19
Риски
В понедельник утром Сервас отправился в морг за результатами вскрытия. Полупрозрачные стекла. Запах чистящих средств. Длинные гулкие коридоры. Прохлада. За одной из дверей кто-то рассмеялся, потом наступила тишина, майор снова остался один на один со своими мыслями и продолжил спускаться на цокольный этаж.
Сервас вспоминал маленького мальчика, который приплясывал и бегал кругами вокруг матери. Приплясывал и смеялся в лучах солнца. И его мать тоже смеялась.
Он прогнал воспоминание и прошел в автоматически раздвигающиеся двери.
— Приветствую вас, майор, — сказал Дельмас.
Мартен бросил взгляд в сторону высокого прозекторского стола, на котором лежало ее тело. С того места, где он стоял, был четко виден красивый профиль Клер Дьемар. Правда, патологоанатом аккуратно вскрыл черепную коробку, и серое вещество мозга блестело в свете неоновых ламп. Та же участь постигла и тело, разрезанное в форме буквы «игрек». Рядом, на подстилке, в герметически закрытых емкостях плавали внутренние органы. Все остальное было выброшено в бак для анатомических отходов.
Сервас подумал о матери.
С ней поступили так же. Он отвел взгляд.
— Итак, — произнес розоволицый голубоглазый коротышка, — вас наверняка интересует, умерла ли она в собственной ванне? Должен заметить: утопленники — настоящая проблема, а с теми, что утонули в ванне, просто беда.
Сыщик послал Дельмасу вопрошающий взгляд.
— Диатомовые водоросли, — пояснил тот. — Их полно в реках, озерах и океанах… Когда человек вдыхает воду, они распространяются по всему организму. На сегодняшний день водоросли — лучшее доказательство утопления. Плохо то, что пресная водопроводная вода крайне бедна диатомовыми; понимаете, о чем я?
Патологоанатом снял перчатки, выбросил их в урну и пошел к автоклаву мыть руки.
— Следы ударов трудно толковать из-за утопления; хорошо еще, что тело недолго пробыло в воде.
— Значит, следы ударов есть? — переспросил Сервас.
Дельмас показал на собственный затылок розовой пухлой ладонью в мыльной пене.
— Гематома на темени и отек мозга. Удар нанесен с большой силой, тяжелым предметом. Он мог оказаться смертельным, но я склонен считать, что жертва утонула.
— Склонны считать?
— Как я уже сказал, дать точное заключение в случае утопления всегда непросто. Возможно, анализы скажут нам больше. Если содержание стронция в крови сильно отличается от нормы и близко к уровню содержания его в воде, где нашли тело, мы можем практически на сто процентов быть уверены, что жертва умерла в этой чертовой ванне…
— Угу.
— То же относится к трупным пятнам: пребывание в воде замедлило их образование. Гистологическое исследование мало что дало…
Дельмас выглядел очень раздосадованным.
— А фонарик? — спросил Сервас.
— В каком смысле?
— Что вы об этом думаете?
— Ничего. Объяснять — ваше дело. Я оперирую фактами. Она запаниковала и отбивалась так отчаянно, что веревки оставили на теле глубокие раны. Вопрос в том, когда именно это произошло. Вот почему я исключаю предположение о смертельном ударе по черепу…
Уклончивость эксперта начала утомлять сыщика. Дельмас был очень компетентным специалистом, но уж слишком осторожен.
— Мне бы хотелось получить заключение, чуть более…
— Точное? Я составлю официальный документ, как только будут готовы анализы, а пока я на девяносто пять процентов уверен, что в ванну она попала живой и там же и утонула. Не так мало, учитывая обстоятельства, согласны?
Майор представлял себе панику молодой женщины, ужас, разрывающий ее грудь при виде подступающей воды, удушье — он испытывал такое же в тот декабрьский день, когда едва не умер в накинутом на голову пластиковом пакете. Майор думал, насколько бесчувственным был человек, наблюдавший, как умирает Клер. Патологоанатом прав: интерпретировать факты — работа полиции. Сервас понимал — он имеет дело с незаурядным убийцей.
— Кстати, вы читали газету? — поинтересовался Дельмас.
Сервас бросил на него непроницаемый взгляд. Он помнил статью, которую прочел в палате Элвиса. Врач взял со столика экземпляр «Ла Депеш» и протянул сыщику.
— Страница пять. Вам понравится.
Мартен листал газету, нервно сглатывая. Долго искать не пришлось — заголовок был набран крупным шрифтом. «Гиртман пишет полиции». Черт, черт, черт! Статья была короткой, всего несколько строк. В ней говорилось о мейле «майору Сервасу из уголовной полиции» от кого-то, кто назвался Юлианом Гиртманом. «По словам нашего источника в полиции, на этом этапе невозможно достоверно установить, идет речь о „швейцарском убийце“ или о самозванце…» Автор процитировал фразу из более ранней статьи: «…майор Сервас — тот самый полицейский, который зимой 2008–2009-го расследовал сен-мартенские убийства». Мартен с трудом сдерживал гнев.
— Гениально, да? — бросил врач. — Хотел бы я знать, какой придурок слил информацию. Но протекло явно у вас.
— Мне пора, — сказал Сервас.
Эсперандье слушал «Knocked Up» Kings of Leon, когда Сервас резко распахнул дверь отдела.
— Кажется, кто-то очень зол…
— Пошли.
Эсперандье посмотрел на шефа. Понял, что вопросов лучше не задавать, снял наушники и встал. Мартен успел выйти из комнаты и стремительно направился по коридору к кабинету начальства. Они миновали противопожарную дверь, закуток для посетителей с кожаными банкетками и ворвались в секретариат.
— У него совещание! — сообщила им в спину одна из служащих, но Сервас и не подумал остановиться.
— …адвокаты, нотариусы, оценщики… Действовать нужно деликатно, но важно ничего не упустить. — Стелен обращался к сотрудникам подразделения финансовых расследований. — Я занят, Мартен.
Сервас подошел к длинному столу, поздоровался с присутствующими и положил перед директором открытую на пятой странице газету. Стелен наклонился и прочел заголовок, взглянул на Серваса, и сыщик понял, что шеф в бешенстве.
— Мы закончим позже, господа.
Четверо сотрудников поднялись и вышли, наградив Серваса озадаченными взглядами.
— Протекает наверняка у нас. — Майор решил взять быка за рога.
Дивизионный комиссар был в рубашке с закатанными рукавами. Он открыл все окна, чтобы впустить свежий утренний ветер — кондиционер не работал уже несколько дней, — и шум бульвара проник в комнату.
— Есть предположения, кто это может быть? — спросил Стелен.
Стоявший в углу факс то и дело выдавал сообщения — дивизионный комиссар всегда держал его включенным. Сервас не стал отвечать, он уловил тональность и понял предостережение: никаких бездоказательных обвинений… Он невольно сравнивал своего нынешнего начальника с его предшественником, дивизионным комиссаром Вильмером. У того была тщательно подстриженная козлиная бородка и намертво приклеенная к губам улыбочка — вроде хронического герпеса. В костюмах и галстуках он всегда руководствовался максимой nec plus ultra. Сервас считал Вильмера живым доказательством того, что дурак может вскарабкаться наверх и занять важный пост, если его начальники — такие же идиоты. Атмосфера на прощальной вечеринке по случаю ухода Вильмера была холодной и напряженной, а аплодисменты после речи — жидкими. Стелен пришел без галстука, в рубашке с закатанными рукавами и держался в сторонке. Он очень внимательно наблюдал за своей будущей группой, а майор поглядывал на него и пришел к выводу, что новый патрон сразу понял, как долго ему придется исправлять огрехи предшественника. Сервасу очень нравился Стелен — отличный, поработавший «на земле» полицейский, а не технократ, встающий в защитную позу при малейшем намеке на опасность или риск.
Стелен обернулся, взял газету — ту самую, что принес Сервас, — и положил на стол. Значит, успел прочесть с утра пораньше.
— В одном я уверен, — сказал майор, — это не Венсан и не Самира, им я полностью доверяю.
— Это значительно сужает вероятности, — откликнулся Стелен.
— Именно так.
Вид у патрона Серваса был мрачный.
— Что ты предлагаешь?
— Запустим информацию — так, чтобы знал только он. Дезу… Если завтра она появится в газетах, убьем двух зайцев: получим подтверждение, что это действительно он, сможем дать официальное опровержение, а заодно дискредитируем писаку и его источник…
Мартен не назвал имени, хотя знал, что они с дивизионным комиссаром думают об одном и том же человеке. Стелен кивнул:
— Идея интересная… Какую информацию ты хочешь запустить?
— Она должна быть правдоподобной, чтобы человек заглотнул наживку… и достаточно важной, чтобы пресса захотела о ней написать.
— Ты только что был у судебного медика, — подал голос Эсперандье. — Можно намекнуть, что Дельмас обнаружил важную улику, которая полностью оправдает парня.
— Нет, — возразил майор. — Так мы поступить не можем. Зато можем сообщить, что в доме Клер Дьемар нашли диск Малера.
— Но его действительно нашли, — удивился Стелен.
— Вот именно. В том-то и хитрость. Мы не сообщаем подлинного факта и в нужный момент с чистой совестью опровергнем его, заявив, что в доме жертвы не было и следа записи Четвертой симфонии — не уточняя, что нашли совсем другой диск… — Сервас криво ухмыльнулся. — Предположение, что в деле Дьемар присутствует след Гиртмана, будет дезавуировано, а журналист, опубликовавший псевдосенсацию, надолго утратит доверие. Совещание с группой через пять минут.
Он пошел к двери, но шеф остановил его:
— Ты сказал «след Гиртмана»? Считаешь, он существует?
Сервас посмотрел на своего патрона, пожал плечами, изображая неведение, и вышел.
Далекие раскаты грома, жара, застывший воздух и серое небо. Казалось, что все вокруг ждет чего-то, замерев, как мушка в янтаре. Риги и поля выглядели покинутыми, заброшенными. Около 15.00 он остановился пообедать в придорожном заведении, где посетители шумно обсуждали способности игроков национальной сборной по футболу и компетентность ее тренера. По разговорам Сервас понял, что следующий матч команда будет играть с мексиканцами, и почти готов был спросить, насколько силен соперник, но воздержался. Собственный внезапный интерес к чемпионату удивил его; он понял, что питает тайную надежду на скорый вылет французской сборной, тогда можно будет наконец заняться чем-нибудь полезным.
Сыщик так глубоко погрузился в раздумья, что не заметил, как въехал на мощенные булыжником улицы маленького городка. Он вспомнил разговор в ресторане и с изумлением осознал, что все произошло за несколько часов, в пятницу вечером, во время матча по футболу, когда вся страна сидела у телевизоров. Они должны копать, держа в уме эту хронологию. Нужно сконцентрироваться на том, что случилось незадолго до начала, и тщательно восстановить последовательность событий. Ему следует танцевать «от печки», то бишь от паба, откуда Юго ушел за несколько минут до совершения убийства. Сервас был практически уверен, что человек, которого они разыскивают, выбрал время и место совершенно осознанно. Точный расчет времени играет ключевую роль. Сервас поставил машину на стоянку на маленькой площади под платанами, выключил двигатель и посмотрел на террасу паба. Все столики заняты. Юные лица. Студенты и студентки. Как и во времена его учебы, девяноста процентам клиентов меньше двадцати пяти лет.
Марго Сервас взяла себе стаканчик безвкусного кофе из автомата в холле, всыпала лишнюю порцию сахара, прихваченную в буфете, надела наушники — сигнал окружающим «отвалите!» и бросила незаметный взгляд на трио Давид-Сара-Виржини: они стояли на другом конце заполненного людьми шумного холла. Девушка следила за ними, прикусив нижнюю губу и делая вид, что изучает доску объявлений. Среди прочих там висели сообщения: «Студенческая ассоциация Марсака устраивает 17 мая Бал конца года» и «Франция — Мексика, трансляция на огромном экране, 17 июня, 20 ч. 30 мин., корпус „Ф“ факультета естественных наук. Приходите все: пиво и носовые платки гарантируем!» Кто-то приписал ниже толстым красным фломастером: «ДОМЕНЕКА — В БАСТИЛИЮ!» Разговор между троицей был очень оживленным; они то и дело оглядывались, заставляя Марго нервничать и сожалеть, что она не умеет читать по губам. Когда Сара посмотрела в ее сторону, девушка быстро отвела взгляд и сделала вид, будто воюет с кофейным автоматом, а когда снова подняла глаза, увидела, что они идут в сторону двора. Марго направилась следом, на ходу вытаскивая из сумки кисет с табаком и бумагу. Скрипучий, как ржавая пила, голос Мэрилина Мэнсона распевал в наушниках «Arma-goddanm-motherfuckin-geddon»:
Убьем сначала баб, потом мужиков.
Дьявольские девки сходят с ума
И чертовски хотят свести счеты с жизнью.
Сначала ты пытаешься его трахнуть,
Потом хочешь накормить.
Если он не запомнил твое имя,
Лучше убей его…
Ее любимый певец и любимая группа… она знала о них все. Следуя примеру Мэрилина Мэнсона, ударник взял псевдоним Джинджер Фиш — от Джинджер Роджерс и Альберта Фиша, американского убийцы-людоеда; басист назвался Твигги Рамиресом — от знаменитой английской модели Твигги и серийного убийцы Ричарда Рамиреса. «Может, стоит задуматься о воздействии таких вот гипнотизирующих клипов и подстрекательских текстов на неокрепшие умы, а не спускать всех собак на всемогущую Американскую стрелковую ассоциацию (NRA) после очередной бойни, устроенной подростками в школе?» — задумалась Марго. Впрочем, защитники свободы художнического самовыражения ни о чем подобном не задумываются. Однажды Марго высказалась в том смысле, что «некоторые презренные торгаши, возомнившие себя артистами, не стоят и волоска с головы убитого в кампусе или в любом другом месте человека», за что ее немедленно заклеймили «фашизоидной реакционеркой». Она и сама бросилась бы на защиту пресловутой свободы самовыражения, покусись кто на это сокровище, но ей нравилось провоцировать окружающих. Подобно Сократу, девушка любила развенчивать «удобные» убеждения собеседников, не оставляя камня на камне от поспешных ответов, мешая мыслить округло.
Она поискала троицу глазами в толпе и обнаружила, что они разделились. Сара и Виржини молча курили, Давид отошел в сторону. Марго сосредоточилась именно на нем. Никто не видел Давида в субботу и воскресенье, но Марго точно знала, что домой он не возвращался, как она сама и Элиас. Где он обретался? Сегодня утром вид у него был встревоженный и напряженный. Давид — лучший друг Юго. Они практически не расстаются. Марго не раз вступала в спор с Давидом; ее бесило, что он ничего не принимает всерьез, но она угадывала за напускным шутовством раненую душу. Вечная улыбочка на губах играла роль щита. Вот только от чего он защищается?
— Ты… зам… чт… у… Дави… нерв… вид?
Обрывки слов с трудом прорывались сквозь вопли Мэрилина Мэнсона: «Трахайся, жри, убивай, и так раз за разом».
Элиас.
Она вынула один наушник.
— Я сел тебе на хвост, как только мы вышли из класса, — сообщил он.
Она вопрошающе подняла одну бровь. Элиас наблюдал за ней сквозь упавшие на лицо волосы.
— Ну, и?
— Я видел твой маневр… Ты за ними следила. Разве моя идея не показалась тебе идиотской?
Девушка пожала плечами и вернула наушник на место, но Элиас тут же его выдернул.
— Тебе в любом случае следовало бы вести себя поосторожней! — прокричал он ей в ухо. — Я навел справки: никто не знает, где Давид провел уик-энд.
Паб «Дублинцы» держал ирландец из Дублина, утверждавший, что Джойс — величайший писатель всех времен. В годы студенческой молодости Серваса он уже жил в Марсаке, но они с Франсисом знали только его имя — Аодаган. Он всегда сам стоял за стойкой. Как и Сервас, Аодаган постарел на двадцать лет, но тогда — давно — ему было столько же, сколько сейчас майору. В середине восьмидесятых Аодаган приехал на юго-запад Франции преподавать английский. До этого он служил в армии (кое-кто утверждал, что это была ИРА — Ирландская республиканская армия). Нрав у Аодагана оказался слишком пылким и задиристым для преподавания, и он обнаружил, что за стойкой бара его авторитет куда выше, чем у школьной доски.
Паб Аодагана был единственным питейным заведением в Марсаке, где, кроме дерева, меди и фаянсовых разливочных машин, были несколько стеллажей с книгами на языке Шекспира. Посещали его в основном студенты и члены местной британской диаспоры. Сервас, учась в лицее, бывал здесь по нескольку раз в неделю, один или с ван Акером и другими студентами, пил пиво или кофе и часто брал с полки книгу. Замирая от восторга, он читал в подлиннике «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, «Дублинцы» Джеймса Джойса или «На дороге», то и дело заглядывая в толстенный англо-французский словарь.
— Милостивый боже! Это и впрямь молодой Мартен или я брежу?
— Уже не такой молодой, бородач.
Темные волосы ирландца поседели, но он и теперь являл собой этакую помесь коммандо и диджея пиратской радиостанции эпохи 60-х. Ирландец вышел из-за стойки и сгреб Серваса в охапку.
— Ну, и что с тобой сталось?
Мартен ответил, и Аодаган нахмурился.
— А я считал тебя будущим Китсом.
Сервас расслышал разочарование в голосе ирландца, и на долю секунды его охватил жгучий стыд. Аодаган хлопнул сыщика по спине и весело пророкотал:
— Угощение за мой счет! Что будешь?
— Здесь все еще наливают твое знаменитое темное?
Владелец паба радостно сморщился и подмигнул. Когда он принес пиво, Сервас жестом пригласил его сесть напротив.
Ирландец ответил удивленным взглядом. Удивленным и настороженным. Даже по прошествии стольких лет Аодаган узнал этот особый тон, а французскую полицию он любил ничуть не больше британской.
— Ты изменился, — констатировал он, отодвигая стул.
— Да. Стал легавым.
Аодаган печально понурился.
— Вот уж кем я точно не мог тебя вообразить, так это полицейским, — тихо посетовал он.
— Люди меняются, — философски заметил майор.
— Не все…
В голосе ирландца прозвучала боль. Похоже, для него было подлинной мукой вспоминать пережитые предательства, измены и отречения. «Свои или чужие?» — невольно подумал Сервас.
— Мне нужно задать тебе несколько вопросов…
Он посмотрел в глаза Аодагану, и тот выдержал этот взгляд. Сыщик почувствовал, что атмосфера встречи меняется. Они больше не были Мартеном и Аодаганом прежних времен. За столом сидели двое — сыщик и человек, который не любит сталкиваться лицом к лицу с легавыми.
— Тебе что-нибудь говорит имя Юго Бохановски?
— Юго? Само собой. Все знают Юго. Блестящий парень… Напоминает тебя — тогдашнего. Нет, скорее Франсиса… Ты был более сдержанным, закрытым, хотя ни в чем им не уступал.
— Знаешь, что его арестовали?
Ирландец молча кивнул.
— В вечер убийства Клер Дьемар он был в твоем пабе. И ушел, если верить некоторым свидетелям, за несколько минут до убийства. Ты что-нибудь заметил?
Аодаган не отвечал, явно что-то прикидывая, потом взглянул на Серваса — так апостолы могли смотреть на Иуду.
— Я был в баре, далеко от двери, обслуживал клиентов… В паб набилась целая толпа, и я, как и все в тот вечер, пялился в телевизор… Нет, я ничего не заметил.
— Помнишь, где сидел Юго с друзьями?
Аодаган указал на столик рядом с висящим на стене телевизором:
— Там. Они пришли рано, чтобы занять лучшие места.
— Кто был с ним за столом?
Ирландец снова ответил не сразу.
— Точно не скажу. Помню Сару и Давида. Сара — красотка, самая прекрасная посетительница моего паба, но не задавака. Шикарная девчонка. Слегка замкнутая. Она, Виржини, Давид и Юго — неразлучные друзья. Напоминают мне вас — Франсиса, Марианну и тебя в их возрасте…
Старая обида проснулась, как незалеченная язва желудка.
— Помнишь, вы приходили и обсуждали, как изменить мир, говорили о политике, бунте, революции, мечтали изменить систему… Черт побери, молодость повсюду одинакова. Марианна… Помнишь, какой она была? Прелестная Сара мизинца ее не стоит. Марианна всех вас сводила с ума, это было очевидно… Я тут повидал студенток… Но Марианна была единственной в своем роде.
Сервас пристально посмотрел на ирландца. В студенческие годы эта мысль не приходила ему в голову, но ведь Аодагану было тогда всего сорок. Он, как и все, не остался равнодушным к прелестям Марианны. К исходившему от нее флеру загадочности и превосходства. К тому дуновению безумия, что веяло вокруг нее.
— Давид — лучший друг Юго.
— Я знаю, кто такой Давид. А что Виржини?
— Маленькая брюнетка, пышечка в очках. Очень живая, умная. И очень властная. Она создана, чтобы повелевать окружающими, уж ты мне поверь. Другие, впрочем, тоже. Вы были на это запрограммированы, так ведь? Вам на роду было написано стать патронами, главами Управлений людскими ресурсами, министрами и бог знает кем еще.
Внезапно Сервас кое-что вспомнил.
— В пятницу вечером, когда мы приехали в Марсак, отключилось электричество…
— Мне повезло, у меня есть запасной генератор. Авария произошла за десять минут до окончания матча… Черт, не могу поверить, — пробурчал Аодаган.
— Во что ты не можешь поверить?
— В то, что ты стал полицейским… — Он протяжно вздохнул. — Знаешь, в семидесятых я сидел в Лонг Кэш, самой жуткой тюрьме Северной Ирландии… Ты когда-нибудь слышал о блоках «эн»? Режим повышенной безопасности. А называли их так потому, что с воздуха они напоминали букву «эн». Лонг Кэш была когда-то военной базой, где британская армия держала республиканцев и ирландских лоялистов, боровшихся против английской оккупации. Обветшавшие строения, грязь, влажность, рамы без стекол, жуткая антисанитария… И мерзавцы-надзиратели, чистой воды нацисты. Зимой было так холодно, что мы не могли спать. Я участвовал в знаменитой голодовке тысяча девятьсот восемьдесят первого года, когда Бобби Сэндз ничего не ел шестьдесят шесть дней и умер. Хотя за месяц до смерти ирландский народ избрал его депутатом, но Маргарет Тэтчер осталась непреклонной. Я участвовал в «Стачке одеял» — мы отказались носить тюремные робы и, несмотря на адский холод, ходили голыми, прикрываясь завшивленными одеялами. В том же году я примкнул к «Грязному протесту» — заключенные перестали мыться, мазали стены камер дерьмом и ссали на пол, протестуя против пыток и жестокого обращения. Нас кормили гнилыми продуктами, били, пытали и унижали… Я не сломался, ни в чем не уступил. Я ненавижу людей в форме, мой молодой друг, даже если она невидима.
— Значит, это правда…
— Что именно?
— Что ты был в ИРА.
Аодаган послал сыщику непроницаемый взгляд и ничего не сказал.
— Я слышал, когда-то ИРА вела себя в гетто как самая настоящая полиция, — поддал жару Сервас.
В глазах его собеседника заплескалась ярость. Этот человек ничего не забыл.
— Юго — хороший парень. — Аодаган решил сменить тему. — Думаешь, он виновен?
Мартен колебался.
— Не знаю. Потому и прошу о помощи. Забудь, что я из полиции, и помоги.
— Очень жаль, но я ничего не заметил.
— Возможно, есть другой способ… Поговори с людьми, задай правильные вопросы, постарайся выяснить, кто что видел и слышал.
Лицо ирландца выражало недоверчивое изумление.
— Хочешь, чтобы я шпионил и разнюхивал для легавых?
Сервас пропустил эту фразу мимо ушей.
— Я хочу, чтобы ты помог мне вытащить из тюрьмы невиновного человека, — отрезал он. — Мальчишка со вчерашнего дня сидит под замком. Он ведь тебе нравится. Достаточно веский довод?
Аодаган испепелил Серваса взглядом, но майор видел, что ирландец задумался.
— Вот как мы поступим, — сказал он наконец. — Я сообщу тебе всю оправдательную информацию, какую смогу накопать, но оставлю при себе факты, свидетельствующие против Юго или кого-то другого.
— Черт бы тебя побрал, Аодаган! — Сыщик повысил голос. — Убита женщина. Ее пытали, потом утопили — в собственной ванне. Возможно, где-то рядом бродит убийца, готовый напасть снова!
— Полицейский здесь ты, — ухмыльнулся ирландец и встал. — Решать тебе.
В 17.31 он вышел на маленькую площадь. Посмотрел на затянутое чернильно-черными тучами небо. Снова будет дождь. Тревога не отпускала Серваса, у него сосало под ложечкой — мерзкое ощущение…
В пятницу вечером на этой площади что-то происходило. Юго говорит, что ему не по себе — еще нет 20.30, матч с участием сборной Франции пока не начался. Он направляется к своей машине. Кто-то идет следом за ним. Этот кто-то находился в пабе, среди посетителей, и выжидал.
Через полтора часа жандармы обнаружили Юго в доме Клер Дьемар. Что произошло сразу после того, как парень покинул паб? Он был один или с кем-то? В какой момент он отключился?
Майор обвел взглядом стоянку и ряды машин. Где-то далеко прогремел гром, нарушив вечерний покой. Порыв горячего ветра растрепал ему волосы, несколько тяжелых капель выпали из влажного воздуха и шлепнулись на землю. На другой стороне площади стояло самое высокое здание Марсака — десять блочных этажей, — этакая уродливая бородавка среди добротных городских домов и частных особняков. На первом этаже располагались собачий салон красоты, агентство «Pole Emploi» и банк. Сервас сразу их заметил. Камеры наблюдения банка… Две штуки. Одна пишет пространство над входом, другая — всю остальную площадь. А значит, и парковку… Сервас нервно сглотнул. Это будет слишком большим везением. И это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Но проверить все равно придется.
Он запер джип и пошел вдоль машин по направлению к камере.
Она была повернута в нужном направлении. Сыщик обернулся и посмотрел на вход в паб. Метров двадцать пять, не меньше… Теперь все будет зависеть от качества изображения. Камера находится слишком далеко, чтобы опознать выходящего из паба человека — если не знать, о ком идет речь. Возможно, удастся проверить, выходил ли кто-нибудь еще после Юго…
Сервас нажал на кнопку звонка, и дверь открылась. Он миновал просторный холл, прошел мимо клиентов, ждущих своей очереди у окошек, пересек белую линию и показал значок одной из четырех служащих.
За стеклом на стойке была выставлена монета с изображением Супергероя и логотипом банка. Сервас подумал, что рекламщики не лишены чувства юмора. Где был их Супербанкир с декабря 2007-го по октябрь 2008-го, когда акционеры во всем мире потеряли 20 000 миллиардов долларов — то есть половину всех богатств, произведенных за год на планете, — из-за алчности, ослепления и некомпетентности банков, инвесторов и трейдеров? И где он будет, когда банку придется списать долги грекам, португальцам и испанцам?
Майор объяснил, что ему необходимо срочно видеть директора банка, и сотрудница сделала звонок. Через две минуты к нему подошел мужчина лет пятидесяти в костюме и галстуке с непроницаемым выражением лица и протянул руку для приветствия.
— Следуйте за мной, — сказал он.
Застекленный кабинет в конце коридора. Директор пригласил сыщика сесть, тот отказался и в двух словах объяснил, о чем идет речь. Директор приложил палец к нижней губе.
— Думаю, это можно устроить, — произнес он наконец. — Идемте.
Они покинули кабинет-аквариум, дошли до конца коридора, и директор открыл дверь в клетушку с крошечным окошком матового стекла. На столе стояло автоматическое видеозаписывающее устройство, рядом находился 19-дюймовый экран. Директор банка нажал на кнопку включения.
— У нас четыре камеры, — пояснил он. — Две внутри и две снаружи, хотя страховая компания не настаивала именно на таком количестве. Единственным требованием было вести видеонаблюдение за банкоматом. Вот, взгляните.
На экране появились четыре картинки.
— Меня интересует вот эта камера. — Сервас ткнул пальцем в левый верхний прямоугольник с изображением парковки.
Директор нажал на кнопку № 4 на пульте, и картинка заняла весь монитор. Сервас заметил, что изображение слегка расплывалось на уровне входа в паб.
— Вы записываете в режиме нон-стоп или устройство включается, реагируя на датчики движения?
— В помещении камеры пишут постоянно — кроме той, что отвечает за банкомат. Запись закольцована.
Мартен расстроился.
— Значит, запись за прошлую пятницу стерта последующими?
— Вовсе нет, — улыбнулся директор. — Нужная вам камера реагирует и на датчики движения и включается, когда что-то происходит на парковке, то есть днем — часто, а ночью — крайне редко. Кроме того, камера записывает ограниченное количество кадров в секунду — из экономии. Если память мне не изменяет, жесткий диск имеет объем один терабайт — этого более чем достаточно. Мы храним записи в течение строго определенного срока.
У Серваса участился пульс.
— Не спрашивайте, как это функционирует, — сказал директор, протягивая сыщику пульт. — Хотите, чтобы я пригласил техника? Он будет здесь через полчаса.
Сервас взглянул на обозначение времени в углу экрана, на листок в пластиковом пакетике, приклеенный скотчем к столу, на котором было написано «Инструкция по использованию системы наблюдения».
— Не стоит, справлюсь сам.
Директор посмотрел на часы.
— Мы закрываемся через десять минут. Может, придете завтра?
Сыщик задумался. Время поджимало, и ему не терпелось прояснить ситуацию. Нет, он не может терять ни минуты.
— Я останусь здесь. Объясните, что делать, когда я закончу.
Директор слегка напрягся.
— Я не могу оставить банк открытым, даже если вы будете внутри… — Он помолчал, прикидывая варианты. — Я вас закрою, но сигнализацию отключу — не хочу, чтобы вы случайно ее запустили и примчалась кавалерия. — Он показал Сервасу номер на экране своего сотового. — Когда закончите, позвоните: я живу рядом, приду, закрою за вами и включу сигнализацию.
Сервас ввел номер банкира в записную книжку, и тот вышел, оставив дверь приоткрытой. Майор слышал, как уходят последние клиенты, как служащие собирают вещи, прощаются и покидают банк.
Через пять минут директор зашел проститься и спросил:
— Ну как, разберетесь?
Мартен кивнул, хотя успел засомневаться в своей сообразительности. Система оказалась чертовски сложной — во всяком случае, для такого тупого в техническом смысле человека. Он начал тыкать в кнопки на пульте — картинка исчезла, потом вернулась. В конце концов ему удалось получить изображение во весь экран, но качество было более чем посредственное. Сервас чертыхнулся. Нигде в треклятой инструкции не упоминалось, как считывать записи. Бесполезная бумажка — как и все прочие инструкции на свете.
В 18.45 он почувствовал, что обливается потом. В комнатушке было градусов тридцать пять, не меньше, и Сервас открыл выходившее на тупик окошко. Оно было защищено решеткой с толстыми прутьями, но майор разглядел, что снова пошел дождь. Мерный стук капель по асфальту и долгожданная свежесть заполнили тесное пространство аппаратной.
В 19.07 Мартен наконец разобрался в последовательности действий. Выведя на экран картинку с камеры, записывающей происходящее на парковке, он понял: единственный способ добраться до нужного момента, незадолго до 20.30 в прошлую пятницу (если таковой существует), это просмотреть запись в ускоренном режиме.
Он сделал первую попытку, но по какой-то загадочной причине запись через несколько минут вернулась к исходной точке.
— ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ!
Голос Серваса эхом отозвался в коридоре и пустых холлах. Он сделал глубокий вдох. Спокойно. У тебя получится. Сыщик так сильно потел, что рубашка прилипла к спине. Он решил просмотреть запись до определенного места — сначала в ускоренном режиме, потом в обычном — и вернуться к первому режиму чуть позже по времени.
В 19.23 у него участилось сердцебиение. 20.12… Он пустил запись в штатном режиме. Камера включилась именно в этот момент, среагировав на выезжающую машину. Сервас увидел, как она проехала мимо камеры, и заметил вспышку. Над Марсаком разразилась гроза, водитель включил дворники, и Сервас практически ничего не мог разглядеть, но потом ему все-таки повезло, и на короткий миг он увидел лица мужчины и женщины лет за пятьдесят… Очередное разочарование. Запись возобновилась в 20.26 — еще одна машина за завесой дождя… День угасал, но система компенсировала нехватку освещенности; тем не менее изображение входа в паб на заднем плане все больше расплывалось. Сервас не был уверен, что сумеет хоть что-нибудь разобрать, если из паба выйдет человек… Он потер веки. Глаза болели от напряжения; шум дождя был таким оглушительным, как будто исходил от экрана. Внезапно сыщик напрягся. Юго… Вот он, выходит из паба. Никаких сомнений, это он. На нем та же одежда, что и в вечер убийства. Стрижка и форма лица совпадают. Мартен нервно сглотнул, понимая, что следующие несколько секунд будут решающими.
Давай. Ну же, вперед.
Молодой человек шагнул под дождь и пошел между машинами. Остановился, поднял глаза к небу. Застыл на несколько секунд.
Господи, что ты творишь?
Может, запись снова зависла? Сервас колебался, не зная, что предпринять. Он не выпускал из поля зрения вход в паб, но там ничего не происходило… У сыщика так вспотели руки, что пальцы оставляли влажные следы на пульте. Давай же… Сервас искал на экране машину, которую Юго оставил у дома Клер Дьемар, но не видел ее. Что за наваждение, где-то же она должна быть! Неожиданно парень повернул направо и исчез… Только не это! В центре парковки находилось какое-то служебное техническое сооружение, за которым и припарковался Юго. Сервас в который уже раз чертыхнулся, сжал руку в кулак, собираясь трахнуть по столу, но тут заметил, что дверь паба открылась…
Господи боже ты мой!
Сервас не ошибся. Он приоткрыл рот, не отводя взгляд от экрана. У него есть шанс. Малюсенький. Микроскопический. Давай, милый, шевели ножками… Силуэт направился по проходу в сторону камеры — походка у него была слегка дерганая из-за постоянных стоп-кадров — к тому месту, где предположительно стояла машина Юго. У майора пересохло в горле. Второй человек, высокий и худой, был в толстовке с капюшоном на голове. Ну что за день сегодня! Сервас почему-то не сомневался, что не увидит лица, и это приводило его в бешенство. Но один положительный момент все же был: запись подтверждала слова Бохановски, хотя решающей уликой не являлась. Силуэт в капюшоне исчез за углом.
И что теперь?
У него есть еще один шанс… Машина даст задний ход и в какой-то момент попадет в поле обзора камеры… Возможно, он разглядит, кто сидел за рулем. Сервас едва дышал от напряжения. Слишком долгая пауза… Что-то происходит.
Какой-то шум.
Мартен дернулся, как от пинка. Он слышал шум — не с улицы, внутри банка.
— КТО ЗДЕСЬ?
Никто не отозвался. Наверное, показалось. Летний дождь так громко барабанил по стеклу, что он мог ошибиться. Снова прогремел гром. Сервас взглянул на экран. Нет, он определенно что-то слышал… Сыщик нажал на «стоп» и встал. Вышел в коридор.
— Эй, кто там?
Его голос взлетел под потолок пустого зала. На другом конце находилась металлическая дверь запасного выхода с горизонтальным запирающим механизмом. Она была закрыта.
Подумав, Мартен направился в сторону большого зала. Никого. Окошки, ряды цветных кресел, белая линия… Пусто. Сервас обернулся.
Разве что… да, теперь он почувствовал…
Легкий сквознячок.
Дует где-то между окном комнаты видеонаблюдения и… каким-то другим проемом. Майор взглянул на площадь через застекленные двери. Они тоже были закрыты. Зал постепенно погружался в темноту и тишину. Сервасу казалось, что кто-то дергает его за обнаженные нервы. Он расстегнул висевшую на бедре кобуру. Полузабытый жест, он не прибегал к нему много месяцев — с зимы 2008–2009-го, если быть точным.
Со времен Гиртмана…
Проклятье!
Сервас миновал окошки касс и медленно и осторожно пошел по другому коридору, не выпуская из рук оружия. Оставалось надеяться, что никто не окажется в этот момент у дверей банка и не заметит его. Сервас не стал бы клясться, что не поддался паранойе. Пусть так, но оружие не помешает, хотя пускать его в ход не хотелось бы. Пот заливал глаза, и Сервас все время смаргивал.
Второй коридор оказался короче первого, там была всего одна дверь. В туалет.
Он присел на корточки и подставил ладонь под дверь, чтобы проверить.
Тянуло именно отсюда.
Он осторожно толкнул створку, преодолев сопротивление пружины, и в нос ему ударил запах чистящих средств. Сквозняк сразу усилился, и Сервас еще больше напрягся. Дверь мужского туалета.
Она была открыта.
Уборщик забыл закрыть окно, но этого никто не заметил, поскольку директор не включил сигнализацию. Сервас пытался найти простое объяснение. Бритва Оккама. Идея о том, что некто проник в банк, чтобы напасть на него, казалась притянутой за уши: это можно было сделать в любом другом месте.
Мартен встал на унитаз и оказался на высоте маленького зарешеченного окошка. За стеклом по-прежнему шел дождь. Ничего необычного. Он слезал на пол, когда снова услышал этот шум — вне туалета, но внутри банка. Кровь закипела в жилах, как вода под напором турбины. Страх явился незваным гостем, сердце заколотилось, ноги стали ватными. Там действительно кто-то есть… Он еще крепче сжал рукоять пистолета влажной ладонью.
Нужно вызвать подкрепление. А вдруг он ошибается? Сервас представил себе броские заголовки: «У полицейского случился параноидальный припадок в пустом здании банка». Он может позвонить директору, сказать, что не справляется с аппаратурой. И что потом? Придется сидеть здесь и ждать, пока кто-нибудь появится? Размышления прервал новый звук — хлопнула закрывшаяся дверь запасного выхода.
О господи!
Сервас выбежал из туалета, вихрем пронесся мимо операционных касс, поскользнулся на повороте, преодолел коридор и выскочил на лестницу через металлическую дверь. Пролетом выше кто-то топал по ступенькам. Черт! Сервас бросился в погоню. Два пролета — дверь — этаж. Шаги грохотали по ступенькам. Майор прислушивался, не хлопнет ли дверь, чтобы не упустить беглеца, но тот не останавливался. Через три этажа сыщик выдохся — пришлось уцепиться за металлические перила, — а на седьмом понял, что придется отдохнуть, и согнулся пополам, уперев ладони в колени. Дышал он шумно, со свистом, пот капал с кончика носа, рубашка на спине промокла насквозь. Тот, за кем он гнался, лез все выше, и Сервас возобновил погоню. Он был на восьмом, когда над его головой скрипнула и с шумным лязгом захлопнулась металлическая дверь. Сердце билось так отчаянно, что сыщик подумал: «Будет верхом идиотизма сдохнуть от инфаркта, гоняясь за убийцей!»
Десятый этаж.
Последние два пролета он преодолел на чистой силе воли. Крыша… Вот откуда этот металлический лязг. Беглец на крыше. Сервасом овладел животный ужас. Он вспомнил свое пиренейское расследование. Головокружение. Страх высоты. Сервас колебался.
Перекладывая оружие из одной руки в другую, он вытер потные ладони о брюки, промокнул лицо рукавом и постарался успокоиться, не спуская глаз с металлической двери.
Что его там ждет? Вдруг это ловушка?
Он хорошо понимал, что злосчастная фобия ставит его в уязвимое положение. Но у него оружие…
А вооружен ли противник?
Сервас не знал, на что решиться, но нетерпение и цейтнот подталкивали его в спину. Он взялся дрожащей рукой за металлическую задвижку, толкнул створку, и она скрипнула. Гроза, молнии, ветер и дождь кинулись ему в лицо, как фурии, ветер дул гораздо сильнее, чем внизу. Терраса, ровная площадка с низким бетонным бордюром, была посыпана гравием. Серваса затошнило при взгляде на далекие крыши Марсака, шпиль церкви в вате облаков, вымокшие холмы и бескрайнее, как море, грозовое небо. Дверь у него за спиной захлопнулась. Куда он подевался? Майор огляделся и заметил бетонные кубы с вентиляционными отдушинами. На полу в три ряда были проложены толстые трубы.
Да где же он?
Дождь перешел в ливень. Вода стекала за шиворот, капли барабанили по черепу, били в лицо. Над городом стояли черные тучи. Бледные вспышки молний выхватывали из темноты холмы. Сыщику на мгновение показалось, что он подвешен в небе.
Свист ветра в ушах.
Шум слева…
Сыщик повернул голову, вскинул оружие, и тут его мозг за сотую долю секунды просчитал ситуацию: «Ловушка». Камешек или какой-то другой предмет бросили, чтобы отвлечь его внимание.
Он услышал — увы, слишком поздно — топот, его сильно ударили по спине, обхватили за талию и толкнули вперед. Паника мгновенно лишила Серваса сил, ноги подогнулись, он взмахнул руками и выронил оружие.
Его снова толкнули, потащили. Напавший на майора человек воспользовался эффектом неожиданности, тот не успел среагировать и покатился к краю крыши…
За которым была пустота!
— НННЕЕЕТ!
Мартен услышал собственный отчаянный вопль, увидел стремительно приближающийся бортик, наплывающий, как в фильме ужасов, пейзаж. Он отчаянно пытался затормозить, упираясь подошвами в гравий.
Десять этажей.
Внизу деревья, сад, напоминающий английский парк, кирпичные здания с белыми карнизами, крыши, квадратная колокольня со шпилем, машина, голубь… Страх, дождь и головокружение помутили зрение… Он закричал. Сейчас его тело перекатится через ограждение и полетит вниз…
Сыщик балансировал на краю, удерживаемый рукой врага, потом его ударили по голове — так сильно, что искры посыпались из глаз, и он потерял сознание.
Ирен Циглер и Жужка Сматанова приземлились в аэропорту Тулуза-Бланьяк в 20.30 вечера. Полет с Санторина продлился меньше двух часов. Перед глазами у них все еще стояла картина вулканического островка, отвесной стодвадцатиметровой скалы, вырастающей из моря, и белых домиков, примостившихся на вершине древнего вулкана на манер клякс птичьего помета.
Они забрали багаж и направились в зал «Д», откуда бесплатный челнок должен был довезти их до эконом-парковки, где уже месяц стояла их машина. Обошлось им это в 108 евро. В отпуске Циглер вела в уме подсчеты. Практически все расходы взяла на себя словачка. Сама Ирен купила билет туда и обратно и дважды платила за ужин — на Паросе и Наксосе. Да уж, стриптизерша и управляющая ночным клубом зарабатывала куда больше офицера Национальной жандармерии. Ирен уже задавалась вопросом, как отреагирует ее начальство, если, не приведи Господь, узнает, что у нее роман со стриптизершей, которая оплачивает часть ее счетов, но твердо решила: если придется выбирать между работой и Жужкой, она сделает выбор без колебаний.
Они шли, везя за собой чемоданы на колесиках, смотрели на ливень за стеклом и с ностальгической грустью вспоминали греческое солнце. Внезапно Ирен остановилась у газетного киоска.
— В чем дело? — спросила Жужка.
— Подожди.
Словачка недоумевающе посмотрела на подругу. Ирен подошла к стойке. Снимок не лучшего качества, но лицо можно узнать. С первой полосы на нее смотрел Мартен Сервас. Заголовок гласил:
«ГИРТМАН ПИШЕТ ПОЛИЦИИ».
