анну, массовое соблазнение французов.

— Вот тебе на! — воскликнул отец, и озабоченное выражение на его лице сменилось широкой усмешкой. — Для французских сучек это будет горькая пилюля!

— Отец, прошу вас, но ведь нельзя, чтобы она…

— Помолчи, Мария. Ты мне скажи, она тоже участвует в этой затее? Ляжет она наконец-то с Его величеством? Вот что меня интересует.

— Похоже, что так и есть.

— А в таком случае мне совершенно наплевать, чем занята остальная компания. Я этого давно уж добиваюсь. И если она таким образом пойдет к нему, пусть так оно и будет. — Его взгляд снова сосредоточился на печальном лице Марии. — А ты, Мария?

— Я думаю, это чудовищно, и стыжусь до глубины души, что вы, кажется, одобряете такое.

— Нет, я спрашивал, какую роль во всем этом Анна отводит тебе.

Мария почувствовала, как заливается краской. Она запрется в своей комнате и скажет, что нездорова. Она не станет принимать в этом участие, даже если за это ее совсем изгонят из семьи. Она расскажет обо всем Стаффу, и они сбегут куда-нибудь в деревню, будут жить в изгнании, вдали от Англии.

— Она что, предложила тебе… э… развлекать Франциска?

— Я уже достаточно сказала. Жаль только, что я надеялась на вас — на то, что вы поговорите с Анной о ее мстительности. Я буду в своей комнате, чувствую себя совсем больной.

Он сильно сжал ее запястье, в ту же минуту повернув голову и улыбнувшись кому-то за спиной Марии.

— Сейчас я позволю тебе уйти и отдохнуть, Мария, но не заставляй меня силой приводить тебя на обед. Все умирают с голоду. Они быстро умоются и сядут за стол. А теперь я собираюсь поговорить с Вильямом Стаффордом, так что ты можешь не спешить здороваться с ним сама. Ступай прямо к себе в комнату.

Он отпустил ее руку; у нее не оставалось иного выхода, кроме как гордо поднять голову и пройти через зал. Она не осмелилась даже взглянуть в сторону Стаффа. Отец ясно дал понять: он не допустит, чтобы Стафф оказал ей какую бы то ни было помощь. Мария лишь молилась о том, чтобы Стафф увидел их стычку и зашел к ней выяснить, в чем же дело. Когда начнутся пир и увеселения, ей может уже и не представиться случай объяснить любимому, в каком затруднительном положении она оказалась, а потом будет поздно, и он не сможет никак помешать Анне, отцу… и королю Франциску с его прилипчивым взглядом.

У себя в комнате она сунула записку для Стаффа за корсаж, а записку, предназначавшуюся отцу, изорвала на мелкие кусочки и выбросила за окно, где их подхватил налетевший холодный ветер. Она отчетливо слышала, как плещет прибой далеко внизу, у подножия скал, к которым прилепился обширный белый замок. Ветер свистел в трещинах на вершинах скал, принося с собой пронзительные крики чаек. Мария полной грудью вдохнула свежий воздух, чтобы мысли хоть немного прояснились. Что бы ни стали с ней делать, она не взойдет на ложе французского короля и ни на мгновение не даст ему повода думать иначе.

Сейчас ее мысль работала четко. Им со Стаффом нельзя уповать на чудо и ждать, когда можно будет обвенчаться. Конечно, ее связывает по рукам и ногам происхождение, принадлежность к семье Болейн, но ведь он любит ее и ждет столько лет, невзирая на опасности! Венчаться придется тайком, но уж когда она станет его женой, никто не посмеет разлучить их. Могут отослать прочь от двора — что ж, оно и к лучшему. Она станет хозяйкой поместья Уивенго и останется таковой до конца дней своих, тем самым освободившись от всех этих интриг и предательства. Если они не будут осторожны, то могут потерять маленького Гарри, но мальчик теперь казался ей чуть ли не чужим. Он, по счастью, находился в отдаленном Хэтфилде и не виделся с Болейнами. А малышку Кэтрин можно будет взять с собой. Счастье иметь двух любящих родителей должно возместить ей потерю роскошных королевских апартаментов и наставника, который обучает племянницу короля. Если бы только им удалось бежать нынешней ночью!

Раздались два коротких удара в дверь. Мария плотно захлопнула створки окна и бросилась открывать.

— Ах! Мастер Кромвель!

Он склонил свою коротко стриженную и гладко причесанную голову, держа шляпу в крупных руках.

— Леди Мария, прошу простить, если напугал вас. Вы, быть может, ожидали кого-то другого. Отец ваш просил проводить вас на пир. — Его цепкий взгляд быстро обежал всю маленькую комнатку, потом саму Марию — от туфелек до корсажа. Мария вдруг пожалела, что так старательно выбирала сегодня платье. Взгляд Кромвеля еще раз ощупал ее и задержался на глубоком вырезе корсажа, открывавшем ложбинку между полными грудями.

— Вы готовы идти, леди Мария?

Она стояла и смотрела на него, замерев, не снимая руки с дверного засова.

— Да, думаю, вполне готова. — Она сделала шаг, но Кромвель будто застыл на месте.

— Выглядите вы потрясающе, хотя это, конечно же, в порядке вещей, — проговорил он своим обычным невыразительным тоном. — Ваш отец предупредил, что вам, возможно, нездоровится, но я весьма рад видеть, что это не так. Если бы вы дурно себя чувствовали, то я посидел бы с вами — до тех пор, пока вам не стало бы лучше, а уж тогда мы спустились бы в зал.

У Марии пересохло в горле, ее всю обдало жаром из-за возникших дурных предчувствий. Она вышла из комнаты и неохотно притворила дверь.

— Не сомневаюсь, что королю очень недоставало бы вас, если бы вы не появились на пиршестве, мастер Кромвель.

Он подарил ей улыбку и, к ужасу Марии, взял за руку повыше локтя; его пальцы обожгли ее тело сквозь облегающий атласный рукав, будто на ней и не было одежды.

— Но ведь должны же быть поощрения и награды за верную службу Его величеству, пусть это всего лишь право проводить к обеду самую прекрасную даму его двора.

У Марии прошел мороз по коже, волосы на затылке зашевелились, но она не смогла удержаться от того, чтобы не сказать:

— Да ведь Его величество три года назад передал вам земли моего мужа в Плэши!

В лице Кромвеля совершенно ничего не изменилось, но в темно-карих глазах зажглись слабые огоньки.

— Умоляю, не держите на меня зла за это, милейшая леди. Если бы не боязнь прогневать Его величество, я бы охотно вернул эти земли вам — за добрые мысли и, скажем так, за ваше благосклонное отношение.

— Я вовсе не о том говорила, чтобы вы передали мне эти земли, мастер Кромвель, — сказала Мария, инстинктивно вырвав у него свою руку. — Впрочем, я не сомневаюсь, что взамен король дал бы вам все, чего бы вы ни пожелали. — Теперь они оказались уже в зале, среди множества знакомых лиц, и Мария едва не рванулась прочь от Кромвеля — спрятаться, все равно где. Но нет, она стояла, пригвожденная к месту изучающим, тяжелым взглядом его маленьких глазок.

— Если бы король готов был дать все, чего я пожелаю, леди Рочфорд, то я и впрямь был бы очень счастливым человеком. — Его взгляд упал на низкий квадратный вырез ее платья, и Мария тут же отвернулась.

— Сюда, Мария, сядьте вот здесь, — сказал Кромвель, спокойно, но твердо взяв ее за покрытое атласом запястье. — Ваша сестра, леди Анна, желает, чтобы вы сидели вместе с остальными членами семьи: так будет удобнее, когда начнется представление. — Он подвинул ей резное кресло и, когда Мария села, склонился к ней. — Похоже, вам сейчас станет дурно, миледи, а мне очень не хотелось бы нести вас на руках в вашу комнату — во всяком случае, вашему отцу и леди Анне очень бы этого не хотелось.

Мысли Марии отчаянно заметались в голове, но найти выход из положения она так и не сумела. Черт побрал бы отца! Он ведь понимал, что она не станет покорно выполнять его распоряжения, вот и передал ее на попечение этого типа. Сознавал ли Кромвель, что служит их орудием, а она — лишь приманка для него? Ему надлежало привести ее к повиновению, а он, по условиям сделки, смог бы сидеть в ее комнате, пожирать ее горячим взором, дотрагиваться до нее. Интересно, что еще они ему пообещали? Не думает же он, что сестра будущей королевы предназначена для него!

— Как чудесно украшен этот зал, правда, Мария? И не будете ли вы столь любезны называть меня просто Томасом? Мне хотелось бы стать вашим помощником и другом, если только вы позволите. Я понимаю, что одинокой женщине при таком обширном дворе приходится нелегко, даже если она принадлежит к первейшей фамилии.

— Скорее уж, именно потому, что она принадлежит к первейшей фамилии, мастер Кромвель, — услышала Мария словно со стороны свою язвительную реплику. И вжалась поглубже в кресло, почувствовав, как его колено прижимается к ее юбкам.

— Похоже, первое блюдо весьма сытно и обильно, не так ли, миледи? — сказал он так, будто Мария говорила с ним о еде. Он снова наклонился ближе к ней. Упивался, разглядывая ее лицо и плечи, а Мария напряглась, как тугая пружина, готовая распрямиться и вскочить на ноги. — Я прошу лишь о том, чтобы вы не забывали: я от чистого сердца, искренне предлагаю вам свою помощь в любое время, Мария. Похоже, вы очень меня боитесь, уж вы меня за это простите. Я бы очень хотел, чтобы наши отношения сложились совершенно иначе — не сейчас, возможно, а потом, когда возвратимся домой после всех нынешних чудесных событий.

Мария не пожелала отвечать на это и уставилась на свое туманное отражение в стоявшем перед нею золотом блюде. Тем временем король Франциск поднял первый на этом долгом пиршестве тост — за дорогого друга Анри Английского.

После обеда, танцев и затейливых шарад Мария почувствовала, что ее силы на исходе. Кромвель не приглашал ее на танец — он, казалось, был вполне доволен тем, что весь вечер сидел и не сводил с нее глаз, а она танцевала с Норрисом, Вестоном, со своим братом, даже с Рене де Броссом. Мария подумывала, не поручить ли Джорджу отнести ее записку Стаффу, но побоялась: брат слишком бурно восторгался сказочно прекрасными планами Анны. Затем на глазах у всех ее пригласил на танец Франциск, и она не осмелилась отказать. Мало того, с той минуты, как завершился длительный пир, она нигде не видела Стаффа. А Мария так надеялась, что он пригласит ее, ведь раньше это часто случалось. В совершенном отчаянии она уж решила, что его заперли где-нибудь, дабы ничто не помешало исполнению их планов. В уме она перебрала множество способов побега и отвергла их все поочередно как неосуществимые. Лучшей защитой, если она окажется в неловкой ситуации лицом к лицу с Франциском или Кромвелем, будет простой и ясный отказ. Придется надеяться на это.

Пантомимы на мифологические темы протекали очень живо, и даже коварный Кромвель не мог удержаться от смеха. Анна играла девицу, которую спасал от грозившей ей опасности герой-рыцарь — король Генрих. Мария изображала Венеру, рождавшуюся из моря: море создавали нимфы, размахивавшие вокруг нее голубыми и золотистыми простынями, что напоминало катящиеся океанские валы. Франциск и Генрих представили свою памятную встречу на Поле золотой парчи двенадцать лет тому назад. Однако какой-то подвыпивший француз попросил сыграть сцену злополучного борцовского состязания, когда король Франции положил на лопатки своего дорогого друга Генриха, и тогда Анна поднялась со своего места, прекращая дальнейшие представления. К несказанному облегчению Марии, ее взял под руку отец, а Кромвель поклонился им обоим и исчез в шумной толпе.

— Как вы посмели натравить на меня этого типа! — сразу перешла в наступление Мария, стоило им выбраться из людской толчеи.

— Успокойся, Мария, ты становишься такой же раздражительной, какой раньше была Анна. Он послужил Болейнам, пусть получит за это свою награду. Такого союзника иметь полезно. Пусть мечтает о тебе, сколько хочет, ничего из этого не выйдет. Будь с ним учтивее. Я, кажется, не давал ему позволения укладываться с тобой в постель, так что не смотри на меня так сердито.

— Кажется, не давал ему позволения! — Мария настолько вышла из себя, что чуть не брызгала слюной, выплевывая слова. — Уходите от меня прочь. Я иду к себе в комнату и проведу ночь одна. Если вы и лелеяли мечту пригласить меня в покои короля Франциска, то отправляйтесь ко всем чертям и Кромвеля с собой прихватите! — Она резко развернулась и убежала, подобрав на ходу пышные юбки, под защиту своей комнаты. К ее великому огорчению, в примыкающих к залу широких коридорах старого замка всюду бродили парочки, тихонько переговаривались, смеялись, а в темных простенках между факелами останавливались, целовались и обнимались.

Мария толчком распахнула настежь дверь в свою комнатку и быстро обежала глазами маленькое помещение, прежде чем войти. Кто-то уже позаботился разжечь огонь в камине, на маленьком туалетном столике стояла мерцающая серебряная ваза с фруктами и свежее вино. Ах, как ей хотелось увидеть Стаффа, сидящего на ложе с озорной улыбкой на губах! Однако в глубине души она не сомневалась, что его куда-то услали. Мария задвинула засов на двери и привалилась к ней. Каких бы гонцов ни прислали, чтобы позвать ее к Франциску, пусть и Кромвеля с его похотливым взглядом, а хоть бы и призрак Уолси, завернутый в саван, она не выйдет отсюда.

Она стянула с плеч и груди платье, выскользнула из корсажа. У нее была служанка, общая с двумя другими дамами, но в ее услугах Мария не нуждалась. Пока служанка поможет ей раздеться, она уже заберется в постель и уснет. Передвинула платье на талии, чтобы видеть шнурки и самой их развязать. Наконец она освободилась от груды парчи и атласа и от множества нижних юбок, закуталась в черную атласную ночную накидку — увы, купленную на отцовские деньги. После сегодняшнего она уж лучше будет ходить голой и умирать с голоду!

Налила немного вина и приятно удивилась тому, что оно ничуть не хуже того, какое подавали на пиршестве. Завтра рано утром она разыщет Стаффа и все ему расскажет. Она заставит его поверить не только в то, что горячо желает выйти за него замуж, как он и просил (об этом она уже давно и определенно ему говорила), но и о том, что готова обвенчаться с ним как можно скорее.

Мария добавила в кубок вина, но изрядно пролила на стол, вздрогнув от неожиданного стука в дверь. Она затаила дыхание, только в тишине, перекрывая тихое потрескивание дров в камине, гулко стучало ее сердце. Мария плотнее завернулась в черный шелк.

— Это я, Мария, — Джейн. Не будешь ли ты любезна отворить?

«Значит, — с ликованием подумала Мария, — Джейн не уединилась с Рене де Броссом!» Можно ли доверить ей записку к Стаффу? Они с Анной никогда не ладили, особенно в последнее время — так, может…

— Мария, я же знаю, что ты здесь.

Она отодвинула засов и отворила дверь. Там действительно стояла Джейн Рочфорд, но ее полуобнаженные плечи обнимала покрытая бархатом рука короля Франциска. У Марии глаза вылезли из орбит, и она чуть было не захлопнула дверь прямо перед их носом, глядя на сияющие улыбкой лица.

— Ты посмотри, Мария, какой чудесный подарок я тебе доставила!

— Merci, merci beaucoup, cherie, — прошептал Франциск на ухо Джейн, наклонился и поцеловал ее белоснежное плечо. Она хихикнула. Франциск положил руку на открытую створку двери. — Я пришел вспомнить добрые старые времена, золотая Мария, — сказал он, подмигивая ей. — Ступайте, ступайте, madame charmante, — приказал он Джейн, у которой сияли глаза, а сам слегка нажал на дверь, отодвигая остолбеневшую Марию.

— А не могли бы мы вспомнить старые времена завтра, Ваше величество? — услышала Мария свой спокойный голос и сумела даже выдавить любезную улыбку. — Сейчас уже поздно, а я очень утомилась. — Мария уловила, что Джейн замерла в темном коридоре, отойдя всего на несколько шагов. Вот если бы поблизости оказался еще кто-нибудь, кого можно было бы позвать…

Франциск тяжело оперся рукой о дверь, и Марии оставалось одно из двух: отпустить дверь или самой упасть на пол. На французском короле была бархатная мантия, искусно украшенная серебряной филигранью. Он прошел в комнату, но Мария упрямо осталась стоять у двери. Франциск оглядел комнату и повернулся лицом к Марии.

— Видите, милая моя, мы снова подходим друг другу, oui?

— Простите, сир?

— Как в тот самый вечер, когда мы впервые встретились и гений да Винчи нарядил вас так, чтобы соответствовать королю. В Бастилии. Разве вы позабыли?

— Нет, помню, только в первый раз мы встретились не там.

— Правда? Я бы другого раза не забыл. — Он улыбнулся, но Мария не ответила ему тем же. Король плавным жестом обвел ее комнату.

— Тогда вы, быть может, припоминаете и маленькую комнатку, похожую на эту, где мы, бывало, коротали холодные зимние вечера? Закройте дверь, s’il vous plaît, ma Marie. Из коридора идет страшный холод, а вам, коль вы утомились, лучше бы лечь в постель.

Мария не шелохнулась. Он медленно подошел и сам закрыл глухо стукнувшую дверь.

— Вы оробели, потому что прошло столько лет, oui? Да, много воды утекло. А я скучал без вас.

Вот тогда Мария улыбнулась: это была столь вопиющая ложь, что она просто не могла удержаться от улыбки. И вдруг весь страх прошел. Несомненно, этот человек был способен причинить ей зло, но не то, что в былые времена.

— Мне было грустно услыхать о смерти королевы Клод, Ваше величество. Надеюсь, вы счастливы с новой королевой. Моя сестра очень огорчилась оттого, что королева не смогла прибыть сюда и встретиться с нами.

— Oui, конечно. Есть, правда, маленькая трудность: она ведь племянница бывшей супруги Анри. — Он помолчал в нерешительности. — Как теперь стали называть Екатерину?

— Принцессой Уэльской, сир.

— А, oui.

— Так вы, значит, на стороне бывшей королевы Екатерины — в силу верности семье, — продолжала Мария.

— Ну, милая моя, верность семье может отступить на второй план, если уж собственное сердце так подсказывает.

— Совершенно справедливо, Ваше величество. И сейчас я как раз должна объяснить вам, что верность семье, в силу которой я нахожусь в этой комнате вместе с вами, должна отступить на второй план. Я искренне сожалею, Ваше величество, если произошло недоразумение.

— Вы говорите загадками, моя золотая, — сказал Франциск, подходя ближе и глядя на нее с высоты своего роста. — А вы по-прежнему прекрасны, несмотря на то что были замужем и родили ребенка.

— Двух детей, Ваше величество.

— А я думал, что у вас один мальчик, король мне о нем говорил.

Мария ощутила, как взволнованно забилось сердце.

— И давайте посмотрим правде в глаза, Мария: вы пять лет удерживали Тюдора подле себя, хотя теперь он перешел по наследству вашей сестре.

— Мои отношения с Генрихом Тюдором, Ваше величество, не зависели от меня, я была всего лишь запуганной пешкой моего отца… и моих королей.

— Ах, вот теперь я вижу другую Мари, но по-прежнему прекрасную, соблазнительную, как та ваша богиня, возникшая из пены морской, моя Венера. Я мысленно рисовал себе вас без одеяний и вспоминал замечательные деньки, которые мы проводили вместе.

Она попыталась уклониться, но он оказался проворнее. Длинные руки рванулись к ее шелковой талии. Король наклонился поцеловать ее, Мария отвернулась.

— Прошу вас, сир. Не знаю, что вам могли наговорить Анна, король или даже мой отец. Воспоминания — это одно дело, но я вовсе не стремлюсь к новым. Прошу вас, отпустите меня и оставьте этот покой.

Брови Франциска сперва удивленно изогнулись, потом сошлись на переносице.

— Отчего же вы меня отвергаете?

— Было время, когда я любила Ваше величество, по крайней мере мне так казалось, но годы изменили меня. Я прошу вас, король Франциск… — Он неожиданно развел в сторону полы ее накидки, Мария схватила его за руки. — Нет, Ваше величество, я не стану…

— Моя Венера, любовь не имеет ничего общего с той радостью, которую мы можем доставить друг другу в тиши этой комнаты сегодня ночью. Из всех дам, какие здесь есть, я выбрал вас. А если вы кого-то боитесь, то ему и знать ничего не нужно.

Он приник к ее устам, одновременно поглаживая изгиб бедра. Мария укусила его за губу и попыталась вывернуться, но он с силой притиснул ее к обшитой деревянными панелями стене, навалился на нее своим тяжелым телом.

— Мегера, черт тебя возьми! — Он потрогал пальцами нижнюю губу, пальцы окрасились кровью.

— Я не виновата в том, что вам сказали или пообещали, сир, — повторила Мария. — Я стану кричать, сюда сбегутся люди. И все узнают, что сестра Великой Блудницы, та, что прежде была любовницей короля Англии, не желает возлежать с королем Франциском!

Тот застыл, привалившись к ней. Мария изнемогала под его весом: широкая грудь и большой живот так прижали ее, что она с трудом могла дышать. Он отступил на шаг, и Мария испугалась, что он сейчас ее ударит. Она вздернула подбородок — что угодно, лишь бы не его ласки.

Но он схватил ее и потащил за собой вглубь комнаты, где их осветило пламя камина. Она стояла, выпрямившись, и смотрела ему в лицо, не осмеливаясь отступить к своему ложу.

— Мне совершенно ясно, Мари, — холодно сказал Франциск, — почему ваша сестра преуспела там, где вы потерпели поражение. Вы же никогда ни о чем не просили, а она добыла себе целое королевство, а? Так что сестра ваша — шлюха умная, а вы были… и остались… шлюхой глупой.

— Я была дурочкой, когда предавалась блуду с вами, сир, но теперь все стало по-другому. Говорите все, что вам угодно, а затем уходите, жалуйтесь на меня сестре или кому вы там должны докладывать.

Унизанная перстнями рука метнулась к ней, и Мария рухнула на пол. Щека горела, на губах она почувствовала привкус крови. Потолок, казалось, накренился. Франциск возвышался над ней; обутой в туфлю ногой он пнул Марию в ягодицы и процедил сквозь стиснутые зубы:

— Вот что я докладываю вам, Мари. Ваш великий Анри du Roi вбил себе в голову обвенчаться с вашей тощей сестрицей, вместо того чтобы просто уложить ее в постель и не рушить ради нее святую церковь. Вы никому об этих словах не рассказывайте, а я не расскажу о том, что соблазнительная светловолосая Буллен отказала Франциску du Roi, воспротивилась тому, чтобы он делал с ней все, что ему заблагорассудится, как он часто поступал для собственного развлечения. — И он повернулся к двери, плотнее запахнув полы своей бархатной мантии. — Я позабавлю завтра братца Анри и его сожительницу, расскажу им во всех подробностях, как хорошо вы мне служили и каким манером я вас брал. Каково? Им очень приятно будет послушать о том, как вы… покорно все исполняли.

Он издал сдавленный, каркающий смешок, потом хлопнула дверь. Мария, потрясенная, лежала на полу, испытывая облегчение: она освободилась от Франциска. Пусть что угодно выдумывает для ее родственников или своих пресыщенных удовольствиями приспешников — все равно ее доброе имя давно растоптано в грязи королевских дворов и Франции, и самой Англии. Только одно ее беспокоило: Стафф должен узнать, что французский король лжет, отчаянно лжет.

Холод замка снова окутал Марию, и она с трудом поднялась на ноги. Заложила дверь на засов, разделась донага и стала плескать на себя холодную воду из умывального тазика, терла себя, пока легкое пощипывание не перешло в резкую боль. Мария Буллен телом и разумом принадлежит одному только Вильяму Стаффорду и скорее уж умрет, но больше не позволит никому иному коснуться ее.

Не утруждая себя надеванием белья, она накинула измятое платье, розовато-лиловое с бежевым. Куда бы там ни услали Стаффа — а может, даже и заперли, — она его непременно отыщет. Она пригладила пришедшие в полный беспорядок волосы и схватила со столика серебряный нож для разрезания фруктов. Значит, эти фрукты и тонкое вино предназначались для короля Франции. Сестра продумала все до мелочей. Ноющая боль в животе снова сменилась режущей.

Стук в дверь был таким тихим, что Мария поначалу даже подумала, что ей просто почудилось. Даже трусливый Кромвель не стал бы так осторожно царапать в дверь. Может быть, это отец уже узнал, что она подвела семейство Болейн, и в наказание позволил Кромвелю требовать свою награду? Стук послышался снова. А может, это просто дура служанка?

— Это ты, Изабелла? — Голос Марии прошелестел по комнате, едва слышный за потрескиванием огня в камине.

— Девочка, это я.

Все еще побаиваясь какого-нибудь подвоха, она осторожно приоткрыла дверь и выглянула, держа нож так, чтобы ночному гостю не было видно. Голос-то принадлежал Стаффу, но кто знает, что они еще могли придумать?

— Стафф. Ох, Стафф!

Не успел он войти в комнату, притворить дверь и привалиться к ней, как Мария оказалась в его объятиях. С ней ему стало очень уютно, хотя от его одежды и кожи еще веяло холодом.

— Собирайся, любовь моя. Мы с тобой спрячемся на эту ночь в таком месте, где нас и не подумают искать, — быстро проговорил он. — Твоя злокозненная сестрица, боюсь, приготовила тебе какую-то чудовищную пакость, так что нам лучше убраться отсюда подобру-поздорову, пока еще не поздно.

Он чуть приоткрыл дверь и, высунув голову, внимательно оглядел широкий коридор. Потом повернулся, хотел взять ее за руку, и тут глаза его широко открылись от удивления, словно он увидел Марию впервые.

— Что, черт возьми, здесь произошло? — вырвалось у него. — Ты одеваешься или раздеваешься? И зачем тебе нож? Кромвель? Франциск? — От гнева загорелое лицо Стаффа побледнело; он вынул нож из пальцев Марии, которая отнюдь этому не противилась, и отбросил подальше. — Я убью твоего отца!

— Да нет же, нет, любимый. Теперь уже все хорошо, правда. Франциск приходил сюда, но я ему отказала, и он удалился, кипя от гнева.

— Кипя от гнева? А что успел наделать этот коронованный ублюдок, прежде чем удалиться?

— Прошу тебя, Стафф, не нужно смотреть на меня так страшно. Он наговорил мне кучу гадостей, пытался меня соблазнить, но я отговорила его от этой затеи.

— Ножиком для фруктов? — Глаза у Стаффа раскрылись еще шире.

— Да нет, отказом — и откровенностью. Это больно задело его самолюбие.

— А он не причинил тебе боли, моя маленькая тигрица?

— Хотел было. Я больше не боюсь его, Стафф, хотя он и пригрозил сказать Болейнам, что я покорно исполняла каждую его прихоть.

— Не сомневаюсь, что так он и поступит и сам уверует в то, что говорит. Не признавать же ему того, что он сегодня ночью столкнулся с настоящей женщиной и та встретила его как сукина сына, каковым он и является. Поклянись, что он не причинил тебе вреда. Он что, пытался стянуть с тебя это платье? — Стафф слегка потянул вниз платье, так и не завязанное до конца.

— Нет, я тогда была в ночной накидке. А сейчас я спешно одевалась, чтобы пойти разузнать, куда тебя услали. Я знаю, что отец собирался так или иначе убрать тебя на сегодня с дороги.

— Верно. Лорд Томас Болейн именем Его величества отправил меня выяснить, смогут ли короли со свитой завтра во время прилива посетить флагманский корабль английского флота. Сомневаюсь, что они хотят там побывать, но мне выбирать не приходилось. Он даже проводил меня до коновязи и убедился, что я ускакал галопом. — Стафф снова осторожно высунулся в коридор.

— Куда же мы отправимся?

— Уж не знаю, что может произойти теперь, когда ты поднесла такую горькую пилюлю Франциску, но лучше всего привести в исполнение то, что я задумал с самого начала. Никто не смеет притрагиваться к тебе, любимая, кроме некоего Вильяма Стаффорда. Как знать, не подошлет ли отец к твоей двери кого-нибудь еще?

— Но где же нам укрыться? Ты отыскал какое-то убежище за стенами замка? Ведь ворота охраняют воины обеих стран.

— Тихо, любимая. Пойдем.

Он тихонько потянул ее за руку, и она без возражений последовала за ним. Она пойдет за ним, куда бы он ее ни повел, пусть даже полуодетая, как сейчас, да хоть голая! В коридорах почти никого не было, даже у входа в покои Анны не стояла стража, что немало удивило Марию, когда они подошли к дверям. Инстинктивно она попятилась, когда Стафф распахнул перед ней двери.

— Ш-ш, — прошептал он. — Она спит с королем в его покоях, и все стражи там.

Просторная опочивальня, в которой Мария провела за последнюю неделю столько времени, выслушивая лихорадочные монологи Анны, сияла удивительным неярким светом. Огонь в камине едва горел, но две большие масляные лампы освещали пространство возле камина.

— А ты уверен, что она не вернется?

Они оказались на расшитом цветами голубом коврике перед камином, и Стафф отпустил ее руку.

— Она ведь наконец-то отважилась отдать свое драгоценное тело королю, Мария. Думаю, ты согласишься со мной: у нее достанет дипломатической мудрости провести там хотя бы ночь, какие бы неудобства и страхи ни ожидали ее в этом львином логове. — Стафф, прищурившись, посмотрел на огромное ложе Анны под темным балдахином. — Поверь мне, на этом ложе нам с тобой будет вполне удобно, любимая. А на рассвете, перед уходом, мы старательно приведем все в порядок.

— Нет, я не смогу.

Крепкие загорелые руки обхватили ее плечи.

— Чего ты не сможешь, любовь моя?

— Я не желаю спать в ее постели. Как ты можешь?

— Понятно. Так вот, девочка, я не питаю ни малейшего почтения к ложу леди Анны Болейн.

— И я не питаю почтения. Лишь отвращение. — Она услышала, как дрогнул ее голос; Стафф привлек ее к себе, заключил в объятия.

— Прости меня, милая, но я решил, что нынче ночью для нас это будет самое надежное убежище. Я так понимаю, что вся эта грязная затея с совращением французов и самого Франциска — это ее задумка?

— Да, — глухо отвечала Мария, прижавшись к его бархатному камзолу.

— Значит, она куда глупее, чем я считал раньше, — заметил Стафф, лаская ее растрепавшиеся волосы. — В таком случае, миледи, мы проведем ночь прямо здесь, на коврике, я только камин разожгу посильнее. — Он мягко потянул Марию вниз, и она села на плюшевый коврик, уютно опершись на его согнутую руку. Шли минуты. Стафф отодвинулся и подбросил в едва тлеющий огонь два полена. Мария села на корточки, разглядывая блики света, которые играли у него на лице. Он, сидя в двух шагах, повернул голову и посмотрел на Марию.

— О чем думаешь, любимая?

— О том, что я отказалась от всего, кроме любви к тебе. И если ты все еще хочешь взять меня в жены, то я готова стать твоей женой, когда ты только пожелаешь. Если ты попросишь, я последую за тобой хоть на край земли.

Его темные глаза блеснули, нижняя губа слегка дрогнула, словно он собирался заговорить.

— Тогда ты станешь моей женой, как только нам представится случай избежать расставленных ими ловушек. После того как вернемся в Англию. И, хотя нам, быть может, придется отправиться на край земли, когда все откроется, я все же убежден, что поместье Уивенго — то самое место, где мы вместе с тобой проведем остаток своих дней.

Они без слов улыбнулись друг другу через разделявшую их узкую полоску света, и вся комната, казалось, отдалилась, уплыла прочь — так бывало нередко, когда он пристально смотрел на нее, — а ноги и руки у Марии совсем ослабели. Было похоже, будто они плывут на этом голубом-голубом коврике, в придуманной их воображением лодочке. И для них одних время остановило свой бег, как тогда, когда они плыли по крошечному пруду мастера Уитмена за постоялым двором в Банстеде. Вышитые цветы превратились в водяные лилии, а легкий ворс — в ту водную гладь, по которой скользила их лодочка. Теперь уж им не страшно было никакое зло, а в темных глазах Стаффа плясали золотые ночные светлячки.