Глава 30
Дэррил Хадкинс никогда не летал бизнес-классом и, надо полагать, никогда больше не полетит. Но президент почему-то настоял, чтобы они летели обычным рейсом, а на ближайший свободные места оказались только в бизнес-классе.
Что, в принципе, было и к лучшему, только вот…
Только вот это было очень долгий перелёт, и…
И он мог читать память Бесси.
Он сглотнул и попытался успокоиться, попытался не обращать на неё внимания, но…
Но она нервничала, чёрт её возьми. Она нервничала, сидя рядом с ним, потому что…
Потому что он чёрный.
Потому что она слышала про чёрных ужасные вещи.
Потому что и в округе Колумбия, и в Миссисипи, где она жила, бо́льшую часть преступлений совершают – по крайней мере, она так думала – чёрные.
Он старался не думать о том, что она думает, пытался выкинуть её мысли у себя из головы, но…
Но они возвращались. Она постоянно думала слово на букву «н».
Проклятое слово на букву «н».
Он полистал журнал авиакомпании, отметив ещё одно мелкое унижение – почти полное отсутствие чернокожих в рекламе. Он оглядел соседних пассажиров – толстый белый мужчина тихо похрапывал, чопорная белая женщина читала что-то с электронной книги, двое белых мужчин обсуждали какие-то инвестиции.
И, провались оно, он не мог не задуматься о том, что же у Бесси случилось такого в жизни с чернокожими.
А задуматься означало узнать .
Бесси выросла в Мемфисе. Там, конечно, много чёрных, но, даже по прошествии стольких лет, общины почти не смешиваются; даже по прошествии стольких лет по-прежнему «отдельные, но не равные»; даже по прошествии стольких лет люди думают, пусть даже не произносят, и «цветные», и «ниггеры», и кое-что похуже.
В желудке что-то сжалось, и не только из-за того, что самолёт попал в турбулентность.
Сразу после ухода Ивана Тарасова в лабораторию Сингха явились двое.
Вот ведь радость-то , подумала Сьюзан. Это были Рэйчел Коэн, женщина из бухгалтерии больницы, и Оррин Джиллетт, адвокат, пытавшийся вчера бежать после объявления об изоляции больницы. Сьюзан удивилась, увидев их снова – Рэйчел вряд ли работает по выходным, а Оррин дал ясно понять, что больница – это последнее место, где ему хотелось бы быть.
– Профессор Сингх, – сказала Рэйчел, – я надеялась найти вас сегодня здесь.
– И агент Доусон, – сухо добавил Джиллетт. – Всегда рад видеть.
– Всё в порядке? – спросил Сингх. – Мисс Коэн, мы читаете мистера Джиллетта, не так ли? Со вчерашнего дня в этом отношении ничего не изменилось?
Сьюзан показалось, что в его голосе прозвучала надежда; если их связь ослабла или пропала сама по себе, это, конечно, было бы здорово.
– Нет, – сказала Рэйчел. – Всё так же, как было вчера.
– Мне очень жаль, – сказал Сингх. – Поверьте, я не имею представления…
– Я видела вас сегодня утром по телевизору, – перебила его Рэйчел. – Вы давали интервью.
– Ах, да. Я слышал, они снабдили мою речь субтитрами. Мой акцент правда настолько жуткий?
– Вы сказали, что пытаетесь разорвать связи.
– Да. конечно.
– Вы не можете, – сказала Рэйчел.
Сингх улыбнулся.
– Вы творите чудеса с моей уверенностью в собственных силах, мисс Коэн. Признаю, что пока у меня нет ни малейшей зацепки…
– Я хочу сказать, что вы не можете , – сказала Рэйчел. – Я этого не разрешаю.
– Простите?
Она потянулась в Оррину Джиллетту и взяла его руки в свои.
– Мне нравится быть связанной с Оррином. Я не хочу, чтобы вы разрывали эту связь.
Сьюзан была ошарашена, как и, несомненно, Ранджип.
– Но мисс Коэн, – сказал он, – когда я выясню. как это сделать, скорее всего все связи будут разорваны одновременно.
– Мне плевать на связи между остальными, но вы не можете разорвать мою. Она важна для меня. И она важна для Оррина, ведь правда?
– Да, – ответил Джиллетт.
Сьюзан была совершенно сбита с толку.
– Но почему?
Джиллет посмотрел на неё. Рэйчел сжала его руку и сказала:
– Всё в порядке.
– Потому что, – сказал Джиллетт, – связь делает женщину идеальной любовницей. Она точно знает, что мне нравится; она знает всё, что ей нужно обо мне знать.
– И, – добавила Рэйчел, – я потом вспоминаю, как мы занимались любовью с его точки зрения – как он смотрел на меня, ощущал себя внутри меня.
При цвете лица Сингха сложно заметить, когда он краснеет, но ему явно было неловко.
– Ну, как сказал бы мой сын… – начал Ранджип, и продолжение возникло в голове у Сьюзан прежде, чем он закончил фразу, именно так, как обычно говорил Харприт: «В чём бы ни плыл ваш чёлн…» Но потом Ранджип качнул головой. – Но, как я сказал, я считаю, что решение проблемы будет из разряда «всё или ничего».
– Как бы то ни было, – сказал Джиллетт, – Рэйчел не даст согласия на процедуру.
– Что? – переспросила Сьюзан – но заметила, как Сингх нахмурился.
Джиллет повернулся к ней.
– Прежде, чем эта больница, или любая другая, сможет произвести над кем-то экспериментальную процедуру, этот кто-то должен дать на неё информированное согласие. Рэйчел такого согласия не даст.
– Все остальные хотят, чтобы связь исчезла, – сказал Сингх.
– Мне не интересно, чего хотят остальные, – сказала Рэйчел. – Вы говорите о внесении фундаментальных изменений в мой разум, в мои мыслительные процессы – и я это запрещаю.
– Но это был несчастный случай…
– Правильно: то, что вы со мной сделали, было сделано случайно. Но то, о чём мы говорим сейчас – преднамеренное воздействие, и я его не разрешаю.
– Но правда, мисс Коэн…
Джиллетт сложил руки на груди.
– Прислушайтесь к ней, профессор Сингх. Без информированного согласия пациента вы не можете производить над ней никаких операций – и вы это знаете. И вы совершенно точно не получите от неё – от моей клиентки – такого согласия.
– Это вопрос государственной безопасности, – сказала Сьюзан.
– С чего бы это? – спросил Джиллетт, поворачиваясь к ней. – Потому что вы так сказали? Да ладно! Рэйчел читает меня, я читаю охранника. Ради Бога, в этом нет никакой государственной безопасности – но будьте уверены, что мы с удовольствием вас засудим, если вы попытаетесь на этом настоять.
Стюардесса шла по салону, предлагая напитки. Дэррил заказал «пепси-колу», Бесси – кофе, и…
И когда стюардесса спросила, какой кофе она хочет, Бесси помедлила – то была та самая глупая пауза, которую он миллион раз наблюдал у белых людей, которые никогда в жизни не усматривали ничего расового во фразе «белое Рождество».
– Чёрный, – сказала она, наконец.
Бесси сидела у окна. Они откинули встроенные в спинку переднего сиденья столики и оказались фактически заблокированными до тех пор, пока не выпьют принесённые напитки. Это был идеальный момент – она не сможет отговориться необходимостью посетить уборную. Дэррил сделал глубокий вдох. Ему не хотелось говорить громко – не хотелось, чтобы услышали другие пассажиры.
– Вы знаете, что я знаю то, что знаете вы, – сказал он.
Она на мгновение пришла в замешательство, вероятно, пытаясь распутать многочисленные «знаю», но потом подняла голову и вызывающе выставила подбородок.
– Нет закона против мыслей, – сказала она. – Тут не Советский Союз.
Он нахмурился; она и вправду очень стара. Он попытался пошутить:
– И не Китай.
Но она уже взвилась.
– Именно. Я могу думать всё, что пожелаю.
– Да мэм, можете. Я не могу вам воспрепятствовать. Но…
Бесси, казалось, была довольна, что он замолчал; она повернулась и стала смотреть на облака – вероятно, радуясь, что все они белого цвета.
– Но, – продолжил Дэррил, – я хороший человек, мэм. Я каждый день служу своей стране. Я добр к моей матери, к моим братьям и сёстрам. Я не такой, каким вы меня – каким вы нас считаете.
– Я о вас ничего не знаю, – сказала Бесси.
– Совершенно верно, мэм. Не знаете. Вы думаете , что знаете, но на самом деле нет. Но я о вас знаю всё. Это не моё дело – я это понимаю. Но я с этим ничего поделать не могу. И знаете что, мэм? Я поискал – простите меня, но я это сделал. Поискал случаи, когда чернокожий причинил вам боль, обманул вас или украл у вас что-нибудь. Поискал случаи, когда один из нас сделал что-то, что оправдало бы то, что вы по отношению к нам чувствуете.
Она снова повернулась к нему лицом.
– Один из вас вторгается в мою личную жизнь прямо сейчас.
– Да, мэм, я это понимаю. То, что я делаю, неправильно, так ведь? Но, как вы сказали, нет законов против мыслей, и, по правде сказать, я даже не знаю, как заставить себя не думать о том или этом. – Он помолчал. – И не быть котелком, который смеётся над чайником за то, что тот чёрный, – он слегка улыбнулся, чтобы дать ей понять, что знает, о чём говорит. – Но я не сомневаюсь, что вы делаете то же самое со Старателем – президентом Джеррисоном. Сомневаюсь, что вы это контролируете в большей степени, чем я.
На это она, по крайней мере, отреагировала – едва заметным кивком.
– Так что я попытался вспомнить всё, что касается вашего неудачного опыта общения с чернокожими. Но я ничего не нашёл. Так что я подумал, что вы, может быть, просто не сохранили информацию о том, что то были чернокожие, хотя это и выглядит странно. И, в общем, мне очень жаль насчёт того парня из школы и всего, что он с вами сделал… но я не думаю, что он был чёрный; сомневаюсь, что в вашей школе вообще был хоть один чёрный. И мне жаль, что Клетус так с вами обращался – но с таким именем он тоже никак не мог оказаться чернокожим. И мне жаль, что с вами случились все остальные несчастья, которые я смог вспомнить.
– Это…
Она оборвала себя, но он смог догадаться.
– Это была не ваша вина – вы это хотели сказать, верно? И вы правы – это не ваша вина. Но и не вина кого-то из чернокожих. Однако вам не нравится, когда они рядом.
– Я правда не хотела бы продолжать этот разговор, – сказала она.
– Сказать вам честно? Я был бы очень рад, если бы в таком разговоре не возникло нужды. Но я думаю, она есть. Всё что, случается, имеет цель. Я думаю, что Господь Бог устроил это не случайно.
Бесси, похоже, задумалась над его словами на несколько секунд, и потом кивнула.
– Возможно.
– Я знаю, что вы верите в Бога, мэм.
– Да, верю.
– Я тоже. И есть лишь один Бог, мэм. Сотворивший нас всех.
Она снова кивнула.
– Да, полагаю, так.
– Думаю, не ошибусь, если скажу, что у вас вряд когда-либо были друзья-чернокожие.
– Это неправда, – тут же, без раздумий ответила она. Но Дэррил знал, что это была рефлекторная реакция. По крайней мере, она оборвала себя раньше, чем произнесла дежурное: «Некоторые из моих лучших друзей – чернокожие».
Дэррил решил не опровергать это утверждение; он сделал вид, что вообще его не слышал – в конце концов, поразмыслив, она и сама должна понять, что он знает, что она сказала неправду.
– Поэтому, – продолжил он, – я хотел бы стать первым.
Она несколько секунд молча смотрела на него, словно не уверенная, как себя вести. А потом она протянула руку и взяла его ладонь в свою. Это, подумал Дэррил, наверняка должно стать для неё знаменательным моментом: насколько он мог судить, один из весьма немногочисленных случаев, когда ей приходилось обмениваться рукопожатием с чернокожим. Так что когда она убрала руку – нет не к себе на колени, где она покоилась до этого, а лишь на подлокотник кресла – он позволил себе пошарить в её только что сформировавшейся памяти, в памяти о моменте, когда её рука коснулась его.
И он увидел себя таким, каким она закодировала его для себя: конечно, его память неизбежно сформировала его собственное лицо из сохранённых в её памяти ключей. Но его интересовала не собственная персона, а её мысли и чувства.
И они пришли к нему. Она была удивлена ощущением прикосновения, грубостью его кожи – а ещё она удивилась, хоть и замечала это ранее, тому, насколько светлая у него ладонь. Ещё её удивило то. что он носит часы со стрелками – это не было связано с цветом кожи, скорее, с возрастом: она ожидала, что молодой человек, если вообще решит носить часы, то выберет цифровые. Он отпустил её руку – и она отметила, что он ей улыбнулся. И да, она в самом деле подумала о том, чтобы вернуть руку на колени, но небольшим усилием воли не дала себе этого сделать. И в этот кусочек памяти, часть её и теперь часть его, были вплетены два слова.
Ничего страшного.
Начало положено.
