Маленькая девочка провела в одиночестве почти два часа, прежде чем осознала, что происходит. Омэ и один из младших жрецов оставили Николь возле небольшого пруда со стоялой водой, со всех сторон окруженного высокотравьем саванны. Напомнили, что вернутся за ней в середине следующего дня. И были таковы.

Сперва Николь действовала так, словно ее приняли в занимательную игру. Она взяла мешочек из антилопьей шкуры и внимательно обследовала его содержимое. Мысленно разделила еду на три части, сообразила, что будет есть на обед, ужин и завтрак. Пищи было отнюдь не в избытке, но Николь решила, что ей хватит. В то же время, взглядом измерив свой водяной запас во фляжке, она поняла, что влаги ей отпущена самая малость. Хорошо бы, на всякий случай, найти ручей с чистой проточной водой.

В качестве следующего этапа Николь составила в уме карту местности, где находилась. Особенное внимание она обратила на ориентиры, которые могут издалека указать ей местоположение этого затхлого пруда. Она была очень обстоятельной маленькой девочкой и частенько игрывала на пустовавшем лесистом участке возле дома в Шилли-Мазарин. В своей комнате Николь хранила составленные ею от руки карты леса, ее излюбленные укромные местечки были помечены звездочками и кружками.

Только наткнувшись на антилопу с четырьмя полосками на спине, щипавшую траву под жаркими лучами послеполуденного солнца, Николь впервые поняла, что и взаправду осталась одна. Первым ее желанием было отыскать мать, показать Анави увиденных ею прекрасных животных. „Но мамы здесь нет, — вспомнила тогда малышка, вглядываясь в далекий горизонт. — Я совсем одна“. И последнее слово пронзило ее ум чистым отчаянием. Она попыталась справиться с ним, поглядела вдаль, пытаясь отыскать какие-нибудь признаки цивилизации. Вокруг перекликались птицы, среди травы паслись животные, но ничто не указывало на существование людей. „Я совсем одна“, — вновь повторила Николь, и легкий холодок страха пробежал по спине.

Николь вспомнила, что собиралась отыскать источник чистой воды, и отправилась в сторону рощи высоких деревьев. Маленькая девочка не имела никакого представления о расстояниях, какими они кажутся в открытой саванне, хотя, наверное, через каждые тридцать минут она старательно останавливалась, чтобы убедиться, что еще может вернуться к своему пруду. Девочку начало уже удивлять, что далекая роща не становится ближе. Она шла и шла. Завечерело. Она устала и проголодалась. Остановилась попить воды. Вокруг жужжали мухи цеце, пытаясь ужалить ее в лицо. Николь достала обе мази, понюхала их. Той, что пахла похуже, намазала лицо и руки. Выбор оказался удачным: мухам этот запах, вероятно, тоже был неприятен, и они более не докучали Николь.

До деревьев она добралась за час до наступления темноты и с восхищением обнаружила, что наткнулась на маленький оазис посреди бескрайних просторов саванны. В центре рощи оказался ключ, вода с силой била из земли, образуя округлый водоем метров десять в диаметре. Лишняя вода переливалась через его край и ручейком убегала в саванну. Николь вспотела и устала от ходьбы. Вода в небольшом пруду манила. Не раздумывая, она стянула с себя платье — кроме штанишек, конечно, — и плюхнулась в воду.

Вода освежила ее усталое тельце и влила в нее силы. Опустив голову под воду и зажмурив глаза, она плыла вперед, представляя себе, что плавает в родном пригороде Парижа. Она старалась вообразить, что, как и обычно раз в неделю, пришла в бассейн, чтобы поплавать вместе с подругами. Воспоминание утешило ее. Наконец Николь перевернулась на спину и сделала несколько гребков. Она открыла глаза и поглядела вверх на деревья. Косые лучи заходящего солнца прорезали ветви и листья.

Семилетняя Николь встала на ноги и побрела к берегу, оглядываясь в поисках одежды. Она ее не увидела. Удивленная, она осмотрела край воды более внимательно, но снова ничего не обнаружила. В уме восстановила путь, которым пришла в рощу, и точно вспомнила, где оставила одежду и мешочек из антилопьей шкуры. Вышла из воды и осмотрела это место. „Конечно, здесь я ее и оставила, — решила она, — только куда все исчезло?“

Панический ужас трудно было унять. Он на мгновение овладел маленькой Николь. Глаза ее наполнились слезами, из горла вырвалось рыдание. Она закрыла глаза и заплакала, надеясь, что все вокруг — скверный сон и что через несколько секунд она проснется и увидит мать и отца. Но, когда открыла глаза, все оставалось на прежних местах. Голенькая, воспитанная по-европейски девчушка оказалась посреди дикой Африки без ничего… без еды, без воды… не имея даже надежды уцелеть до завтрашнего полудня. Тем более, что уже стемнело.

С огромным усилием Николь разом одолела испуг и слезы. Она решила еще раз поискать свою одежду. На том месте, где Николь оставила ее, обнаружились отпечатки свежих следов. Поскольку она даже представить себе не могла, что за зверь их оставил, пришлось понадеяться, что они принадлежат какой-нибудь мирной антилопе, из тех, кого она видела сегодня в саванне. „Если рассудить хорошенько, наверное, здесь самый лучший водопой в саванне. И они заинтересовались моими вещичками, а плеск и шум, который я подняла, напугали их“.

В наступившей темноте она пошла по следу вдоль маленькой тропки. После недолгого пути обнаружила возле нее мешок из антилопьей шкуры, вернее, то, что от него осталось, — одни клочья. Вся пища исчезла, фляжка с водой была почти пуста, а все прочее потерялось, кроме мазей и клубня. Николь допила оставшуюся во фляжке воду и вместе с клубнем взяла ее в правую руку. Липкие мази она бросила. И собиралась идти дальше, когда услышала звук — нечто среднее между бормотаньем и стоном. Источник звука был где-то неподалеку. Метрах в пятидесяти от Николь тропа уходила в саванну. Напрягая зрение, Николь заметила какое-то движение среди теней, но подробностей различить не могла. А потом вновь услышала урчание — на этот раз громче. Припав к земле, она на животе поползла вперед по тропе.

Метрах в пятнадцати оказался небольшой пригорок. И с его вершины маленькая Николь наконец увидела источник звука. Два львенка играли ее зеленым платьем. Их бдительная мать сидела неподалеку, внимательно вглядываясь в сумеречный простор саванны. В ужасе Николь осознала, что не гуляет по зоопарку, что все это происходит на самом деле и что львица находится только в двадцати метрах от нее. Дрожа от страха, она медленно и осторожно поползла вспять по тропинке, стараясь не привлечь к себе внимание зверя.

Оказавшись возле пруда, она справилась с желанием вскочить и очертя голову броситься в саванну. „Уж тогда-то львица точно заметит меня, — подумала девочка. — Где же провести ночь? Надо найти ямку среди деревьев, подальше от тропы, решила она. И лежать тихо. Тогда я, может быть, уцелею“. Сжимая в руках фляжку и корень, Николь бесшумно вернулась к ключу. Попила сама, наполнила флягу. Потом заползла в рощу и наткнулась на подходящую рытвину. И решив, что более безопасного места здесь не сыскать, утомленная уснула.

Проснулась она как-то вдруг, оттого что по ней ползали какие-то букашки. Она провела рукой по голому животу. Он был весь покрыт муравьями. Николь взвизгнула — и только тогда поняла, что натворила. Львица уже ломилась через кусты, разыскивая существо, издавшее этот звук. Девочка задрожала и прутиком стала сбрасывать муравьев. А потом она увидела, что львица глядит на нее горящими глазами из темноты. Николь едва не потеряла сознание и в страхе сумела припомнить, что говорил Омэ про клубень. Положив грязный корешок в рот, она принялась жевать. Хотя вкус был ужасным, заставила себя проглотить корешок.

Секундой спустя Николь уже бежала среди деревьев, а львица гналась за ней. Листья и ветви царапали грудь и лицо. Однажды Николь поскользнулась и упала. Добежав до воды, она не остановилась и продолжала бежать вперед, едва касаясь поверхности воды. Взмахнула руками. Это были не руки. Они превратились в крылья, белые крылья. Ноги ее больше не касались воды. Большой белой цаплей поднималась Николь в ночное небо. Повернув голову, поглядела на оставшуюся внизу удивленную львицу. И с радостным смехом сильнее замахала крыльями, поднимаясь вверх над деревьями. Под ней раскрывались бескрайние просторы саванны. Она уже могла видеть их на сотню километров.

Николь вернулась к затхлому пруду и, повернув на запад, заметила внизу костер. Она устремилась навстречу ему, будоража ночную тишину птичьим криком. Вздрогнув, проснулся Омэ и, увидев над собой большую птицу, отвечал ей тоже по-птичьи.

— Роната? — спрашивал его голос. Николь не ответила. Ей хотелось летать, подниматься… за облака.

По ту сторону оказались звезды и луна — ясные и яркие. Они манили ее. Николь поднималась все выше, и вот словно услыхала нежную музыку… далекий перезвон стеклянных колокольчиков. Она вновь захотела взмахнуть крыльями — они даже не шевельнулись: приняв форму крыла самолета, они несли ее ввысь, пронзая разреженный воздух. Потом где-то за спиной полыхнули ракеты. Николь серебристым космическим кораблем — изящным и легким — уносилась в небо, оставляя за собой Землю.

На орбите музыка сделалась громче. Торжественным звукам изумительной симфонии вторило величие огромной Земли под ней. Тут она услышала свое имя. Ее звали. Откуда? Кто может разыскивать ее здесь? Звук доносился из-за Луны. Она отвернулась от ночного светила и, обратившись лицом к глубинам пространства, вновь включила ракеты. Луна осталась позади, а за спиной — и Солнце. Скорость стремительно нарастала. Солнце становилось все меньше и меньше, превращаясь в крошечный огонек… и затем исчезло совсем. Вокруг воцарилась тьма. Задержав дыхание, она вынырнула на поверхность воды.

Львица, пригибаясь, расхаживала взад и вперед по берегу. Николь отчетливо видела, как переливаются могучие мышцы под шкурой, прочитала выражение на лице зверя. „Пожалуйста, оставь меня, — сказала Николь. — Я не причиню вреда ни тебе, ни твоим малышам“.

— Мне знаком твой запах, — ответила львица. — Мои дети играют с ним.

„Я тоже дитя, — продолжала Николь. — И я хочу вернуться к своей матери. Но я боюсь“.

— Выйди из воды, — сказала львица. — Я хочу видеть тебя. Непохоже, что ты и вправду такова, как говоришь.

Призвав всю свою храбрость, не отводя глаз от львицы, маленькая девочка медленно встала. Львица не шевельнулась. Когда вода опустилась до живота, Николь сложила перед собой руки и запела. Эту бесхитростную и мирную мелодию она помнила с первых мгновений своей жизни, когда отец или мать приходили пожелать ей спокойной ночи, целовали, клали назад в колыбель и выключали свет. Зверьки в коляске над ней качались и гремели, а женский голос напевал колыбельную Брамса:

— Ложись и спи… Да будет благословен твой сон.

Львица осела на пятки и приготовилась к прыжку. Под тихую песню девочка шла навстречу зверю. Только когда Николь вышла из воды и оказалась лишь в пяти метрах от львицы, та метнулась вбок и исчезла в кустах. Николь продолжала идти, песня утешала ее, давала покой и силу. Через несколько минут она уже оказалась на краю саванны, а к рассвету дошла до пруда, легла в траву и глубоко уснула. И когда солнце поднялось высоко, тут ее и нашли Омэ со жрецами сенуфо — почти раздетую и спящую.

Все это Николь помнила, как будто было вчера. „Почти тридцать лет миновало, — думала она, лежа без сна в своей кровати на „Ньютоне“. — А те уроки, которые я тогда получила, все еще не потеряли своего значения“. Николь вспоминала о семилетней девчушке, оказавшейся в совершенно чуждом ей мире и ухитрившейся выжить. „Так почему я сейчас жалею себя? — рассуждала она. — Тогда было труднее“.

Вновь пережитые детские воспоминания неожиданно возвратили ей силу. Уныние рассеялось. Ум снова работал, пытаясь наметить план действий, чтобы как-то объяснить случившееся во время той операции. Словом, было не до одиночества.

Николь поняла, что ей следует остаться на борту „Ньютона“ во время первой вылазки, если она хочет тщательно проанализировать все обстоятельства происшедшего с Борзовым. Она решила утром попросить об этом Брауна или Хейльмана.

Наконец утомленная женщина уснула. И исчезая в сумеречном мире, разделяющем сон и явь, Николь напевала про себя колыбельную Брамса.