Я в последний раз оглядел гостиную своего дома.

Конечно, одна версия меня сюда вернётся. Но для другой – для биологического оригинала – это была последняя возможность её увидеть.

Я сейчас жил один, если не считать Ракушки – моей собаки, ирландского сеттера. В разное время несколько – хотя кого я обманываю, их было всего две – женщин входили в мою жизнь и покидали её и мои различные жилища, но никто никогда не делил со мной дом, в котором я жил сейчас. Даже гостевая спальня ни разу не использовалась по назначению.

Но это был мой дом, и он напоминал меня самого. Моя мать, изредка появляясь здесь, всегда качала головой, удивляясь отсутствию книжных полок. Я люблю читать, но предпочитаю электронные книги. Тем не менее, отсутствие книжных полок означает отсутствие на них свободного места перед книгами для размещения всяких безделушек, что тоже было хорошо, поскольку мне было бы лень стирать с них пыль, хотя – да, да, вот такая я задница – когда приходили убираться из «Горничных Молли», я всегда злился на то, что они переставляют всякие мелочи, когда их протирают.

Отсутствие книжных полок означало также, что у меня было много пустых стен, которые в гостиной были заняты моей коллекцией бейсбольных маек под стеклом. Я был демоном интернет-аукционов и коллекционером всяких околобейсбольных реликвий. У меня были все разновидности формы «Блю Джейз», включая тот жалкий дизайн 2000-х, когда они убрали с маек слово «Блю»; синий относился к тем немногим цветам, которые я различал, и мне нравился тот факт, что я, по-видимому, схожусь с остальным миром во взглядах на значение названия команды.

Однако моей радостью и гордостью была оригинальная майка «Бирмингемских баронов», которую носил сам Майкл Джордан во время его короткой вылазки в бейсбол; он пришёл в «Уайт Сокс», но они выперли его в свою команду низшей лиги под номером 45.

Джордан расписался на правом рукаве майки, между двумя полосками.

На диване лежал чемодан с кое-какой одеждой. Предполагалось, что я заполню его вещами, которые захочу взять с собой на Луну, но я чувствовал, что разрываюсь на части. Да, биологический я собирается завтра отправиться на Луну и никогда не возвращаться. Но другой я – моя мнемосканированная версия – вернётся через несколько дней; этот дом будет его – моим – домом. Того, что прежний я заберёт с собой на Луну, новому мне будет не хватать – а новому мне эти вещи могли бы служить десятилетиями (мне до сих пор было трудно думать о «столетиях» и «тысячелетиях»), в то время как прежнему…

Так что в конце концов я упаковал лишь одну вещь. Это было не идеальное решение, поскольку если меня парализует или я впаду в вегетативное состояние, то не смогу им воспользоваться. Однако маленький пузырёк с таблетками в маленькой коробочке без надписей мог в случае надобности помочь мне прикончить себя.

Люди иногда удивлялись, почему я не покинул Канаду и не уехал в Штаты, где налоги на богатых гораздо ниже. А ответ прост: эвтаназия под контролем врача здесь легальна, а моё завещание описывало условия, при наступлении которых я хочу прекратить жить. В Штатах со времён администрации Бьюкенена – Пэта, а не Джеймса, – закон обязывает докторов поддерживать мою жизнь даже в случае серьёзного повреждения мозга или потери способности двигаться; они будут сохранять мне жизнь даже вопреки моему желанию.

Но, разумеется, на Луне не нужно будет беспокоиться о национальном законодательстве; там существует лишь несколько исследовательских станций и немногочисленные частные производства. «Иммортекс» сделает всё, чего я пожелаю. От каждого клиента они требуют заранее составить завещание о жизни, описывающее, что делать в случае потери дееспособности или впадения в необратимое вегетативное состояние. Если я смогу сделать это сам, я сделаю, и набор, который я упаковал, набор, который годами хранился у меня в прикроватной тумбочке, поможет мне в этом.

Это была единственная вещь, о которой, я был уверен, искусственный я не станет жалеть.

Я настроил робокухню, чтобы она кормила собаку пока… я сказал бы, «пока меня не будет», но это было не совсем верно. Но она будет её кормить, пока меняется караул…

– Ну что, Ракушечка, – сказал я, почёсывая её за ухом, – вот и всё. А теперь будь хорошей девочкой.

Она гавкнула, соглашаясь, и я направился к двери.

«Иммортекс» располагалась в Маркхэме, районе в северной части Торонто, облюбованном компаниями высоких технологий. Я ехал на восток по 407-му шоссе и немного злился на то, что мне самому приходится вести машину. Где, чёрт побери, самоуправляемые автомобили? Я понимаю, что летающие автомобили вряд ли когда-нибудь появятся – слишком велик ущерб, если такой свалится с неба. Но когда я был ребёнком, нам обещали, что самоуправляемые машины уже вот-вот появятся. Увы, слишком многие предсказания базировались тогда на философии «сильного ИИ» – представлении о том, что скоро будет разработан искусственный интеллект настолько же мощный, интуитивный и эффективный, как и человеческий. Полный провал «сильного ИИ» стал для очень многих людей большим сюрпризом.

Методы «Иммортекс» обходили это препятствие. Вместо воссоздания сознания – для чего потребовалось бы точно знать, как оно работает – учёные «Иммортекс» просто скопировали его. Копия была настолько же разумной, мыслящей, осознающей себя, как и оригинал. Но искусственный интеллект de novo – запрограммированный с нуля, как ЭАЛ-9000, компьютер из тягомотного кино, в названии которого фигурировал год моего рождения – так и остался несбывшейся фантазией.

Здание «Иммортекс» было не слишком велико – но они и не работали с большим количеством клиентов. По крайней мере, пока. Я отметил, что весь первый ряд парковки был зарезервирован для водителей-инвалидов – гораздо больше, чем требовали законы Онтарио, но, опять же, демографический состав клиентуры «Иммортекс» был довольно нетипичен. Я припарковался во втором ряду и вышел из машины.

Жара обрушилась на меня, как удар в челюсть. В августе в Южном Онтарио было жарко и сыро ещё столетие назад. Маленькие, почти незаметные год от года изменения практически полностью изгнали снег из торонтской зимы и сделали лето почти невыносимым. Впрочем, нам грех жаловаться – на юге США дела обстоят куда хуже; несомненно, это одна из причин того, что Карен перебралась с Юга в Детройт.

Я достал с заднего сиденья дорожную сумку с вещами, которые мне понадобятся на время моего пребывания здесь, в «Иммортекс», и быстро пошёл к входной двери, чувствуя, что уже начинаю потеть. Вот ещё одно преимущество искусственного тела: оно не потеет, как конь. Впрочем, сегодня я, вероятно, потел бы и в прохладный день – я сильно нервничал. Я прошёл через вращающуюся стеклянную дверь и глубоко вдохнул прохладный кондиционированный воздух. После этого я представился сидевшей за длинным гранитным столом секретарше.

– Здравствуйте, – сказал я, удивившись тому, как пересохло у меня во рту. – Я Джейкоб Салливан.

Секретарша была молода и симпатична. Мне было привычнее видеть на таких должностях мужчин, но клиенты «Иммортекс» выросли в прошлом веке и привыкли к тому, чтобы на входе их встречала вот такая вот красотка. Она сверилась с висящим перед ней в воздухе голоэкраном.

– Ах, да. Боюсь, вы пришли немного раньше; они ещё калибруют оборудование. – Она оглядела мою сумку. – Багаж на Луну у вас тоже с собой?

Слова, которые, как я думал, не услышу никогда в жизни.

– В машине, в багажнике, – ответил я.

– Вам разъяснили ограничения по весу? Конечно, вы можете взять больше, но излишек надо будет оплатить, и он может не попасть на сегодняшний рейс.

– Нет, с этим всё в порядке. Я решил много с собой не брать. Так – несколько смен белья.

– Вы не будете скучать по своим старым вещам, – сказала женщина. – Верхний Эдем – это просто сказка, и там найдётся всё, что вам может понадобиться.

– Вы там были?

– Я? Нет, пока нет. Но, знаете ли, через несколько десятков лет…

– Правда? Планируете сделать мнемоскан?

– О, конечно. У «Иммортекс» отличные страховые программы для сотрудников. Компания помогает вам накопить на оплату процедуры и содержание оригинала на Луне.

– Ну… гмм… значит, там и увидимся?

Женщина засмеялась.

– Мне двадцать два, мистер Салливан. Не хочу вас обидеть, но я буду огорчена, если снова вас увижу раньше, чем лет через шестьдесят.

Я улыбнулся.

– Будем считать, что свидание назначено.

Она указала на роскошно обставленное фойе.

– Не подождёте пока здесь? Мы заберём ваш багаж позже. Фургон из аэропорта придёт ближе к вечеру.

Я снова улыбнулся и отошёл.

– Ого, какие люди! – услышал я голос с южным акцентом.

– Карен! – воскликнул я, глядя на седую старушку. – Как у вас дела?

– Надеюсь вскорости выйти из себя.

Я засмеялся и почувствовал, как кружащиеся в желудке бабочки понемногу успокаиваются.

– Так что вас сюда привело? – спросила Карен.

Я сел напротив неё.

– Я… ох. Я вам так и не сказал? У меня есть одна проблема – называется «артериовенозная мальформация»; непорядок с кровеносными сосудами в мозгу. Я… в тот вечер я примерял процедуру на себя.

– Я что-то такое и подумала, – сказала Карен. – И вы, очевидно, решили её пройти. – Я кивнул. – Что ж, отлично.

– Простите, – сказала подошедшая к нам секретарша. – Мистер Салливан, вы не хотите чего-нибудь выпить?

– Э-э… да. Кофе? Двойной с двойным сахаром.

– Перед сканированием вам можно только кофе без кофеина. Вас устроит?

– Конечно.

– А вы, миз Бесарян, – спросила секретарша, – хотите чего-нибудь ещё?

– Нет, спасибо.

Секретарша удалилась.

– Бесарян? – повторил я с внезапно заколотившимся сердцем. – Карен Бесарян?

Карен улыбнулась своей асимметричной улыбкой.

– Да, это я.

– Вы написали «Диномир»?

– Да.

– «Диномир». «Возвращение в Диномир». «Возрождение Диномира». Вы всё это написали?

– Да, написала.

– Вау. – Я помолчал, пытаясь придумать, что ещё можно сказать, но не смог. – Вау.

– Спасибо.

– Я любил эти книжки.

– Спасибо.

– Нет, я правда их обожал. Впрочем, думаю, вам такое часто говорят.

Её морщинистое лицо сморщилось ещё больше, когда она улыбнулась.

– Но мне это никогда не надоедает.

– Нет, нет. Конечно, нет. У меня даже есть бумажные издания этих книг – так они мне нравятся. Вы предполагали, что их будет ждать такой успех?

– Я даже не предполагала, что их когда-нибудь издадут. Для меня их успех стал такой же неожиданностью, как и для любого другого.

– Что, по-вашему, сделало их такими хитами?

Она шевельнула костлявыми плечами.

– Об этом не мне судить.

– Я думаю, то, что они интересны и детям, и взрослым, – сказал я. – Как «Гарри Поттер».

– Я, без сомнения, многим обязана Джоан Роулинг.

– Ваши книги совершенно непохожи на её, но у них такая же широкая аудитория.

– «В поисках Немо» встречается с «Гарри Поттером» в «Парке юрского периода» – так написали в «Нью-Йорк Таймс», когда вышла первая книга. Антропоморфные животные: мои разумные динозавры, похоже, пришлись публике по душе так же, как и те говорящие рыбы.

– А что вы думаете об экранизациях своих книг?

– О, я их обожаю, – сказала Карен. – Они просто восхитительны. К счастью, фильмы по моим книгам снимали после «Гарри Поттеров» и «Властелина колец». Раньше студии приобретали права на экранизацию лишь для того, чтобы выпотрошить книгу; фильм мог не иметь с книгой ничего общего. Но после «Гарри Поттеров» и фильмов по Толкиену они осознали, что существует ещё бо́льший рынок для точных экранизаций. Теперь публика недовольна, когда не находит в фильме любимой сцены или когда запомнившаяся реплика в диалоге оказывается изменена.

– Не могу поверить, что вот так вот разговариваю с создательницей принца Чешу́я.

Она снова улыбнулась одной стороной лица.

– Каждый должен где-то быть.

– Принц Чешуй – это такой убедительный персонаж! Кто был его прототипом?

– Никто, – ответила Карен. – Я его выдумала.

Я покачал головой.

– Нет, нет – я хочу сказать, кто вдохновил вас на его создание?

– Никто. Это продукт моего воображения.

Я понимающе кивнул.

– А, ну ладно. Не хотите говорить. Боитесь, что он вас засудит, да?

Карен нахмурилась.

– Нет, ничего подобного. Принц Чешуй не существует, он не настоящий, и его образ не основан ни на ком реально существующем и не является пародией. Я просто его выдумала.

Я посмотрел на неё, но ничего не сказал.

– Вы мне не верите, не так ли? – спросила Карен.

– Я не стал бы так говорить, но…

Она покачала головой.

– Людям непременно хочется, чтобы писатели выводили своих персонажей из реальных прототипов, и чтобы описанные ими события каким-то завуалированным образом происходили на самом деле.

– Ах, – сказал я. – Простите. Я… я думаю, это своего рода эгоизм. Я не могу представить себя сочиняющим достойную публикации историю, так что я не верю, что другие на это способны. Такой талант вызывает в остальных чувство неполноценности.

– Нет, – сказала Карен. – Нет, если позволите мне объяснить, проблема здесь гораздо глубже. Неужели вы не видите? Идея о том, что несуществующих людей можно просто сотворить, идёт вразрез с нашими глубинными религиозными убеждениями. Когда я говорю, что принц Чешуй не существует в реальности и вам лишь кажется, что у него есть реальный прототип, я тем самым намекаю на возможность того, что Моисей никогда не существовал – что какой-то писатель просто его выдумал. Или что Мухаммед на самом деле никогда не говорил всех тех вещей, что ему приписывают. Или что Иисус – тоже вымышленный персонаж. Вся наша духовная жизнь базируется на негласном допущении о том, что писатели записывают , а не сочиняют – а если и сочиняют, то мы всегда способны заметить разницу.

Я обвёл взглядом фойе здания, в котором сращивали искусственные тела с копиями, снятыми с живого мозга.

– Как же хорошо, что я атеист, – сказал я.