— Итак, вы как раз работали над докторской диссертацией по физике в SMU , когда ваш муж сделал свое нашумевшее предсказание вспышки сверхновой 2191 года?

Элейн Браун сидела в большом и мягком кресле в собственной гостиной. Облаченная в абсолютно не женственный строгий коричневый костюм и блузку с высоким стоячим воротничком, она выглядела скованной и озабоченной, как будто не могла дождаться окончания интервью.

— Шел уже второй год аспирантуры, Дэвид был моим руководителем, — осторожно проговорила она, вопросительно поглядывая на мужа. Тот был в другой половине комнаты, за камерами. — Дэвид очень внимательно относился к своим выпускникам. Все знали об этом. Выбирая SMU для диссертационной работы, я это учитывала.

Франческа Сабатини выглядела великолепно. Длинные светлые волосы свободно ниспадали на плечи. Дорогую шелковую блузку украшал просто королевской синевы бант, завязанный вокруг шеи. Брюки были того же цвета, что и бант. Она сидела в кресле рядом с Элейн. Между ними на невысоком столике стояли две чашки кофе.

— Доктор Браун, кажется, уже был тогда женат? Я хочу сказать, когда он стал вашим руководителем.

Элейн заметно покраснела, не успев дослушать вопрос Франчески. Итальянка по-прежнему невинно улыбалась, словно бы в ее словах не было никакого подвоха. Миссис Браун помедлила, вздохнула и неуверенным голосом начала.

— Да-да, помнится, во время нашего знакомства он был еще официально женат, но развод оформили прежде, чем я завершила диссертацию. — Тут она вновь умолкла и лицо ее просветлело. — Он тогда подарил мне обручальное кольцо — сразу как только я закончила работу.

Франческа Сабатини пристально разглядывала предмет своего интервью. «После этих слов я могла бы разделать тебя под орех, — быстро пронеслось в ее голове. — И всего какой-нибудь парой вопросов. Но это не в моих интересах».

— Хорошо, заканчиваем, — проговорила она. — Дайте еще общий план, и можно убирать оборудование в автобус.

Старший оператор подошел к роботокамере N1, запрограммированной на показ Франчески крупным планом, ввел три команды с миниатюрного пульта, расположенного сбоку на корпусе камеры. Тем временем — Элейн поднялась со своего места — камера N2 на треногой опоре автоматически поползла назад, на ходу втягивая линзы объектива. Второй оператор махнул миссис Браун, чтобы она оставалась на месте, пока он отключит вторую камеру.

Режиссер быстро набрал команды автоматического управления, чтобы воспроизвести пять последних минут интервью. Изображения, заснятые всеми камерами, одновременно появились на экране; в центре его находилось изображение журналистки и Элейн, по бокам крупные планы обеих женщин. Франческа была истинным мастером своего дела. После беглого просмотра она сразу поняла, что весь материал для этого отрывка своего выступления у нее есть. Вот вам Элейн, жена доктора Дэвида Брауна… молода, интеллигентна, честна и открыта, отнюдь не наслаждается обращенным к ней всеобщим вниманием. Все это и запечатлела видеолента.

Пока Франческа вместе со своими помощниками согласовывала все детали дальнейших действий и договаривалась, чтобы аннотированное интервью занесли ей к утру до отлета, прямо в отель Далласского транспортного комплекса, Элейн Браун вернулась в гостиную, следуя за обычным роботом-сервировщиком, нагруженным двумя сортами сыра, несколькими бутылками вина и массой бокалов. Франческа успела заметить, как на мгновение нахмурился Дэвид Браун, когда Элейн объявила о начале маленькой вечеринки по поводу окончания интервью. Все обступили робота и вино. Дэвид извинился и вышел из гостиной в длинный коридор, соединявший расположенные в тыльной части дома спальни с гостиными, находившимися спереди. Франческа последовала за ним.

— Извини, Дэвид, — проговорила она. Тот, не скрывая нетерпения, обернулся. — Не забывай, что у нас с тобой остались кое-какие неоконченные дела. Я обещала дать ответ Шмидту и Хагенесту, как только вернусь в Европу. Им не терпится приступить к делу.

— Я не забыл. Просто хотел убедиться, что твой дружок Реджи закончил интервьюировать моих детей, — он вздохнул. — Подчас так тоскуешь по прежней неизвестности!

Франческа подошла поближе к нему.

— Не верю тебе ни на йоту, — она не сводила с него глаз. — Я знаю, почему ты сегодня нервничаешь: не можешь проконтролировать, что скажут нам с Реджи твои дети и жена. А для тебя ведь нет ничего важнее, чем руководить всеми.

Доктор Браун уже начал было отвечать, но тут по коридору от дальней спальни донесся визг: «Мамуля!». Через какую-то секунду мальчишка шести или семи лет промчался мимо Дэвида и Франчески, аккуратно угодив в объятия матери, как раз показавшейся в выходящей в коридор двери. От удара вино выплеснулось из бокала Элейн, она автоматически слизнула капли с пальцев, продолжая утешать сына:

— Что случилось, Джастин? — спросила она.

— Этот черный дядя сломал мою собачку, — взвизгивал Джастин между рыданиями. — Он ударил по кнопке, и теперь она не включается.

Малыш показывал вдоль коридора. К ним приближался Реджи Уилсон вместе с худенькой девочкой — подростком, высокой и очень серьезной.

— Папа, — начала девочка, глазами требуя помощи у Дэвида Брауна. — Мы с мистером Уилсоном говорили о моей коллекции булавок и шпилек, как вдруг прикатил этот проклятый пес-робот и укусил его в ногу. А сперва еще написал ему на ботинки. Это Джастин запрограммировал его на такие проказы.

— Врет она, — завопил мальчишка, забыв про рыдания. — Она просто не любит Уолли и никогда его не любила.

Одной рукой Элейн Браун обнимала за плечи зашедшегося в крике сына, другой удерживала ножку бокала. Сцена явно не производила на нее особого впечатления, хотя на лице мужа заметно было явное недовольство. Проглотив разом остатки вина, она поставила бокал на оказавшуюся под рукой полку с книгами.

— Ну-ну, Джастин, — проговорила она, озираясь уже с некоторым смущением. — Успокойся и скажи маме, что случилось.

— Этот гадкий дядя не любит меня. И я его тоже. Уолли понял это и начал кусаться, он всегда меня защищает.

Тогда возмутилась и девочка, Анжела.

— Я чувствовала, что непременно случится что-нибудь подобное. Когда мистер Уилсон стал разговаривать со мной, Джастин все входил в мою комнату, перебивал нас, носил мистеру Уилсону свои игрушки, разные трофеи и даже одежду. Мистеру Уилсону пришлось наконец прикрикнуть. И тут Уолли словно взбесился, и мистеру Уилсону пришлось обороняться.

— Она лжет, мама. Она лгунья. Скажи ей, чтобы прекратила…

Доктор Дэвид Браун сердитым тоном перебил его и, заглушая весь шум, громко крикнул:

— Элейн! Убери… этого… отсюда. — И, повернувшись к дочери, пока жена вытаскивала упиравшегося мальчишку, проговорил, уже не сдерживая ярости. — Анжела, я же велел тебе не драться сегодня с Джастином, что бы он ни натворил.

Девочка так и отшатнулась. Глаза ее налились слезами. Она начала что-то говорить, но Реджи Уилсон загородил ее от отца.

— Прошу прощения, доктор Браун, — вмешался он, — но Анжела ни в чем не виновата. Ее рассказ в общем точен. Она…

— Послушайте, Уилсон, — резко ответил Браун, — если вы не против, позвольте мне самому управиться с собственными детьми. — Он умолк на мгновение, чтобы успокоиться. — Мне ужасно неловко за этот скандал, — продолжил он негромко, — но все будет улажено за пару минут. — Он взглянул на дочь неласково и холодно. — Возвращайся в свою комнату. Я поговорю с тобой позже. Позвони матери и скажи ей: я хочу, чтобы она забрала тебя перед обедом.

Франческа Сабатини с нескрываемым интересом наблюдала за развитием всей сцены. Она подметила раздражение Дэвида Брауна, неуверенность Элейн. «Великолепно, — подумала Франческа. — Все складывается лучше, чем можно было ожидать. Он не будет сопротивляться».

Обтекаемый серебристый поезд несся по сельским краям Северного Техаса со скоростью двух с половиной сотен километров в час. За какие-то минуты пути огни Далласского транспортного комплекса (ДТК) замаячили на горизонте. ДТК раскинулся широко — почти на двадцать пять квадратных километров. Это был сразу и аэропорт, и железнодорожный вокзал, и небольшой город. Построенный в 2185 году, чтобы облегчить пересадку с дальних авиационных рейсов на поезда скоростной железной дороги, он, как и другие транспортные центры мира, быстро превратился в город. Более тысячи человек, по большей части работавших в ДТК и не желавших жить далеко от места работы, населяли апартаменты, кольцом охватывавшие транспортный центр к югу от главного вокзала. Сам же вокзал располагал четырьмя большими отелями, семнадцатью ресторанами и более чем сотней различных магазинов, в том числе шикарными — модные товары от Донателли.

— Тогда мне было девятнадцать, — говорил Франческе молодой человек, пока поезд подкатывал к станции, — я рос под родительской опекой. И за те десять недель узнал из вашего сериала о любви и сексе больше, чем за всю прежнюю жизнь. Хочу поблагодарить вас за эту программу.

Франческа грациозно внимала комплиментам. Она привыкла к тому, что ее узнают повсюду. Когда поезд остановился и Франческа оказалась на перроне, она прощально улыбнулась молодому человеку. Реджи Уилсон предложил ей поднести камеру до народовоза, что должен был довезти их до отеля.

— А тебе это никогда не мешает? — поинтересовался он. Франческа вопросительно глянула. — Ну все это внимание, вся эта известность? — добавил он, поясняя.

— Нет, — отвечала она, — конечно, нет. — Она улыбнулась самой себе. «Шесть месяцев мы близки, а он все не понимает меня. Как же поглощен собой Реджи, что даже представить не может, насколько честолюбивыми бывают женщины».

— Я знал, что оба твоих сериала чрезвычайно популярны, — говорил Реджи, — еще до нашего знакомства на тренировках. Но я даже вообразить себе не мог, что нельзя будет заскочить в ресторан или еще куда, чтобы тут же не нарваться на очередного из твоих почитателей.

Народовоз оставил вокзал, повернул к торговому центру. Реджи продолжал болтать. Неподалеку от путей на другой стороне площади возле театра клубилась небольшая толпа. Афиша снаружи гласила, что дают американскую пьесу «В любую погоду» драматурга Линци Олсена.

— А ты ее видела? — всуе тарахтел Реджи. — Я посмотрел фильм, когда он только вышел лет пять назад, — ответа ее он не ждал. — С участием Хелен Каудилл и Джереми Темпла. Еще прежде чем пьеса сделалась известной по-настоящему. Странная такая история об одной паре, которой пришлось разделить комнату в гостинице во время метели в Чикаго. Оба — семейные люди. Познакомились и тут же влюбились, только поведав друг другу о неисполнившихся надеждах. Жутковато даже, на мой взгляд.

Франческа не слушала. Только что на остановке в торговом центре перед ними сел юноша, напомнивший ей кузена Роберто. Смуглый, черноволосый, с тонкими чертами лица. «Когда же я в последний раз видела Роберто, — гадала она про себя. — Года три прошло, должно быть. Там, в Позитано, он был с женой Марией». Франческа вздохнула, припоминая прежние дни. Она еще помнила себя девчонкой, со смехом носившейся по улицам Орвието. Тогда ей было лет девять или десять, невинное неиспорченное дитя. Роберто было четырнадцать. Они играли в футбол на piazza перед Il Duomo .

Ей нравилось дразнить кузена — такого мягкого, такого невозмутимого. Роберто… только-то и хорошего было в детстве, что ты, Роберто.

Народовоз остановился перед гостиницей. Реджи глядел на нее остановившимся взглядом. Интуитивно Франческа поняла: он только что спросил ее о чем-то.

— Ну как? — услышала она его голос, пока спускалась на землю.

— Извини, дорогой. Я опять задремала среди белого дня. Что ты сказал?

— Не знал, что я настолько скучен, — без тени улыбки отвечал Реджи. И подчеркнуто повернулся, чтобы убедиться в том, что она слушает. — Так где же мы отобедаем? Я бы предпочел китайский ресторан, может быть каджанский .

Перспектива обедать с Реджи в данный момент Франческу не вдохновляла.

— Я очень устала сегодня. Пожалуй, лучше поем в комнате, а потом еще немного поработаю. — Обиду на его лице нетрудно было предвидеть. Привстав на цыпочки, она легонько поцеловала его в губы. — Кстати, можешь зайти в мою комнату около десяти — выпьем на ночь.

Оказавшись в своем номере, Франческа первым делом включила компьютер и проверила, нет ли каких вестей. Писем оказалось четыре. В меню на экране значился отправитель, время получения, длительность послания и степень его срочности. Разработка системы срочностных приоритетов (ССП) явилась нововведением «Интернэшнл коммуникейшнс Инк», одной из трех уцелевших коммуникационных компаний, распустившихся пышным цветом после массовых слияний в середине столетия. Пользователь ССП по утрам определял программу работ на день и назначал степень важности сообщений, которыми можно прерывать его дела. На сегодня Франческа задала приоритет первой степени — острой необходимости; послание с этим грифом передали бы прямо на терминал в доме Дэвида Брауна. Интервью с Дэвидом и его семьей следовало завершить за один день, и она не желала никаких помех.

Одно трехминутное сообщение было второй категории — от Карло Бьянки. Хмурясь, Франческа набрала на клавиатуре нужные коды и включила видеомонитор. На экране появился приятной наружности итальянец средних лет в лыжном костюме, сидевший на кушетке, позади которой в очаге пылали дрова. Buon giorno, cara , приветствовал он ее. Коротко охватив движением видеокамеры гостиную его новой виллы в Кортина-д'Ампеццо, синьор Бьянки приступил прямо к делу. Почему она отказывается появиться в рекламе его летней спортивной одежды? Его компания и так предлагает за это немыслимые деньги, обещает даже перестроить рекламную политику с упором на космос. Рекламные ролики начнут показывать лишь после завершения экспедиции «Ньютон», поэтому конфликт с МКА просто невозможен. Хорошо, да, хорошо, соглашался Карло; в прошлом у них бывали кое-какие расхождения — так ведь это было много лет назад. Ответа он ждал через неделю.

«Черт бы побрал тебя, Карло», — размышляла Франческа, удивляясь глубине собственной неприязни. Во всем мире лишь несколько человек могли вывести Франческу из себя, одним из них и был Карло Бьянки. Набрав несколько команд, она записала послание в Лондон своему агенту Дарреллу Боумену: «Привет, Даррелл. Это Франческа, я говорю из Далласа. Передай этому хорьку Бьянки, что его рекламой я не стану мараться и за десять миллионов марок. Кстати, поскольку сейчас его основным конкурентом является Донателли, можешь встретиться с кем-нибудь из руководителей их рекламы, например с Габриелью, — я познакомилась с ней когда-то в Милане, — и намекни, что я охотно сделаю что-нибудь для них сразу после завершения экспедиции. В мае или апреле. — Она на мгновение примолкла. — Все. Завтра вечером буду в Риме. Передай привет Хетер».

Самое длинное послание Франческа получила от своего мужа Альберто. Этому высокому седеющему адвокату уже перевалило за шестьдесят. Альберто возглавлял Итальянское отделение германской фирмы «Шмидт и Хагенест», информационного конгломерата, владевшего, кроме всего прочего, более чем одной третью газет и журналов Европы, а также всеми основными телекомпаниями Германии и Италии. На экране Альберто, одетый в роскошный черный костюм, попивал бренди в самом сердце их дома. Тон был теплый и дружеский, но скорее отцовский. Он сказал Франческе, что ее длинное интервью с адмиралом Отто Хейльманом прошло по всем телеэкранам Европы, и, как всегда, ему понравились все ее комментарии и вопросы; правда, получилось, что Отто выглядит эгоманом. «Неудивительно, — думала Франческа, слушая слова мужа, — адмирал и есть отпетый эгоист. Но иногда может быть полезен… мне».

Альберто передал ей добрые вести о ком-то из его детей (у Франчески оказалось трое приемных деток, и все были старше нее), а напоследок сообщил, что скучает и ждет назавтра домой. «Я тоже скучаю без тебя, — размышляла Франческа, прежде чем браться за ответ. — Жить с тобой так уютно. Ты даешь мне и свободу, и безопасность».

Четыре часа спустя Франческа стояла на балконе и курила сигарету под прохладным небом декабрьского Техаса. Она туго запахнулась в толстый халат. Такие выдавались всем гостям отеля. «Ну это не Калифорния, — думала она, затягиваясь поглубже. — Во всяком случае, в Техасе курить можно… хотя бы на балконах. А эти ханжи-калифорнийцы, того гляди, введут уголовную ответственность за курение, если только сумеют».

Франческа подошла к ограде балкона, чтобы лучше видеть сверхзвуковой лайнер, с запада заходивший на посадку в аэропорт. Ей представилось, что она уже в самолете: завтра пора домой — в Рим. Она подумала, что неторопливо спускающийся самолет наверняка прилетел из Токио, сделавшегося подлинной экономической столицей мира еще перед Великим хаосом. Мгновенно сраженная недостатком сырья в тощие годы середины столетия, промышленность Японии вновь зацвела, едва мир вернулся к свободному рынку. Франческа поглядела на посадочное поле, затем на звездное небо над головой. Вновь затянулась, провожая взглядом тающий завиток дыма.

«Итак, Франческа, — размышляла она, — близится твой истинный шанс. Тебя ждет бессмертие… Ну по крайней мере пока не забудут всех членов экипажа „Ньютона“. Тут мысль ее обратилась к экспедиции и мгновенно соорудила несколько вариантов воображаемого обличья невероятных созданий, способных построить пару гигантских космических кораблей и направить их в Солнечную систему. Потом — быстро вернулась к реальному миру, к контрактам, которые Дэвид Браун подписал как раз перед тем, как Франческа оставила его дом. „Теперь мы партнеры, высокочтимый доктор Браун. Завершается первая часть моего плана. Если я не ошиблась, в ваших глазах сегодня мерцал огонек интереса“. Закончив обсуждение контрактов и получив нужные подписи, Франческа простилась с Дэвидом небрежным поцелуем. Тогда они оставались вдвоем в его кабинете. Она уловила в ответном его поцелуе удвоенный пыл.

Докуренную сигарету Франческа ткнула в пепельницу и вернулась в своей номер. Приоткрыв дверь, она услышала храп. Огромная постель была в беспорядке, поперек ее на спине покоился обнаженный Реджи Уилсон, возмущая своим мерным храпом тишину номера. „Друг ты мой, — безмолвно усмехнулась она, — и для жизни, и для любви ты оснащен великолепно. Но ни то, ни другое нельзя назвать атлетическим состязанием. И ты стал бы куда интереснее, проявись в тебе нечто утонченное, даже просто капля изящества“.