ГЛАВА 6,
В КОТОРОЙ ПЛАМЯ ЛЕДЕНЕЕТ

Высказанное Лимом вслух предположение не обрадовало никого. Остаток осмотра прошел как-то скомканно.

Я, глядя на одежду покойного, аккуратными стопочками расположившуюся в шкафу, подумала, что некромант был из тех, кто с роскошью не знаком даже понаслышке. Две пары джинсов: легкие и теплые, неумело, явно мужской рукой заштопанные футболки, вытянутые носки, сиротливо сбившиеся в кучу на нижней полке.

Когда стало понятно, что ничего больше мы здесь не увидим, я уже было решила обратиться к демонюке, чтобы он вернул меня обратно в институт: хотелось еще раз перелистать тот трактат со стишком. Сказать ничего не успела, лишь глянула на подол своего платья и поняла: в таком виде мне в магической alma mater появляться нельзя. За суетой сегодняшнего дня я совершенно забыла, что на одежду наложен морок. Иллюзия, к слову, в лучших традициях партизанского движения, упорно не сдавалась до последнего, но даже самым сильным чарам рано или поздно приходит конец.

— Кажется, у нас проблема, — произнесла это тихо и уверенно, как мама карапуза, который выкупался в луже, едва успев выйти на прогулку.

Рыжий лишь глянул на меня и без дополнительных пояснений понял, о чем речь. Вскинул руку в характерном жесте и, посмотрев на запястье, сообщил:

— У нас в запасе есть еще полтора часа, думаю, успеем решить твою проблему. Кстати, именно из-за твоего непрезентабельного внешнего вида я тебя и искал в том числе…

«Этот демон умеет делать комплименты», — подумалось некстати на его «непрезентабельный вид».

Как оказалось, к решению проблем Дейминго подходил кардинально. Никаких магазинов чародейской униформы. Нет, этот надменный дознаватель перенес меня телепортом прямиком в Париж, заявив, что именно в городе влюбленных есть модистки, которые способны за час сшить любой требуемый наряд для самой взыскательной магички. Пришлось довериться «профессионалу». Результатом этого опрометчивого решения стала ситуация, когда я, стоя на табурете, удостоилась чести выслушать о себе не много, но все же интересного. Ну да обо всем подробнее.

Когда мы пришли в салон некой мадам Мильен, Лим, сказав несколько слов на языке Дюма и Золя, оставил меня на попечение портних, лишь шепнув на ухо, что подождет в другой комнате.

Кудесницы иголок и ножниц сразу же обступили меня со всех сторон, не говоря практически ничего. Стянули старое институтское платье, сделали замеры… спустя каких-то пятнадцать минут началась первая примерка, и тут одна из мастериц заговорила на… татарском, обращаясь к своей товарке:

— Ну и любовницы сейчас пошли… жуть. Раньше, лет семьдесят назад, мадемуазель одевались изысканно, не торопясь, со вкусом. И требовали за это в дань своей красоте шикарные подарки, сейчас же… продаются за какую-то куцую тряпку, сшитую наспех, — протянула она.

Увы, я поняла лишь общий смысл сказанного, но этого хватило, чтобы разозлиться. Французские портнихи, в роду которых потоптались соотечественники Чингисхана, похоже, и не подозревали, что перед ними не очередная mademoiselle, а та, кто не понаслышке знаком с понятиями «халяль», «Кул Шариф», «калфак». Хотя на татарском-то и в России общается лишь два процента населения, не то что в Европе…

— И не говори… Хотя, Земфир, почему ты решила, что эта девица — его любовница? Уж больно вид у нее… Может, бедная родственница? Вот помнится, последняя пассия этого демона была весьма утонченной особой, — протянула с сомнением вторая, а потом, скривившись, словно от зубной боли, добавила: — Правда, с мерзопакостным характером и непомерными требованиями.

— Нет, это точно его содержанка: за приблудную родню не платят тройной цены. Да и чувствуется, что у этого демона к ней интерес весьма определенный… — словно смакуя эту фразу, произнесла первая с интонацией сплетницы, добравшейся до пикантного скандала. — А наряд институтки наверняка для каких-нибудь постельных игр. У знати это сейчас модно то с законницами, то с институтками.

Я медленно закипала, хотя понимала порою через слово, о чем идет речь. Или так подействовало упоминание о любовнице Лима? Хотя, по сути-то, какое мне до этого дело?

— Рахмат, кече, — не выдержала я, когда две портнихи разошлись не на шутку, обсуждая меня.

Они мгновенно неверяще воззрились на молчавшую до этого «содержанку», а я добавила уже по-русски:

— Ну что, хватит небылицы сочинять. Иголки в руки, и алга!

Надо ли говорить, что дальнейшая работа мастериц проходила в абсолютной тишине и завершилась в рекордные сроки. Вот только из головы все никак не выходили слова: «У этого демона к ней интерес весьма определенный». В глубине души хотелось верить, чтобы этот интерес был вызван не стремлением найти автора череды убийств.

Когда я надела обновку и покрутилась перед зеркалом, то не могла не отметить, что сидит на мне форма в разы лучше ее предшественницы. Вроде бы ничего не изменилось: и ткань такая же, и покрой, но незаметные на первый взгляд миллиметры в плечах и талии сделали свое дело.

Лим смотрел на меня, и на его лице гуляло неодобрение. Так, словно я была Наташей Ростовой, одевшей на первый бал не положенный ампир, а мини-юбку и топ.

— Что не так? — признаться, такой реакции не ожидала. Почему-то хотелось, чтобы мой внешний вид ему понравился.

— Все так, — в противоречие собственному выражению лица ответил демон. — Все именно так. И это мне не нравится.

Вот говорят, что женская логика — загадка. Ерунда, порою она бьется головой о стенку от мужских доводов. Как понять его ответ — «Ты хорошо выглядишь, и это мне не по душе»?

Я барышня упорная, а потому захотела уточнить, когда мы уже вышли на улицу.

— Почему? — задала вопрос без кокетства, которое было бы более чем уместно. Мне хотелось получить честный ответ, а не завуалированный комплимент, за которым так легко спрятать истинные чувства.

Демон, погружавшийся в собственные раздумья, от такого вопроса «в лоб» споткнулся. Внимательно посмотрел мне в глаза, словно ища там подвох. Я была серьезной.

— Давай прогуляемся в парке, — взял передышку рыжий и кивком головы указал на резные ворота. — Разговор будет не из коротких. Я уже понял, что ты не похожа на остальных институток.

На это заявление утвердительно кивнула, и он продолжил:

— И просто так расспросы не прекратишь? — это он уже произнес с затаенной надеждой: а вдруг да и не буду больше развивать эту тему?

Разочаровала его, на этот раз озвучив, дабы сомнений в интерпретации жестов не возникало:

— Прав, не прекращу, — приправила ответ смущенной улыбкой.

Пока мы шли в указанном демоном направлении, решила поговорить не на личные, а на нейтральные темы. Были мы явно в исторической части Парижа: брусчатка под ногами, справа — неспешные воды реки, втиснутой в гранит набережной, как красавица в корсет, силуэт Эйфелевой башни, пиком пронзающей небесную высь.

— А что это за парк? — я почувствовала себя невеждой. Питер я знала, а вот столицу моды — увы.

Повернулась к Лиму. На его лице блуждала грустная улыбка, взгляд же был обращен вперед.

— Это седьмой округ Парижа, если говорить официальным языком. А парк — то самое Марсово поле — зеленый крест на сердце Франции. Именно здесь я семь лет назад приносил присягу. В этом парке, как и в Санкт-Петербурге, есть Чародейский военный корпус — высшая школа, но уже для магически одаренных юношей.

— Именно здесь учился Ник? — спросила и тут же пожалела.

Улыбка сошла стремительной вешней водой, оставив лишь холод и надменность.

— Да, — сухо бросил демон.

Я уже жалела о словах, сорвавшихся помимо воли. Но, увы, даже для скользящей порою нет возможности исправить содеянного.

Закусила губу в нерешительности. Молчаливая пауза затягивалась, а мозг лихорадочно перебирал варианты: что сказать, как перевести разговор с темы, на которую невольно соскользнули.

Посмотрела на прохожих: внимание на нас обращали вполне умеренное, почему-то заглядываясь на грудь Лима, хотя, по мне, рога и хвост были куда как интереснее.

— А как нас видят окружающие?

Демон ответил нехотя, словно понимая, что нужно что-то сказать, чтобы вернуться к прежнему тону.

— Да, мы смотримся… — договорить он не успел.

В эту минуту нам вслед раздался хулиганский свист в стиле: «Какие буфера, красотка! Дай заценить!»

Лим, не сбиваясь с шага, повернул голову и показал парням один из самых интернациональных жестов.

— Опять амулет барахлит, не успел подзарядить, — протянул он озабоченно. — По идее, мы должны выглядеть как клерк средней руки и домохозяйка, но похоже, что-то сбилось в настройках.

Нужно ли говорить, что до ближайшей витрины мы, не сговариваясь, на полусогнутых добрались в рекордные сроки. В стеклянной глади бутика отражалась красотка с грудью в стиле Памелы Андерсон и толстячок-папик в итальянском пиджаке с сигарой в зубах. Причем демон был красоткой, а я…

— Эм… — хотелось сказать куда как больше, но воспитание не позволяло.

Лим лишь пожал плечами и подытожил:

— Надо амулет наполнить, а то этот морок привлекает внимание: чем меньше зарядки, тем более экстравагантный образ он демонстрирует, чтобы носящий почувствовал внимание толпы. Мой же нынешний работает на нас двоих.

Мы пошли дальше (правда, пока витрина не кончилась, я так и выворачивала шею, глядя, как в отражении витрины красотка идет типично мужской, размашистой походочкой).

Любопытство, свойственное всем дочерям Евы, разыгралось не на шутку.

— И это все люди видят лишь такие мороки? И зачем вообще все это нужно? И…

Я не успела договорить, а демонюка уже незнамо чему улыбнулся, вновь озадачив меня сменой настроения.

— Дикая, как есть дикая и ничего не знаешь… — вздохнул он, а потом пояснил: — Миры магов и обычных людей сосуществуют бок о бок, но изолированно уже несколько тысячелетий. Избирательный морок самый простой способ: те, в ком магия уже пробудилась, способны видеть сквозь него, для обычных смертных и тех, чей дар еще спит, мы выглядим как типичные обыватели. — Опережая очередной мой вопрос, Лим добавил: — А не знают о магах люди по одной простой причине: нас по сравнению с ними слишком мало. А человеческая природа такова, что стремится уничтожить то, что априори сильнее представителей популяции homo sapiens. Был уже такой опыт, давно. От этого «знания» остались руины Эйвбери. Именно тогда люди, в своем желании быть выше тех, кто наделен даром, призвали исчадий теневой стороны. Только усилиями тысяч магов удалось запечатать портал и оградить его кольцом Стонхенджа, которое и по сей день удерживает тварей. Кстати, легенда о Рагнарёке — это пересказ событий прорыва. Человеческая память коротка — и это единственное, что запомнили люди. Маги же приняли решение «исчезнуть» из мира простых смертных, сделать так, чтобы у человечества не было соблазна повторить содеянное, и предотвратить неизбежный геноцид чародеев.

— Получается, что, если маги открыто заявят о себе даже в двадцать первом веке, могут начаться… волнения? — с трудом подобрала нужное слово.

Тень в наш разговор не вмешивался, гуляя мартовским котом по брусчатке и цепляясь за кусты. Лим заметил его метания и бросил, обращаясь к наследству Ника:

— Ты хотя бы объясни своей временной хозяйке основы мироустройства, — протянул рыжий, которому явно надоела роль лектора.

Тень упрек проигнорировал, ускользнув далеко вперед.

— Он своенравный, — словно извиняясь за поведение «компаньона», ответила я.

— Я уже заметил. Как и то, что этот тень разговаривает лишь с тобой, — собеседник тяжко вздохнул, возвращаясь к роли гида по магическому миру. — Не знаю, но прошло много времени, и мир людей и мир чародеев обросли новыми стенами из законов, пактов, хартий. Один из таких — о неразглашении: наделенный даром не должен разглашать тайну существования чародейства обычным смертным. Это карается отнятием дара и пожизненным заключением. Послабление лишь для близких родственников — в основном это дети от брака двух магов, напрочь лишенные способности к колдовству.

— А как насчет демонов, драконов и… — я попыталась жестами досказать недооформившуюся в речь мысль.

— А у иных рас нет такого, чтобы наследник рода был лишен дара напрочь, скорее уж тогда союз будет бесплоден, чем на свет появится демон, лишенный магии, — протянул тень, неделикатно вмешавшийся в разговор. — Правда, бывает такое, что дар у отпрыска светит как гнилушка: только малым отблеском, — почему-то глумливо добавил эта световая клякса.

Как оказалось, шпилька была в сторону демона.

— Ну да, мой дар эмпата достаточно слабый. Что с того? Это не мешает мне в моей работе, где важнее интеллект, — Дейминго пожал плечами.

Наверное, жест вышел слишком уж волнующим, потому как встречный мужик, засмотревшийся на грудь Лима, схлопотал от супруги, идущей рядом, увесистую оплеуху и что-то явно нелицеприятное на «парле франсе».

Тень, срезанный ответом инквизитора, вновь замолчал.

Так мы и брели в тишине по аллеям, пережившим и революцию, и две мировые войны, повидавшим Людовика XV и Шарля де Голля.

— И все же, почему я тебе не нравлюсь? — памятуя о том, почему собственно мы решили прогуляться по парку, напомнила я.

— Присядем. Я уже понял, что ты из той породы, что не отстанут, пока не докопаются до правды. Прям как дознаватель, — усмехнулся собеседник.

Как следовало из дальнейшего рассказа, неприязнь к носительницам институтской формы у демона имела глубокие корни. Его мать, в свое время окончившая это заведение и выданная замуж за отца рыжего инквизитора по распределению, была головокружительной красавицей, жаждущей власти, славы, поклонения. На свою беду, отец Лима, граф Дейминго, влюбился в нее и пропал, потому как Аврора ответных чувств в нему не питала. Осознав свою власть над супругом, она начала вертеть им, с успехом используя науку, преподанную в институте, и один из сильнейших чародеев Франции всего за год превратился в ничто, потакая любому капризу жены, к тому моменту сменившей уже несколько любовников.

Лим появился на свет лишь чудом, спустя пять лет. Дар, пробудившийся в ребенке рано, был столь слабый, что мать презрительно называла сына «никчемным выродком» и даже не хотела брать на руки. Отец же, спустя еще семь лет, от любви просто сгорел.

Оказалось, что демоны берут свою силу именно из чувств: чем более сильные эмоции находятся в их власти, тем выше уровень силы. Но в то же время, если они не могут их контролировать, чувства могут выжечь мага. Поэтому-то самые сильные из расы демонов те, кто, испытывая сильные душевные переживания, способны их контролировать, отчасти даже подавлять, балансировать на грани. Как оказалось, отец Лима не смог.

После его смерти дядя, брат отца, взял семилетнего демоненка к себе. Воспитанный заядлым холостяком, циником, имеющим специфический взгляд на жизнь, Дейминго отчасти перенял его мировоззрение.

А в двадцать лет Лим влюбился, и надо такому случиться, что опять же в институтку на ежегодном кадетском балу. Его избранница, почти выпускница, сначала презрительно морщила носик при виде худющего, нескладного, магически слабого кавалера, но потом прониклась графским титулом и состоянием и разрешила ухаживать за собой. Была переписка, полная нежности и страсти, распалившая сердце юного Дейминго. Он уже было собрался сделать предложение, поверив, что существуют браки счастливые, а не по распределению, когда узнал, что девица под копирку строчила такие же послания нескольким кадетам. Видимо, она решила подстраховаться, если с графом не выгорит, отхватить хотя бы титул маркизы.

К счастью, по стопам отца Лим не пошел, зато чувства свои научился контролировать отменно. Правда, и эмоций сильных с тех пор избегал, считая, что пусть его дар не питается силой вовсе, чем обжигаться и страдать.

— Надеюсь, что рассказанное мною останется сугубо между нами? — спросил Лим, обращаясь почему-то к тени.

— Обещаю, — тихо ответила я.

А потом припомнилось, что о Дейминго говорили институтки, да и портнихи в дамском салоне, и поняла, что, несмотря на то, что любить Лим больше не любил, жизнь евнуха он отнюдь не вел.

— Значит, ты теперь сам разбиваешь сердца? — констатировала я факт.

Рыжий понял без дополнительных пояснений, о чем я, и иронично изогнул бровь.

— Ну, во всяком случае, я своих любовниц всегда предупреждал, что до алтаря дело ни при каком раскладе не дойдет. А зачем отказываться от удовольствия, которое доставляет слияние тел?

— Но не слияние душ, — закончила я вместо него, вспомнив свою семью, где мама и отец понимали друг друга без слов и были счастливы.

— Во всяком случае, это уже все в прошлом. Но именно сейчас, с тобой, я жалею, что мне не двадцать семь, а тридцать два. Распределитель прямо мне сказал, что я вышел из поры, когда мог бы предложить брачную сережку, и он только при одном условии даст согласие на брак…

Мне стало как-то неловко под его взглядом. Может, оттого, что испытывала чувства хоть и противоречивые, но отчасти созвучные. Мне почему-то тоже было жаль, что Лиму не двадцать семь и не двадцать пять.

— Но многие институтки надеются и верят, что у них есть шанс стать мадам Дейминго… — ответила я неуклюже, отводя взгляд.

На эту мою реплику Лим криво улыбнулся.

— Некоторые девицы бывают на диво уперты, — он хитро покосился на меня, а потом добавил то, что совершенно не вязалось с его взглядом, — и даже женатых мужчин пытаются обручить с собой.

Закатное солнце скользнуло прощальным лучом по рыжей шевелюре, запуталось с ней, придав и так огненным волосам нестерпимо яркий цвет.

— Уже поздно, — было неприятно это осознавать, но наше время вышло.

— Да. Пора, — Лим кивнул.

Скрывшись от посторонних взглядов, Лим активировал портал, сжав в пальцах серую гранулу. Вокруг нас вспыхнуло сияние, и тут я почувствовала жар, словно оказалась в эпицентре нестерпимого огня. Дейминго же совершенно не по-аристократически выругался, крепче прижимая меня к себе. Вокруг нас полыхало пламя.

Одежда тут же начала тлеть, новое платье тут же обзавелось плеядой подпалин.

— Держись, нас сбросило с трека перемещения. Я постараюсь создать барьер, — Лим крепко обнял меня и закрыл глаза.

Меня окутало мягким туманом, жар стал терпимым. Демон же шатался, от его тонкой батистовой рубашки остались разве что швы, слишком много было дыр, на коже начали вздуваться волдыри, свидетельствуя о том, что его-то пламя не щадит.

— А ты? Почему не…

— Я выносливее тебя и могу продержаться дольше, — выдавил в ответ рыжий, — хотя огненная стихия и не моя.

Я понимала, что мы оказались в ловушке и если не выберемся в ближайшее время, то превратимся в горстки пепла.

— Ты сможешь нас вытащить? — завопил тень, забыв о своей нелюбви к рыжему.

Хотя этой-то световой кляксе что сделается?

— Нет, — как-то устало и обреченно ответил Лим. — У меня просто не хватит сил…

«Эмоции дают силу, сила демона — это его чувства», — мысль звучала в сознании ударами гонга. Времени спрашивать и уточнять не было, да и в задуманном не была ни капли уверена. А вдруг я его состарю, как Андрея, а вдруг он не испытывает ко мне ничего? Или мы перенесемся куда-нибудь в прошлое?

А потом пришло спасительное озарение: «Хуже все равно уже не будет, может, хотя бы перед смертью поцелую этого несносного демонюку, который мне, увы, нравится». Больше ни о чем не думая, решительно подняла голову и поцеловала. Сама. Уверенно.

Лим, в первый момент не ожидавший от меня такого коварства, замер от неожиданности. А потом его руки скользнули мне на талию и ладони застыли над ягодицами.

Я же уже не чувствовала жара вокруг, словно его и не было. Лишь тело, сильное, напряженное, находящееся столь близко, что кожа чувствовала кожу. Лим прижал меня еще сильнее, и я с охотой подчинилась этому давлению, моя голова закружилась, а руки непроизвольно обняли его шею.

Мы уже не слышали и не видели ничего, наслаждаясь этими мгновениями, возможно последними в жизни. Грудь наполнила тоска о невозможности большего.

Губы меж тем касались губ, говоря на самом древнем из языков, наши руки, казалось бы, жившие своей жизнью, исследовали тела друг друга. Я ощутила под ладонью его собранные в хвост волосы, оказавшиеся на поверку жесткими, шею, сильные плечи.

Хвост Лима, нырнувший под юбку, воодушевленно изучал мое колено, медленно, но уверенно, поднимаясь все выше и выше.

То, что началось резко, решительно и для одного из нас внезапно, постепенно перерастало в нечто нежное, чувственное, свежее. Демон словно опасаясь, что я ускользну, провел рукой по спине, шее и обнял голову, как драгоценную чашу, беззастенчиво начал игру, то прикусывая губу, то скользя, дразня языком, то замирая в ожидании ответа.

Его непредсказуемая ласка обещала, манила, дарила желание. И я отвечала без стеснения и притворного стыда.

Мы оба были самими собой, отбросив маски и двуличие суетного мира. Словно огонь сжег его холодный панцирь отчуждения, мой страх прикосновений, сулящих старость и смерть…

— Ты мое наваждение, Лючия, — стон наслаждения, заставивший меня вздрогнуть, но не открыть глаза.

Телом я отчетливо чувствовала, что он хочет большего, и что самое поразительное, но я желала того же.

— Ребят, я, конечно, рад, что вы получаете взаимное удовольствие, но вам не кажется, что здесь стало как-то холодновато? — излишне громкий голос тени заставил нас обоих вздрогнуть и прерваться.

Я открыла глаза. Мы стояли не иначе как посреди Антарктиды: кругом был лед. Причем порою самых причудливых форм, словно сполохи огня враз застыли.

— Никогда бы не подумал, что заклинание охлаждающей сферы можно применить в таком масштабе, — протянул Лим, не разжимая объятий.

А мне было не до сфер. Просто тепло и уютно, несмотря на ледяное царство вокруг.

— Ну, теперь-то, когда она тебя подзарядила, сможешь нас вытащить, рогатый? — бесцеремонно обратился к демону тень и без перерыва обратился ко мне: — Это ты здорово придумала, с поцелуем.

В этот момент я была готова придушить излишне догадливую и болтливую тень, если бы это только было возможно.

Лим резко отстранился, из его взгляда исчезли теплота и нежность, их сменил холод сжиженного азота.

— Смогу, — коротко бросил он, поворачиваясь ко мне спиной. — Теперь силы хватит, спасибо.

Я сжала кулаки от досады.

— Какой же ты дурак! Идиот, хотя и следователь! — зло бросила я.

От такого эмоционального заявления Лим обернулся.

— И в чем же я дурак? В том, что реалист? — холодно бросил он.

— В том, что боишься сам себя! — крикнула я зло. — Веришь своим страхам, стоит какому-то световому пятну раскрыть рот!

— Но-но, попрошу не выражаться! — подал голос тень и тут же схлопотал от меня словесную затрещину.

— А ты вообще молчи, предатель!

— А я, может, за Аарона, — нагло заявил бестелесный довесок ничтоже сумняшеся. — Он как-никак глава клана Ника, к тому же теперь в лепешку разобьется, а хозяина спасет, твоя же жизнь с ним связана, ты стала избранницей его дракона… А этот рогатый — он же отмороженный, и для него маньяк — рядовое дело, и ты — рядовая…

Лим, сложив руки на груди, молча слушал нашу перепалку с побелевшими скулами и непроницаемым лицом. А мне буквально физически необходимо было услышать от него хоть что-нибудь. Хоть какую-нибудь реплику, фразу. Почему-то это было в тот момент для меня очень важно.

Но демон безмолвствовал, источая холод, в котором мне чудилось презрение.

— Почему ты молчишь? — выдавила я из себя, хотя в горле был ком.

— А что я могу сказать? — рыжий смотрел на меня без тени эмоций. — Я ошибался, и ты похожа на остальных. Может, это свойство женской природы: играть на чувствах тех, кому ты небезразлична, если грозит опасность жизни, использовать любые приемы, чтобы спастись… И приберегать запасные варианты. Судя по словам тени, и у тебя есть тот, кто защитит, стоит только броситься ему на шею…

Договорить он не успел. Хлесткая пощечина прозвучала в тиши отчетливо.

— Я. Не. Профурсетка. И не торгую своим телом во спасение, — произнесла отчетливо, по слогам, хотя внутри меня все буквально клокотало.

Первый раз в жизни залепила пощечину. Рука горела, и хотелось непроизвольно ею встряхнуть, сбрасывая боль, но я сдержалась.

Лим стоял, глядя мне в глаза, а потом, словно перешагнув в себе что-то, глухим, не своим голосом произнес:

— Извини, я был резок, но это не отменяет истины сказанного.

Ехидный смешок тени заставил меня вздрогнуть, а Дейминго подобраться. Бестелесный же, довольный произведенным эффектом, протянул:

— Мой тебе совет, как мужчина мужчине: не продолжай в том же духе, а то Света девушка горячая… — многозначительно не договорил он.

Интересно, и когда этот теневой засранец успел меня так хорошо узнать, чтобы советы Лиму давать?

— Я это уже понял, — прищурив глаза, бросил демон.

— И то, что рука у нее, судя по всему, тяжелая, — тоже, — продолжал зубоскалить тень.

А мне от этих слов бестелесного почему-то стало стыдно: не сумела сдержать эмоции, повела себя как дикарка.

— Извини, — вырвалось само собой.

Демон не сказал ничего, лишь прикрыл глаза и кивнул.

— Мы оба были не правы. И я хотел бы поблагодарить тебя, что мы живы.

Эти его слова… Лим говорил так, словно зачитывал рабочий документ: сухо и раздраженно. Он так и остался при своем мнении, лишь перефразировав его.

В носу предательски защипало, но я решила для себя: «Не расплачусь, чего бы мне это не стоило! На этом демоне что, свет клином сошелся? Ну и что, что он мне нравится? Если мужчина не готов ради женщины измениться, оставить страхи и сомнения в прошлом, поверить тебе — значит, это случайный мужчина».

Вот только как бы я ни убеждала себя, во рту все равно был полынный вкус горечи.

Задрала голову вверх, чтобы загнать подступившие слезы обратно.

Над нами была бездна, расплескавшаяся в бесконечности беззвездного пространства, но беспредельность эта не черная, а словно лучащаяся светом. Вдруг по этому полотну цвета индиго, словно падающая звезда, мелькнул росчерк вспышки. А за ним еще один, и еще, и еще.

— Что это? — я обращалась исключительно к тени. Говорить с Лимом мне больше не хотелось.

— Судя по всему, треки телепортов. Нас выкинуло с верхнего уровня сюда.

Высота казалась мне нереальной, запредельной, и тем удивительнее было, что Лим смог создать портал отсюда, со дна, напрямую.

Вот только сейчас, когда мы стояли вместе, прижавшись друг к другу, и сияние телепорта окружало нас, я чувствовала себя крайне неуютно.

Вопреки ожиданиям, мы оказались вновь перед вывеской салона мадам Мильен.

— В таком виде тебе точно появляться в институте нельзя, — пояснил свои действия Лим.

Когда я зашла в примерочную, портнихи были явно удивлены. Я могла побиться об заклад, что они сгорают от любопытства, строя догадки, как же мы с моим «любовником» развлекались, что платье столь быстро пришло в негодность.

Едва только одна из женщин приблизилась ко мне с портновской лентой, я заявила, что размеры своих постоянных и частых клиенток они должны знать и так, а потому примерки излишни.

То ли настроение у меня было отвратное, то ли тон столь мрачен, но уже через пятнадцать минут я надевала новую форму, сшитую без единой примерки. Сидела она, к слову, на мне достаточно хорошо.

С Лимом, облаченным в новую рубашку (почему-то с джинсами, изобилующими кучей мелких подпалин, он решил не расставаться), я вновь встретилась в приемной.

Как бы мне ни хотелось гордо отмолчаться, но задать насущный вопрос следовало:

— Почему произошел сбой?

Демон, похоже, решил избрать нейтральный тон общения, ибо ответил с прохладцей:

— Судя по всему, у меня из амулета вытянули толику силы. Перемещайся я с его помощью один — просто выбросило бы на уровень ниже трека. Он представляет собой пустынный город-лабиринт, из которого можно выбраться при наличии даже искры дара. Так что я бы пару дней поплутал и вернулся в исходную точку телепортации. Но нас было двое, и расход энергии тоже был двойной, поэтому-то мы и провалились на самое дно.

— И кто же это мог сделать? — тень, до этого чуть ли не плясавший фокстрот на стене, замер и задал вопрос, уже вертевшийся у меня на языке.

— У меня есть догадки на этот счет, но надо проверить, — туманно ответил рыжий, — а пока время не ждет. Нам необходимо вернуться в институт.

Библиотека встретила нас уютом и тишиной. Моя тетрадь все так же лежала на столе, а вот трактата не было.

— Куда он делся? — задала я вопрос, ни к кому из спутников конкретно не обращаясь.

— Наверное, книгочейка убрала его обратно, — предположил более подкованный в данных вопросах тень.

— А что за трактат? — подал голос Лим.

Видно, его природное любопытство, помноженное на дознавательский нюх, победило аристократическую гордость, в простонародье именуемую дурью.

— Фомы Аквинского. Там на последней странице и был тот стих про металлы, — пришлось пояснить.

Демон, услышав это, казалось, забыл (или умело сделал вид, что забыл) наши личные разногласия. Он уверенно развернулся к камину и произнес: «Я, желающий узнать, прошу хранителя книг появиться». Эта фраза была явно если не ритуальной, то традиционной.

Огонь полыхнул чуть выше, и из пламени вышла книгочейка.

Вот только на этот раз глаз она не поднимала и вела себя скорее как служанка, нежели хранительница и хозяйка книжной обители.

— Что вам угодно, мессир? — голос вежливый, но какой-то тихий, поникший.

— Трактат, который мы оставили на этом столе. Где он? — требовательный тон, от которого даже у меня мурашки пошли по коже.

— Я убрала его на ту же полку.

Опережая дальнейшие вопросы, девушка посеменила к лестнице.

— Сейчас я его найду.

Буквально через пару минут Лим держал в руках злополучный труд Фомы Аквинского. Чтение двух четверостиший захватило его с головой. Я же от нечего делать (книгу-то демонюка единолично узурпировал) изучала корешки на полках.

— Я могу идти? — тихо осведомилась книгочейка.

— Нет, — рыжий, оторвавшийся от строк, выглядел жутко взлохмаченным и озадаченным. — Ответьте: кто брал эту книгу в последний раз до нас?

— Позволите? — девушка протянула руку к трактату и на мгновение прикрыла глаза. — Увы, я не могу сказать. Последний раз ее выдавала моя предшественница, покойная госпожа Беата. Тут ее печать, причем десятилетней давности. Это все, что я могу вам сказать…

— Свободны, — процедил с досадой Лим.

Демон опять погрузился в чтение, но уже через несколько минут не выдержал и поднял голову.

— Ну что? — было его ответом на то, что все это время я буравила его взглядом.

— Ты всегда такой надменный засранец? — я знала, что этой репликой рушу шаткий нейтралитет, но то, как он вел себя с саламандрой, я приняла слишком близко к сердцу, может, потому, что пережитое в пятом измерении не улеглось. — Поступаешь, говоришь, мыслишь так, словно ты белая кость, голубая кровь и все обяз…

Не договорила, Лим вопреки своему аристократическом воспитанию перебил:

— А я и есть та самая, ненавидимая тобой белая кость. Только вот ты заблуждаешься, считая, что благородное происхождение — это только золотая ложка во рту. Это ответственность, это долг перед родом, это данная присяга, это то, что вдолбили в меня с детства, и я не собираюсь оправдываться за свое поведение.

— Перед какой-то свидетельницей, — договорила я за него.

В этот раз выдержка демону изменила: он в сердцах ударил кулаком по перилам балкона.

— Бездна, как же с тобой сложно! Я изо всех сил стараюсь не переходить границ, вести себя отстраненно, а ты… ты провоцируешь. — Он тяжело выдохнул и продолжил: — Давай договоримся: пока идет поиск маньяка мы забудем о том, что между нами произошло. Я не готов помимо расследования разбираться еще и в чувствах. Хорошо?

Это признание далось ему с явным трудом. Создавалось ощущение, что так он ни с кем в жизни еще ни разу не разговаривал.

— Хорошо.

Я отвела взгляд и постаралась переменить тему:

— А как ты думаешь, кто мог это написать? Или просто совпадение?

— В такое стечение обстоятельств я не верю, — сделал заключение Лим. — И заберу этот трактат на экспертизу. К делу его, увы, не подошьешь, но графомагам на анализ отдам, может, они что выцепят.

Часы над камином пробили восемь вечера.

— Время… — Дейминго стоял с книгой в обнимку.

— Я тогда пойду, — мой неловкий ответ прозвучал как-то беспомощно.

— Подожди, — демон засунул руку в карман джинсов. — Держи. Это тебе.

С этими словами он протянул мне маленькое зеркальце-пудреницу и флакон духов.

— Это амулет связи, — пояснил он, указывая на первый дар. — А про духи ты лучше меня знаешь.

— А зачем? — признаться, я была озадачена презентом.

Лим поднял глаза и мученически произнес:

— От тебя пахнет гарью, улицей Парижа и мной, хотя ты этого и не чуешь. Думаю, в дортуаре у тебя найдется много соседок с развитыми обонянием и любопытством. Флакон — чтобы отбить их нюх.

«Ну ты и дура! — мысленно дала себе затрещину, поскольку поначалу приняла подарки за неумелый способ извиниться. — Этого рыжего только могила исправит».

Пока шла по коридору, вылила на себя весь флакон. То ли Дейминго был скрытым садистом, то ли просто цапнул первый попавшийся парфюм не глядя, но аромат был убойный. Я пахла не просто как розовая клумба, нет. Концентрация была столь велика, что навевала мысли о костюме химзащиты. Еще никогда в жизни я не мечтала так рьяно надеть противогаз.

Зато у обитательниц дортуара вопросов, с кем и где я была, не возникло, был другой: «Что это за вонь?» Пришлось придумать сказку о том, как разбила флакон и нечаянно облила себя.

Институтки позубоскалили, пройдясь обидными шуточками по моей неуклюжести и босяцком происхождении. Мне же их подколки были до лампочки, а потому завершилось все настежь открытыми окнами в преддверии подготовки ко сну.

Кицунэ (уже не зеленая и вполне активная) плескалась рядом со мною и выказала готовность помочь мне умыться как следует. Ее фразу я поняла как тактичный намек: «Лучше я ей помогу, чем буду терпеть этот запах».