32. Ларец Пандоры
Уже который день Виктор жил с ощущением неотвратимой беды.
Он втягивал это с первым глотком утреннего кофе. С морозным ветром, прорывающимся через открытое окно автомобиля. Беда шла за ним неотступно ровно с того момента, как Виктор впервые увидел перед собой исполинскую цитадель Улья.
Возможно, вся экспедиция была ошибкой. Некоторые тайны должны оставаться тайнами.
Работа не приносила ему удовольствия. Он приезжал на базу к десяти утра, прохаживался по лаборатории, изучая заметки дежурных. Лабораторные животные при его появлении забивались в углы клеток. Но не оттого, что Виктор ассоциировался у них с болью или другими неудобствами. Нет. Виктор почти ни к чему не прикасался, а только изредка давал советы по тем или иным возникающим вопросам, и до двух часов пополудни запирался в кабинете, изучая образцы через микроскоп или заполняя формуляры. Но что-то было в нем тревожащее, неуловимое, словно тонкий аромат мыла на коже. Запах, который могли почуять только звери с развитым обонянием.
«Или знак зверя на правой ладони».
Виктор почти забыл о шраме, скрытом гипсовым панцирем. Но в памяти периодически всплывало искаженное лицо Яна – накачанного наркотиками, почти обезумевшего существа, обреченного до скончания своих дней быть подопытным кроликом. И хотя сердце грело осознание того, что такое обращение этот садист и убийца заслужил, как никто другой, в камеру к васпе Виктор больше не совался.
Еще одной причиной, по которой Торию больше не хотелось видеть Яна, были ночные кошмары. Не каждую ночь, но достаточно часто для того, чтобы Виктор осознал необходимость в круглых капсулах, отпущенных ему Марком Вайдой без рецепта. После них Виктор спал спокойно и крепко, и его больше не тревожили ни призрак слепой ведьмы, ни сам господин преторианец.
Не тревожили его и мысли о Лизе.
Перелом случился с появлением письма в его почтовом ящике.
Это было письмо от Лизы. Виктор знал это, лишь только заметив уголок конверта в зияющей щели. Знал, когда брал письмо в руки, еще не переворачивая его лицевой стороной, чтобы увидеть аккуратно выписанные инициалы Л. Г.
Виктору показалось, что от бумаги пахнет свежестью жасмина – любимыми духами Лизы. Так пахла ее блузка, когда она стягивала ее через голову и небрежно бросала на спинку стула, оставаясь обнаженной и светлой, как карамельный ангел.
Виктор почувствовал жжение в глазах. Здоровая ладонь вдруг стала влажной, а пальцы мягкими, так что ему не с первой попытки удалось разорвать конверт. Виктор подумывал и о том, чтобы сразу опустить письмо в мусорный бак, но сокрытая тайна манила его. Точно также несколько недель назад он попался на крючок тайны, отправляясь в Дар. Некоторые тайны должны оставаться неприкосновенными. Должны – но какая-то сила, могущественная и неотвратимая, толкающая людей как на великие открытия, так и на великие несчастья, считала иначе.
Зажав конверт зубами, Виктор окончательно порвал его и вытащил немного помятый тетрадный лист. На него снова дохнуло запахом цветов, и комната вдруг смазалась и поплыла вбок, словно Виктор оказался на воздушной карусели.
«Здравствуй. Если ты все же решился прочитать первые строки этого письма, молю, не делай поспешных решений и выводов! Молю, дочитай до конца…»
Он вдохнул воздух сквозь сжатые зубы, показавшийся горячим и сухим, словно в пустыне, и принялся читать дальше:
«Я не имею права оправдываться перед тобой. Как не имею права просить, чтобы ты поверил мне. Моя ошибка заключается в том, что я глупая, доверчивая дурочка. Я, в самом деле, слишком быстро начинаю доверять, и вот теперь это вышло мне боком… Я знаю, что ты не поверишь, но я полюбила тебя всей душой. Полюбила, только увидев твои книги. Но если бы я призналась себе в этом еще тогда, то никогда бы не решилась приехать в Дербенд. И у меня никогда и в мыслях не было обманывать тебя. То, что произошло – лишь моя ошибка. И мне за нее расплачиваться. Но знай: я ничего не питала к Яну, кроме дружеской симпатии. Но он воспользовался моим доверием точно также как и Феликс. И между нами ничего не могло бы и быть, если бы он не применил силу…»
Влажная пелена снова заволокла мир. Виктору хотелось застонать – не то от тоски, не то от отвращения. Сознание будто раздвоилось, и одна часть кричала, что Лиза лживая дрянь, что все написанное ею лишь гнусная попытка выйти из воды сухой. Другая же спрашивала: но разве ты сам не знаешь, кого привез в Дербенд? Монстра без морали и человечности, насильника и убийцу…
«Я понимаю, какими глупыми оправданиями покажутся тебе мои оправдания. И не могу упрекать тебя за неверие. Просто знай: я никогда не обманывала тебя. Не обманываю и теперь…»
Виктор стиснул зубы. Щемящая волна подкатывала к горлу, так что стало трудно дышать.
«Знаешь, раньше я была уверена, что человек сам творит свою судьбу. Но сейчас мне кажется, что в этом мире от нас не зависит ничего вообще. Мы всего лишь маленькие люди в мире больших обстоятельств. Но ведь и тут мы можем бороться. Я ничего у тебя не прошу. Только хочу, чтобы тебе было как можно лучше. Я очень дорожу тобой… Ведь тебе самому тяжело. Я знаю, что тяжело. И мне тоже. Я хочу увидеться с тобой. Я любила тебя и люблю. Я просто хочу, чтобы ты всё это знал…
Прости меня, если сможешь…»
Дочитав, Виктор аккуратно сложил листок и убрал его в карман. Песчаная карусель в его голове еще вращалась, и дыхание сбивчиво и хрипло вырывалось из груди, будто он только что пробежал стометровку. Сердце ныло, так что Виктор даже приложил руку к груди и надавил, ощущая под своей ладонью тревожную пульсацию.
«Я ничего не питала к Яну, кроме дружеской симпатии…»
Дружеской или сестринской?
Виктора снова разобрало зло. В своем воображении он вдруг очутился в камере у Яна. Виктор ударил его кулаком в челюсть, потом в нос, так что лицо (веснушчатое лицо Лизы) с мокрым хрустом перекосило на сторону. Кровь оросила кулак…
Но ничего подобного случиться не могло.
Ян был навечно заключен в камеру и останется там, пока кто-то из руководства не посчитает задачу выполненной. Потом его убьют, а тело сожгут в печи крематория, как трупы всех остальных подопытных животных. Он никогда не скажет своей сестре тех страшных слов, что сказал Виктору на днях (и лучше ей вовсе не знать об этом). И не станет снова человеком, потому что все человеческое было вытравлено долгими годами пыток и насилия. И Дербенд никогда больше не увидит солнца, потому что теперь Виктор знает: новое солнце, которое так жаждет мир, не принесет с собой ни тепла, ни свободы, ни счастья. Только ненасытный голод и агонию. Тогда протрубит пятый ангел, и звезда, упавшая с неба, отворит «кладязь бездны» с той же легкостью, как Пандора открыла запретный ларец.
И сила, толкнувшая самого Виктора приоткрыть завесу тайны над мрачным Даром, теперь толкала его завершить начатое (в этом мире от нас не зависит ничего вообще). Сила эта звалась «любопытство».
Именно она заставила его в тот день принять решение и постучаться в знакомый номер гостиницы.
Девушка, открывшая дверь Виктору, сначала показалась ему незнакомой. Некогда округлое лицо выглядело осунувшимся, глаза не были подкрашены даже тушью, волосы безжизненно ложились на плечи, как мятый серпантин. Все же это была Лиза – но Лиза чужая. Лиза из Зазеркалья или вовсе с другой планеты. Бесцветный и мертвый двойник наивной хохотушки, чьи персиковые щеки Виктору так хотелось целовать.
Она широко распахнула глаза и отступила. Будто увидела не человека, а привидение («Монстра», – услужливо подсказало сознание).
– Привет, – совершенно по-дурацки произнес Виктор.
И собственный голос тоже показался ему чужим, словно преодолел длинный тоннель, набитый осколками стекла и ватой. Он откашлялся и попытался снова:
– Ты не пригласишь меня войти?
Она бесшумно посторонилась – бледная тень человека.
– Входи, конечно.
Комната была знакома до тошноты. Кровать педантично застелена цветастым покрывалом. Возле нее – кресло и журнальный столик. Из стеклянной вазочки торчал высохший и почерневший стебель когда-то подаренной Виктором розы. Дверь ванны была приоткрыта, и оттуда доносился тягучий и свежий аромат жасминного мыла.
Все как раньше. А с какой стати чему-то меняться?
– Я получил твое письмо, – сказал Виктор.
Та Лиза, которую он знал, подпрыгнула бы от радости и бросилась ему на шею. Или заревела от горя и раскаяния. Но двойник Лизы с планеты, где властвовали стужа и тьма, не сделал ничего подобного, а лишь стоял, глядя на Виктора темными, ничего не выражающими глазами. И сейчас как никогда она была похожа на Яна – такого, каким Виктор встретил его впервые у разбитой кабины вертолета.
Механическая заторможенность зомби, рана открытого электрического щитка с обрывками проводов…
Когда одного маленького мальчика поцеловала снежная королева, его сердце превратилось в кусочек льда. Он изменился, и вырос, и, встретив Виктора, изменил его тоже. Потом он изменил Лизу (а для этого он постарался сделать что-то более весомое, нежели невинный поцелуй, правда?). И пришел в большой мир, чтобы изменить и его согласно собственной, извращенной морали.
– Я пришел как раз потому, что много думал и размышлял над этой ситуацией, – сказал Виктор.
Он опустился в кресло, где совсем недавно сидел, забравшись с ногами, и рассказывал Лизе случаи из собственной практики. А она смеялась и хрустела яблоком, и взгляд ее был полон любви.
– Мне не следовало пускать все на самотек. Если бы я вовремя вмешался, ему не удалось бы добраться до тебя. В этом я виноват сам, – Виктор помолчал, и Лиза молчала тоже. На ее шее, прямо в вырезе воротника, Виктор заметил пожелтевшие пятна синяков.
– Я допускаю, что твоя версия правдива. Но только потому, что знаю его. Он действительно способен на страшные вещи. Это он убил двух людей в Дорожном переулке. И еще одну. Девушку… И мог бы убить еще.
Торий высказал это спокойно, механически, словно на одном дыхании, не делая театральных пауз, не ожидая какой-либо реакции от Лизы. Но ее глаза загорелись недоверчивым и болезненным огнем, а губы разжались и округлились. И это почему-то обрадовало Виктора – сейчас она выглядела более человечной и похожей на ту, знакомую Лизу, которая любила фруктовый чай и боялась насекомых.
– Что ты такое говоришь, – пролепетала она.
Только для того, чтобы хоть что-то сказать.
Виктору эти слова были неважны. Он пришел совсем не за этим и поднял ладонь, призывая Лизу к молчанию.
– Да, это так. Не спрашивай, откуда я это узнал и почему не рассказал полиции сразу. Считай мое решение банальным страхом, – он намекающе продемонстрировал загипсованную руку и усмехнулся. – Не красит меня, как мужчину, верно? Но сейчас это уже не важно.
– Его поймали?
По голосу девушки ученый понял – она сразу и безоговорочно поверила ему. Двойник или нет, но Лизина доверчивость осталась прежней.
– Поймали. Но сейчас это тоже не важно. На самом деле я пришел к тебе по совершенно иному делу.
Сказав это, Виктор отметил, как сразу опустились плечи девушки, как ее приоткрытые губы снова сжались в полоску. Он улыбнулся криво, прекрасно зная, чего она ждала услышать. Но какая-то его часть (темная часть, проникшая в его душу через крестообразный надрез на ладони и щедро сдобренная побоями) желала причинить Лизе часть той боли, которую он ощутил сам.
– Помнишь, я говорил тебе об экспериментальном лекарстве от диабета? – спросил Виктор, и ему не требовалось получить ответ, чтобы удостовериться – Лиза помнила.
– Так вот. Сейчас мы заканчиваем стадию доклинического исследования, но нужно провести еще некоторые тесты на образцах крови или тканей, чтобы перейти к следующей стадии клинических испытаний. Ты тогда сказала, что могла бы помочь. И вот я пришел к тебе.
Виктор пытливо осматривал Лизу. Ее лицо, побелевшее и осунувшееся, не выражало ровным счетом ничего. Возможно, она тоже умерла в тот роковой вечер, или же слова Виктора окончательно добили ее теперь. Но времени не было, и не было желания разуверять ее в его намерениях – в душе еще царствовали зима и тьма.
– Хорошо, – наконец произнесла она. – Как скажешь…. Что от меня требуется?
– Пока что только твой биологический материал. Образец крови и эпителия. Обещаю, это совсем не больно.
Виктор с готовностью достал походную аптечку.
Когда со всем было покончено, он собрался молча и деловито, как собирается доктор после осмотра пациента. Работа выполнена, а впереди ждет еще столько неотложных дел…
Лиза проводила его до двери, ступая все также бесшумно. Ничего не выспрашивая больше, ни о чем не умоляя. Пожалуй, она сделала все, что могла.
Она тоже была одна перед всеми чудовищами этого мира.
Именно поэтому Виктор оглянулся на пороге, и по его губам впервые за многие дни скользнула теплая человеческая улыбка.
– Дай мне время, – попросил он. – Просто дай мне время справиться со всем этим, хорошо? И не держи на меня зла.
На дне ларца Пандоры оставалось кое-что еще – и это была надежда.
