На следующий день Корки разбудил гул, ворвавшийся сквозь тесное оконце под потолком. В сыром туманном воздухе утра, встающего над закопченным Лондоном, медленно и тяжело плыл приглушенный звон колоколов, возвещавший горожанам о наступлении времени казни, первой из восьми в этом году.

В камеру Корки неожиданно зашел Робинсон и, по-свойски присев в кресло у кровати, сообщил, что в этот день казнят и Корки.

– Боюсь, вы принимаете желаемое за действительность, любезный, – высокомерно скривился Корки.

– Никак нет, сам лично видел списки, присланные из канцелярии Тайного совета и подписанные главным судьей, – заверил его тюремщик, – и вашу знакомую тоже. Честное слово, даже жаль расставаться с такими щедрыми гостями так быстро… Хотите, я отправлю весточку сэру Томасу? Бесплатно.

Приговоренных к виселице первым делом отвели в церковь. Все остальные узники Ньюгейта были лишены благодати божественного слова и прощения, дарованного священником.

Покачав головой и мысленно призвав на головы осужденных дожди из расплавленной серы и огня, пастор громогласно возвестил:

– Надеюсь, что Бог отпустит вам грехи, за которые вы сейчас взойдете на столб позора, являя собой печальное и ужасающее зрелище для всех окружающих! И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную. – Он перекрестился в сторону обшитых черным гробов, приготовленных для приговоренных.

На выходе поджидали те, кто в состоянии был заплатить за лицезрение отъявленных преступников и негодяев, – среди посетителей редко встречались родные и близкие несчастных, больше было любопытствующих, заменивших посещение зверинца в Саутворке таким вот зрелищем.

Корки ничего не чувствовал, ни о чем не думал. Слегка недоумевал, отчего это ему ни капли не страшно и какой все-таки замечательный денек выдался для его смерти.

Лондонцы готовы были к большому празднику. Именно так они и относились к казни. Даже для преступников, по большей части бедных и необразованных людей, – это было самым знаменательным событием в их тусклой и непримечательной жизни.

Горожане (как и осужденные) приоделись в самые нарядные платья. Наиболее благоразумные и состоятельные лондонцы выкупали места на балконах и крышах домов, мимо которых предстояло пройти свой последний путь преступникам, – газета «Лондон Пост» постоянно печатала сообщения о нечаянных жертвах, задавленных в толпе.

Заключенные взошли в повозки, куда уже были водружены их гробы. Гремя цепями, взобрался в свой последний экипаж и Корки.

Следом за ним ехал лорд Фергюс. Специально для этого дня он приоделся в белый атласный свадебный костюм. Бог весть на какой большой дороге он раздобыл его – после убийства своего управляющего за баснословные растраты он, ставший нищим в одночасье, отправился заниматься грабежами на дорогах ее величества, где был пойман специальным отрядом солдат, организовавших на него облаву в одном из южных графств.

Презрительно сплюнув в сторону охранников и галантно поклонившись дамам, наблюдавшим за процессией из карет, лорд Фергюс гордо уселся на телеге и занялся чисткой ногтей.

Рядом с бледной и скромно одетой Бетти ехал разбойник с крепкой шеей. Про него говорили, что он тренировал мышцы в надежде, что когда его вздернут, то петля, как бы крепко она ни обхватила его могучую шею, не задушит до конца.

О том, каким образом он сможет спастись дальше, этот наивный человек с голубыми глазами ребенка и мощным телом титана подумать не удосужился.

Многие преступники из числа ехавших сейчас на казнь сделали ставки на него – тоже, как видно, не озаботившись раздумьями, зачем им, уже мертвым, могут понадобиться деньги в случае выигрыша. О случае проигрыша они и не думали иначе чем с тайной радостью, как о простейшем способе избежать долга.

Около церкви Гроба Господня колокол прозвонил двенадцать раз. Затем звонарь произнес ритуальную фразу, занесенную в городской устав:

– Все добрые люди молятся за бедных грешников, идущих сейчас на смерть и по ком звонит колокол. Кайтесь со слезами, просите милостивого Господа Иисуса Христа, ходатая за кающихся грешников перед Отцом. Да помилует вас Бог! – Затем он вручил каждому осужденному по кружке вина и по цветку.

Корки жадно выпил прохладную влагу, непроизвольно обрадовавшись ей, и облизнул пересохшие губы. С недоумением повертев в руках тонкий стебель простого цветка, он растер между пальцами зеленый листок и, поднеся к лицу, с удовольствием вдохнул нежный аромат, напомнивший ему Хэтти.

Вся дорога в направлении Тайберна была запружена множеством зевак, которые собрались насладиться долгожданным зрелищем. Собственные горести и тяготы существования в этом огромном и жестоком городе отступили перед желанием поглазеть на чужие страдания.

Карманники усердно трудились, стараясь не упустить свой шанс, пока внимание их жертв было сосредоточено на шествии. Тем гуще была толпа, чем ближе была огромная треугольная виселица, на которой вздергивали преступников.

Джек Хитч повеселел, и на его лице засветилась мина, несколько напоминавшая улыбку.

Оглянувшись вокруг, Корки, всю дорогу не поднимавший головы, заметил в одной из карет знакомую лазоревую робу. Получив позволение Джека, он подошел к карете. Распахнувшиеся дверцы открыли взору самых близких ему людей.

Поочередно всмотревшись в лица Фрэн, Хэтти и Ролли, он не смог сдержать горестного вздоха, едва не разорвавшего его грудь, скованную, как чугунными цепями, попытками понять окончательность и невозможность изменения всего происходящего с ним.

Да полно! С ним ли это все происходило? Это было больше похоже на гнетущий и тягостный ночной кошмар, никак не желающий прекращаться. Роли, не стесняясь, рыдал в голос.

Фрэн яростно кусала губы, и кровь ярким алым расцветала на ее бледных устах. Хэтти тихо роняла слезы из своих прекрасных ничего не видящих глаз.

«Жаль, что нет Денвера», – подумалось Корки. Но осуждать друга он не имел никакого права.

– Все будет сделано в соответствии с нашим замыслом, – заверил сэр Томас, который, как оказалось, тоже пребывал в темных и прохладных недрах кареты. – Мы спасем несчастную девушку, клянусь могилой моей обожаемой жены!