Глава 37

Дон проснулся незадолго до шести утра; его разбудил какой-то шум. Он перевернулся и увидел, что Сары рядом нет, что для такого раннего часа было необычно. Он перевернулся на другой бок и посмотрел в сторону смежной со спальней ванной, но там её не было тоже. Обеспокоенный, он поднялся с постели, вышел в коридор, и…

Вот она где – в кабинете, с Гунтером.

– Дорогая! – воскликнул Дон, входя в комнату. – Ты что тут делаешь в такую рань?

– Она находится здесь в течение двух часов сорока семи минут, – услужливо сообщил Гунтер.

– Зачем? – спросил Дон.

Сара посмотрела на него, и он увидел выражение изумления на её лице.

– Я это сделала, – сказала она. – Я догадалась, какой должен быть ключ.

Дон кинулся к ней через комнату. Он хотел сгрести её с кресла, обнять, закружить – но он не мог. Вместо этого он наклонился к ней и нежно поцеволал в макушку.

– Это потрясающе. Как ты это сделала?

– Ключом был мой набор ответов, – сказала она.

– Но я думал, ты это уже пробовала.

Она рассказала об изменении, которое сделала буквально в последнюю минуту в Аресибо. Гунтер тем временем пристроился рядом с ней и принялся быстро прокручивать текст сообщения.

– Ага, – сказал Дон. – Но постой – постой! Если твои ответы открывают сообщение, то это значит, что оно адресовано тебе лично.

Сара кивнула – неуверенно, словно сама не могла в это поверить.

– Получается, так.

– Вау. То есть это и правда ты лично состоишь с ними в переписке.

– Похоже на то.

– Ну так и о чём же сообщение?

– Это… чёртеж; я думаю, так это можно назвать.

– Чертёж звездолёта? Как в «Контакте»?

– Нет. Нет, не звездолёта. – Она коротко взглянула на Гунтера, потом снова на Дона. – Драконианца.

– Что?

– Большая часть сообщения – это геном драконианца и сопутствующая биохимическая информация.

Он нахмурился.

– Гмм… я думаю, это будет очень интересно изучить.

– Предполагается, что мы его будем не изучать, – сказала Сара. – По крайней мере, не только изучать.

– А что тогда?

– Предполагается, что мы… – она помедлила, по-видимому, подыскивая слово, – …актуализируем его.

– Прости?

– Сообщение, – сказала она, – также включает в себя описание конструкции искусственной матки и инкубатора.

Брови Дона сами собой полезли на лоб.

– Ты хочешь сказать, они хотят, чтобы мы вырастили одного из них?

– Именно так.

– Здесь? На Земле?

Она кивнула.

– Ты же сам это сказал. SETI, по сути, годится лишь на то, чтобы передавать информацию. Так вот, ДНК – это не что иное, как информация! И они прислали нам всё, что нам потребуется знать, чтобы сотворить одного из них.

– Сделать драконианского малыша?

– Сперва да. Но он вырастет и станет взрослым драконианцем.

В этой комнате был только одно кресло. Дон подошёл к столу, чтобы опереться на него, и Сара повернулась вместе с креслом ему вслед.

– Но… но он же не сможет дышать нашим воздухом. Не сможет есть нашу еду.

Сара указала на экран, хотя Дону отсюда его не было видно.

– Они описали состав атмосферы, которая нужна им для дыхания: газы и их процентное соотношение, список газов, которые для них ядовиты, приемлемый диапазон атмосферного давления и всё такое. Ты прав, они не смогут дышать нашим воздухом непосредственно: в частности, в нашей атмосфере слишком много CO₂. Но фильтрующей маски должно хватить. И они дали нам химические формулы различных видов пищи, в которой они нуждаются. Боюсь, Эткинса вне Земли не поняли бы: в основном это различные углеводы.

– А что насчёт… ну, я не знаю, гравитации?

– Гравитация на поверхности Сигмы Дракона II на треть больше земной. В этом отношении проблем не будет.

Дон посмотрел на Гентера, будто взывая к его здравому смыслу.

– Это безумие. Полный бред.

Но стеклянные глаза Гунтера были неумолимы, а Сара просто спросила:

– Почему?

– Кто пошлёт ребёнка на другую планету?

– Они не посылали ребёнка. Ничто реально не перемещается.

– Ладно, ладно. Но в чём тогда смысл?

– Ты никогда не читал этого… как его там?

Дон нахмурился.

– Кого?

– Черт бы его, – тихо сказала Сара. Потом повернулась к Гунтеру. – Кто написал «Каково быть нетопырём»?

МоЗо, всё ещё пролистывая страницы текста, ответил:

– Томас Нагель.

Сара кивнула.

– Нагель, точно! Дон, ты читал его когда-нибудь?

Он покачал головой.

– Эта работа появилась где-то в семидесятых, и…

– В октябре 1974-го, – подсказал Гунтер.

– И это один из самых знаменитых философских трудов. Как и гласит название, он задаётся вопросом «Каково быть нетопырём?». И ответ таков: мы никогда этого не узнаем. Мы не можем даже начать строить предположения о том, каково это – пользоваться эхолокацией, воспринимать мир совершенно иным способом. Так вот, только драконианец из плоти и крови, с драконианскими органами чувств, сможет рассказать своим собратьям, какова наша Земля с их, драконианской точки зрения.

– То есть они хотят, чтобы мы сотворили драконианца, который бы вырос и сделал именно это?

Она пожала плечами.

– Тысячи лет на Земле рождались люди, чтобы стать царями. Почему бы кому-нибудь не родиться для того, чтобы стать послом?

– Но подумай, что это будет за жизнь – в полном одиночестве.

– Это не обязательно. Если мы можем сделать одного, то сможем и нескольких. Конечно, они будут генетически идентичны, как близнецы, и…

– Сара, – вмешался Гунтер, снова поднимаясь на ноги. – Я прочитал документ дальше, чем вы. Это правда, что они прислали лишь один полный геном, но они также приложили небольшой пакет модификаций, которые можно применить к основному геному для получения второго индивидуума. По-видимому, присланный ими код ДНК взят от двух состоящих в парном союзе драконианцев. Любая биологическая реализация этих генов будет клоном одного из этих двух индивидуумов.

– «Если б ты была единственной в мире, и единственным был я…» – процитировал Дон. – По крайней мере, они всегда будут знать, кого пригласить на бал. – Он помолчал. – Но, с другой стороны, откуда мы можем знать, что они прислали нам геном настоящего, мыслящего драконианца? Это может быть геном, я не знаю, жуткого монстра или чумной бациллы.

– Конечно, мы будем их создавать в условиях биологической изоляции, – сказала Сара. – Кроме того, какой смысл посылать нам подобное?

– В сообщении говорится, что индивидуумы, чей геном они посылают, живут на Сигме Дракона II в настоящее время, – сказал Гунтер. – По крайней мере, жили, когда сообщение было отправлено. Они надеются пообщаться со своими клонами здесь, хотя бы и с задержкой в 37,6 лет между вопросом и ответом.

– То есть исходные драконианцы, оставшиеся дома – это будут как бы их родители? – спросил Дон. Через окно напротив него он видел, что уже восходит солнце.

– В каком-то смысле, – ответила Сара. – И они ищут приемных родителей здесь.

– Ах, да. Анкета.

– Точно, – сказала она. – Если ты собираешься поручить кому-то растить твоих детей, то захочешь сперва что-то о нем узнать. И, как я полагаю, из всех ответов, что они получили, мои понравились им больше всего; они хотят, чтобы я вырастила их детей.

– О… Господи, – сказал Дон. – То есть… о, Господи!

Сара слегка пожала плечами.

– Полагаю, именно поэтому они интересовались всякими вещами, связанными с «правами родителя, не занимающегося вынашиванием ребёнка».

– И вопросы об абортах – они хотели уверенности, что мы не пойдём на попятный и не убьём плод?

– Может быть. Такая интерпретация, безусловно, возможна. Но помни, что им понравились мои ответы, а хотя я и готова была учитывать права родителя, не вынашивающего ребёнка, остальные мои ответы не оставляли сомнения в моей поддержке права на аборт.

– Почему же их это привлекло?

– Возможно, они хотели увидеть, поднялись ли мы над Дарвином.

– Э-э?

– Ну, то есть, перестали ли мы быть эгоистичными генами. В каком-то смысле поддерживать право на аборт – это антидарвинизм, потому что они уменьшают твой репродуктивный успех, если предполагать, что ты избавляешься от здорового плода, способного родиться и нормально дожить, без неприемлемых затрат с твоей стороны, до взрослого состояния. Аборт может быть психологическим маркером, указывающим на то, что мы более не связаны дарвинистскими понятиями, освободились от своей бездумной генетической программы, перестали быть формой жизни, контролируемой генами, которым не нужно ничего, кроме воспроизведения себя.

– Понимаю, – сказал Дон, следя за тем, как окно поляризуется под светом восходящего солнца. – Если всё, что тебя заботит – это собственные гены, то ты уж точно не станешь заботиться об инопланетянах.

– Именно, – сказала Сара. – И заметь, что они запросили тысячу мнений. Помнишь, как ты говорил, что инопланетные расы станут тоталитарными или превратятся в ульевые сознания, потому, когда достигнут определённый уровень технологического развития, они попросту не смогут выжить, если допустят несогласие того типа, что ведёт к терроризму. Но должна существовать и какая-то третья альтернатива – что-то получше превращения в Борг или контроля мыслей. Жители Сигмы Дракона, по-видимому, знают, что имеют дело с обществом сложных, противоречивых индивидуумов. И они увидели эту тысячу анкет и решили, что не хотят иметь дело с человечеством в целом – они хотят общаться лишь с одним оригиналом. – Она помолчала. – Думаю, что меня это не удивляет, потому что большинство анкет действительно свидетельствовало об этноцентризме, эксклюзивной заботе о собственном генетическом материале и тому подобном.

– Но, зная тебя, можно уверенно утверждать, что твоя анкета ни о чём подобном не свидетельствовала. И это сделало тебя предпочтительной кандидатурой на должность приёмной матери, верно?

– Что меня удивляет безмерно, – сказала Сара.

Но Дон покачал головой.

– А не должно бы, знаешь ли. Я тебе ещё чёрт знает когда говорил. Ты особенная. И так оно и есть. SETI, по самой своей природе, преодолевает границы биологических видов. Помнишь ту конференцию, на которую ты ездила в Париж? Как она называлась?

– Я не…

Гунтер вмешался:

– «Кодирование альтруизма: Искусство и наука сочинения межзвёздных посланий». – Дон взглянул на МоЗо, который изобразил механический аналог пожатия плечами. – Я, разумеется, читал резюме Сары.

– «Кодирование альтруизма», – повторил Дон. – Точно. Это фунтаментальная основа SETI. А ты, кстати – единственный сотрудник SETI, чья анкета была послана на Сигму Дракона. Так удивительно ли, что получатели, которые, по определению, также участвуют в чём-то наподобие SETI, нашли твои ответы наиболее соответствующими идеалу, который они искали?

– Надо полагать. Только…

– Да?

– Дни моей репродуктивной способности давно прошли. Не то чтобы это было необычно, я думаю, в общекосмическом смысле…

Дэн нахмурился.

– Ты о чём?

– Ну, Коди Мак-Гэвин был, по-видимому, прав. Драконианцы, как и практически каждая раса, пережившая период технологического созревания, наверняка живут очень долго, если не бессмертны в прямом смысле этого слова. И если только ты не ведёшь непрерывную экспансию, постоянно расширяя своё присутсвие и завоёвывая новые миры, то у тебя быстро закончится место, если ты живёшь вечно и при этом продолжаешь плодиться. Драконианцы, должно быть, уже давно перестали размножаться.

– Думаю, в этом есть логика.

Сара вдруг вскинула брови.

– Фактически, это и есть третья альтернатива!

– Что?

– Эволюция слепа, – сказала Сара. – У неё нет цели, но это не значит, что у неё нет логического результата. Она ведёт отбор по признакам агрессивности, физической силы, стремления защищать собственное потомство – по всем тем признакам, которые в конечном итоге вносят свой вклад в самоубийсвто технологически развитой цивилизации. Так что, возможно, парадокс Ферми – это вовсе никакой не парадокс. Эволюция в конце концов приводит к технологии, которая способствует выживанию до определённого момента ; но после того, как средства массового уничтожения становятся легко доступными, психология, навязанная всем формам жизни дарвиновскими механизмами, неизбежно ведёт к гибели.

– Но если ты прекратишь размножаться…

– Именно! Если ты добровольно отказываешься от размножения, если прекращаешь борьбу за то, чтобы создать как можно больше копий собственной ДНК, ты, по-видимому, теряешь бо́льшую часть агрессии.

– Полагаю, это лучше, чем устанавливать тоталитаризм или превращаться в пчёл, – сказал Дон. – Но… нет, постой! Это ведь тоже своего рода размножение – путём отправки своей ДНК к нам.

– Это всего лишь две особи.

– Может, они плодятся, как кролики. Может, таким образом они осуществляют вторжение.

– Это не вариант, – вмешался Гунтер. – Оба индивидуума одного и того же пола.

– Но ты сказал, что исходные драконианцы образуют пару… – Дон оборвал себя. – Ну да, ну да. Как провинциально с моей стороны. Так-так-так… – Он посмотрел на Сару. – И что же ты теперь будешь делать?

– Я… я не знаю. Ну, то есть, искусственная матка и инкубатор – это не то, что мы с тобой могли бы собрать в гараже.

Дон задумался.

– Но если ты расскажешь об этом миру, правительство попытается взять процесс под контроль, и… прости, но они наверняка попытаются выдавить тебя оттуда.

– Так и есть, – сказала Сара. – Драконианцы наверняка понимают, что воспитание есть комбинация генов и среды. Они хотят, чтобы за… за драклингов была ответственна личность определённого типа. Кроме того, если геном станет достоянием гласности, кто поручится, что другие не создадут драконианцев лишь затем, чтобы анатомировать их или показывать в зоопарке?

– Но как только ребёнок родится, кто угодно сможет украсть его ДНК, разве не так? Достаточно всего нескольких клеток.

– Они смогут получить ДНК, но не информацию о том, как устроить инкубатор и прочее. Без доступа к полному тексту послания создать драконианца будет очень и очень непросто. – Она замолчала и задумалась. – Нет, мы должны держать это в секрете. Дракониацы вручили эту информацию мне, и я обязана её защищать.

Дон протёр всё ещё сонные глаза.

– Может быть – но найдутся и те, кто скажет, что ты должна раскрыть всю информацию. Они скажут, что первым делом ты должна заботиться о благе своего собственного вида.

Но Сара покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Не должна. В этом-то всё и дело.

Глава 38

– Очень важно, – говорила Сара несколько часов спустя, – чтобы ты запомнил ключ расшифровки – не весь, конечно, а способ его получения.

Дон кивнул. Они сидели на кухне за завтраком. Он теперь был одет в футболку и джинсы; на ней был халат и шлёпанцы.

– Моя анкета 312-я из тысячи, – сказала она, – и я в последний момент изменила свой ответ на один из вопросов. Это был вопрос номер сорок шесть, и ответ, который фактически был отправлен – «нет». Запомнил?

– Триста двенадцать, сорок шесть, «нет». Я могу это где-нибудь записать?

– Если без пояснительного текста – можешь.

– То есть сорок шестой вопрос – самый важный? Который драконианцев интересует больше всего?

– Что? Нет, нет. Просто это вопрос, ответ на который я изменила. Ключ состоит из моих ответов на все восемьдесят восемь вопросов, которые фактически были им отправлены. Каждый раз, как тебе понадобится ключ, ты сможешь его получить, заглянув в архивную копию того, что якобы было отправлено на Сигму Дракона, и сделав в ней одно-единственное изменение.

– Понятно.

– Ну а теперь храни эту тайну.

Он посмотрел через стол на свою жену, которая выглядела значительно старше, и не только потому, что почти не спала в эту ночь. Она сильно сдала за последние несколько недель.

– Я, э-э… не думаю, что мы сможем держать это в секрете от всех , – сказал он. – Я думаю, нужно сказать хотя бы Коди Мак-Гэвину.

Сара сжимала кофейную чашку обеими руками.

– Почему?

– Потому что он один из богатейших людей планеты. А для проекта вроде этого потребуются глубокие карманы. Синтез ДНК, постройка матки, постройка инкубатора, синтез пищи, и наверняка сотни других вещей. Тебе понадобится в этом проекте кто-то вроде него.

Сара молчала.

– Тебе придётся сказать кому-то . Ведь ты…

Он не договорил, но она кивнула.

– Я скоро умру. Я знаю. – Она замолчала, задумавшись, и Дон не стал мешать её раздумьям. Через какое-то время она сказала: – Да, ты прав. Давай ему позвоним.

Дон отыскал телефон и сказал ему, с кем хочет связаться. После нескольких гудков послышался и чёткий, деловитый женский голос:

– «Мак-Гэвин роботикс». Офис президента.

– Здравствуйте, миз Хасимото, – сказал Дон. – Это Дональд Галифакс.

Её голос стал немного прохладнее – в конце концов, они не раз стукались головами в ходе его многочисленных попыток дозвониться до Мак-Гэвина весной.

– Да, мистер Галифакс?

– Не волнуйтесь. Я звоню не по поводу роллбэка. И, по сути, это вообще не я звоню. Я лишь набрал номер для моей жены, Сары. Она хочет поговорить с мистером Мак-Гэвином о послании драконианцев.

– Ах, – сказала миз Хасимото. – Очень хорошо. Подождите пожалуйста, я вас соединяю.

Дон прикрыл микрофон и сказал Саре:

– Она соединяет.

Сара жестом попросила отдать ей телефон, но он предостерегающе поднял руку. Через мгновение в трубке послышался знакомый бостонский выговор.

– Коди Мак-Гэвин слушает.

– Мистер Мак-Гэвин, – торжественно произнёс Дон, – пожалуйста, подождите секунду. Сара Галифакс сейчас вам ответит. – Он молча просчитал до десяти, а потом передал трубку улыбающейся до ушей Саре.

– Здравствуйте, мистер Мак-Гэвин, – сказала Сара.

Дон подошёл поближе, чтобы слышать обе стороны диалога. Это было нетрудно, учитывая, что телефон автоматически увеличил громкость, как только Сара взяла трубку.

– Сара, как у вас дела?

– Со мной всё в порядке. И у меня хорошая новость. Я расшифровала послание драконианцев.

Дон практически услышал, как Мак-Гэвин подпрыгнул до потолка.

– Замечательно! О чём там говорится?

– Я… я не хотела бы обсуждать это по телефону.

– Да ладно вам, Сара…

– Нет, нет. Никогда не знаешь, кто может подслушивать.

– Господи, ну ладно. Приезжайте снова ко мне в Бостон, и…

– Э-э… а вы не могли бы приехать сюда? Я сейчас правда не слишком расположена к путешествиям.

Дон услышал, как Мак-Гэвин шумно выдохнул.

– Через два дня годовое собрание акционеров. Я не смогу никуда вырватся, пока оно не закончится.

– Хорошо, – сказала Сара. – Тогда как насчёт пятницы?

– Ну, в пятницу я бы мог. Но разве вы не можете отправить мне ключ по е-мэйлу, чтобы я сам мог просмотреть сообщение?

– Нет. Я не готова его раскрывать.

– Что?

– Сообщение адресовано мне лично, – сказала Сара.

Повисла долгая пауза. Дон мог лишь вообразить изумлённое выражение, возникшее на лице Мак-Гэвина.

– Сара, а… гмм… Дон ещё рядом с вами? Могу я с ним перемолвиться парой слов…

– Я не впала в маразм, мистер Мак-Гэвин. То, что я говорю – абсолютная правда. Если вы хотите знать, о чём говорится в сообщении, вам придётся приехать сюда.

– О, хорошо, только…

– И не говорите никому, что я нашла ключ расшифровки. Вы должны пообещать мне держать это в тайне до тех пор, пока не приедете сюда.

– Хорошо. Я только уточню, где вы живёте…

Когда она положила трубку, Дон огляделся по сторонам.

– Гунтер так здорово поддерживает чистоту, что нам, наверное, и не нужно ничего делать к визиту Мак-Гэвина.

– Только одну вещь, – сказала Сара. – Я хочу, чтобы ты прошёл драконианский опрос.

– Зачем? – удивился Дон.

Она ответила, не глядя ему в глаза:

– Нам с Мак-Гэвином очень многое придётся обсудить. Ты должен быть в контексте.

– Я прочитаю его.

– Нет, этого недостаточно. – Её голос звучал взволнованно. – Ты должен его пройти. Ответить на вопросы.

Он вскинул брови.

– Если ты этого хочешь.

– Да, хочу. Принеси свой датакомм; ты можешь загрузить анкету с официального сайта.

Он кивнул. Делать всё равно было особо нечего.

– Хорошо.

Загрузив анкету, он улёгся на диван и принялся отвечать на вопросы. У него ушло на это почти два часа, но в конце концов он крикнул Саре:

– Готово!

Сара очень медленно вошла в гостиную, и он протянул ей датакомм.

– И что теперь? – спросил он.

Сара взглянула на устройство.

– Сохранить как «Ответы Дон», – произнесла она в него. – Запустить льняное семя. Загрузить Ответы Дон. Загрузить Ответы Сара последние. Снять блокировку – пароль «Эол 14 умбра». Выполнить.

– Что ты делаешь? – спросил Дон. – Что за «льняное семя»?

– Это программа, которую один профессор этики написал много лет назад, когда мы изучали миллион первый набор ответов, загруженный на наш сайт. Она измеряет степень похожести между двумя респондентами. Видишь ли, это не такая простая задача. Среди восьмидесяти восьми вопросов у каких-то по четыре варианта ответа, у каких-то – пять, в других используется ступенчатая шкала; в общем, нельзя тупо сравнивать один ответ с другим – ответы могут различаться сильно или же чуть-чуть. Тот, кто ответил «A», может мыслить примерно так же, как и ответивший «B», но ответивший «С» стоит на совершенно противоположных позициях.

– Ах, – сказал Дон. Он указал на датакомм в руках Сары. – И что же там?

Она взглянула на дисплей, потом снова на него; на её лице была улыбка.

– Я знала, что вышла за тебя не случайно.

Глава 39

– Коди Мак-Гэвин приезжает завтра, – сказала Сара, – и нам до его приезда нужно ещё кое-что обсудить.

Они сидели за обеденным столом и пили кофе.

– Что именно? – спросил Дон.

– Тот факт, что я не смогу сделать то, чего хотят от меня инопланетяне, – сказала она.

– Я знаю, – тихо ответил он.

Солнечный свет струился сквозь окна. За окном Гунтер сгребал опавшие листья.

– Поэтому, – продолжала она, – я должна найти кого-нибудь, кто сделал бы это за меня, если это вообще может быть сделано.

Он подумал над этим.

– Ты можешь воспользоваться той программкой «льняное зерно» и посмотреть, кто из респондентов дал ответы, похожие на твои.

Она кивнула.

– Я это уже сделала. Из тысячи анкет, что мы отослали, только две были реально близки к моей. Но один Бог знает, кому они принадлежали.

– Вы не вели записей?

– Это был анонимный опрос. Проыессионалы этого дела утверждают, что анонимно люди дают гораздо более честные ответы. Кроме того, даже если бы мы спрашивали имена, мы не смогли бы их хранить. Веб-сайт принадлежал Университету Торонто, а ты знаешь, какие в Канаде законы насчёт защиты личных данных.

– Ах. – Он отхлебнул кофе.

– Конечно, каждый из участников выбирал себе регистрационное имя и пароль, который им рекомендовалось держать в секрете. Но даже если бы у нас были имена, они бы нам ничего не дали.

– Почему?

– Как я уже говорила, Мак-Гэвин, по-видимому, прав, полагая, что технологически развитая раса должна быть очень долгоживущей. В сущности, поскольку у драконианцев кольцеобразные хромосомы, они, возможно, всегда были долгоживущими, потому что таким образом избежали одной из главных причин старения. Так или иначе, хотя у них, вероятно, и мысли не возникло, что тот, кому они отвечают, всего через тридцать восемь лет окажется в могиле, однако же примерно половина участников того анкетирования наверняка уже мертвы.

– Полагаю, что так, – сказал он.

– Но, – продолжала Сара, хитро глядя на него, – твои ответы очень близки к моим.

– Как скажешь.

– Так что, может быть, ты захотел бы…

– Что?

– Это бы мог сделать ты. Ты мог бы присмотреть за драконианскими детишками.

– Я?

– Ну, ты вместе с Гунтером, я полагаю. – Она улыбнулась. – То есть, он ведь МоЗо; его предназначение – присмотр за пожилыми, но уход за инопланетными детьми не может быть сложнее, чем уход за сумасшедшей старухой вроде меня.

У Дона голова шла кругом.

– Я… я не знаю, что сказать.

– Просто подумай об этом, – сказала она. – Потому что ты, безусловно, мой первая кандидатура.

Много месяцев назад, когда Сара и Дон только обдумывали перспективу роллбэка, Карл сказал, что они будут больше сидеть с детьми – но это замечание, казалось, потеряло актуальность после того, как омоложение Сары закончилось неудачей. Однако сегодня Карл и Анджела привезли Перси и Кэсси в дом на Бетти-Энн-драйв и оставили их там. Формальной причиной для этого были их планы сходить на хоккейный матч, но Дон подозревал, что они тоже чувствовали, что бабушке недолго осталось и детям надо чаще видеться с ней, пока есть такая возможность.

Перси было тринадцать – он был голенастый и длинноволосый. Кэсси, в четыре года, была вихрем с косичками. Из-за разницы в возрасте им трудно было найти совместное занятие, так что Сара с Кэсси и Гунтером пошла наверх поглядеть, какие сокровища хранятся в бабушкиных сундуках, а Дон и Перси устроились на диване в гостиной, вполглаза смотря по телевизору над камином трансляцию того же самого матча и пытаясь высмотреть Карла и Анджелу в толпе болельщиков.

– Итак, – сказал Дон, выключая звук, когда в перерыве начали крутить рекламу, – как у тебя дела в восьмом классе?

Перси немного поёрзал на диване.

– Нормально.

– Когда я был ребёнком, в школе было целых тринадцать классов.

– Правда?

– Ага. Онтарио – единственное место в Северной Америке, где такое было.

– Хорошо, что сейчас их всего двенадцать, – сказал Перси.

– Да? Ну, в тринадцатом классе мы были уже достаточно взрослые, чтобы самим писать себе записки об освобождении от уроков.

– Это было бы здорово.

– Это и было здорово. Но на самом деле мне в тринадцатом нравилось. Масса интересных курсов. Я даже латынь учил. Это был практически последний год, когда её преподавали в Торонто в общеобразовательных школах.

– Латынь? – недоверчиво переспросил Перси.

Дон важно кивнул.

– Semper ubi sub ubi.

– Что это значит?

– «Всегда носи трусы».

Перси заулыбался.

Игра возобновилась. «Кленовые листья» играли неплохо, хотя сезон ещё только начинался. Дон почти не знал нынешних игроков, в отличие от Перси.

– А ещё, – сказал Дон, когда в игре наступило затишье, – в нашей школе была маленькая радиостанция, «Радио Хамберсайд» – по названию школы. Я работал в ней в тринадцатом классе, и это определило мой выбор профессии.

Перси непонимающе посмотрел на него; Дон вышел на пенсию ещё до его рождения.

– Я работал на радио «Си-би-си», – пояснил Дон.

– О, да. Папа слушает его в машине.

Дон улыбнулся. Когда-то давно они дружески поспорили со знакомым, который писал для канадской версии «Ридерз дайджест». «Лучше, – говорил Дон, – делать то, что люди слушают только в машине, чем то, что люди читают только в туалете».

– И когда ты там работал? – спросил Перси.

– Я пришёл туда в 1986 и уволился в 2022. – Он подумал было добавить «И, чтоб ты не спрашивал, Салли Ын была премьером, когда я вышел на пенсию», но не стал. Он помнил себя в возрасте Перси и как он считал вторую мировую войну древней историей; 1986 для Перси был форменным плейстоценом.

Они ещё немного посмотрели хоккей. Защитник «Гонолулу» получил три минуты за высоко поднятую клюшку.

– И как, – сказал Дон, – у тебя есть мысли о том, чем бы тебе хотелось заняться… – Он едва успел остановиться, не сказав «когда вырастешь»; Перси, несмненно, не считал, что он ещё маленький, – …когда закончишь школу?

– Не знаю, – сказал он, не отрываясь от экрана. – Может, в университет пойду.

– Чтобы учиться на…?

– Ну, кроме как на выходные.

Дон улыбнулся.

– Нет, я имел в виду, «чтобы учиться на кого?»

– О. Может быть, на орнитолога.

На Дона это произвело впечатление.

– Ты любишь птиц?

– Они ничего. – Снова началась реклама, и Дон отключил звук. Перси посмотрел на него и, по-видимому, почувствовав, что диалог получается несколько односторонний, спросил: – А ты?

Дон моргнул.

– Я?

– Ну да. Ты ведь теперь опять молодой. Что ты теперь будешь делать?

– Я не знаю.

– Ты не думал вернуться на «Си-би-си»?

– Вообще-то думал.

– И как?

Дон пожал плечами.

– Я им не нужен. Я слишком долго был вне игры.

– Это погано, – сказал Перси с удивлённым выражением на лице, словно не ожидал, что жизнь может быть несправедлива и к взрослым тоже.

– Да уж, – сказал Дон. – Ещё как.

– И что же ты теперь будешь делать?

– Я не знаю.

Перси немного подумал.

– Это должно быть что-то… ну, что-то важное . Я смотрел, сколько стоит роллбэк. Если тебе повезло его заиметь, то ты же должен с ним что-то сделать, да?

Дон заинтересованно уставился Перси.

– Ты весь в бабушку.

Мальчишка насупился; эта мысль явно ему не нравилась.

– Это я к тому, – сказал Дон, снова включая звук в телевизоре, где возобновилась игра, – что ты зришь в корень.

Когда Карл и Анджела забрали детей, Дон решил пойти прогуляться. Ему нужна была свежая голова, чтобы всё обдумать. В трёх кварталах был ночной магазинчик; он мог бы дойти до него и купить орехов кешью. Они были его любимым лакомством – развращающе вкусные при достаточно низком содержании углеводов.

Была холодная ясная ночь, в некоторых домах в преддверии Хеллоуина уже зажгли тыквенные фонари; деревья с облетевшими листьями выглядели – очень подходяще моменту – голыми скелетами, тянущимися к безоблачному тёмному небу. Где-то в отдалении залаяла собака.

Прогулка вывела его на точно, но без выдумки названный Диагональный проезд и по нему привела в окрестности средней школы Уиллоудейл. Без особой цели он свернул на футбольное поле позади школы, где изредка бывал ещё тогда, много лет назад, когда Карл школьником играл в футбол. Он забрался как можно дальше от уличных фонарей – хотя разницы особой не ощутил – и вытащил из кармана датакомм.

– Помоги мне найти Сигму Дракона, – сказал он ему, держа маленькое устройство прямо перед собой, словно собираясь сделать снимок.

– Повернитесь кругом, – сказал датакомм приятным мужским голосом. – Нацельте меня выше… ещё выше. Хорошо. Теперь поверните меня влево. Ещё. Ещё. Нет, слишком далеко, немного назад. Вот так. Сигма Дракона в центре вашего дисплея.

– Вон та яркая у верхнего края?

– Нет, это Дельта Дракона, также известная как Нодус Секундус. А яркая звезда ближе к нижнему краю – Эпсилон Дракона, или Тил. Сигма Дракона слишком слаба, чтобы её увидеть. – На дисплее появились две линии, скрещивающиеся на пустом участке неба. – Но она там есть.

Дон опустил датакомм и посмотрел непосредственно на ту же самую пустоту, фокусируя свои мысли на этой звезде, такой близкой по космическим стандартам, но тем не менее непостижимо далёкой по человеческим масштабам.

Несмотря на то, что драконианцы были частью его жизни уже сорок лет, как-то так получилось, что они никогда не казались ему чем-то реальным. О, он знал, что они есть – прямо сейчас, вон там, на другом конце луча зрения. Возможно, что в эту самую секунду там стоит какой-нибудь драконианец, высматривая Солнце – которое на его ночном небе почти такое же тусклое, как и Сигма Дракона в небе Земли – и думает о странных существах, живущих где-то там. Конечно, Сара скажет, что концепция одновременного «прямо сейчас» лишена смысла в релятивистской вселенной; даже если бы Дон сумел разглядеть Сигму Дракона, свет, который бы он увидел, был бы ею испущен 18,8 лет назад. И этот разрыв только усиливал ту нереальность, которую Дон всегда чувствовал по отношению к инопланетянам.

Но если они сделают то, о чём просят драконианцы, то они превратятся из абстракции в реальность, существующую здесь и сейчас, во плоти. Конечно, будучи рождёнными на Земле, они ничего не будут знать о своём родном мире, но, тем не менее, они будут с ним связаны.

Он закрыл датакомм, спрятал его в карман пиджака и снова зашагал.

Может быть, из-за того, что он раньше думал о премьер-министрах, ему пришло в голову, что Пьер Трюдо занимал этот пост, когда он сам ещё ходил в школу.

Он знал, что в премьерство Трюдо было много моментов, вошедших в историю: фраза «Сами увидите» в ответ на вопрос о том, как далеко он готов зайти для подавления вылазок террористов во время Октябрьского кризиса 1970 года; средний палец, показанный демонстрантам из вагона поезда в Британской Колумбии; декриминализация гомосексуализма и заявление, что «государству нечего делать в спальнях граждан». Но особенно запомнилась Дону его «прогулка в снегу», когда Трюдо удалился от всех, чтобы поразмыслить и взвесить на одних весах собственное будущее и будущее своей страны. В тот вечер великий человек принял решение уйти из политики и покинуть пост премьер-министра.

Трюдо был тогда на двадцать четыре года моложе, чем Дон сейчас, но он был измучен и вымотан. У Дона же была бездна энергии и больше лет впереди, чем он мог себе представить; эти будущие годы тоже были абстракцией, как инопланетяне с Сигмы Дракона. О, они, разумеется, материализуются, по очереди, один за другим, но пока что они также кажутся чем-то нереальным.

Он перешёл через поле, обошёл громаду школьного здания и продолжил свой путь. Кто-то шёл навстречу, и Дон почувствовал небольшой всплеск адреналина – страх старого человека перед тем, чем может закончиться ночная встреча. Но когда встречный подошёл ближе, Дон разглядел, что это мужчина средних лет с лысой головой и встревоженным выражением лица; это ему встречный двадцати-с-чем-то-летний прохожий казался опасным. Сара права – всё в мире относительно.

Он знал, что если бы она могла, то сделала бы это, не задумываясь – помогла бы создать, а потом вырастить драконианских детей. И он также знал, что у него не было бы впереди этой бездны лет, если бы не она. Так что, возможно, это его долг перед женой – и перед Мак-Гэвином, который, в конце концов, и сделал всё это возможным.

Он продолжал идти, и скоро подошёл к ночному магазину. Это был «7-Eleven», один из множества себе подобных, звено в обширной сети. Дон был достаточно стар, чтобы помнить времена, когда эти магазины действительно работали с семи утра до одиннадцати вечера, а не круглые сутки, как сейчас. Несомненно, если бы можно было всё переиграть, то менеджмент сети выбрал бы менее конкретное название для неё. Но если гигантская компания не смогла предугадать, что готовит ей будущее, что ей придётся радикально расширить часы работы, то куда уж ему? И даже при этом они изменились; приспособились. И, думал он, проходя через раздвижную стеклянную дверь и входя из ночной тьмы под яркий свет, может быть, и он тоже сможет.

Глава 40

Когда Дон вернулся домой, Сара была в примыкающей к спальне ванной, готовясь ко сну. Он подошёл к ней, стоящей перед зеркалом над раковиной, и очень осторожно обнял её сзади за плечи.

– Привет, – сказала она.

– Ладно, – ответил он. – Я это сделаю.

– Сделаешь что?

– Присмотрю за драконианскими детишками.

Его объятие было лёгким и не помешало Саре повернуться к нему лицом.

– Правда?

– Почему нет?

Ты не можешь делать это из одного лишь чувства долга, понимаешь? Ты уверен, что хочешь этим заняться?

– Как я могу быть в чём-то уверен? Я собираюсь дожить где-то до ста шестидесяти. Это terra incognita для всей человеческой расы. Я знаю о том, на что это будет похоже, не больше, чем… чем о том, каково быть нетопырём. Но я должен делать что-то , и, как сказал мне сегодня твой внук, это должно быть что-то важное.

– Перси такое сказал?

Дон кивнул, и Сара состроила уважительное лицо.

– И всё же, – сказала она, – ты должен по-настоящему этого хотеть. Каждый ребёнок имеет право быть желанным.

– Я знаю. И я хочу это сделать.

– Да?

Он улыбнулся.

– Точно. Кроме того, тут я хотя бы могу не беспокоиться, что этим детям достанется мой нос.

Дон подозревал, что соседи уже устали удивляться происходящему вокруг их дома, но интересно, заметил ли кто-нибудь из них подкатывающую к нему очень дорогого вида машину. Если да, то он наверняка взял крупный план вышедшего из неё Коди Мак-Гэвина и запустил поиск по лицу, чтобы опознать этого, вне всякого сомнения, богатейшего из всех людей, чья нога ступала на Бетти-Энн-драйв.

Дон распахнул входную дверь и смотрел сквозь москитную сетку, как Мак-Гэвин шагает к ней; сетка разбивала его на пикселы.

– Здравствуйте, Дон, – произнёс Мак-Гэвин с бостонским акцентом. – Рад вас снова видеть.

– Здравствуйте, – ответил Дон, распахивая дверь с сеткой. – Заходите.

Он взял у Мак-Дэвина тяжёлое зимнее пальто, дождался, пока он снимет свои модные туфли, и провёл его вверх по ступеням в гостиную.

Сара сидела на диване. Дон заметил, как по лицу Мак-Гэвина пробежала тень, словно его поразило, насколько сильно она состарилась с их последней встречи.

– Здравствуйте, Сара, – сказал он.

– Здравствуйте, мистер Мак-Гэвин.

Из кухни появился Гунтер.

– А, – сказал Мак-Гэвин, – я смотрю, вы получили МоЗо, которого мы вам послали.

Сара кивнула.

– Мы назвали его Гунтер.

Мак-Гэвин вскинул брови.

– В честь робота из «Затерянных в космосе»?

Дон был поражён.

– Точно.

– Гунтер, – сказала Сара своим обычным подрагивающим голосом. – Познакомься с мистером Мак-Гэвином. Он возглавляет компанию, которая тебя сделала.

Дон присел рядом с Сарой и с интересом следил за сценой знакомства творения со своим творцом.

– Здравствуйте, мистер Мак-Гэвин, – сказал Гунтер, протягивая голубую механическую руку. – Искренне рад познакомиться с вами.

– И мне тоже, – сказал Мак-Гэвин, пожимая её. – Надеюсь, ты хорошо заботишься о докторе Галифакс.

– Его нам как бог послал, – сказала Сара. – Правда ведь, Гунтер?

– Я стараюсь, – ответил МоЗо Мак-Гэвину. – Я был с ней, когда она сделала открытие. Я очень горд.

– Мой мальчик! – сказал Мак-Гэвин. Потом повернулся к Галифаксам. – Чудесные машины, не правда ли?

– О, да, – сказала Сара. – Пожалуйста, садитесь.

Мак-Гэвин направился к мягкому креслу.

– Неплохо вы тут живёте, – сказал он, усаживаясь.

Дон подумал об этом. Мак-Гэвин был известным филантропом. Дон видел фотографии его посещений лачуг бедняков в третьем мире, и его отрезвила мысль о том, что этот дом по цене ближе к ним, чем к знаменитому поместью Мак-Гэвина в Кембридже. Стены кое-где обшарпаны, штукатурка выщерблена, ковёр потерт и запятнан. Диван, нескладный и громоздкий, должно быть, считался стильным в конце прошлого века, но сейчас безнадёжно устарел, а его бордовая обивка кое-где протёрлась чуть ли не насквозь.

– Итак, – заговорила, наконец, Сара, повторяя то, что Мак-Гэвин сказал им много месяцев назад, – поговорим без обиняков. Как я сказала по телефону, мне удалось расшифровать драконианское послание. Когда я расскажу, о чём оно, я надеюсь, что вы согласитесь со мной в том, что мы не должны предавать его содержание огласке.

Мак-Гэвин подался вперёд, обхватив рукой свой покатый подбородок.

– Я слушаю. О чём там говороится?

– Инопланетяне прислали драконианский геном…

– Правда?

– Да, и инструкции по созданию искусственной матки, чтобы выносить пару драконианских младенцев здесь, на Земле, а также чертежи инкубатора для них.

– Боже, – тихо произнёс Мак-Гэвин.

– Здорово, правда? – спросила Сара.

– Это… потрясающе. Они смогут здесь жить?

– Да, думаю, смогут.

– Вау!

– Но есть загвоздка, – сказала Сара. – Инопланетяне хотят, что я стала, фактически, их приёмной матерью. Однако я слишком стара.

– Ну, – сказала Мак-Гэвин, – я думаю, что мы сможем организовать соответствующее учреждение…

– Нет, – твёрдо ответила Сара. – Никаких лабораторий, никаких институтов. Они – личности, не опытные образцы. Они должны расти дома. Как я сказала, я не смогу сделать этого сама, но я выберу того, кто меня заменит.

Голос Мак-Гэвина был мягок, и он смотрел на Сару немного искоса.

– Я не вполне уверен, что это ваша прерогатива.

– О, безусловно, моя. Потому что, видите ли, сообщение с геномом адресовано мне лично.

– Вы уже это говорили. Но я по-прежнему не понимаю, что вы имеете в виду.

– Ключ дешифровки. Это… нечто моё личное. И я не планирую рассказывать вам, что именно.

– Это не ваш набор ответов или любое его подмножество, – сказал Мак-Гэвин. – Мы это уже пробовали. Что ещё инопланетяне могут знать о вас?

– Со всем уважением, я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

Мак-Гэвин сдвинул брови и ничего не сказал.

– Так вот, – продолжила Сара, – как я сказала, я не могу сама это сделать. Но я могу передать геном тому, кому пожелаю – отдав ему ключ дешифровки.

– Я бы мог… – начал Мак-Гэвин.

– Вообще-то, – сказала Сара, – я скорее вижу вас в роли богатого дядушки. Кто-то должен оплачивать строительство искусственной матки, синтез ДНК и прочее.

Мак-Гэвин поерзал в кресле.

– Кроме того, у вас есть работа на полный день, – сказал Дон. – Даже несколько – вы президент компании, управляете четырьмя благотворительными фондами, все эти публичные выступления…

Богач кивнул.

– Это правда. Но если не я, то кто?

Дон откашлялся.

– Я.

– Вы? Но разве вы не… как это?… ди-джей или вроде того?

– Я был звукоинженером-продюсером, – сказал Дон. – Но то была моя первая карьера. Теперь пришла пора заняться следующей.

– Со всем уважением, – сказал Мак-Гэвин, – кандидатуры должна рассматривать компетентная комиссия.

– Я – эта комиссия, – сказала Сара, – и я сделала свой выбор.

– Но, серьёзно, Сара, должна быть какая-то формальная процедура рассмотрения кандидатур, – сказал Мак-Гэвин.

– И такая уже была: драконианская анкета. С её помощью они выбрали меня, а я выбрала Дона. Но нам нужна ваша помощь.

Мак-Гэвин выглядел не слишком довольным.

– Я бизнесмен, – сказал он, разводя руками. – Что я с этого буду иметь?

Дон взглянул на Сару и заметил, как искривились её морщины. Из комментария Мак-Гэвина ясно сдледовало, что его анкета никак не могла быть близка к анкете Сары – и, соответсвенно, Дона.

Но ответ у неё был уже готов.

– Вы получите все биотехнологические преимущества, которые сможете из этого извлечь – не только из инопланетной ДНК, но и их конструкции искусственной матки и инкубатора, из формул инопланетной пищи и так далее.

Мак-Гэвин нахмурился.

– Я привык полностью контролировать операции, в которых участвую, – сказал он. – Вы не продадите мне этот ключ? Вы можете назвать любую цену…

Но Сара покачала головой.

– Мы уже установили, что единственную вещь, которую я хотела бы иметь, ваши деньги купить не в силах.

Мак-Гэвин немного помолчал, раздумывая, потом сказал:

– Вы говорите о высоких технологиях. То есть, конечно, синтез ДНК – это просто; есть коммерческие лаборатории, которые сошьют вам любую последовательность, какую закажете. Но строительство искусственной матки и прочего – это потребует времени.

– Это не проблема, – сказал Дон. – Мне тоже понадобится время на подготовку.

– Как? – спросил Мак-Гэвин. – Как можно подготовиться к чему-то вроде этого?

Дон пожал плечами. Он знал, что на данном этапе может лишь строить догадки.

– Думаю, я изучу модели, которые у нас уже есть: воспитание детёнышей шимпанзе в человеческой семье, одичавшие дети и прочее. Конечно, всё это не вполне сравнимые сценарии, но с чего-то надо начать. Потом…

– Да?

– Ну, в общем, много лет назад я составил такой список: двадцать дел, которые я хочу сделать, прежде чем умру. В нём была встреча с Далай-ламой. Не то чтобы я был уверен, но мне кажется, что я должен к такому делу приготовиться… – он запнулся – ему самому было странно слышать от себя такое непривычное слово – … духовно.

– Ну, это легко устроить, – сказал Мак-Гэвин.

– Вы… вы знакомы с Далай-ламой?

Мак-Гэвин улыбнулся.

– Слышали старый афоризм о том, что каждый знаком с каждым через не более чем шесть других людей. Так вот, с того момента, как вы познакомились со мной, длина цепочки от вас до практически каждой знаменитости сократилась до всего двух звеньев. Мы это организуем.

– Вау. Э-э… спасибо. Просто я, понимате, хочу как можно лучше научиться… гмм…

– Растить пришельцев? – помог ему Мак-Гэвин, качая головой, словно до сих пор свыкнуться с этой идеей.

– Представьте это как встречу доктора Спока и мистера Спока, – сказал Дон, пытаясь несколько понизить градус высокопарности.

Мак-Дэвин непонимающе смотрел на него; он, несомненно, слышал про вулканца, но зенит славы знаменитого педиатра прошёл ещё до его рождения.

– Ну так что, – спросила Сара, – вы нам поможете?

Мак-Гэвин явно был недоволен.

– И всё же я бы предпочёл, чтобы вы позволили мне контролировать проект; не обижайтесь, но у меня гораздо больше опыта руководства большими предприятиями.

– Простите, – сказала Сара. – Но будет так, как я сказала. Так нужно. Вы с нами?

Мак-Гэвин снова задумался.

– Хорошо, – сказал он, посмотрев на Сару, а потом снова на Дона. – Я участвую.

Глава 41

Несколько дней спустя Дон заглянул в кабинет в поисках Сары, но её там не было.

Он прошёл дальше по коридору, заглянул в тёмную спальню и с трудом различил её, лежащую на кровати.

– Сара… – тихо позвал он. Это была непростая задача: позови он слишком тихо, и она не услышит его, даже если не спит; слишком громко, и он может разбудить её, даже если она уснула. Но иногда получается сделать всё именно так, как надо.

– Привет, дорогой, – сказала она. Её голос был очень слабый и тихий.

Он быстро подошёл к краю кровати и склонился над ней.

– Как ты себя чувствуешь?

Чтобы ответить, ей понадобилось несколько секунд, обозначенных громовыми ударами его пульса.

– Я не… не уверена.

Дон оглянулся через плечо.

– Гунтер! – позвал он. Послышались шаги МоЗо, отсчитывающие ступени с чёткостью метронома. Он снова повернулся к Саре.

– Что-то не так?

– У меня… голова… кружится, – сказала она. – И слабость…

Дон повернулся к нависшему над ним заботливому голубоватому лицу Гунтера.

– Что с ней?

– Температура 38,1, – сказал Гунтер, – пульс 84, немного неровный.

Дон взял её руки в свои.

– Боже, – сказал он. – Ей надо в больницу.

– Нет, – сказала Сара. – Нет, не нужно.

– Нужно, – сказал Дон.

Её голос тал чуточку твёрже.

– Гунтер, что ты скажешь?

– Вам не угрожает непосредственная опасность, – сказал робот. – Но было бы разумно увидеться завтра с вашим терапевтом.

Она едва заметно кивнула.

– Я могу что-то для тебя сделать прямо сейчас? – спросил Дон.

– Нет, – ответила Сара. Она замолчала, и он уже собрался было что-то сказать, как она добавила: – Но…

– Что?

– Посиди со мной, дорогой.

– Конечно.

Но прежде чем он успел что-либо сделать, Гунтер пулей вылетел из комнаты. Мгновение спустя он вернулся со стенографическим креслом, на котором Сара сидела в кабинете за компьютером. МоЗо поставил его рядом с кроватью, и Дон уселся в него.

– Спасибо, – сказала Сара роботу.

МоЗо кивнул; его рот был похож на кардиограмму покойника.

Утром Сара сидела на диване в гостиной и набрасывала стилусом на датакомме свой ответ драконианцам; Коди Мак-Гэвин пообещал ей позаботиться о том, чтобы его отправили.

Для того, чтобы они могли быть уверены, что её сообщение действительно исходит от избранного ими восприемника, она зашифрует его с помощью того же самого ключа, с помощью которого расшифровала их послание ей. Сейчас она пользовалась псевдо-английской нотацией, которую когда-то разработала; позже компьютер переведёт её в драконианские идеограммы:

!! [Отправитель][Срок жизни] << [Получатель][Срок жизни]

[Получатель][Срок жизни]

[Отправитель][Срок жизни] = [Конец]

Она набирала псевдокод, а в голове прокручивалось то же самое на более естественном языке: «Полагаю, что срок моей жизни значительно короче вашего. Ваша жизнь будет длиться и длиться, однако моя скоро закончится».

Дальше она сообщит драконианцам, что, хоть она и не сможет лично выполнить то, о чём они её просят, она нашла достойного продолжателя, и что они должны ожидать сообщений от своих представителей здесь.

Она перечитала уже написанные слова и символы; датакомм преобразовал её неровный почерк в аккуратный текст.

Однако моя скоро закончится…

Почти девяносто лет жизни, шестьдесят лет брака. Кто может сказать, что это мало?

И всё же…

И всё же.

Мысль всплыла в голове, пришедшая из далёкого прошлого, из дня её первого свидания с Доном, когда они ходили на тот стартрековский фильм – тот, который про китов, он знает, какой это номер. Забавно, как она помнит дела давно минувших дней, но забывает то, что случилось сравнительно недавно. Она прекрасно помнила начало того фильма, когда на экране появилась надпись:

Актёры и съёмочная группа «Звёздного пути» посвящают этот фильм мужчинам и женщинам с космического корабля «Челленджер», чей отважный дух продолжит жить в XXIII и последующих веках…

Сара так же хорошо помнила другую катастрофу шаттла, в 2003, когда «Колумбия» развалилась при входе в атмосферу.

Оба раза она была раздавлена горем, и хотя смешно сравнивать одну трагедию с другой, она помнила, что сказала Дону после второй: что она бы предпочла быть на «Колумбии», а не на «Челленджере», потому что люди на борту «Колумбии» погибли в конце миссии, на обратном пути. Они прожили достаточно долго, чтобы увидеть, как сбывается мечта всей их жизни. Они побывали на орбите, они парили в невесомости, они созерцали чудесные, непредсказуемые, гипнотические виды голубой Земли. Астронавты же «Челленджера» погибли через несколько минут после старта, так и не добравшись до космоса.

Если тебе суждено умереть, лучше умереть после достижения своей цели, а не до. Она прожила достаточно долго, чтобы стать свидетелем получения первого сигнала со звёзд, чтобы откликнуться на него и получить ответ, чтобы вступить в диалог, пусть и очень короткий. Так что сейчас уже после . Пусть предстоит ещё много всего, частью чего она тоже хотела бы быть, всё равно это будет уже после. После очень и очень многого. Она подняла стилус, чтобы закончить своё письмо, и в этот момент на дисплей датакомма упала слеза, увеличивая оказавшиеся под ней символы.

Как умирают в эпоху чудес? Зарождающиеся инсульты и инфаркты легко обнаружить и предотвратить. Рак легко излечить, так же как болезнь Альцгеймера и пневмонию. Несчастные случаи всё ещё случаются, но когда за тобой присматривает МоЗо, они очень редки.

Но тело по-прежнему изнашивается. Сердце слабеет, нервная система запинается, катаболизм опережает анаболизм. Это не так драматично, как аневризма, не так болезненно, как тромб, не так длительно, как рак. Это медленное погружение во тьму.

И именно это происходило, шаг за крошечным шагом, с Сарой Галифакс, пока…

– Мне что-то нехорошо, – сказала она однажды утром очень слабым голосом.

Дом мгновенно оказался рядом с ней. Она сидела на диване в гостиной; Гунтер принёс её вместе с креслом сверху где-то час назад. Робот подскочил к ней почти так же быстро, считывая её жизненные показатели с помощью встроенного сканера.

– Что это? – спросил Дон.

Сара сумела выдавить из себя слабую улыбку.

– Это старость, – сказала она. Потом замолчала и несколько раз вдохнула и выдохнула. Дон взял её за руку и посмотрел на Гунтера.

– Я вызову доктора Бонхофф, – сказал робот; его голос был печален. В самом конце жизни вызовы врача на дом снова входят в моду; нет смысла отводить больничную койку под того, у кого нет надежды на улучшение.

Дон осторожно сжал её руку.

– Помни, о чём мы договаривались, – сказала она тихим, но твёрдым голосом. – Никакого геройства. Никакого бессмысленного продления жизни.

– Она не доживёт до завтра, – сказала доктор Татьяна Бонхофф после того, как в течение нескольких часов обследовала Сару. Бонхофф была широкоплечей женщиной под сорок с коротко остриженными волосами. Они с Доном вышли из спальни и стояли сейчас в кабинете с выключенным компьютером.

Он почувствовал резь в желудке. Саре обещали ещё шесть или семь десятилетий, и теперь…

Он схватился за стенографическое кресло и неуверенно опустился в него.

И теперь у неё нет даже шести часов.

– Я дала ей болеутоляющее, но она останется в сознании, – сказала доктор.

– Спасибо.

– Я думаю, вам следует позвонить детям, – мягко напомнила она.

Дон вернулся в спальню. Карл был по делам в Сан-Франциско; он сказал, что вылетит первым же рейсом, но даже в этом случае он не успеет в Торонто до утра. И Эмили тоже не было в городе – она помогала подруге готовить загородный дом к зиме; сейчас она изо всех сил спешит назад, но будет не раньше чем через четыре часа.

Сара лежала посередине кровати, положив голову на подушки. Дон сидел на краю кровати и держал её за руку; его гладкая кожа разительно контрастировала с её, морщинистой и дряблой.

– Эй, – тихо сказал он.

Она слегка наклонила голову и выдохнула; звук выдоха напоминал то же самое слово, сказанное в ответ.

Она некоторое время молчала, потом сказала тихо:

– Мы всё сделали правильно, да?

– Ещё как, – ответил он. – Двое отличных детей. Ты была чудесной матерью. – Он сжал её руку чуть-чуть сильнее; она выглядела такой хрупкой, а на тыльной её стороне виднелись синяки от игл, которые сегодня в неё втыкали. – И чудесной женой.

Она улыбнулась – слабо, насколько позволяло её ослабленное состояние.

– А ты был чудес…

Он перебил её, не в силах слышать этих слов.

– Шестьдесят лет, – вырвалось у него, но и это, как он тут же осознал, касалось их брака.

– Когда я… – Сара запнулась, вероятно, колеблясь между «умру» и «уйду», и выбрала второе. – Когда я уйду, я не хочу, чтобы ты слишком долго грустил.

– Я… я не думаю, что смогу с этим что-то поделать, – тихо ответил он.

Она почти незаметно кивнула.

– Но у тебя будет то, чего ни у кого раньше никогда не было. – Она сказала это без сожаления, без горечи. – Ты был женат шесть десятков лет, но у тебя будет даже больше для того, чтобы примириться… примириться с утратой супруги. До сих пор ни у кого, кто был женат так долго, не было такой возможности.

– Десятилетий не хватит, – сказал он, и его голос дрогнул. – Столетий не хватит.

– Я знаю, – сказала Сара и повернула запястье так, чтобы сжать его руку – умирающий утешает того, кто остаётся жить. – Но нам повезло, что мы так долго прожили вместе. Билл с Пэм и близко столько не прожили.

Дэн никогда в жизни не верил в подобную чепуху, но сейчас он почувствовал присутствие брата – его дух уже витал в этой комнате, должно быть, готовый сопроводить Сару в её путешествии.

Сара заговорила снова, хотя слова давались ей с трудом.

– Нам повезло больше многих.

Он на секунду задумался над этим. Возможно, она права. Вопреки всему, она, должно быть, права. Как это он думал тогда, в день шестидесятой годовщины их свадьбы, когда дожидался прихода детей? Это была хорошая жизнь – и ничто, случившееся с того дня, не в силах было этого отменить.

Она затихла на некоторое время, просто глядя на него. Наконец, слегка качнула головой.

– Ты сейчас такой же, как в день нашей первой встречи, столько лет назад.

Он отрицательно мотнул головой.

– Я тогда был толстый.

– Но твоё… – она поискала слово, нашла: – Жизнелюбие. Оно такое же. Всё такое же, и… – Она дёрнулась, по-видимому, ощутив укол боли достаточно сильный, чтобы пробиться сквозь лекарства, которые дала ей Бонхофф.

– Сара!

– Я… – Она оборвала себя прежде, чем произнесла ложь о том, что она в порядке. – Я знаю, что тебе было трудно, – сказала она, – в последний год. – Она замолчала, словно не в силах говорить, и Дону было нечем заполнить эту пустоту, поэтому он просто ждал, пока она соберётся с силами и продолжит: – Я знаю, что… что ты не мог желать оставаться с кем-то настолько старым, когда ты сам такой молодой.

Его желудок сжался, словно в кулаке боксёра-чемпиона.

– Прости, – сказал он почти что шёпотом.

Услышала ли она, он не мог сказать. Но она сумела немного улыбнуться.

– Думай обо мне иногда. Я не… – У неё заклокотало в горле, но он воспринял это как знак печали, а не её ухудшающегося состояния. – Я не хочу, чтобы через 18,8 лет обо мне бы думал лишь мой корреспондент с Сигмы Дракона II.

– Я обещаю, – сказал он. – Я всё время буду о тебе думать. Я буду о тебе думать всегда.

Она снова слабо улыбнулась.

– Этого не сможет никто, – сказала она очень тихо, – но из всех, кого я знаю в этом мире, ты к этому будешь ближе всего.

И с этими словами её рука обмякла в его руке.

Он выпустил её и осторожно коснулся её плеча.

– Сара!

Ответа не было.

Глава 42

Когда пришло утро, Дон и Эмили, которая приехала в полночь и ночевала в своей старой комнате – Дон устроисля в гостиной – начали обзванивать родственников и друзей. Где-то между пятнадцатым и двадцатым Дон позвонил Коди Мак-Гэвину. Миз Хасимото немедленно соединила его после того, как он рассказал, по какому поводу звонит.

– Здравствуйте, Дон, – сказал Мак-Гэвин. – Что случилось?

Дон сказал просто и прямо:

– Вчера вечером скончалась Сара.

– О Господи… Дон, мне очень жаль. Мои соболезнования.

– Похороны через три дня, здесь, в Торонто.

– Сейчас я… о чёрт. Я должен быть на Борнео. Прошу прощения.

– Ничего, – сказал Дон.

– Мне… э-э… неприятно даже упоминать об этом, – сказал Мак-Гэвин, – но… э-э… у вас ведь есть ключ дешифровки, верно?

– Да, – ответил Дон.

– Хорошо, хорошо. Может быть, вы всё же дадите мне копию? Чисто на всякий случай?

– Он в безопасности, – сказал Дон. – Не беспокойтесь.

– Я просто…

– Простите, – сказал Дон, – мне нужно ещё много звонков сделать, но я подумал, что вам следует дать знать.

– Я очень благодарен, Дон. Искренне вам сочувствую.

Когда позвонили из «Мак-Гэвин Роботикс» по поводу планового техобслуживания МоЗо, Дон подавил желание бросить трубку.

– Хорошо, – сказал он. – В котором часу вы подойдёте?

– В любое удобное для вас время, – ответил мужской голос на том конце линии.

– Разве у вас не расписано всё на много недель вперёд?

Человек по ту сторону телефона усмехнулся.

– Только не в случае приоритетных клиентов мистера Мак-Гэвина.

Тёмно-синий фургон пунктуально подкатил в 11 часов, как Дон и просил. Щеголеватый чернокожий мужчина лет сорока пяти подошёл к двери, неся в руке маленький алюминиевый футляр для инструментов.

– Мистер Галифакс? – спросил он.

– Он самый.

– Меня зовут Альберт. Простите за беспокойство. Нам нужно периодически регулировать эти штуки. Вы понимаете – ловить проблему в зародыше, прежде чем она приведёт к серьёзным сбоям.

– Конечно, – сказал Дон. – Входите.

– Где ваш МоЗо? – спросил Альберт.

– Думаю, наверху.

Дон провёл его в гостиную, потом громко позвал:

– Гунтер!

Обычно Гунтер появлялся тут же – Дживс на стероидах. Но не в этот раз, так что Дон закричал во всё горло:

– Гунтер! Гунтер!

Когда и после этого не последовало никакой реакции, Дон оглянулся на роботехника, чувствуя себя несколько неловко, словно за своего ребёнка, который начал себя неподобающе вести перед гостями.

– Простите.

– Может быть, он куда-то ушёл?

– Возможно. Но он знал, что вы придёте.

Дон поднялся по главной лестнице; Альберт следовал за ним. Они осмотрели кабинет, спальню, ванную при спальне, вторую ванную и старую комнату Эмили. Нигде не было и следа Гунтера. Вернувшись вниз, они проверили кухню и столовую. Ничего. Тогда они спустились в подвал, и там…

– О Боже! – сказал Дон, подбегая к упавшему МоЗо. Гунтер лежал посреди комнаты на полу лицом вниз.

Роботехник также подошёл и опустился рядом с ним на колени.

– Обесточен, – сказал он.

– Мы никогда его не выключали, – сказал Дон. – Могли от этого выйти из строя батареи?

– Меньше чем за год? – сказал Альберт, словно Дон предположил что-то абсурдное. – Маловероятно.

Роботехник перевернул Гунтера на спину.

– Чёрт, – сказал он. Посередине груди Гунтера была открыта небольшая панель. Альберт достал из нагрудного кармана ручку-фонарик и посветил внутрь. – Чёрт, чёрт, чёрт…

– Что такое? – спросил Дон. – Что случилось? – Он вгляделся в отверстие. – Что делают эти переключатели?

– Это главные мнемонические регистры, – ответил Альберт. Он залез рукой под откинутую панель, туда, где на месте пупка находилась утопленная в корпус кнопка включения выключения, и нажал на неё.

– Здравствуйте, – произнёс знакомый голос; линия рта ожила и задёргалась. – Вы говорите по-английски? Hola. Habla español? Bonjour. Parlez-vous français? Коннити-ва. Нихонго-о ханасимас-ка?

– Что это такое? – спросил Дон. – Что произошло?

– Английский, – сказал Альберт роботу.

– Здравствуйте, – снова произнёс МоЗо. – Это моя первая активация с момента отгрузки с завода, поэтому ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов. Первое: чьи приказы я должен выполнять?

– О чём он говорит? – спросил Дон. – «Первая активация». Что с ним?

– Восстановление системы, – сказал Альберт, медленно качая головой.

– Что?

– Он стёр всю свою память и вернул систему к заводским настройкам.

– Зачем?

– Я не знаю. Я никогда раньше такого не видел.

– Гунтер… – сказал Дон, глядя в круглые стеклянные глаза.

– Кто из вас Гунтер? – спросил робот.

– Нет. Гунтер – это ты. Это твоё имя.

– Пишется «Гэ-Ю-Эн-Тэ-Е-Эр»? – спросила машина.

Желудок Дона начал сворачиваться клубком.

– Он… он умер, да?

Альберт кивнул.

– И его никак не вернуть?

– Простите, никак. Всё вычищено.

– Но… – И тут Дон всё понял. У него на это ушло больше времени, чем у Гунтера, но он понял. Гунтер – единственный, кто был рядом с Сарой, когда она расколола драконианский код. Этот техник явился не для того, чтобы проводить Гунтеру техобслуживание. Он должен был скопировать его память, чтобы украсть ключ дешифровки для Мак-Гэвина. Богач хочет всё контролировать – и с ключом он бы смог взять процесс создания драконианских детей под свой полный контроль и исключить из процесса Дона.

– Убирайтесь, – сказал Дон роботехнику.

– Простите?

Дон был в ярости.

– Убирайтесь к чёрту из моего дома.

– Мистер Галифакс, я…

– Думаете, я не знаю, зачем вас прислали? Убирайтесь.

– Мистер Галифакс, честное слово…

– Вон!

Альберт был явно напуган; физически Дон был на двадцать лет младше его и на шесть дюймов выше ростом. Он схватил свой алюминиевый футляр и поспешил к лестнице, в то время как Дон осторожно помогал Гунтеру подняться на ноги.

Дон знал, как это, по-видимому, произошло. После того, как он позвонил Мак-Гэвину с известием о смерти Сары, Мак-Гэвин прокрутил в голове свой последний разговор с ними и, должно быть, сообразил, что Гунтер мог видеть, как Сара применяет ключ дешифровки, и поэтому может знать, что это за ключ.

Багровый от гнева, Дон приказал телефону позвонить Мак-Гэвину. После двух гудков ответил знакомый голос.

– «Мак-Гэвин Роботикс». Офис президента.

– Здравствуйте, миз Хасимото. Это Дональд Галифакс. Я хотел бы поговорить с мистером Мак-Гевином.

– Простите, он сейчас недоступен.

– Оставте ему сообщение, пожалуйста, – сказал Дон с едва контролируемой яростью. – Скажите, что мне нужно поговорить с ним сегодня же.

– Я не могу обещать, что мистер Мак-Гэвин перезвонит вам в какое-либо определённое время, и…

– Просто передайте ему это, – сказал Дон.

Телефон Дона зазвонил два часа спустя.

– Здравствуйте, Дон. Миз Хасимото сказала, что вы звонили…

– Если вы ещё раз выкинете что-то подобное, я прекращу с вами все дела, – сказал Дон. – Господи, а я-то думал, что могу вам доверять.

– Я не понимаю, о чём вы говорите.

– Не надо игр. Я знаю, что вы собирались сделать с Гунтером.

– Я не…

– Не отпирайтесь.

– Дон, мне кажется, вам нужно сделать глубокий вдох. Я знаю, что вам нелегко пришлось в последнее время…

– И это, чёрт возьми, истинная правда. Говорят, что человек не умирает окончательно, пока мы его помним. Но сейчас умер один из тех, чья память о Саре была идеальной .

Молчание.

– Проклятье, Коди! Я не смогу это сделать, если не смогу вам доверять.

– Этот робот мой, – сказал Мак-Гэвин. – Он арендован у моей компании, так что содержимое его памяти – моя собственность.

– Теперь его память пуста, – сказал Дон.

– Я… я знаю, – ответил Мак-Гэвин. – Простите. Если бы я хоть на секунду подумал, что он может… – Снова молчание, затем: – Ни один робот никогда раньше так не делал.

– Вам стоило бы у него поучиться, – резко заметил Дон. – Преданности.

Голос Мак-Гэвина стал жёстче – безусловно, с ним давно уже никто так не разговаривал.

– Поскольку МоЗо был передан в аренду Саре для того, чтобы ей помогать, сейчас мне, возможно, стоит его…

Дон почувствовал, как у него заколотился пульс.

– Нет, пожалуйста – не забирайте его. Я…

Голос Мак-Гэвина был по-прежнему сердит.

– Что?

Дон слегка пожал плечами, хотя Мак-Гэвин никак не мог этого увидеть.

– Он член семьи.

Долгая пауза, потом ясно различимый вздох.

– Хорошо, – сказал Мак-Гэвин. – Если это поможет нам помириться, то можете оставить его у себя.

Молчание.

– Мы помирились, Дон?

Дон по-прежнему был зол. Если бы ему было по-настоящему двадцать шесть, он продолжил бы препираться.

Но ему не двадцать шесть; он знает, когда нужно отступить.

– Да.

– Очень хорошо. – В голос Мак-Гэвина начало возвращаться прежнее тепло. – Потому что мы серьёзно продвинулись с искусственной маткой, хотя видит Бог, это было тяжко. Каждую деталь нужно изготовлять с нуля, и там применяются технологии, о которых мои инженеры и понятия не имели…

Дон оглядел свою гостиную. Каминная полка была теперь усыпана десятками траурных открыток, аккуратно распечатанных и сложенных Гунтером. Дон сокрушался о смерти бумажной почты, но полагал, что пересылка данных, по которым получатель восстанавливает исходный физический объект, очень подходила моменту.

Одна из открыток была прислонена к награде, которую Сара получила от МАС.

Другая лежала так, что закрывала Дона на их с Сарой свадебной фотографии. Он подошёл к камину, сдвинул открытку и посмотрел на Сару и на себя, какими они были тогда, в первой своей молодости.

Также были цветы – настоящие и искусственные. Целая ваза роз стояла на маленьком столике между диваном и «Сибаритом»; проекция букета красных гвоздик парила над кофейным столиком. Он вспомнил, как нравилось Саре в молодости сажать цветы, как она продолжала возиться с ними и перевалив за семьдесят, и как она однажды назвала радиотелескоп Very Large Array цветником Господа.

Разглядывая траурные открытки, Дон уловил краем глаза какое-то движение. Он обернулся и увидел круглое голубоватое лицо Гунтера.

– Я очень скорблю по поводу смерти вашей супруги, – сказал робот, и его рот-смайлик опустил края; при других обстоятельствах получившаяся рожица была бы смешной, но сейчас казалась трогательно искренней.

Дон посмотрел на машину.

– Я тоже, – тихо сказал он.

– Я надеюсь, это не покажется вам бесцеремонным, – сказал робот, – но я прочёл то, что написано в этих открытках. – Он указал кивком головы на каминную полку. – Похоже, что она была замечательной женщиной.

– Это да, – сказал Дон. Он не стал их перечислять вслух, но вереница категорий пронеслась у него в голове: жена, мать, друг, учитель, учёный, а до этого – дочь и сестра. Так много ролей, и она все их исполнила хорошо.

– Если позволите спросить – что люди обычно говорят на похоронах?

– Я потом покажу тебе плёнку.

«Плёнку». Слово это отдалось эхом в голове Дона. Никто уже не записывает видео на плёнку. Он упомянул технологию, которая уже практически изгладилась из памяти живущих.

– Спасибо, – сказал Гунтер. – Как бы мне хотелось, чтобы я её знал.

Некоторое время Дон смотрел в стеклянные немигающие глаза.

– Я собираюсь на кладбище завтра, – сказал он. – Хочешь… хочешь пойти со мной?

МоЗо кивнул.

– Да. Мне бы очень этого хотелось.

Северная граница Йоркского кладбища была обозначена задними заборами домов по Парк-Хоум-авеню, а Парк-Хоум была всего лишь на квартал южнее Бетти-Энн-драйв, так что Дон и Гунтер отправились туда пешком. Интересно, думал Дон, смотрит ли на них сейчас кто-нибудь из соседей, фокусирует ли на них свои камеры наблюдения: робот и омоложенный, два чуда современной науки, идут бок о бок по улице.

Через несколько минут одни оказались у ворот кладбища. Когда они с Сарой покупали дом, близость к кладбищу уменьшала его цену. Теперь же это считалось плюсом – зелёные пространства любого типа становились редкостью. И, к счастью, место на кладбище они приобрели давным-давно; сейчас они ни за что не смогли бы позволить себе роскошь погребения в земле.

Дону и Гунтеру пришлось прошагать по дорожкам кладбища несколько сотен метров, прежде чем они добрались до места, где была похоронена Сара. Гунтер оглядывался вокруг, и Дон готов был поклясться, что глаза его были широко раскрыты. Робот помнил только заводское тестирование, после чистки памяти он не выходил из дома и поэтому никогда не видел столько деревьев и таких обширных стриженых газонов.

Наконец, они пришли. Яма была заполнена землёй, могилу покрывал свежий дёрн, очерченный по краям земляным шрамом.

Дон поглядел на робота, который, в свою очередь, уставился на могильную плиту.

– Надпись не по центру, – сказал Гунтер. Дон повернулся к ней. Имя Сары и годы жизни располагались на правой половине продолговатой гранитной плиты.

– Меня тоже похоронят здесь, – объяснил Дон. – И моё имя вырежут на другой стороне.

На стороне Сары было написано:

САРА ДОННА ЭНРАЙТ ГАЛИФАКС

ЛЮБИМАЯ ЖЕНА И МАТЬ

29 МАЯ 1960 – 20 НОЯБРЯ 2048

ОНА ГОВОРИЛА СО ЗВЁЗДАМИ

Дон уставился в черноту, на которой когда-нибудь появится и его имя.

Год смерти будет, наверное, начинаться с двойки и единицы: тысяча девятьсот какой-то – две тысячи сто какой-то. Его дорогая несчастная Сара, по-видимому, пролежит здесь в одиночестве добрую часть столетия.

Он почувствовал стеснение в груди. Он не слишком много плакал на похоронах. Соболезнования множества людей, толкотня – он всё это пережил в состоянии, близком к шоковому, направляемый, как он полагал, Эмили.

Но сейчас не было толкотни. Сейчас он был один, если не считать Гунтера, и он был опустошён, эмоционально и физически.

Он снова взглянул на надгробие; буквы расплывались перед глазами.

Любимая жена.

Любимая мать.

Слёзы потекли всерьёз, устремились по его слишком гладким щекам и, после отчаянных попыток удержаться на ногах через полминуты Дон повис на Гунтере. Было то запрограммированным поведением, или он видел что-то такое по телевизору, или оно просто спонтанно возникло – это было не так важно, но Дон ощутил, как поддерживающая его рука Гунтера мягко, легко, успокаивающе похлопывает его по спине.

Глава 43

Дон помнил, как удивлялся, почему время движется для него с разной скоростью сейчас, когда он снова стал молодым. Казалось бы, годы должны ползти едва заметно, как это было в его настоящей молодости, когда год, казалось, никогда не кончится.

Но этого не произошло. Не успел Дон оглянуться, как прошло больше года; на календаре объявилось 2050, и вот ему уже двадцать семь, а не двадцать шесть.

Но этот год, хоть и закончился в мгновение ока, принёс с собой перемены, пусть он и провёл большую его часть, пялясь в пространство, вспоминая Сару и…

И…

Нет; только Сару; одну только Сару. Он знал, что лишь к ней одной должны быть обращены его мысли, хотя…

Хотя Ленора, без сомнения, знала, что Сара умерла. В течение нескольких недель после её кончины Дон думал, что получит от неё весточку. В прежнюю эпоху она могла бы прислать телеграмму с соболезнованиями или бумажную открытку – нечто, не предполагающее вступление в диалог, не подразумевающее ответа. Но сейчас единственный вариант, который оставался Леноре – позвонить по телефону, что означало разговор, или прислать е-мэйл, на который Дону в соответствии с правилами приличия пришлось бы ответить.

Но прошёл месяц, потом другой, и Дон понял, что она не даст о себе знать – что, как он полагал, было и к лучшему, потому что что́ она могла бы ему сказать? Что она сожалеет о смерти Сары? И не было бы там между строк невысказанной мысли, слишком ужасной, чтобы её признать, но которую невозможно изгнать из сознания – сожаления о том, что Сара не умерла раньше? Не по злобе какой-то, а просто признавая тот простой факт, что существование Сары стало тем, что, в конце концов, и разлучило Ленору и Дона.

Каждые несколько недель он шарил по сети в поисках упоминаний о Саре. Про неё много писали и, как ни странно, создавалось впечатление, что она всё ещё жива.

Он, однако, никогда больше не искал в сети себя. Как и говорил Рэнди Тренхольм, ходило много разговоров о необычных обстоятельствах его роллбэка, и когда он их читал, ему становилось тошно. Но время от времени он вколачивал имя Леноры, чтобы посмотреть, что найдётся. Она и правда закончила магистратуру и, как и надеялась, уехала в Крайстчерч работать над диссертацией.

Он просматривал всё, что приносил ему поиск: упоминания о ней на сайте Университета Кентербери, цитаты из работ, в которых она была младшим автором, её редкие посты на политических интернет-форумах, видео заседания секции на конференции в Токио. Он пересматривал это видео снова и снова.

Он никогда не оправится от потери Сары; он это знал. Но у него и правда была собственная жизнь, и очень скоро это жизнь должна будет измениться целиком и полностью, и он не мог даже предположить, в какую именно сторону. Мак-Гэвин сказал, что работы над искусственной маткой завершатся с недели на неделю. Конечно, период беременности займёт какое-то время – семь месяцев, как было указано в драконианском послании.

Ленора не была частью его жизни уже полтора года. Было слишком оптимистично надеяться, что она по-прежнему свободна. И даже будь это так, она, возможно, хотела оставить весь этот эпизод (как она сама это назвала) в прошлом: безумное время, когда она влюбилась в того, кого считала сверстником, чтобы позже обнаружить, что он – опять этот ненавистный термин – октогенарий.

И всё же…

И всё же, в конце концов, она, похоже, более или менее смирилась с реальностью его двойного возраста, его молодой формы и не такого уж молодого содержания. Найти ещё кого-то, способного с этим примириться, будет подобно чуду, и хотя на дворе была эпоха чудес, Дон не верил в такого рода чудеса.

Конечно, думал он, разумнее было бы связаться с Ленорой по телефону или е-мэйлу. Разумный человек не стал бы лететь через полмира в слабой надежде на то, что она встретит его с распростёртыми объятиями. Но он не был разумным человеком; он был редкостным дурнем – обе женщины, которых он любил, говорили ему это.

И вот…

И вот он в самолёте, летящем в Новую Зеландию. Заняв своё кресло, он осознал, что имеет реальное преимущество перед инопланетянами с Сигмы Дракона. Драконианцы могли лишь отправлять свои послания во тьму, и пока не придёт ответ, они не узнают даже, получает ли кто-нибудь их сигналы, и даже это лишь через многие годы. Он, по крайней мере, мог увидеть Ленорино лицо – и, как он ожидал, это будет всё, что ему будет нужно увидеть: его выражение в том момент, как она впервые увидит его и будет открытым, честным, незашифрованным сигналом. И всё-таки он многое бы отдал, чтобы узнать ответ прямо сейчас…

Заклинаю, умоляя, мне сказать – в пределах Рая

Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,

Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?

Дону досталось место у окна. Это было бы бонусом при коротком перелёте, но для того, чтобы выбраться в проход размять ноги, приходится беспокоить не одного, а сразу двух людей, одному из которых, тому, что сидел рядом с Доном, было на вид по меньшей мере семьдесят пять. Дон слишком живо помнил, каково это – пытаться подняться на ноги, особенно в тесном неудобном пространстве, в таком возрасте, так что старался не покидать своего места, попеременно то глядя в окно на бесконечные облачные поля, то просматривая телепрограммы на встроенном в переднее кресло мониторе.

Примерно через четыре часа полёта пожилой мужчина рядом с ним попытался завязать разговор.

– Добрый ’ень, – сказал он, и через пару мгновений мозг Дона распознал это как «добрый день», сказанный с австралийским акцентом. – Роджер меня зовут.

Должно быть, возвращается домой, предположил Дон; этот рейс летит дальше в Мельбурн после посадки в Окленде, где сам Дон должен будет пересесть на местный рейс до Крайстчерча.

– Что вы делали в Торонто? – спросил Дон после того, как родословная Роджера подтвердилась в ходе разговора.

– Я вообще-то в Хантсвилл ездил, – ответил Роджер. – Знаете это местечко?

– Ещё бы, – ответил Дон. – Дачный городок.

– В точку. У меня дочка там живёт. Пансион держит. Недавно девочку родила, я ездил посмотреть.

Дон улыбнулся.

– Внуки – это здорово.

Роджер странно на него посмотрел, потом кивнул и сказал:

– Это уж точно, приятель.

– Были раньше в Канаде? – спросил Дон.

– В четвёртый раз ездил, но… – Его лицо, озарившееся радостью при упоминании внучки, теперь стало печальным, и Дон подумал, что он, вероятно, собирается сказать, что этот раз, скорее всего, станет последним. Однако Роджер сказал: – В первый раз ездил один. Жена умерла в прошлом году.

Сердце Дона пропустило удар.

– Простите. Сочувствую.

– Спасибо. Замечательная женщина была моя Келли.

– Не сомневаюсь. Сколько вы были женаты?

– Пятьдесят лет. Пятьдесят лет и одну неделю, если точно. Она словно бы только и держалась, чтобы до этого рубежа дожить.

Дон ничего не сказал.

– Мне так её не хватает, – сказал Роджер. – Думаю о ней каждый день.

Дон слушал, как Роджер рассказывает о своей жене и о том, как хорошо они жили вместе, и с трудом подавлял порыв вставить что-нибудь вроде «Я знаю», или «У меня так же было», или «Прям как у нас с Сарой».

Однако в конце концов Роджер посмотрел на него и смутился.

– Простите, – сказал он. – Что-то не в меру я разговорился. Вы уж извините старика.

– Да что вы, за что тут извиняться, – сказал Дон.

Роджер улыбнулся. У него было круглое лицо и почти лысая голова, и грубая кожа человека, большую часть жизни проведшего под лучами солнца.

– Вы очень хороший молодой человек, что позволили мне вот так вот выговориться.

Дон подавил улыбку.

– Спасибо.

– Так что же, приятель, а у вас какая история? Что ведёт вас в страну кенгуру?

– Да я, на самом деле, не туда. Я в Новую Зеландию.

– Северный остров или Южный?

– Южный.

– Ну, они оба красивые. Овец, правда, многовато.

В этот раз Дон не стал скрывать улыбки. Тем не менее, он не мог сказать, что уже был там почти шестьдесят лет назад, и не знал современное положение дел там достаточно, чтобы убедительно говорить о более поздней поездке. Поэтому он просто ответил:

– Да, слышал такое.

– И зачем же вы к киви? По делам или на отдых?

– Начистоту? Гоняюсь за одной девушкой.

К его удивлению, Роджер хлопнул его по коленке.

– Молодец, приятель! Просто молодец!

– Может быть, – сказал Дон. – Кто знает. Мы расстались больше года назад. Она уехала учиться в Крайстчерч. Но мне её так не хватало, что словами не рассказать.

– Она ведь знает, что вы едете, нет?

Дон покачал головой и приготовился слушать о том, как это глупо.

Роджер приподнял брови.

– Хотите услышать совет старого человека?

– Я весь внимание, – ответил Дон.

Роджер склонил голову набок; он, должно быть, ожидал попытки уклониться. Но потом важно кивнул:

– Вы всё правильно делаете. Единственное, о чём я сейчас сожалею, это о безумных и импульсивных поступках, которые я не совершил.

Дон улыбнулся.

– Да вы большой мудрец.

Роджер усмехнулся в ответ.

– Проживите с моё, и сами станете.

Глава 44

Сделав пересадку, Дон, наконец, прибыл в аэропорт Крайстчерча около пяти часов утра по местному времени. Он терпеть не мог платить за полный день в отеле, заселившись в него практически на заре, но иначе ему пришлось бы встречаться с Ленорой помятым и невыспавшимся, а он и так считал своё предприятие достаточно безумным.

Он оплатил номер в самом дешёвом отеле, какой смог найти через сеть, и приехал туда на такси. Комната была маленькая по североамериканским стандартам, но с небольшим балконом. Немного сполоснувшись, он вышел на балкон. Несмотря на то, что здесь было лето, он заметил, что в прозрачном утреннем воздухе у него изо рта идёт пар.

Почти нигде в окружающих зданиях свет не горел. Он снова зашёл в комнату, выключил там свет и вернулся на балкон, где дал своим усталым глазам привыкнуть к темноте.

Нельзя быть женатым на астрономе в течение шестидесяти лет и не выучить расположение хотя бы некоторых созвездий, но Дон не видел в безлунном небе практически ничего знакомого, хотя две звезды были здесь ярче остальных. Альфа и Бета Центавра – почти всё, что он запомнил из той короткой поездки целую вечность назад, кроме…

Он осмотрел всё небо – и вот они, неправдоподобно огромные: Магеллановы облака, два светлых пятна на тёмном небе. Он стоял и смотрел на них, дрожа от холода.

Мало-помалу начался восход, горизонт порозовел, и…

И внезапно раздалась какофония птичьих голосов: чириканье и трели, каких он никогда не слышал в Канаде. Незнакомое небо, чудны́е звуки вокруг: он словно попал на другую планету.

Он вернулся в комнату, сказал будильнику разбудить его через пять часов, лёг и закрыл глаза, думая о том, что готовит ему новый день.

Проснувшись, Дон проверил на датакомме почту. Пришёл обычный ежедневный отчёт от Мак-Гэвина: производство искусственной матки продвигалось успешно.

Инопланетная ДНК к этому времени уже была синтезирована – её фрагменты производились в четырёх разных лабораториях, а потом соединялись вместе с помощью модифицированного метода дробовика, который полвека назад позволил впервые получить полный геном Homo sapiens. Скоро, по словам Мак-Гэвина, всё будет готово к выращиванию эмбриона.

Дон думал о том, чтобы перехватить Ленору у её дома; выяснить, где она живёт, оказалось нетрудно. Но это могло быть воспринято, как худшая форма преследования; такое его неожиданное появление встревожило бы её. Кроме того, она, вполне вероятно, жила с кем-то, а ему не хотелось вступать в конфликт с её ревнивым спутником.

Поэтому он решил повидаться с ней в университете. Чтобы получить расписание коллоквиумов аспирантов-астрономов, оказалось достаточно задать датакомму несколько вопросов. Перед тем, как покинуть отель, он взял немного наличных в банкомате в холле; Дон помнил пророчества о наступлении безналичной эры, но они, как и многие другие, также не осуществились – по большей части из-за соображений охраны частной жизни. Хотя банкноты, которые он получил, были новенькими и хрустящими, король Уильям выглядел на них гораздо моложе, чем на канадских деньгах, которыми Дон пользовался дома, как будто Его Королевское Величество прошёл здесь небольшой роллбэк.

Такси с водителем-роботом высадило его у входа в кампус, рядом с большим щитом с надписью:

NAU MAI, HAERE MAI KI TE

WHARE WANANFA O WAITAHA

Странные слова, чужой текст. Но на противоположной стороне дороги нашёлся Розеттский камень в виде такого же щита, гласившего:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В УНИВЕРСИТЕТ КЕНТЕРБЕРИ

Через кампус протекала река, и он пошёл вдоль её берега к зданию, в котором, как подсказал ему прохожий, находился факультет астрономии: современного вида строение из красного кирпича, наполовину утопленное в склон холма. Войдя внутрь, он принялся искать нужную комнату – он никак не мог сообразить, в каком порядке следуют их номера.

Он наткнулся на деканат факультета астрономии и просунул голову в открытую дверь.

За столом сидел маори лет тридцати с лицом, покрытым замысловатой татуировкой.

– Привет, – сказал Дон. – Не подскажете, где находится комната 42-2146?

– Ищете Ленору Дарби? – спросил мужчина.

Бабочки в желудке у Дона закружились в балете.

– Э-э… да.

Мужчина улыбнулся.

– Я так и подумал. У вас канадский акцент. Пройдите дальше по коридору, в конце поверните направо – она будет по левую руку.

У Дона было двадцать минут до окончания коллоквиума. Он поблагодарил мужчину и отправился в туалет, где осмотрел себя, причесался и оправил одежду. И после этого направился прямиком к нужной комнате. Дверь была закрыта, но в ней было маленькое окошко, в которое он и заглянул.

Его сердце подпрыгнуло. Там была Ленора – она стояла у доски, должно быть, была её очередь выступать перед коллоквиумом. И словно чтобы подчеркнуть, как много прошло времени и как многое изменилось, он отметил, что её рыжие волосы острижены гораздо короче, чем он помнил. И она выглядела старше, хотя по-прежнему находилась в том возрасте, когда это означает взросление, а не увядание.

Комната оказалась маленьким лекционным залом, в котором сиденья круто поднимались от центрального пятачка. На нём было что-то вроде кафедры, но Ленора за ней не пряталась. Она стояла уверенно, у всех на виду, в самом центре пятачка. Кроме неё в комнате было ещё десятка полтора людей; ему были видны только их затылки. У некоторых волосы были седые; должно быть, профессора. Ленора что-то показывала лазерной указкой на замысловатых графиках, развешанных на передней стене помещения. Он не мог расслышать, что она говорит, но тембр её голоса узнал сразу же.

Дон присел на пол около двери и стал дожидаться, пока занятие закончится. Он ощутил прилив адреналина, когда дверь открылась – но это лишь какой-то парень в чёрной футболке вышел в туалет.

Наконец, двери других аудиторий вдоль по коридору начали открываться, но дверь Ленориной оставалась раздражающе закрытой. Дон поднялся с пола и отряхнул штаны. Он уже было собрался заглянуть сквозь окошко внутрь, когда дверь снова распахнулась. Он отступил в сторону, как это делают в Торонто люди в метро.

Когда в поток выходящих иссяк, он заглянул внутрь. Ленора была у доски, спиной к нему, она разговаривала с последним оставшимся в аудитории, стройным молодым человеком. Дон смотрел как, закончив разговор, он кивнул и начал подниматься к двери. Ленора тем временем принялась возиться с чем-то у себя на столе.

Дон сделал глубокий вдох, надеясь, что это его успокоит, и вошёл в дверь.

Он спустился лишь на четыре ступени, когда Ленора вскинула взгляд и…

…и её глаза расширились, став практически круглыми, рот удивлённо раскрылся, образовав ещё один круг, а он продолжил спускаться, чувствую слабость, какой не знал даже до роллбэка.

Она явно не верила своим глазам и, вероятно убеждала себя, что видит кого-то очень похожего на Дона. В конце концов, она уже давно его не видела, и…

– Дон? – спросила она, наконец.

Он улыбнулся, но почувствовал, что уголки его рта дрожат.

– Здравствуй, Ленора.

– Дон! – она практически выкрикнула его имя, и гигантская улыбка озарила её лицо.

Он обнаружил, что бежит вниз, и она бежит ему навстречу, перепрыгивая через две ступеньки, и внезапно они оказались друг у друга в обьятьях. Ему так отчаянно захотелось её поцеловать – но то, что она приветствовала его как старого друга, ещё не означало, что она от этого будет в восторге.

Через некоторое слишком короткое время он почувствовал, как она высвобождается из его рук. Она посмотрела на него, её глаза прыгали, глядя то ему в левый глаз, то в правый.

– Что ты тут делаешь?

– Я… я надеялся, ты не будешь возражать.

– Возражать?

– Я не знал, захочешь ли ты меня видеть.

– Разумеется захочу! Ты здесь отпуске?

Он покачал головой.

– Я приехал повидаться с тобой.

Она застыла, как поражённая громом.

– Боже ж ты мой. Надо было позвонить.

– Я знаю. Прости.

– Нет, нет. Не извиняйся, просто… – Она запнулась. – В такую даль лишь для того, чтобы увидеть меня?

Он кивнул.

– Господи… – сказала она. Но потом чуть-чуть вскинула подбородок. – Я так расстроилась, когда услышала про Сару. Когда это было? Четыре или пять месяцев назад?

– Больше года, – ответил Дон.

– Мне так жаль, – сказала она. – Я… мне просто очень жаль.

– Мне тоже.

– А теперь, – судя по изменившемуся тону, до неё начало доходить всё значение ситуации, – ты здесь.

– Да. – Он не знал, как повежливее сформулировать следующий вопрос, или как подвести разговор к нему, и поэтому просто брякнул: – А у тебя тут кто-нибудь есть?

Она какое-то время молча смотрела на него, и было ясно, что она понимает важность этого вопроса, и также понимает, что ей предложен выход: она могла просто ответить утвердительно и больше не иметь с ним дела.

– Нет, – сказала она внезапно охрипшим, но твёрдым голосом. – Никого.

Он почувствовал, как воздух задержанного дыхания устремляется наружу, и снова прижал её к себе.

– Слава Богу, – сказал он.

Помедлив мгновение, он мягко приподнял её лицо и поцеловал – и, к его восторгу, она ответила на поцелуй.

Внезапно послышался громкий звук, второй, третий. Он повернул голову и посмотрел наверх, и там…

И там, наверху у входной двери, стояла кучка студентов, ожидающих, пока аудитория освободится, и один из них начал аплодировать с широкой улыбкой на лице. Остальные присоединились к нему, и Дон почувствовал, как его лицо разъезжается в улыбке ещё шире, чем у них, и он повернулся к Леноре, которая густо покраснела.

– Если позволите, – сказал Дон студентам, взял Ленору за руку, и они вдвоём начали подниматься по ступеням, а студенты начали спускаться, занимая места, и один из них, проходя мимо, хлопнул Дона по плечу.

Ленора и Дон вышли на тёплый летний день, так восхитительно непохожий на оставленную им позади канадскую зиму. Он так много хотел ей сказать, но никак не мог придумать, с чего начать. Наконец, он произнёс:

– Новая причёска мне нравится.

– Спасибо, – ответила Ленора, всё ещё держа его за руку. Они шли вдоль берега маленькой речки, которая, как Ленора сказала, называется Эйвон; она приятно журчала. На другом её берегу виднелись здания кампуса и парковка.

Тропинка была вымощена и обсажена по бокам деревьями, породу которых Дон не мог определить. Ленора время от времени кивала встречным студентам и преподавателям.

– И чем же ты сейчас занимаешься? – спросила она. Пара птиц с чёрными телами, длинными загнутыми клювами и оранжевыми пятнами на щеках вспорхнули у них из-под ног. – Нашёл… нашёл себе работу? – спросила она мягко, зная, как чувствительна для него эта тема.

Дон остановился; Ленора остановилась тоже. Он отпустил её руку и посмотрел прямо в глаза.

– Я хочу тебе кое-что рассказать, – сказал он, – но ты должна пообещать, что будешь держать это в секрете.

– Конечно, – сказала она.

Он кивнул. Он полностью ей доверял.

– Сара расшифровала сообщение.

Глаза Леноры сузились.

– Не может быть, – сказала она. – Я бы знала…

– Это было личное сообщение.

Она смотрела на него, нахмурив брови.

– Серьёзно, – сказал он. – Оно было адресовано тому, чьи ответы на вопросы анкеты понравились драконианцам больше всего.

– И это была Сара?

– Это была моя Сара, да.

– И о чём же было сообщение?

К ним бегом приближались два студента, очевидно, опаздывающих на занятия. Дон дождался, пока они пробегут.

– Они прислали свой геном и чертежи оборудования, необходимого для создания двух драконианских детей.

– О Господи! Ты это серьёзно?

– Абсолютно серьёзно. Коди Мак-Гэвин участвует в проекте. И я тоже. Я собираюсь стать… – Он помедлил, даже сейчас ещё не вполне свыкнувшись с этим, – …их приёмным отцом. Но мне нужна будет помощь в воспитании драконианских детей.

Она непонимающе смотрела на него.

– И да, я хочу, чтобы ты вернулась в мою жизнь. И хочу, чтобы ты стала частью их жизни.

– Я?

– Да, ты.

Она была потрясена.

– Я… э-э… то есть, ты и я – это одно дело, и я…

Сердце Дона заколотилось.

– Да?

Она улыбнулась своей лучистой улыбкой.

– И я так по тебе скучала. Но… всё это насчёт воспитания – Господи, что за безумная идея – воспитания драконианских детей. Я… я вряд ли подхожу для такого дела.

– И никто не подходит. Но ты – специалист по SETI; это хорошая стартовая позиция.

– Но мне до Ph.D. ещё несколько лет.

– Ты уже выбрала тему для диссертации? – спросил он. – Потому что я могу предложить тебе такую …

Она потрясённо уставилась на него, но потом снова нахмурилась.

– Но я здесь, в Новой Зеландии. А ты наверняка планировал заниматься этим где-то в Северной Америке.

– Про это не беспокойся. Когда об этом станет известно широкой публике – а это произойдёт сразу после рождения детей – каждый университет на планете захочет урвать от тебя кусочек. Я уверен, что нам удастся всё устроить так, что твоя степень не пострадает.

– Я даже не знаю, что сказать. То есть… так много всего сразу…

– Ты будешь мне рассказывать… – сказал Дон.

– Драконианские дети, – снова повторила она, качая головой. – Это будет потрясающий опыт, но в мире полно профессоров и академиков, которые…

– Речь тут не о регалиях; речь о характере. Инопланетяне не спрашивали участников опроса об их социоэкономическом положении или образовании. Они задавали вопросы о морали и этике.

– Но я никогда не проходила этот опрос, – сказала она.

– Нет, но я проходил. И я сам прекрасно умею оценивать характеры. Так что скажешь?

– Я… ошеломлена.

– И заинтригована?

– Боже, ещё как. Но тебе-то каково, а? У тебя дети, внуки – а теперь ты собираешься завести… э-э…

– Сара назвала их драклингами.

– О-о-о, как мило! И всё же – дети, внуки, и драклинги…

– И робот – не забывай, у меня ещё робот.

Она покачала головой, но улыбнулась при этом.

– Ну и семейка!

Он улыбнулся в ответ.

– На дворе пятидесятые. Надо идти в ногу со временем.

Она кивнула.

– О, я уверена, что это будет здорово. Но она… она не полная. Семья, я имею в виду. Я бы хотела иметь собственного ребёнка. Или двух.

– Отлично! Больше подарков на день отца.

– Это если отец – ты. – Она посмотрела на него. – Тебя… тебя интересует возможность им стать?

– Думаю, да. Если подвернётся подходящая женщина…

Она хлопнула его по руке.

– Серьёзно, – сказал он. – Это будет здорово. К тому же, драклингам нужно будет с кем-то играть.

Она улыбнулась, но потом округлила глаза.

– Но наши дети будут… о Господи, они же будут младше твоих внуков… – Она покачала головой. – Не знаю, привыкну ли я к этому когда-нибудь…

Дон взял её за руку.

– Конечно, привыкнешь, дорогая. Дай только время.

Назад: Глава 28

Дальше: Эпилог