26. Вслепую
На самом деле, не Харт убил больную сову. Тут Ян соврал, прекрасно понимая, что Лиза резко могла отреагировать на правду. Он же не хотел спугнуть ее раньше времени, и умолчал о том, что собственноручно опустил камень на голову бедной птицы. Конечно, он не мог бы объяснить и то, что нельзя было поступить иначе. Дарский Устав был непреклонен и безжалостно отсекал все человечное, что еще оставалось в его неофитах. А расплата была слишком жестокой.
Тогда Ян не плакал. Он уже разучился плакать, как разучился надеяться на избавление. Он молчаливо перенес и те страшные дни истязаний и страха, что последовали за смертью его несостоявшегося ученика. И наставник Харт отрекся от него, как от бесполезного, выбракованного материала. Но Ян выкарабкался. Прошло еще две зимы, и он не вспоминал ни о птице, ни об убитом им мальчике. Это было то время, когда Дар окончательно переломил его. И сам Ян считал также, и был рад этому.
Пока в его жизни не появилась слепая девочка.
…она действительно была слепой.
Односельчане потрудились на славу, было повреждено несколько ребер и костей, и все равно Ян считал, что девочке повезло. Если бы ее били не наугад, куда попало, а по всем правилам дарского наставничества, от нее мало, что осталось бы.
Ян отнес ее в уцелевший дом на краю одной заброшенной деревеньки. Он сам утеплил стены, обвесив их шкурами, заткнул щели ветошью и даже наносил дров для печи. Это было для него в новинку – никогда раньше Ян не занимался ничем подобным, всю черную работу делали отбросы Дара, шудры. Поэтому рукоять топора быстро натерла его ладони до кровавых волдырей, но Ян недаром прошел свой путь от неофита до солдата шестого Дарского блока, и не был бы васпой, если бы обращал внимание на подобные мелочи.
Однозначным плюсом было и то, что теперь Ян не был под постоянным надзором Харта. И пусть наставническая карьера не удалась ему, жизнь на этом не закончилась.
Шестым Дарским блоком командовал преторианец Бун – рябой, с залысинами, неимоверно худой и долговязый мужчина, похожий на поджарого волка. В отличие от Харта, он никогда не выступал с пространными рассуждениями, был молчалив и недружелюбен, а на глаза появлялся и совсем уж редко – лишь дважды в день на построении. Он никогда не проявлял неоправданной жестокости, однако солдаты боялись его до дрожи. Ходили упорные слухи, что Бун знает все и обо всех. И если уж дает некоторую вольность – только потому, что уверен в своем авторитете. Это подтверждалось и тем, что провинившиеся жили недолго, а умирали мучительно. Поэтому никто не хотел лишний раз проверять Буна на прочность.
Волка не проведешь.
Так или иначе, но под командованием Буна Ян чувствовал себя спокойно, и мог выделить время на свою «забаву», как он про себя называл эту девочку.
Ян навещал ее раз в день, ближе к закату. Он привозил ей зелья и мази, которые составлял сам (и эту науку он тоже перенял от Харта – ведь бессмысленно познавать пределы выносливости, не умея быстро заживлять смертельно опасные раны). Девочка шла на поправку быстро, но побои озверевших людей оставили свой несмываемый отпечаток – были повреждены зрительные нервы, и девочка ослепла навсегда.
Наверное, поэтому она не сразу поняла, кто ухаживает за ней. Сначала она плакала, потом благодарила сбивчиво, пыталась поцеловать его руки. Ян прикрикнул не нее: мол, нечего! Пройдя через мясорубку ученичества, он не любил лишних прикосновений.
Осознание пришло к ней гораздо позже.
Она потихоньку свыкалась со своей слепотой, уже могла встать с кровати и дойти до печки, ощупывая ладонями стены. Может, она узнала его по запаху. Или по тяжелым шагам, от которых слегка проминалась земля. Или по шеврону, который случайно нащупала на рукаве его гимнастерки. Но тогда она закричала высоко, страшно. Повалилась на дощатый пол, обхватывая его колени тонкими руками.
– Пожалуйста, господин! Пожалуйста, господин! – причитала она, целуя разбитыми губами его сапог.
– Довольно! – он грубо отбросил ее в сторону, и девочка с мучительным стоном опустилась возле стены. Ее тело содрогалось в конвульсиях, из незрячих глаз выкатывались слезы.
– Пощади, господин! – хныкала она. – Пощади… Лучше… убей быстро…
Кажется, тогда его затрясло тоже. Он пробормотал, что не для того спасал ее жизнь, но тут же запнулся – слов не хватало. Не хватало понимания, как утешить насмерть перепуганного ребенка. Вместо этого он развернулся и молча вышел из дома. А вслед ему неслись сбивчивые слова благодарности:
– Спасибо, господин! Благослови тебя бог, господин!..
Но у них были разные боги.
В тот же вечер на построении Бун вызвал Яна на личный разговор.
– Ходят слухи, – без обиняков начал офицер. – Ты слишком много проводишь времени в лесу. Что ты скрываешь?
Ян чувствовал, как пот растекается по его спине под тканью гимнастерки. Лгать преторианцу он не мог. Слишком долго он хранил эту тайну. А потому сразу признался во всем.
Бун выслушал его молча. По лицу нельзя было сказать, рассержен он или нет: васпы всегда скрывали свои эмоции. Если вообще испытывали их. А, выслушав, он сказал:
– Избавься от нее.
И этого тоже стоило ожидать. Ян не мог держать эту девочку взаперти вечно. Как не мог скрывать ее существование от командования.
Он вернулся в избушку на следующее утро, и удивился тому, что девочка ждала его.
Она сидела на кровати, прямая и строгая. Совсем не так, как подобает ребенку.
– Я знаю, зачем ты пришел, – сказала она, поворачивая в сторону вошедшего свое нежное лицо. – Ты убьешь меня.
– Я должен.
Он снял с пояса широкий искривленный нож. Девочка даже не шелохнулась.
– Ты спас мою жизнь. Ты вправе и лишить ее. Только, пожалуйста. Сделай это быстро.
Он молчал.
– Обещаешь?
– Хорошо, – медленно ответил он. – Я обещаю.
Ян приблизился, поднеся острое лезвие к ее худому и белому горлу. Девочка закрыла глаза, инстинктивно вскинула руки. Ее пальцы вцепились в его плечи. Ян попытался высвободиться, нож скользнул по коже вниз, через ключицу прочерчивая белую полосу, которая сразу же начала наливаться алой влагой. Вместе с кожей лезвие рассекло и рубаху, обнажив острый конус маленькой, едва начинающей формироваться груди. Он смял ее ладонью, и почувствовал, как гулко бьется под его рукой живое горячее сердце.
От этого гулкого биения, от запаха крови и травяной свежести кружилась голова. И тогда Ян навалился на девочку всем телом, подмял под себя. Он взял ее напором, грубо прорвав последнюю преграду. Девочка забилась под ним, заголосила от боли или от страха. Инстинкт толкал его вперед, в сладкую тесноту разгоряченного тела. И это было с ним в первый раз. И, когда все завершилось, он не сразу понял, что именно девочка говорит ему сквозь слезы и безутешные рыдания.
– Спасибо, господин… Спасибо, что дал мне любовь. Теперь я спокойно умру любимой… и любящей…
Он медленно поднялся с кровати. Нож выпал, глухо звякнул о доски. По худому телу девочки, по шее и бедрам еще струилась кровь.
И тогда Ян понял, что не хочет ее смерти. Ведь и преторианец ничего не говорил о смерти, а только об избавлении – любыми способами.
Тогда Ян отвез ее к одной из самых спокойных и небольших деревушек. Он не мог проводить до самых домов, чтобы не вызывать излишнюю суету и не создать дополнительных проблем.
– Теперь ты принадлежишь мне, – сказал Ян перед прощанием. – Никто не посмеет тронуть тебя, пока ты принадлежишь мне.
– Я принадлежу тебе, – повторила девочка, и ее дрожащие пальцы дотронулись до его щеки – робко, ласково. – Я всегда буду любить тебя.
Потом Ян остался в тени сосен, наблюдая, как девочка бредет по направлению к деревне, ощупывая путь тонкой тросточкой. И возвращаться в Улей было страшно, как никогда. Но в этот раз преторианец не спрашивал ничего. Только подцепил за подбородок своими жесткими пальцами и прочитал ответ в расширенных зрачках Яна.
– Ты не убил ее, – сказал Бун.
– Был приказ – избавиться, – ответил Ян.
Он прекрасно понимал, на что шел. Он ожидал чего угодно – удара, наказания. Но Бун только засмеялся.
– Запомни два правила, – сказал он. – Хорошенько запомни. От этого будет зависеть твоя жизнь. Первое: ищи лазейку. Что не запрещено, то разрешено. Именно это сделает тебя победителем. Второе: ни к чему не привязывайся. Забота, доброта, любовь – лишь инструменты для манипуляции. Они ослабят тебя.
И это Ян запомнил на всю жизнь.
А через четыре зимы Буна не стало: он пропал в тайге, и поговаривали, что в это была замешана мертвая женщина, встающая из болот. Тело его так и не нашли. Тогда весь шестой блок был переведен под командование Рихта, чьи методы в корне отличались от привычных методов покойного Буна…
Сейчас эти события с поразительной ясностью всплыли в его памяти. Эта девушка, Лиза, словно всколыхнула в нем какие-то забытые чувства. И, проснувшись утром, он явственно ощущал в своем теле покалывание электрических разрядов – словно в предвкушении чего-то важного. Чего он ожидал давно, и что вот-вот должно было, наконец, случиться.
Но в то утро Ян был не первым, кто добивался внимания Лизы.
Она стояла в условленном месте, на остановке автобуса, и вяло отмахивалась от скачущего вокруг нее Феликса. Он говорил что-то бессвязное, пылкое. Возможно, просил прощение за свой недавний поступок. И, судя по ошарашенному лицу парня, появление Яна не входило в его планы.
– Прочь, – приказал Ян коротко и сухо.
Феликса как ветром сдуло, что в свою очередь обрадовало Лизу.
– Он проходу мне не дает, – пожаловалась она. – Понимаешь, мне гадко видеть его теперь. Но он все лезет и лезет. И только утомляет меня своими извинениями. Неужели он не понимает этого? Удивляюсь, откуда у человека в душе столько… гадости…
– Так случается, – ответил ей Ян. – Однажды происходит что-то. Что кардинально меняет тебя. Переламывает. Ты удивишься. Если узнаешь, на что на самом деле способен человек.
– И не хочу знать! – решительно ответила Лиза.
Она была все еще сердита и чувствовала неловкость. Это было видно по ее зарумянившемуся лицу, по напряженной позе и нервным движениям. Ян чувствовал едва уловимый запах ее беспокойства.
Правда была слишком болезненной для нее. Она хотела пребывать в неведении, потому что так было легче. А Ян всегда давал людям то, что они ожидали получить.
– Не бойся, – сказал он как можно спокойнее и убедительнее. – Он больше не потревожит тебя.
Теперь все будет по-другому.
Ян улыбался всю дорогу, пока они ехали в такси до профессорской дачи. Его волнение словно передавалось всему окружающему его миру, в который он вошел настороженным чужаком, но все лучше ассимилировался в нем.
В воздухе ощущалось напряжение, какое обычно бывает перед грозой. По левую руку небо затягивало свинцом – возможно, к ночи пойдет дождь или снег. Ян чувствовал себя, как неисправный барометр. К тому же, духота притупляла обоняние, изводила его, привыкшего к низким температурам Дара. Это напоминало ему рождение из темной тесноты кокона, и он выбирался из этого состояния вслепую, на ощупь.
– Я хочу показать тебе кое-что, – перед поездкой сказал Ян. – То, над чем работает Виктор. Мы оба.
В глазах Лизы сразу загорелись огоньки любопытства.
– Я так и знала, что вы, ребята, что-то от меня скрываете! – воскликнула она. – Ваше знакомство. Постоянная занятость Виктора. Те твои рисунки…
– Пока это тайна, – улыбнулся Ян. – Для всех других. Но не для тебя. Правда, Виктор говорил, еще не время…
– Нет, нет! – Лиза судорожно схватила его за рукав. – Я не скажу ему! Честное слово! Это ведь касается его экспедиции?
– Именно, – подтвердил Ян.
Он наклонился к девушке и доверительным шепотом произнес:
– Виктор пишет книгу.
– О-о! – протянула Лиза.
Сказать, что она была впечатлена – ничего не сказать. Мечтательность и любопытство в ее глазах разгоралось еще сильнее, и этот порыв был приятен Яну.
– Я консультирую, – пояснил он. – Многое видел. И кое-что привез сюда. Я хочу поделиться этим с тобой.
Еще одно, третье правило Буна, гласило:
«Дай людям то, что они хотят от тебя получить».
Небо придвинулось еще ниже, теперь оно почти сливалось с порыжевшими осенними полями. Ян чувствовал запах нагретой меди, пропитавший воздух. А еще сладковатый запах меда, исходящий от Лизы. Дурманящий аромат.
– Проходи, – он посторонился, пропуская девушку вперед.
Его рука, подрагивающая от напряжения, осторожно и легко касалась женской талии. Лиза не сбросила ее, и ничего не сказала. Возможно, ей было приятно галантное прикосновение мужчины. Или любопытство вконец заглушило все остальные чувства.
– Это здесь, – Ян присел на корточки перед комодом, выдвинул нижний ящик. Он никогда не пытался заглянуть туда раньше, но точно знал, что оно там.
– Это был настоящий Улей, – негромко произнес он.
За спиной послышался взволнованный вздох Лизы. Яну не нужно было оборачиваться, чтобы понять: она ловит каждое его слово.
– Не пещера. Не обломок скалы, – продолжил он. – Настоящий Улей. Только очень старый. И заброшенный.
– Почему же Виктор не захотел рассказать об этом сразу? – воскликнула девушка.
– Сложно сказать, – Ян достал что-то длинное, завернутое в старые газеты. – Люди еще не готовы. Ведь это так долго было легендой, – он начал разворачивать сверток. – В это еще продолжают верить на севере. Но не здесь…
Последний лист газеты упал на пол, и Ян извлек гибкий темно-красный прут стека. Легкая улыбка дернула уголки его губ в стороны, когда рукоять привычно легла в ладонь, будто ждала его возвращения. Пальцы нащупали углубление в торце.
– Жало васпы, – прокомментировал Ян.
Кажется, Лиза слегка вскрикнула от удивления и испуга. Тусклые блики рассыпались по лезвию – оно не заржавело от длительного простоя, и ничуть не потеряло своей остроты. Только бурые пятна (кровь Рихта) по-прежнему покрывали стальную поверхность.
– Я видела такое на кафедре биологии, – прошептала Лиза. – Очень старое и ржавое, оно слишком долго пролежало в земле… И я уже тогда поняла, что это не часть живого существа, а только оружие!
– Ты умна, – сказал Ян.
Он рассеянно произвел несколько простеньких упражнений, которым учили его в претории, перебросил стек из одной руки в другую, спрятав и выдвинув лезвие.
– Как ты это делаешь? – в восхищении ахнула Лиза.
Ян улыбнулся самодовольно и рукоятью вперед протянул стек девушке.
– Пробуй.
Она протянула дрожащие пальцы, боязливо дотронулась до прорезиненной рукояти, но сейчас же отдернула руку.
– Ой, нет. Я такая трусиха… Да и не женское это дело, – она засмеялась и покачала головой. – Невероятно! Кто бы мог подумать? Так это действительно? Действительно оружие васпов?
– Да.
Теперь за окном потемнело совершенно. Стихия надвигалась на город с севера, и Ян чувствовал ее приближение каждым нервом. Он знал, что грядет вместе с ней, но отступать было поздно. Отступать было глупо, а от девушки сладко пахло медом и молоком, и ее эмоции затапливали и ее саму, и Яна, и комнату до самого потолка.
– Ты видел их? – спросила она.
Он мог бы не отвечать ей, но все же сказал:
– Да. Видел.
– О-о… – она теперь не сводила с Яна взволнованного взора и попросила. – Расскажи! На что они похожи? Это действительно люди, или…
– Или, – эхом повторил Ян.
Теперь от окна текли черные тени. Они полосами ложились на его лицо, параллельно черной повязке. Ветер с мучительным стоном швырнул в окно пригоршню листьев. Но Лиза не понимала предупредительных намеков. Она была слепа, как спасенная им девочка. Но эта слепота была душевной – она видела только то, что хотела видеть. И следовала за своими природными порывами – жалостью, любознательностью, пылом.
Поэтому он достал из нижнего ящика другой сверток.
– Форма дарского командования, – сказал Ян, вынимая ржаво-красный китель.
– Где ты это взял?
На этот раз она подошла ближе, без боязни дотронулась пальцами до материала, провела по пластинам погон и шеврону.
– В Улье, – честно ответил он.
– Значит, они все же люди?
– Не совсем, – возразил Ян. – Они только выглядят, как люди. Но внешность лжет.
– Я бы умерла со страху, если бы встретила хоть одного! – выдохнула Лиза.
Это насмешило Яна.
– Я ведь не умер, – возразил он.
Девушка подняла на него восторженные глаза.
– Но это потому, что ты такой храбрый! Подумать только! Ты видел живого васпу!
Все еще улыбаясь, Ян отложил форму в сторону, положил ладони на ее плечи.
– Ты тоже можешь.
Лиза затрясла головой.
– Это поразительно! – она все еще не сводила взгляда с формы и стека. – Это настоящие доказательства, понимаешь? Да на этом можно не только диссертацию защитить! Это перевернет весь научный мир!
– Ты права, – серьезно подтвердил Ян. – Это действительно перевернет мир.
Он поддел ее за подбородок, заставив посмотреть прямо в свое лицо. В помещении стало темнее, и черные расширенные зрачки девушки дрожали, будто две капли ртути.
– Будь со мной, – сказал он. – Тогда ты прозреешь.
Ян наклонился над ее губами, на него дохнуло ароматом карамели и цветов. Божественный нектар, созданный самой природой. Тот единственный аромат, по следу которого Ян шел так долго, от самого севера. И голова снова стала плыть в блаженстве опьянения. Пальцы глубже вонзились в ее плечи, и Лиза испуганно пискнула.
– Не бойся, – в самые ее губы шепнул Ян. – Иначе нельзя. Любое рождение проходит через боль. Чтобы создать новое, надо разрушить старое… Я покажу.
Их губы сомкнулись.
Электрические волны ходили по телу, вспыхивали искрами в каждой клеточке. Что-то ударилось в стекло снаружи, потом еще…
Из груди Лизы вырвался вздох. Она вдруг уперлась в его грудь ладонью.
– Ян, не надо, – забормотала она. – Не надо, ну…
На губах все еще чувствовался ее сладкий аромат.
– Прости меня… – тихо продолжила Лиза, пряча лицо. – Ты хороший парень. Правда, хороший. Ты очень мне нравишься, но…
Она боялась посмотреть в его сторону, стыдилась своего порыва и своей доверчивости. Она боялась обидеть его.
– Я не могу, пойми, – мягко произнесла девушка. – Я… я люблю Виктора. Мне надо ехать. Прости…
Она попыталась отстраниться, но руки Яна удерживали на месте.
– Пусти же, – она подняла лицо, и вздрогнула, встретившись с его ледяным взглядом.
Теперь в нем не было ни растерянности, ни усталости. Только холодный расчет. Только бушующая стихия, несущая с собой лед и смерть.
– Мне жаль, – без тени сожаления произнес он. – Я не могу этого допустить.
Одним точным ударом он отбросил Лизу на диван, прижал ее бунтующее тело, и она закричала громко и надрывно. Лезвие стека почти неощутимо кольнуло основание шеи.
Все повторялось. Чтобы проснуться богом, надо было умереть. И чтобы прозреть, надо было сначала ослепнуть.
Когда ревущая тьма запутала их в свой чернильный кокон, снаружи, на стекла окон, начали садиться осы.
