28
Потерянные сердца
Марго изнемогала от жары. Майка промокла от пота и прилипла к спине, а влажная челка — ко лбу. Она освежила лицо холодной водой у раковины за ширмой, взяла полотенце и открыла дверь, собираясь сходить в душ, но тут услышала голоса.
— Что тебе? — спросила Сара.
— Идем, с Давидом плохо.
— Послушай, Виржини…
— Шевелись!
Марго выглянула в коридор. Виржини и Сара стояли друг напротив друга, одна — в коридоре, другая на пороге спальни. Второкурсницы имели право на индивидуальные комнаты. Сара кивнула, на мгновение вернулась к себе, но тут же вышла, и они направились к лестнице.
Проклятье!
Марго не знала, как поступить. Виржини была по-настоящему встревожена. Она упомянула имя Давида… Девушка приняла решение за полсекунды, надела на босу ногу «конверсы», выскользнула в пустой коридор и бесшумно помчалась к лестнице.
Она слышала, как Сара и Виржини идут вниз по широким каменным ступеням и что-то возбужденно обсуждают. Марго поправила шорты и поспешила следом, держась рукой за перила. Через витражное стекло на площадке между этажами она увидела солнце, заходившее за здания, черневшие на фоне пламенеющего заката. Девушка вышла на воздух, и он показался ей плотным, как стекло, но вечер, как целебный бальзам, постепенно смягчал ожог дня.
Она поискала взглядом Сару и Виржини и увидела их на входе в лес, за теннисными кортами.
Марго побежала следом, стараясь двигаться бесшумно и на ходу отмахиваясь от назойливых мошек. На опушке тени были глубже. Они сливались, образуя пугающее царство полусвета-полутьмы, куда девушке совсем не хотелось углубляться.
Куда они делись? В лесу хрустнула ветка, потом раздался вскрик Сары: «Давид!» Прямо перед Марго начиналась узкая тропинка, пролегавшая через тенистый подлесок. Она ни за что туда не войдет, пора вернуться в корпус. Увы, любопытство и желание все узнать взяли верх, и Марго пошла к лесу.
Будь что будет!
Девушка пробиралась между кустами, раздвигала ветки, чувствуя прикосновения шелковистых нитей паутины. Тысячи насекомых вились вокруг Марго, привлеченные запахом ее кожи, крови и пота. Она старалась ступать осторожно и не шуметь, хотя Сара и Виржини вряд ли могли ее услышать. Какая-то мерзкая тварь больно укусила Марго в шею, и она с трудом удержалась от инстинктивного желания прибить ее звонким шлепком.
— Давид, чертов несчастный кретин, что ты творишь?
Она их нашла… От страха у Марго пересохло во рту, она шагнула вбок, у нее под ногой хрустнула сухая веточка, но те трое были слишком заняты, чтобы обращать внимание на посторонние звуки.
— Боже, Давид, зачем ты это делаешь?
В голосе Сары звучали панические нотки. Паника, как заразная болезнь, передается воздушно-капельным путем, и Марго едва сдерживалась, чтобы не дать деру. Она заставила себя сделать еще несколько шагов и увидела залитую вечерним светом лужайку.
Что, черт возьми, здесь происходит?
Обнаженный по пояс Давид находился на другом конце поляны, у серого ствола дерева. Он стоял — нет, почти висел, цепляясь за две нижние толстые ветки, в позе распятого Спасителя. Голову он держал склоненной вниз, упираясь подбородком в грудь, словно был без сознания. Лица его Марго видеть не могла — только светлые волосы. И бородку. Белокурый Христос… Внезапно Давид резко поднял голову, и Марго едва не отшатнулась, встретив безумный, блуждающий взгляд побелевших от бешенства глаз.
Марго вспомнила слова из песни «Depeche Mode», которую пел Мэрилин Мэнсон: «Your own Personal Jesus, someone to hear your prayers, someone who cares…» — «Твой личный Иисус, тот, кто слышит твои молитвы, тот, кто на них отвечает…».
Легкий ветерок коснулся верхушек деревьев. Марго вздрогнула, как от удара током, заметив на груди Давида красные следы, похожие на свежие ритуальные надрезы… Потом она увидела нож… В правой руке… С окровавленным лезвием.
— Привет, девчонки.
— Ты рехнулся, Давид?
Голос Виржини в тишине поляны прозвучал зло и гулко. Давид издал короткий смешок и посмотрел на свою окровавленную грудь.
— Я здорово вляпался, да? Как вам это удается? Проклятье, как у вас получается сохранять хладнокровие?
Неужели он под кайфом? Похоже на то. Трясется всем телом, подбородок дрожит. Плачет и смеется — если это хихиканье можно назвать смехом… Капли крови вытекают из четырех надрезов, огромный шрам перечеркивает живот над пупком…
— Я больше не вынесу этого дерьма… Пусть все закончится, пора завязывать…
Ответа Давид не дождался и продолжил:
— Нет, правда, что мы делаем? Где остановимся? И когда?
— Возьми себя в руки. — Снова голос Виржини. — А Юго? О нем ты подумал?
Давид запрокинул голову и посмотрел в небо.
— Он в тюрьме, что я могу?
— Черт, Давид, Юго — твой лучший друг! Ты знаешь, как он тебя любит, как он всех нас любит… Ты ему нужен, мы ему нужны… Нужно вытащить его оттуда.
— Да что ты говоришь! И как же это сделать? Вот в чем разница между нами… Окажись я на его месте, всем было бы по фигу. Юго все обожают, всё вертится вокруг него… Ему стоит только руку протянуть… Он щелкнет пальцами — и Сара тут же раздвинет ножки или встанет на колени, и… Ты никогда в этом не признаешься, Виржини, но и ты мечтаешь об одном — чтобы он тебя трахнул. А я…
— Заткнись!
Перепуганные воплем Виржини птицы шумно вспорхнули в воздух.
— Я больше не могу… Не могу…
Давид разрыдался, Сара кинулась к нему, крепко обняла, а Виржини забрала у него нож. Марго казалось, что ее сердце колотится не в груди — в горле.
Сара и Виржини усадили парня на траву у подножия дерева. Это напоминало снятие с креста. Сара гладила Давида по щекам и лбу, осторожно и нежно целовала в губы и веки.
— Маленький мой, — шептала она, — бедный мой мальчик…
Марго показалось, что эти двое просто сошли с ума, но в их безумии, как и в отчаянии Давида, было нечто такое, от чего сжималось сердце. Хладнокровие сохраняла только Виржини.
— Нужно остановить кровь, — скомандовала она, — и заняться твоими порезами, тебе придется сходить к психиатру, Давид, это переходит все границы!
— Оставь его в покое! — вскинулась Сара. — Видишь ведь, ему совсем плохо.
Она гладила Давида по волосам, по-матерински нежно прижимала его к себе, а он рыдал, прижавшись к ее плечу.
— Ты должен думать о Юго, — повторила Виржини, понизив голос. — Мы нужны ему, слышишь? Юго не задумываясь отдал бы за тебя жизнь! За жизнь каждого из нас! А ты ведешь себя, как… как… Мы не имеем права бросить друга в беде. А без тебя мы его не вытащим…
Марго застыла, загипнотизированная происходящим. Долгий пронзительный крик одинокой птицы заставил ее вздрогнуть, выведя из ступора.
«Делай отсюда ноги, старушка. Черт его знает, что может случиться, если они тебя заметят. В том, как они общаются между собой, есть что-то ужасно нездоровое. Какая-то тайная связь». Неразрывная связь. Интересно, что бы сказал обо всем этом Элиас? А отец?
Марго хотелось сбежать — ей было страшно, да и комары совсем озверели, — но она стояла слишком близко. Малейшее движение — и ее услышат, заметят. Марго затошнило, ладони вспотели, ныли колени, она едва могла дышать.
Давид медленно покачал головой. Виржини присела на корточки, взяла его за подбородок, заставила посмотреть ей в лицо.
— Встряхнись, прошу тебя. Круг скоро соберется. Ты прав, наверное, пора заканчивать. Эта история слишком затянулась. Но мы должны довести кое-что до конца.
Круг… Они во второй раз упоминают это слово. В воздухе витало нечто зловещее, невыносимо тяжкое. Стрекотали сверчки, жужжали комары и мошки. Марго была на грани срыва. Бежать, бежать немедленно. Внезапно Давид, Сара и Виржини поднялись.
— Пошли, — скомандовала Виржини, взяла с земли майку Давида и протянула ему. — Надевай. Пойдешь с нами, договорились? Никто не должен видеть тебя в таком состоянии.
Над поляной сгущалась темнота. Парень молча кивнул, выпрямился и натянул майку, прикрыв порезанную грудь. Девушки потянули его за собой к дороге, которая вела к лицею. Они прошли в нескольких метрах от Марго, и она отступила поглубже в тень. Кровь молоточками стучала в висках. Марго стояла в кустах, пока все не стихло. До ее слуха доносились только звуки ночной жизни леса — незнакомые, неопознаваемые.
А еще у нее было смутное, параноидальное ощущение, что она здесь не одна. Что есть кто-то еще… Марго вздрогнула… В небе над деревьями появилась луна. Волшебница-ночь вступила в свои права, меняя все вокруг на особенный, обманчивый лад.
Марго не знала, сколько времени находится в лесу.
Было что-то зловеще-колдовское в сцене, свидетельницей которой она была. Марго не смогла бы выразить словами, что было не так, но увиденное стало для нее потрясением. Они пропали, им уже не спастись, Марго это почувствовала. Она ничего не поняла из разговора Давида, Сары и Виржини, но почему-то догадывалась, что они перешли черту. И назад вернуться не смогут. Ей вдруг расхотелось копаться в происходящем. Нужно обо всем забыть и заняться чем-нибудь другим. Пусть Элиас сам во всем разбирается.
Марго выждала еще несколько минут и начала осторожно выбираться из кустов, но тут же снова застыла.
Совсем рядом хрустнула ветка. Марго насторожилась, услышала только шорох листвы на ветру и гудение крови в ушах.
Что это было? Девушка медленно поворачивала голову из стороны в сторону, как почувствовавший опасность олень, но ничего не увидела — вокруг были черные стволы деревьев. Только небо над головой все еще оставалось серым. Что это был за звук?
До выхода из леса оставалось не больше десяти метров. Марго сделала шаг, другой, почувствовала грубый толчок и рухнула на землю. Кто-то навалился ей на спину, и она почувствовала запах марихуаны и чье-то жаркое дыхание на щеке.
— Шпионила за нами, гадина?
Марго попыталась вывернуться, но ничего не вышло: Давид прижимался небритой щекой к ее щеке и лихорадочно бормотал:
— А знаешь, Марго, ты мне всегда нравилась со всеми этими шариками-колючками в разных местах и татуировками. Я давно хотел тебя трахнуть, но ты, как и все эти дурищи, вечно пялилась на Юго!
— Отпусти меня! — крикнула Марго, почувствовав, что Давид сунул влажную ладонь под майку и непристойным жестом ухватил ее за грудь. — Что ты творишь, кретин! Прекрати! Да прекрати же, сволочь!
— Тебе известно, как поступают с такими, как ты? Знаешь, что с ними делают?
Внезапно парень так больно крутанул сосок Марго, что она вскрикнула, а Давид тем временем сунул другую руку ей в шорты. Девушка всхлипнула.
— В чем дело? Не желаешь по-быстрому перепихнуться, а? Или ты предпочитаешь этого недоумка?
Он ее изнасилует. Происходившее было так немыслимо, так нереально, что рассудок Марго отказывался воспринимать это всерьез. Лицей совсем близко… Слепой ужас лишил Марго сил, она поддалась панике и принялась отбиваться. Давид прижал ее запястья к земле; он был сильным, гораздо сильнее Марго.
— «Пусть, пусть я подлец, она же и сердца высокого, и чувств, облагороженных воспитанием, исполнена. А между тем… о, если б она пожалела меня!»
Давид снова сунул руку в шорты девушки, пытаясь добраться до желанного места; она почувствовала, что он возбудился, и опять всхлипнула.
— «Между тем Катерина Ивановна, несмотря на все свое великодушие… несправедлива…»
— Толстой! — наугад произнесла Марго, пытаясь отвлечь внимание Давида.
— Хорошая попытка. Но неудачная. Это Достоевский, «Преступление и наказание»… жаль, что тут нет этого придурка ван Акера. Он числит тебя среди лучших…
Давид одним пальцем оттянул трусики Марго.
— Перестань! Пусти меня! Не делай этого, Давид! Не делай этого!
— Умолкни, — прошептал он ей на ухо. — Заткнись немедленно.
Парень произнес это мягко, почти нежно, но его тон изменился. В нем появилась угроза. Происходящее перестало быть игрой. Он стал кем-то другим.
Давид заткнул Марго рот рукой, кричать она не могла, но попыталась его укусить. Ничего не вышло. Давид не оставлял попыток содрать с нее шорты, и она отреагировала, как большинство жертв насилия: ее рассудок отделился от тела. Все это происходит не с ней, а с кем-то другим.
Это тебя не касается…
Внезапно Давид выругался, закричал от боли и ткнулся лицом в землю рядом с Марго.
— Мне больно!
— ЗАТКНИСЬ, МАЛЕНЬКИЙ ГРЯЗНЫЙ ГОВНЮК!
Марго знала этот голос. Она перекатилась на спину и подняла глаза: подчиненная ее отца — та, со странным лицом, но в клевом прикиде — придавила Давида коленом к земле, заломила руки за спину и надевала на него наручники.
— Ты в порядке? — спросила Самира Чэн, посмотрев на Марго.
Марго кивнула и принялась машинально стряхивать с коленей землю и травинки.
— Я бы этого не сделал, — простонал Давид. — Черт, клянусь, я не хотел! Это было так, для вида!
— Чего бы ты не сделал? — Тон Самиры был угрожающе-опасным, как лезвие бритвы. — Не стал бы ее насиловать? Ты уже это сделал, ублюдок! Технически то, что ты совершил, называется насилием, жалкий кретин!
Плечи Давида содрогнулись от его рыданий.
— Отпустите его, — тихим голосом произнесла Марго.
— ЧТО?!
— Отпустите, он хотел просто напугать меня. Он сказал правду, что… что не собирался меня… насиловать.
— Ты серьезно?
— Отпустите его.
— Марго…
— Я не стану на него заявлять. Вы меня не заставите.
— Марго, именно за таких вот…
— Отстаньте от него! Отпустите!
Она посмотрела на Давида и прочла в его глазах непонимание, удивление и благодарность.
— Ладно, Марго, как скажешь… Но твоему отцу я все расскажу.
Девушка залилась краской стыда и кивнула, встретившись взглядом с разъяренной Самирой. Щелкнули, расстегнувшись, наручники. Самира рывком поставила Давида на ноги и уставилась на него черными, как смола, глазами. Она была в бешенстве.
— Боишься? Правильно делаешь. Ты едва не спустил в унитаз свою жизнь, а заодно и жизнь Марго. Я буду за тобой наблюдать. Доставь мне удовольствие — сделай глупость. Одну. Любую. И я тотчас появлюсь…
Давид посмотрел на Марго.
— Спасибо.
Она не была уверена, чего в этом взгляде было больше — стыда, благодарности или страха. Когда Давид ушел, Чэн повернулась к сидевшей на земле Марго.
— Провожать не стану, — холодно бросила она и пошла прочь.
Марго слышала, как она раздвинула ветки и быстро пошла по аллее вдоль кортов. Девушка сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь унять отчаянно бьющееся сердце. Она не понимала, каким чудом помощница отца оказалась рядом в нужный момент. Неужели он взял ее под наблюдение? Марго дождалась, когда в лес вернулась ночная тишина, легла на спину, подняла глаза к темно-серому небу, вставила в уши наушники, надеясь, что Мэрилин Мэнсон споет ей «Сладких снов», и заплакала. Она рыдала долго, пока совсем не обессилела.
Не зная, что за ней наблюдают.
Сначала он услышал шум двигателя и музыку. Они приближались через лес — очень быстро… Элвис Эльмаз приглушил звук телевизора и повернул голову к окну. Между деревьями мелькал свет. Фары… Он вскочил с дивана и с бешено колотящимся сердцем кинулся за стоявшим в углу ружьем. Никто не наносил ему визитов в подобное время.
Собаки заворчали, потом зашлись истошным лаем, сотрясая лапами прутья клеток.
Он проверил ружье, взвел курок, подошел к окну, и тут слепящий свет фар осветил комнату.
Машина резко затормозила перед верандой. Он поднес ладонь козырьком к глазам, но это мало что дало. Стены дома дрожали от басов звуков гремевшей из машины мелодии.
Элвис распахнул дверь, целясь из ружья в незваных гостей.
— Я знаю, кто вы, банда гребаных педрил! — проорал он, выдвинувшись на веранду. — Я вышибу мозги первому, кто подойдет к дому!
Продолжить он не успел — кто-то приставил к его виску холодное дуло пистолета.
— Это Самира…
Сервас приглушил звук стереосистемы. На улице завыла сирена полицейской машины. Очередное разочарование, снова звонит не Марианна. А он так надеялся… «Почему бы тебе не позвонить самому? — спросил он себя. — Зачем ждать, когда это сделает она?»
— В чем дело?
— Марго… Кое-что случилось. Не слишком приятное. Но с ней все в порядке, — поспешила добавить Самира.
Мартен напрягся. Не слишком приятное… Чертова иносказательность!
Самира описала сцену, свидетельницей которой стала, наблюдая за тылами зданий. Они с Венсаном выдвинулись на позиции в начале вечера. Он сидел в машине, на стоянке, она находилась на опушке леса, увидела, как две девушки вышли из корпуса и пошли вдоль теннисных кортов к лесу, следом появилась Марго. Девицы углубились в лес, Марго чуть поотстала, потом прокралась к поляне, где о чем-то спорили Давид и те девушки. Самира была слишком далеко и не могла разобрать сути разговора, но этот парень, Давид, явно был под кайфом — он порезал себе грудь ножом. Через какое-то время троица направилась к лицею, а Марго продолжала прятаться в кустах. Судя по всему, в момент разговора ее не заметили, но Давид неожиданно вернулся и напал на Марго. Самира кинулась на помощь, но ей пришлось преодолеть метров тридцать по лесу, она споткнулась, подвернула лодыжку, упала и потому вмешалась через две минуты, «не больше, клянусь вам, патрон».
— Я прищучила его на месте преступления, но с Марго все в порядке.
— Ничего не понимаю! О каком преступлении ты говоришь? — закричал Сервас.
Чэн коротко объяснила.
— Я правильно понял — Давид пытался изнасиловать мою дочь?
— Марго уверяет, что нет. Уверяет, будто он не собирался. Но руку ей в… трусы… он все-таки засунул…
— Я еду.
Проклятье, не делайте этого, не делайте, черт бы вас всех побрал!
Он дернулся. Вернее, попытался. Ему связали руки за спиной, ноги — от щиколоток до коленей — обмотали широким коричневым скотчем и прикрутили к ножкам стула, а туловище и шею — к спинке. Стоило ему пошевелиться, и липкая лента больно натягивала кожу, вырывая волоски. Он потел, как поросенок. Исходил литрами пота, даже джинсы промокли, как будто он обмочился. Так оно и случится, если его немедленно не отпустят, он обязательно описается — от страха.
— Банда ублюдков! Мать вашу, говноеды! Я всех вас поимею!
Он оскорблял их, чтобы преодолеть собственный страх, зная, что они убьют его и что смерть легкой не будет. Он помнил, что случилось с той училкой… Садисты… Сам он никогда не был нежен с женщинами, бил их, насиловал, но то, что сделали с той женщиной, превосходило все мыслимые и немыслимые пределы. Он задрожал всем телом — от жалости к себе.
Он чувствовал запах псины, острый кислый запах собственного пота и аромат ночного леса — они привязали его к стулу, стоявшему на веранде. Ему даже показалось, что он ощущает легкое дуновение ветра откуда-то из-под земли. В ярком свете фар танцевали пылинки, кружилась мошкара. У него невыносимо обострилось зрительное восприятие — он видел даже брызги слюны, летящие из собственного рта всякий раз, когда он начинал орать на мучителей. Все вокруг вдруг обрело удесятеренную мощь, все стало жизненно важным.
— Я вас не боюсь, — сказал он. — Убивайте, если хотите, мне плевать.
— Неужели? — с издевкой произнес чей-то голос. — Вот и славно!
На том, кто это сказал, было промокшее от пота худи с капюшоном, прикрывавшим лицо.
— Тебе будет страшно, обещаю, — спокойным голосом пообещал другой голос.
Его снова пробрала дрожь. От их уверенности. Спокойствия. Холодности. Они начали разворачивать на полу рулон прозрачной блестящей пищевой пленки. У него закружилась голова, сердце забилось в груди, как птица, кидающаяся на прутья запертой клетки.
— Что это вы, на хрен, делаете?
— Ух ты, ему вдруг стало интересно!
Он попытался улыбнуться, когда они принялись наматывать пленку вокруг его обнаженных мускулистых рук, заведенных за спинку стула.
— Зачем…
— Что, пленка? — раздались смешки. — А вот зачем: ням-ням, собачки…
Силуэты незваных гостей исчезли из поля его зрения; он слышал, как они вошли в дом, открыли холодильник, что-то достали и тут же вернулись. Руки в резиновых перчатках начали засовывать куски мяса между пленкой и голым телом. Его передернуло от ужаса и отвращения.
— Что за гребаная игра? — завопил он.
Вместо ответа его полоснули по щеке перочинным ножом, и теплая кровь потекла на подбородок, шею, пленку и дешевую говядину, которой он кормил своих собак.
— Ч-ч-черт! Да вы больные на всю голову!
— Тебе известно, что полихлорвинил, из которого сделана эта пленка, на пятьдесят шесть процентов состоит из соли и на сорок четыре — из нефти?
Они продолжали кружить вокруг него, как дикари, пляшущие у тотемного столба, где ждет смерти бедолага-путешественник. Холодная пленка коснулась шеи и разгоряченного затылка; они засунули очередные куски мяса между кожей и пластиком, а последними эскалопами стали натирать ему лицо. От омерзения он резко мотал головой из стороны в сторону.
— Хватит! Прекратите! Проклятые не…
Они снова ушли в дом. Он услышал, как из крана полилась вода: они мыли руки и что-то обсуждали. Он попытался пошевелиться. Как только они уберутся, он опрокинется на пол и попробует освободиться. Но хватит ли ему времени? Крупные капли пота стекали по лбу и бороде, жгли глаза. Он понял, что они собираются сделать, и это наполнило его душу ужасом. Он не боялся умереть — но только не такой смертью. Проклятье, нет!
Он облизал растрескавшиеся губы. Пот капал с кончика носа на пленку.
Он перевел взгляд на слепящий свет фар. Ночь окутала мраком лес, дом и все вокруг. Он слышал комариный писк и треск цикад в лесу. А вот собаки молчали, терпеливо ожидая продолжения зрелища… Возможно, почуяли запах еды. Мучители прошли мимо него, спустились по ступенькам, сели в машину. Хлопнули дверцы.
— Подождите! Вернитесь! У меня есть деньги! Я заплачу! Много! Я все вам отдам! Вернитесь!
Он впервые в жизни так отчаянно молил о пощаде.
— Вернитесь! Вернитесь! Будьте вы прокляты!
Он зарыдал, услышав, что машина дала задний ход, а потом скрылась в темноте — там, где находились клетки.
Оставалось сделать последний шаг. Они открывали дверцы клеток в темноте, одну за другой. Собаки их знали. Пока хозяин отсутствовал, они много раз приезжали кормить их. «Это я, спокойно, песики, спокойно, вы ведь меня узнаете? Проголодались? Конечно, проголодались, вы ведь уже сутки ничего не ели…» Псы окружили людей, и те замерли, помня, что предки опасных питомцев Элвиса не боялись даже медведей. Собаки обнюхали их, потерлись о ноги, обошли вокруг машины, потом вдруг почувствовали в ночном воздухе другой запах и как по команде повернули головы в сторону дома. Маленькие красные, как угольки, глазки засверкали от вожделения. Гиганты облизнулись и с громким лаем помчались к дому. Когда свора ворвалась на веранду, Элвис крикнул повелительным тоном:
— Титан, Люцифер, Тисон, лежать! Умные собачки, хорошие собачки, лежать, я сказал!
Голос Элвиса выдавал панику, владевший им первобытный ужас.
— Лежать, кому сказано! ТИСОН, НЕТ, НЕ-ЕТ!
Сидевшие в машине люди невольно вздрогнули, когда тишину разорвали жуткие вопли жертвы и довольное ворчание своры, пожирающей хозяина.
