20
– Здравствуйте, – сказал я. – Где мне найти доктора Чандрагупту?
– Мне очень жаль, сэр, но он покинул Верхний Эдем. Он сейчас на пути к острову ЛС. Я могу вам чем-то помочь?
Я открыл рот для ответа, но понял, что мне, пожалуй, и правда немного лучше; возможно, травка в самом деле помогла.
– Нет, – сказал я. – Ничего. Я уверен, что всё будет в порядке.
На следующий день после поминальной службы по Карен я проснулся с жуткой головной болью. Я говорю «на следующий день», хотя на Луне по-прежнему была середина всё того же казавшегося бесконечным дня: от горизонта до горизонта солнце ползёт здесь две недели. Но Верхнем Эдем жил по распорядку, основанному на периоде вращения Земли вокруг оси, и руководство «Иммортекс» решило, что здесь будет действовать время Восточного североамериканского часового пояса; по всей видимости, в октябре мы даже перейдём с летнего времени на зимнее.
Но тогда я ни о чём этом не думал. Тогда я мог думать только о том, как страшно болит у меня голова. На Земле у меня иногда случались мигрени, но сейчас болело сильнее, и эпицентр боли располагался в центре верхней части головы, а не сбоку. Я выбрался из постели и прошёл в смежную со спальней ванную, где плеснул в лицо водой. Не помогло; мне по-прежнему словно кто-то вогнал в череп долото, пытаясь отделить полушария мозга друг от друга – теперь я понимал, что означает выражение «раздирающая боль».
Я выкурил косяк в надежде, что это поможет – тоже не помогло. Так что я нашёл себе стул и приказал телефону позвонить в больницу.
– Доброе утро, мистер Салливан, – сказала молодая чернокожая женщина, принявшая звонок.
Карен была в своём кабинете, где разговаривала с другим своим юристом – консультантом по инвестициям и чему-то ещё – пытаясь выяснить, что именно она может сделать по поводу попыток сына утвердить её завещание
Я же лежал на кровати Карен, вглядываясь – это уже вошло у меня в привычку – в белизну потолка спальни. Я не был, разумеется, утомлён – теперь я никогда таким не бывал. Но лежать вот так издавна было моей любимой позой для размышлений – она определённо была лучше положения «сидя на толчке», с помощью которого пытался передать состояние глубокой задумчивости Роден.
– Алло, – сказал я, глядя в пустоту потолка. – Алло? Ты там, Джейк?
Ничего. Совершенно ничего.
Я попытался очистить свой мозг, отбросить все мысли о Тайлере и предательстве и Ребекке и предательстве и Ракушке и предательстве и…
– Алло, – снова сказал я. – Алло?
И, наконец, слабое шевеление на самом пределе восприятия.
– Что за…?
Контакт! Я почувствовал облегчение и подъём.
– Алло, – снова сказал я, тихо, но отчётливо. – Это я – другой экземпляр Джейкоба Салливана.
Что за другой экземпляр?
– Тот, что снаружи. Тот, что живёт жизнью Джейка.
Как ты со мной разговариваешь?
– Разве ты… разве ты не та же самая копия, с которой я контактировал раньше? Мы уже говорили вчера.
Не припоминаю…
Я помедлил. Может ли это быть ещё одна копия?
– Где ты находишься?
В какой-то лаборатории, полагаю. Без окон.
– Стены синего цвета?
Да. Откуда ты…?
– И на стене схема строения мозга?
Да.
– Это, наверное, та же самая комната. Или… или просто похожая. Послушай. Эта схема – она вроде постера? Плаката?
Да.
– Напечатана на бумаге?
Да.
Ты можешь её как-нибудь пометить? У тебя есть ручка?
Нет.
– Ну, тогда надорви её. Подойди к ней и, скажем, сделай маленький надрыв длиной в сантиметр в десяти сантиметрах над нижним левым углом.
Ерунда какая-то. Я брежу. Голоса в голове!
– Я думаю, это квантовая спутанность.
– Кванто… правда? Круто.
– Ну давай, иди надорви этот плакат. Тогда когда я в следующий раз войду в контакт, то смогу определить, попал я в эту самую комнату или в другую, похожую, с такой же схемой на стене.
Ну ладно. В десяти сантиметрах над левым краем. Сделано.
– Отлично. Теперь сложная часть. Ты сказал, что находишься в теле, которое заказывал, верно?
Я этого не говорил. Откуда ты знаешь?
– Ты мне сказал вчера.
Я?
– Да. Или другой из нас. Так вот. Я хочу, чтобы ты как-нибудь пометил и тело. Есть какой-нибудь способ это сделать?
Зачем?
Чтобы в следующий раз я знал, что контактирую с тем же самым тобой.
Ладно. Тут на полочке есть маленькая отвёртка. Я нацарапаю что-нибудь на пластикоже там, где это не будет заметно.
– Идеально.
Долгая пауза, потом:
Всё. Я нанёс три маленьких икса на внешнюю часть левого предплечья, под самым локтем.
– Отлично. Отлично. – Я помолчал, пытаясь всё это переварить.
О, погоди. Кто-то идёт.
– Кто это? Кто?
Доброе утро, доктор. Что я могу…? Лечь? Думаю, да. Эй, что вы… вы сбрендили? Вы не можете…
– Джейк!
Я… ох. Эй! Эй, что проис…
– Джейк! Джейк, что с тобой? Джейк! Джейк!
Остин Стейнер, как я узнал, был весьма компетентным семейным адвокатом, но дело обещало быть крупнейшим, и Карен нужны были лучшие. К счастью, я точно знал, кому позвонить.
На стенном экране появилось лицо Малкольма Дрэйпера во всём его уиллосмитовском великолепии.
– Ба, да это же… Джейк Салливан, не так ли?
– Точно, – ответил я. – Мы встречались в «Иммортекс», помните?
– Конечно. Чем могу быть полезен, Джейк?
– У вас есть лицензия на практику в штате Мичиган?
– Да. Мичиган, Нью-Йорк, Массачусетс. И у меня есть помощники, которые…
– Хорошо. Хорошо. У меня есть дело.
Его брови взметнулись вверх.
– Какого рода дело?
– Ну, полагаю, технически это дело о наследстве, но…
Малкольм покачал головой.
– Простите, Джейк, я думал, что сказал вам, чем занимаюсь. Гражданские свободы; гражданские права. Уверен, мой секретарь надёт вам хорошего специалиста по наследству из Мичигана, но…
– Нет-нет. Я думаю, вам это будет интересно. Видите ли, человек, о завещании которого идёт речь – Карен Бесарян.
– Писательница? И как это связано?
Он не знал.
– С Карен вы также встречались в «Иммортекс». Женщина с джорджийским акцентом.
– Так то была Карен Бесарян ? Господи. Но… Ох ты ж… Кто пытается утвердить её завещание?
– Её сын, Тайлер Горовиц.
– Но биологическая Карен ещё жива. Мичиганский суд наверняка…
– Нет, она умерла. По крайней мере, Тайлер так утверждает.
– Боже. Она совершила переход очень вовремя.
– Похоже на то. Как вы можете себе представить, дело наверняка выйдет за рамки обычной тяжбы о наследстве.
– Вне всякого сомнения, – сказал Дрэйпер. – Это идеально.
– Прошу прощения?
– Это показательное дело того рода, которого дожидался мир. Мы совсем недавно начали копировать сознания, и пока что никто не оспаривал передачу юридических прав личности.
– То есть вы берёте дело?
Пауза.
– Нет.
– Что? Малкольм, вы нужны нам.
– Я – как раз тот, кто вам точно не нужен; я же сам мнемоскан, вы забыли? Вам не нужен в суде робот, защищающий права другого робота. Вым нужен кто-то из плоти и крови.
В этом был смысл.
– Полагаю, вы правы. Вы можете кого-нибудь порекомендовать?
Он улыбнулся.
– О, да. Ещё как могу.
– Кого же?
– Когда вы позвонили, и секретарь снял трубку, что он сказал?
Я задумался, немного раздражённый этой игрой в угадайку.
– Э-э… «Дрэйпер и Дрэйпер». Кажется.
– Точно так – и это как раз тот, кто вам нужен – второй Дрэйпер. Мой сын Дешон.
– А вы с ним хорошо ладите – в смысле, с тех пор, как вы прошли мнемоскан?
Малкольм кивнул. Я тяжело вздохнул.
– Ну, хоть у вас получилось.
Нам удалось назначить предварительные слушания на середину следующего дня. Малкольм и Дешон Дрэйперы прилетели из Манхэттена в Детройт восьмичасовым рейсом – перелёт занял меньше часа. Карен послала в аэропорт свой лимузин с водителем, и он доставил их в её особняк, который будет служить нам штаб-квартирой столько, сколько потребуется.
– Здравствуйте, Джейк! – сказал Малкольм, входя в дом. – И здравствуйте, Карен. Когда мы с вами виделись раньше, я понятия не имел, кто вы такая. Должен сказать, для меня это большая честь. Это мой сын – и партнёр – Дешон.
Дешон оказался мужчиной под сорок с гладко выбритой головой, которая так хорошо смотрится у чернокожих, и так убого – у белых.
– Карен Бесарян! – воскликнул Дешон, изумлённо качая головой. Он схватил её руку обеими своими. – Мой отец прав. Вы даже не представляете, какая для меня честь быть знакомым с вами! Не передать словами, как я люблю ваши книги.
Я натянуто улыбнулся. Не сомневаюсь, что когда-нибудь привыкну к роли консорта при царствующей особе.
– Спасибо, – сказала Карен. – Я тоже рада с вами познакомиться. Пожалуйста, проходите.
Карен повела нас по длинному коридору. В доме до сих пор имелись комнаты, в которые я ни разу не заходил, и это была одна из них: длинное помещение, похожее на зал заседаний. Три его стены закрывали вездесущие книжные полки; четвёртая была телеэкраном. Что ж, Карен сама была большим бизнесом; полагаю, ей было необходимо место, где можно устраивать совещания.
Малкольм, в отличие от меня, высоко оценил увиденное.
– «Folio Society»? – спросил он, оглядывая книги – все в твёрдом переплёте и слипкейсах.
Карен кивнула.
– Полный комплект – всё, что они когда-либо издавали.
– Великолепно, – сказал Малкольм.
В зале стоял длинный стол с крутящимися креслами вокруг него. Карен заняла место во главе стола и пригласила остальных садиться. Конечно, никому из нас, кроме Дешона, не нужно было пить, а он, похоже, был доволен уже тем, что находится в её обществе.
– Джентльмены, – сказала Карен, – я очень вам благодарна за то, что вы пришли. – Она обвела руками комнату, но, я думаю, имела в виду и то, что находится за её пределами. – Как вы понимаете, я не хочу всё это терять. Как мы собираемся это предотвратить?
Малкольм сидел, положив руки со сплетёнными пальцами перед собой на стол.
– Как я сказал Джейку, Дешон будет ведущим адвокатам – нам требуется человеческое лицо. Конечно, я буду работать за кулисами, равно как и несколько наших помощников в Нью-Йорке. – Он посмотрел на сына. – Дешон?
Дешон был одет в серый костюм с зелёным галстуком; мне с недавних пор стал нравиться зелёный цвет.
– Вы уже поставили «Иммортекс» в известность о процессе?
Я посмотрел на Карен.
– Нет, – ответила она. – Зачем?
– Полагаю, они захотят принять участие, – сказал Дешон. – В конце концов, этот процесс проникнет в самое сердце мечты, которую они продают. Если суд решит, что вы – не Карен Бесарян, что вы – это кто-то новый и не имеющий права на её собственность, «Иммортекс» попадёт в очень трудное положение.
– Я об этом не подумала, – признала Карен.
Дешон взглянул на отца, потом снова на нас.
– Нам следует обдумать ещё один аспект. Пока всё находится в подвешенном состоянии, ваш сын Тайлер наверняка захочет заморозить ваши счета – и судья вполне может это ходатайство удовлетворить. Никакой судья не решится выселить вас из вашего жилища, но вы можете обнаружить, что потеряли доступ к своим банковским счетам.
– У меня есть деньги, – тут же вмешался я. – Мы это переживём.
– Если только кто-нибудь не подаст и на вас в суд, – сказал Дешон.
Я нахмурился. Он прав. Пусть канадцы и не такие сутяжники, как американцы, моя мать недвусмысленно дала понять, что не считает, что я – это по-прежнему я.
– И что же нам сделать? – спросил я.
– Во-первых, – сказал Малкольм, – поймите, пожалуйста, что мы беспокоимся не о наших гонорарах, мы заботимся о вас. И имейте также в виду, что мы всерьёз рассчитываем победить – в своё время.
– В своё время? – переспросил я. – Сколько, по-вашему, это займёт?
Малкольм посмотрел на Дешона, но Дешон наклонил голову в сторону отца, уступая ему слово.
– В гражданских делах, – сказал Малкольм, – вы можете дожидаться, пока в расписании суда откроется свободный слот, или вы можете купить его на аукционе; правительства штатов сейчас таким образом зарабатывают деньги. Я проверил планы детройтских судов. Если вы готовы потратить, скажем, полмиллиона, то получите процесс с полным составом жюри недели через две. Но это будет лишь начало. Если только это дело не будет урегулировано до процесса, нам придётся пройти весь путь до Верховного Суда независимо от решения судьи по делу о завещании. Так или иначе, но дело «Бесарян против Горовица» станет вехой в юриспруденции.
Карен печально покачала головой.
– Я всю свою профессиональную жизнь пытаюсь создать себе имя, но мне бы не хотелось закончить как Миранда, Роу или Д’Агостиньо. – Она помолчала. – Забавно: множество писателей пишут под псевдонимом, но Бесарян – моя настоящая фамилия; я получила её от первого мужа. Роу – это ведь псевдоним, верно?
– Джейн Роу, да, – сказал Малкольм. – Потому что Джейн Доу уже представала перед судом. Её настоящее имя было Норма Маккорви – она сама сообщила его публике много лет спустя. – Он пожал плечами. – По иронии судьбы впоследствии она стала горячей противницей абортов. Немногие участвовали в вечеринке и по поводу победы в процессе «Роу против Уэйда», и по поводу отмены решения по нему.
Карен снова покачала головой.
– «Бесарян против Горовица». Господи всемогущий, ну и способ разрушить семью.
Дешон сочувственно посмотрел на неё.
– Конечно, – сказал он, – необязательно доводить это до суда.
– На сделку я не пойду, – твёрдо ответила она.
– Я это понимаю, – сказал Дешон. – Но мы будем пытаться развалить дело на каждой его стадии. Собственно, мы надеемся сделать это уже сегодня, на предварительном слушании.
– Как? – спросила Карен. – То есть, здорово, если это правда, но как такое возможно?
– Очень просто, – ответил Дешон. Он сцепил руки на столе перед собой, в точности, как его отец. – Верхний Эдем не случайно находится на обратной стороне Луны. То есть, конечно, это замечательное место для пожилых людей, но дело не только в этом. Над обратной стороной Луны ни у кого нет юрисдикции. Когда – как их называют? Кожура?
Малкольм кивнул.
– Так вот, когда кожура умирает в Верхнем Эдеме, – продолжал Дешон, – то не оформляется никаких бумаг – и в частности, не выписывается свидетельство о смерти. А без свидетельства о смерти весь иск Тайлера садится на мель; без него в этом штате нельзя утвердить завещание.
Судьёй, назначенным на предварительные слушания по этому делу, был Себастьян Херрингтон, белый мужчина, который выглядел лет на сорок пять, хотя согласно имевшейся в интернете его биографии ему было за шестьдесят. Мне казалось, что это для нас благоприятно: тот, кто уже прибегал к омолаживающим процедурам, будет симпатизировать позиции Карен.
– Итак, – сказал судья. – Что мы здесь имеем?
Это были предварительные слушания, и пресса ещё не пронюхала про этот процесс; зал суда был пуст, за исключением нас с Карен, двоих Дрэйперов и строгого вида латиноамериканки лет примерно тридцати пяти, представлявшей Тайлера. Она встала после вопроса судьи.
– Ваша честь, – сказала она. – Я Мария Лопес, адвокат Тайлера Горовица, единственного ребёнка писательницы Карен Бесарян, ныне покойной.
У Лопес были короткие каштановые волосы со светлыми прядями. Её суровое, почти орлиное лицо венчал высокий лоб мыслителя.
– Миз Бесарян была вдовой, – продолжала Лопес. – Тайлер и его несовершеннолетние дети – внуки покойной – были единственными наследниками по её завещанию; они также её единственные наследники по закону и естественные получатели её наследства. Кроме того, Тайлер назван душеприказчиком по завещанию миз Бесарян. Тайлер подал прошение от своего лица и от лица своих детей как единственных бенефициаров завещания. Он хочет вступить в права владения её состоянием и просит на это одобрения суда. – Лопес села.
– По-моему звучит как довольно простое дело, – сказал судья Херрингтон, лицо которого было ещё длиннее моего, а подбородок расплющен, словно рожок для обуви. Он повернулся к нам. – Но я вижу, что у нас сегодня в гостях весьма необычное собрание. Кто из вас адвокат?
– Ваша честь, – сказал Дешон, вставая. – Я Дешон Дрэйпер из «Дрэйпер и Дрэйпер»; вы базируемся на Манхэттене, но лицензированы для юридической практики в штате Мичиган.
У Херрингтона был маленький рот, который искривился идеальным полукругом. Он указал на нас троих, сидящих за столом, небрежным взмахом руки.
– А эти?
– Мой партнёр, Малкольм Дрэйпер. Карен Бесарян. И Джэйкоб Салливан, друг Карен Бесарян.
– Я имел в виду, – сказал Херрингтон, – что они такое?
Голос Дешона остался совершенно спокойным и ровным.
– Они – мнемосканы, ваша честь – загруженные сознания. Оригиналы этих трёх человек подвергли себя процессу мнемосканирования, разработанному компанией «Иммортекс инкорпорейтед», передали свои права личности этим новым телам и удалились на обратную сторону Луны.
Черты лица Херрингтона теперь собрались в гримасу озадаченности; карие глаза под единственной густой чёрной бровью во всё лицо.
– Конечно, мне известна репутация вашей фирмы, мистер Дрэйпер, но… – Он нахмурился и на мгновение закусил нижнюю губу. – Времена меняются, – сказал он.
– Именно так, ваша честь, – согласился Дешон, – именно так.
– Очень хорошо, – сказал Херрингтон. – Полагаю, вы не согласны с ходатайством мистера Горовица?
– Совершенно, ваша честь, – ответил Дешон. – Наша позиция очень проста. Во-первых и главных, это Карен Бесарян. – Крен, которая сидела между Малкольмом и мной, была одета в очень строгий и элегантный тёмно-синий брючный костюм. Она кивнула.
Херрингтон взглянул на свой планшет.
– Здесь говорится, что миз Бесарян родилась в 1960 году. Этот… этот конструкт…
– Я выбрала более раннюю версию своего лица, – сказала Карен. – Я не тщеславна, но…
Херрингтон кивнул ей.
– Очевидно, что вопрос о том, действительно ли вы – Карен Бесарян и является предметом данного разбирательства, хотя, если вы – это она, то я весьма рад знакомству – книги Карен Бесарян мне очень нравятся. – Он снова посмотрел на Дешона. – У вас есть что-то ещё, мистер Дрэйпер?
– Речь не о том, что есть у меня, ваша честь. Речь о том, чего нет у миз Лопес. – Дешон явно пытался не допустить в свой голос издёвку, но ему это удалось лишь частично. – Перед вами женщина, которая заявляет, что она – Карен Бесарян, живая и здоровая. И, разумеется, что в отсутствие свидетельства о смерти суд должен будет признать, что это так и есть.
Судья Херрингтон снова сделал озадаченное лицо: глаза расширены, брови вскинуты.
– Я не понимаю, – сказал он.
Дешан изобразил на лице собственную версию удивления.
– До начала утверждения завещания, – сказал он, – лечащий врач либо окружной судмедэксперт обычно оформляет свидетельство о смерти в том случае, если смерть действительно имела место . Однако поскольку свидетельство о смерти оформлено не было, очевидно…
– Мистер Дрэйпер, – сказал судья Херрингтон, – вас, по-видимому, ввели в заблуждение.
– Я… – начал Дешон, но тут встала Мария Лопес.
– Я согласна, ваша честь, – сказала она, явно очень довольная собой. – У нас на руках имеется свидетельство о смерти Карен Бесарян.
